Текст книги "Люди легенд"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 45 страниц)

Павло Автомонов
ДО ПОСЛЕДНЕГО ДЫХАНИЯ

1

Свой первый боевой подвиг Иван Иосифович Копенкин совершил за несколько часов до начала войны.

В ночь на 22 июня 1641 года наряд милиционеров во главе с Иваном Копенкиным вышел в дозор. Недалеко от железнодорожной станции им повстречался отряд пограничников старшего сержанта Юдина.

– Иван Иосифович, – обратился старший сержант Саша Юдин, с которым Копенкин был знаком. – Трое перешли границу. Двоих задержали и доставили на заставу. Третий убежал в сторону города. Сбились с ног, а найти не можем. А он, чертяка, где‑то рядом. Помогите нам. Вы же хорошо знаете местность, – попросил пограничник.

И наряд милиции остался с красноармейцами.

Копенкин, действительно, знавший в окрестности все стежки–дорожки, повел бойцов и милиционеров к небольшой высотке. Оттуда хорошо видны станция и полотно железной дороги. Вокруг высотки небольшие заросли. Лучшего места вражескому наблюдателю на первое время и не придумать.

– Стой! Стрелять буду! – вдруг раздался голос Юдина.

Ответа не было. Кусты зашевелились. Пограничники и милиционеры залегли. Копенкин с одним из бойцов осторожно поползли через кустарник. В нескольких шагах от вершины торчал, как клок волос на бритой голове, куст. Копенкин был уверен, что здесь и нужно искать нарушителя.

– Стой! Руки вверх! – крикнул он.

Ждать пришлось недолго. Из кустов поднялась фигура вражеского лазутчика. При обыске у него обнаружили электрический фонарик, ракетницу и ракеты. Это был немецкий сигнальщик–наводчик, засланный фашистской разведкой на пограничную станцию.

Нарушитель вел себя неспокойно. Он все время поворачивался на запад, откуда пришел сюда, посматривал на часы и что‑то бормотал.

– Что ты там колдуешь? – спросил Копенкин. – Придешь на место, там все и расскажешь.

Приближался рассвет. И вдруг среди предутренней тишины раздался грохот. На западе взметнулось пламя. Все озарилось. Это рвались немецко–фашистские снаряды на советской земле. Началась война…

2

Работники милиции вместе с группой пограничников с боями отходили на восток. Иван Копенкин написал в ЦК партии Украины письмо с просьбой послать его в тыл противника.

Ответ он просил прислать в Харьков.

Только в конце августа группа пограничников и милиционеров добралась до своего наркомата. Копенкин с товарищами был принят начальником управления.

Им было сказано, что просьбу их удовлетворили, и поручили заняться подбором людей, подготовкой оружия.

Времени на все было в обрез. У будущих партизан начались дни напряженной учебы. Будущий разведчик Николай Подкорытов изучал карту районов. Машинист паровоза Ткаченко не разлучался с «Максимом». Ивану Иосифовичу Копенкину предстояло возглавить отряд. Комиссаром его стал Дмитрий Иванович Колокольцев.

И вот последняя ночь перед уходом в тыл врага. Не спится.

– Написал домой, – говорит Копенкнн Подкорытову. – Слушай:

«Дорогая мама!

Крепко тебя целую и шлю свой сыновний привет. Живу я по–старому, по–прежнему. Все на колесах. Работа не плохая. Хлопот много. Сейчас мы готовимся в дорогу. Там работы хватит нам до окончания войны. Ты за меня не беспокойся. Все будет в порядке. Если к тебе приедет Стеша с детьми, расцелуй их за меня. Они эвакуировались, но, куда их занесла судьба, я еще не знаю.

Видишь, мамочка, война – дел много. И ты знаешь, какой я. Не хочется от добрых людей отставать. Постараюсь тебя не обидеть и быть достойным сыном. Если долго не будет писем, то знай, что я выехал в длительную командировку. Следите за газетами. Возможно, о нас будут писать. Тогда вы будете знать, где и чем я занимаюсь.

Крепко целую, дорогая мама.

Твой сын Иван Копенкин».

– Я и Саша Юдин тоже написали вчера домой в Свердловскую область, – задумчиво сказал Николай Подкорытов. – А Середе, Терещенко, Панченко, Опанасенко писать некуда. Их родные места заняты фашистскими войсками…

– Вся советская земля наша родная. Вот мы и пойдем ее очищать от фашистов, – ответил Иван. – Ну, а теперь спать. Время позднее, а завтра в поход!

3

Линию фронта партизанский отряд имени Буденного под командованием Ивана Копенкина перешел с помощью армейских разведчиков.

Среди перелесков и фруктовых садов Харьковщины партизаны пробирались на запад, в тыл немецко–фашистских войск. Все тише и тише раздавались за спиной пулеметные очереди. Затем умолкли совсем.

Партизанский отряд Ивана Копенкина не имел постоянной базы. Он все время был в рейде, нанося удары по коммуникациям противника, по складам, по отдельным гарнизонам в селах и райцентрах. В первые же дни партизаны устраивали засады на шоссейных дорогах, по которым противник подбрасывал войска к фронту, помогали большим и малым группам советских бойцов и офицеров выйти из окружения. Некоторые из них оставались в партизанском отряде.

Со 2 октября по 1 ноября отряд Копенкина вместе с партизанскими отрядами Миргородского, Камышнянекого и Зеньковского районов вывели из окружения три тысячи бойцов и командиров.

Фашисты начали охотиться за отрядом Копенкина.

Однажды разведчики донесли, что каратели приблизились вплотную к отряду.

– Одним словом, фашисты у нас на носу! – закончил свой доклад Митя Денисенко.

Копенкин в ответ неожиданно засмеялся. Увидев недоумение товарищей, сказал:

– В 1812 году один партизан явился к князю Багратиону и говорит: «Главнокомандующий приказал доложить вашему сиятельству, что неприятель у нас на носу, и просил вас немедленно отступить». Багратион, у которого был длинный нос, ответил: «На чьем носу неприятель? Если на твоем, тогда он близко. Если на моем, то мы еще успеем отобедать». Вот так и у нас, Митя, если каратели на комиссаровом носу, то мы еще успеем поесть перед боем каши.

Шутка подняла настроение. Копенкин вызвал Терещенко и Жабецкого и отдад распоряжение группам занять оборону.

Каратели с наступлением не задержались. Но они встретили такой дружный огонь, такую организованность, что Еынуждены были отступить, оставив много убитых.

Авторитет партизан отряда Копенкина после этого боя еще более вырос. К нему потянулись новые силы.

В декабре 1941 года на совещании секретарей подпольных районных комитетов партии, командиров и комиссаров партизанских отрядов было принято решение о создании объединенного отряда. Командиром отряда полтавских партизан был единогласно избран Иван Иосифович Копенкин. Комиссаром назначили секретаря Миргородского райкома партии Иващенко.

За один только месяц объединенный отряд провел десять крупных операций против немецко–фашистских войск на территории Миргородского, Камышнянекого, Гадячского и Зеньковского районов. Обозленные фашисты начали принимать все меры для уничтожения народных мстителей.

Из донесения разведчика Сергея Хуринова Копенкину стало известно, что враги начинают большую карательную экспедицию с села Малая Обуховка. Копенкин решил не уходить от карателей, а из засады навязать им бой и спутать карты немецким офицерам, возглавлявшим этот поход. Командир тщательно расставил силы, проинструктировал всех командиров и пулеметчиков. Пулеметчики Ткаченко и Терещенко расположились на высотках под ветряными мельницами. С восточной стороны стояла группа под командованием комиссара Иващенко. Здесь были пулеметчики Петренко, Вовк, Андреев. Сам Копенкин оставался в центре.

Утром по дороге к Малой Обуховке показалась огромная колонна фашистов. Партизаны пропустили вражеский разведывательный взвод. За разведчиками пошли стрелковые взводы. Когда дорога была запружена фашистами, заговорили пулеметы партизан. Фашистские каратели попали в перекрестный огонь. Партизаны стреляли из всех видов оружия: пулеметов, винтовок, автоматов. Оставшиеся в живых фашисты бросали лошадей, оружие и бежали, забыв, за чем пришли.

Партизаны ловили напуганных стрельбой лошадей. Собирали трофейные карабины, патроны.

Вскоре разведчики доложили командиру, что за первой колонной карателей на расстоянии двух километров появилась новая группа фашистов. Разгорелся упорный бой. Однако вражескому полку не удалось сломить сопротивление партизан. Об этой боевой операции в те дни «Правда» писала :

«Партизанский отряд под командованием К. провел крупную операцию на Полтавщине под селом Малая Обуховка».

Думали ли мать Ивана Иосифовича, его жена Стеша, читая газету, что бесстрашный партизанский командир К. и есть их сын, муж и отец маленького Саши!

После боя под Малой Обуховкой фашисты стали жестоко расправляться с жителями. Изверги сожгли более трехсот семей Малой Обуховки, Соколовки, Опанасовки,

4

Партизанский отряд Копенкина долгое время размещался в Миргородском районе, в лесном массиве вблизи села Соколовка. Фашисты из кожи лезли вон, чтобы разгромить партизан. Превосходство противника в силах было большое. У партизан кончались боеприпасы. Зима 1942 года на Украине была снежной, с лютыми морозами. Положение усугублялось еще и тем, что здесь не было больших лесных массивов, партизаны воевали в лесостепных, а порой и в степных районах. Фронт был не так уж далеко, и эти районы фактически превратились в ближайшие тыловые базы противника с концентрацией войск второго эшелона.

Все это, вместе взятое, заставило командование объединенного отряда принять решение покинуть лагерь под Соколовкой и продолжать борьбу, применяя тактику маневрирования.

Отряд Копенкина вышел снова в рейд. Шли ночами. А днем отсиживались в роще, в кустарниках. Перед уходом от села Опанасовка, где стоял гарнизон немцев, Копенкин приказал командиру минометчиков Макогону накрыть последними минами вражеских солдат. Партизаны–минометчики выполнили задание.

Отряд Копенкина вышел на территорию степных районов Харьковщины. Поля были покрыты глубоким снегом. В мирное время хлеборобы, которых немало было в отряде, такому снегу только радовались бы. Но сейчас снег – враг партизан. На нем остаются следы, по которым идут каратели. Схватки с ними были на Вепринских хуторах Богодуховского района, возле Шаровки и станции Ковяги, возле райцентра Водолаги, под Староверовкой, на хуторе Михайловка Змеевского района.

Особенно горячей была схватка у хутора Михайловка. Взвесив обстановку, Копенкин дал команду сниматься и в бой не вступать. Фашисты отрезали партизанам здесь путь. Тогда Копенкин приказал командирам взводов занять оборону.

Патронов было мало, а карателей очень много. Они ползли, словно муравьи, по белому снегу. Пулеметчики Ткаченко и Кравченко, автоматчик Ибрагимов устроились поудобней и старались бить только по цели.

Врагам удалось выйти на поляну, но меткий огонь заставил отойти назад их поредевшие ряды. На самый трудный в этом бою участок Копенкин послал Терещенко.

– Помни, Терещенко! Ни шагу назад! Иначе отряд погиб.

– Я понимаю.

– Иди! – обнял Копенкин товарища.

Группа Терещенко сдержала бешеный натиск фашистов, выстояла.

К вечеру бой прекратился, и противник отошел к Михайловне. Партизаны, похоронив своих друзей и забрав раненых, пошли дальше…

5

В конце зимы 1942 года отряд имени Буденного пересек линию фронта и вышел в расположение советских воинских частей. Наступил короткий отдых.

Пока отдыхали и готовились к новому выходу в тыл фашистских захватчиков, Указом Президиума Верховного Совета СССР командиру отряда Ивану Иосифовичу Копенкину было присвоено звание Героя Советского Союза. Были награждены и лучшие бойцы и командиры отряда – Дмитрий Колокольцев, Василий Коминяр, Иван Скрипка, Дмитрий Денисенко, Николай Подкорытов, Яков Макогон. Отряд переформировался. Комиссаром теперь был Петр Петренко, а начальником штаба Николай Подкорытов. И снова учеба, анализ боев, подготовка к боям и операциям в тылу фашистов.

В мае отряд имени Буденного второй раз перешел линию фронта на запад. Теперь у Копенкина была радиостанция. К тому же штаб отряда имел связь с некоторыми подпольщиками и партизанскими группами, действовавшими в районах Харьковской области.

Весной партизанам стало легче. Веселее было и на душе у каждого бойца; части Красной Армии вели по Донцу активные действия. Но в конце мая продвижение советских войск было приостановлено. Немцы перешли в крупное контрнаступление. В районе Изюма и Барвенково фашисты начали создавать лагеря военнопленных. На охрану одного из таких лагерей напал отряд партизан Героя Советского Союза Копенкина. Все военнопленные были освобождены. После этой операции враги бросили против партизан крупные части и начали преследовать отряд.

Ранним июльским утром в Синицыном Яру Копенкин собрал партизанский совет.

– Боя нам не избежать, – говорил он. – Помощи ожидать неоткуда. Я возьму направление строго на запад. Комиссар Петренко будет руководить обороной в центре. Владимир Иванович Бурхач с Сашей Юдиным – на левом фланге. Если выдержим бой, то ночью немного оторвемся от противника.

Против партизан выступила пехота под прикрытием броневиков. Один броневик был сразу же подбит из ПТР. Остановлена и вторая машина. На участке Петра Петренко фашисты подтянули артиллерийскую батарею и начали бить по партизанам прямой наводкой. В самую критическую минуту Копенкин поднялся и крикнул:

– В атаку! Вперед!

Удар был стремительный. Фашистские артиллеристы дрогнули и побежали прочь от орудий.

– Пушки развернуть на 180 градусов! – скомандовал Копенкин. – По немцам – шрапнелью!

И батарея, и пулеметы с двух захваченных броневиков начали бить по цепям вражеских солдат. По врагам из их же пушек! Бой закончился победой. Но вскоре на партизан была брошена новая сила.

В одном из боев Копенкин был ранен в руку. Партизаны потеряли 30 товарищей. Убит радист. Было много раненых. Боеприпасы кончались.

И снова собрался совет. Обстановка была очень сложной. Связи с Большой землей нет. Пробиться из окружения всем отрядом невозможно. Решили выходить мелкими группами. Старшими назначили Копенкина, Петренко, Подкорытова, Бурхача…

6

Судьба группы Ивана Иосифовича Копенкина сложилась трагически. Недалеко от Изюма измученные и израненные партизаны остановились немного отдохнуть. Они расположились в саду на окраине хутора Рогалики.

Вскоре к ним подошли люди в красноармейской одежде. Переговорить с ними вышли помначштаба Михаил Кузь и Дмитрий Денисенко.

– Вы кто такие? – спросил Денисенко.

– Партизаны.

– Из какого отряда?

Те ответили.

– Что‑то не слыхали, чтобы здесь действовал такой отряд.

Подошла еще группа «красноармейцев».

– А вы? – спросил Кузь.

– Ищем партизан, – послышался ответ. – Отстали от своих и хотели бы к вам.

Но это были не партизаны и не красноармейцы, а разведчики крупного карательного отряда. Они окружили плотным кольцом хутор. Вспыхнул неравный бой. Патронов у партизан не было. Раненый Копенкин с товарищами попал в плен.

В Барвенковском лагере военнопленных Копенкина и его товарищей держали под особым наблюдением. Попытка бежать не удалась.

По одному их начали вызывать на допрос. Пыткам не было конца.

Когда к гестаповцам привели Сергея Хуринова, он увидел на полу, в луже крови, Копенкина.

Гестаповец спросил у Хуринова:

– Это Копенкин? Герой Союза?«Он убил нашего командира под хутором Новый Миргород. А что он сделал в Малой Обуховке? Нам все известно!

Сергей Хуринов молчал.

Так погиб партизанский командир Иван Копенкин. А через несколько дней палачи Барвенковского лагеря военнопленных казнили Сергея Хуринова, Михаила Кузя, Дмитрия Денисенко и других товарищей–партизан…

Группа бойцов–партизан и командиров отряда имени Буденного вышла из вражеского окружения, соединилась с частями нашей армии, с Украинским штабом партизанского движения.

И где бы ни были боевые побратимы одного из первых и талантливых партизанских командиров Великой Отечественной войны Ивана Иосифовича Копенкина, всюду и везде он был для них символом мужества, стойкости и беспредельной верности Родине.

П. Лидов
ТАНЯ

В первых числах декабря 1941 года в Петрищеве, близ города Вереи, немцы казнили восемнадцатилетнюю комсомолку–москвичку, назвавшую себя Татьяной.

То было в дни наибольшей опасности для Москвы. Дачные места за Голицыном и Сходней стали местами боев. Москва отбирала добровольцев–смельчаков и посылала их через фронт для помощи партизанским отрядам в их борьбе с противником в тылу.

Вот тогда в Петрищеве кто‑то перерезал все провода германского полевого телефона, а вскоре была уничтожена конюшня немецкой воинской части и в ней семнадцать лошадей. На следующий вечер партизан был пойман.

Из рассказов солдат петрищевские колхозники узнали обстоятельства поимки партизана. Он пробрался к важному военному объекту. На нем была шапка, меховая куртка, стеганые ватные штаны, валенки, а через плечо – сумка. Подойдя к объекту, человек сунул за пазуху наган, который держал в руке, достал из сумки бутылку с бензином, полил из нее и потом нагнулся, чтобы чиркнуть спичкой.

В этот момент часовой подкрался к нему и обхватил сзади руками. Партизану удалось оттолкнуть немца и выхватить револьвер, но выстрелить он не успел. Солдат выбил у него из рук оружие и поднял тревогу.

Партизан был отведен в избу, где жили офицеры, и тут только разглядели, что это девушка, совсем юная, высокая, стройная, с большими темными глазами и темными стрижеными, зачесанными наверх волосами.

Хозяевам дома было приказано выйти в кухню, но все-таки они слышали, как офицер задавал Татьяне вопросы, и как та быстро, без запинки отвечала: «нет», «не знаю», «не скажу», «нет», и как потом в воздухе засвистели ремни, и как стегали они по телу. Через несколько минут молоденький офицерик выскочил оттуда в кухню, уткнул голову в ладони и просидел так до конца допроса, зажмурив глаза и заткнув уши.

Хозяева насчитали двести ударов, но Татьяна не издала ни одного звука. А после опять отвечала: «нет», «нескажу», только голос ее звучал глуше, чем прежде.

После допроса Татьяну повели в избу Василия Александровича Кулика. На ней уже не было ни валенок, ни шапки, ни теплой одежды. Она шла под конвоем в одной сорочке, в трусиках, ступая по снегу босыми ногами.

Когда ее ввели в дом, хозяева при свете лампы увидели на лбу у нее большое иссиня–черное пятно и ссадины на ногах и руках. Руки девушки были связаны сзади веревкой. Губы ее были искусаны в кровь и вздулись. Наверно, она кусала их, когда побоями от нее хотели добиться признания.

Она села на лавку. Немецкий часовой стоял у двери. С ним был еще один солдат. Василий и Прасковья Кулик, лежа на печи, наблюдали за арестованной. Она сидела спокойно и неподвижно, потом попросила пить. Василий Кулик спустился с печи, подошел было к кадушке с водой, но часовой оттолкнул его.

– Тоже хочешь палок? – злобно спросил он.

Солдаты, жившие в избе, окружили девушку и громко потешались над ней. Одни шпыняли ее кулаками, другие подносили к подбородку зажженные спички, а кто‑то провел по ее спине пилой.

Натешившись, солдаты ушли спать. Часовой вскинул винтовку на изготовку и велел Татьяне подняться и выйти из дому. Он шел позади нее вдоль по улице, почти вплотную приставив штык к ее спине. Потом он крикнул: «Цурюк!» – и повел девушку в обратную сторону. Босая, в одном белье, ходила она по снегу до тех пор, пока ее мучитель сам не продрог и не решил, что пора вернуться под теплый кров.

Этот часовой караулил Татьяну с десяти вечера до двух часов ночи и через каждые полчаса – час выводил ее на улицу на пятнадцать – двадцать минут. Наконец изверг сменился. На пост встал новый часовой. Несчастной разрешили прилечь на лавку.

Улучив минуту, Прасковья Кулик заговорила с Татьяной.

– Ты чья будешь? – спросила она.

– А вам зачем это?

– Сама‑то откуда?

– Я из Москвы.

– Родители есть?

Девушка не ответила. Она пролежала до утра без движения, ничего не сказав более и даже не застонав, хотя ноги ее были отморожены и не могли не причинять боли.

Никто не знает, спала она в эту ночь или нет и о чем думала она, окруженная злыми врагами.

Поутру солдаты начали строить посреди деревни виселицу.

Прасковья снова заговорила с девушкой:

– Позавчера это ты была?

– Я… Немцы сгорели?

– Нет.

– Жаль. А что сгорело?

– Кони ихние сгорели. Сказывают, оружие сгорело…

В десять часов утра пришли офицеры. Старший из них по–русски спросил Татьяну:

– Скажите, кто вы?

Татьяна не ответила…

Продолжения допроса хозяева уже не слышали: им велели выйти из комнаты и впустили обратно, когда допрос был уже окончен.

Из комендатуры принесли часть Татьяниных вещей: жакет, брюки, чулки. Шапка, меховая куртка и валяные сапоги исчезли: их успели уже Поделить между собой унтер-офицеры. Тут же лежала ее походная сумка, и в ней – бутылки с бензином, спички, патроны к нагану, сахар и соль.

Татьяну одели, и хозяева помогали ей натягивать чулки на почерневшие ноги. На грудь Татьяне повесили отобранные у нее бутылки с бензином и доску с надписью: «Партизан». Так ее вывели на площадь, где стояла виселица.

Место казни окружало десятеро конных с саблями наголо. Вокруг стояло больше сотни немецких солдат и несколько офицеров. Местным жителям было приказано собраться и присутствовать при казни, но их пришло немного, а некоторые, придя и постояв, потихоньку разошлись по домам, чтобы не быть свидетелями страшного зрелища.

Под спущенной с перекладины петлей были поставлены один на другой два ящика из‑под макарон. Татьяну приподняли, поставили на ящик и накинули на шею петлю. Один из офицеров стал наводить на виселицу объектив своего «кодака»: немцы – любители фотографировать казни и экзекуции. Комендант сделал солдатам, выполнявшим обязанность палачей, знак обождать.

Татьяна воспользовалась этим и, обращаясь к колхозницам и колхозникам, крикнула громким и чистым голосом :

– Эй, товарищи! Чего смотрите невесело? Будьте смелее, боритесь, бейте немцев, жгите, травите!

Стоявший рядом немец замахнулся и хотел то ли ударить ее, то ли зажать ей рот, но она оттолкнула его руцу и продолжала.

– Мне не страшно умирать, товарищи. Это – счастье умереть за свой народ…

Фотограф снял виселицу издали и вблизи и теперь пристраивался, чтобы сфотографировать ее сбоку. Палачи беспокойно поглядывали на коменданта, и тот крикнул фотографу :

– Скорее же!

Тогда Татьяна повернулась в сторону коменданта и, обращаясь к нему и к немецким солдатам, продолжала:

– Вы меня сейчас повесите, но я не одна. Нас двести миллионов, всех не перевешаете. Вам отомстят за меня. Солдаты! Пока не поздно, сдавайтесь в плен, все равно победа будет за нами! Вам отомстят за меня…

Русские люди, стоявшие на площади, плакали. Иные отвернулись и стояли спиной, чтобы не видеть того, что должно было сейчас произойти.

Палач подтянул веревку, и петля сдавила Танино горло. Но она обеими руками раздвинула петлю, приподнялась на носках и крикнула, напрягая все силы:

– Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь!..

Палач уперся кованым башмаком в ящик, и ящик заскрипел по скользкому, утоптанному снегу. Верхний ящик свалился вниз и гулко стукнулся оземь. Толпа отшатнулась. Раздался и замер чей‑то вопль, и эхо повторило его на опушке леса…

Она умерла во вражьем плену, на фашистской дыбе, ни единым звуком не выдав своих страданий, не выдав своих товарищей. Она приняла мученическую смерть, как героиня, как дочь великого народа, которого никому и никогда не сломить! Память о ней да живет вечно!

…В ночь под новый год перепившиеся фашисты окружили виселицу, стащили с повешенной одежду и гнусно надругались над ее телом. Оно висело посреди деревни еще день, исколотое и изрезанное кинжалами, а вечером 1 января фашисты распорядились спилить виселицу. Староста кликнул людей, и они выдолбили в мерзлой земле яму в стороне от деревни.

Таню похоронили без почестей, за деревней, под плакучей березой, и вьюга завеяла могильный холмик.

А вскоре пришли те, для кого Таня в темные декабрьские ночи грудью пробивала дорогу на запад.

Остановившись для привала, бойцы придут сюда, чтобы до земли поклониться ее праху и сказать ей душевное русское «спасибо», и отцу с матерью, породившим на свет и вырастившим героиню, и учителям, воспитавшим ее, и товарищам, закалившим ее дух.

И немеркнущая слава разнесется о ней по всей советской земле, и миллионы людей будут с любовью думать о далекой заснеженной могилке…

Кто была Таня

Указом Президиума Верховного Совета СССР комсомолке-партизанке Зое Космодемьянской посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

О ее подвиге было рассказано в очерке «Таня», напечатанном в «Правде» 27 января 1942 года. Тогда еще не было известно, кто она. Ни на допросе, ни в разговоре с петрищевской крестьянкой Прасковьей Кулик девушка не назвала своего имени и лишь при встрече в лесу с одним из верейских партизан сказала, что ее зовут Таня. Но и здесь из предосторожности она скрыла свое настоящее имя.

Московский комитет комсомола установил, кто была эта девушка.

Это – Зоя Анатольевна Космодемьянская, ученица десятого класса школы № 201 Октябрьского района города Москвы.

Ей было восемнадцать лет. Она рано лишилась отца и жила с матерью Любовью Тимофеевной и братом Шуриком близ Тимирязевского парка, в доме № 7 по Александровскому проезду.

Высокая, стройная, плечистая, с живыми темными глазами и черными, коротко остриженными волосами – таким рисуют друзья ее внешний облик. Зоя была задумчива, впечатлительна, и часто вдруг густой румянец заливал ее смуглое лицо.

Слушаешь рассказы ее школьных товарищей и учителей, читаешь ее дневник, сочинения, записи, и одно поражает в ней всюду и неизменно – необычайное трудолюбие, настойчивость, упорство в достижении намеченной цели. Перед уроками литературы она прочитывала множество книг и выписывала понравившиеся места. Ей хуже давалась математика, и после уроков она подолгу засиживалась над учебником алгебры, терпеливо разбирая каждую формулу до тех пор, пока не усваивала ее окончательно.

Зою избрали комсомольским групповым организатором в классе. Она предложила комсомольцам заняться обучением малограмотных домохозяек и с удивительным упорством добивалась, чтобы это начинание было доведено до конца. Ребята вначале охотно принялись за дело, но ходить нужно было далеко, и многие быстро остыли. Зоя болезненно переживала неудачу. Она не могла понять, как можно отступить перед препятствием, изменить своему слову, долгу…

Русскую литературу и русскую историю Зоя любила горячо и проникновенно. Она была простой и доброй советской школьницей, хорошим товарищем и деятельной комсомолкой, но кроме мира сверстников у нее был и другой мир – мир любимых героев отечественной литературы и отечественной истории.

Порой друзья упрекали Зою в некоторой замкнутости; это бывало тогда, когда ее целиком поглощала только что прочитанная книга. Тогда Зоя становилась рассеянной и нелюдимой, как бы уходя в круг образов, пленивших ее своей внутренней красой.

Великое и героическое прошлое народа, запечатленное в книгах Пушкина, Гоголя, Толстого, Белинского, Тургенева, Чернышевского, Герцена, Некрасова, было постоянно перед мысленным взором Зои. Это прошлое питало ее, формировало ее характер. Оно определило ее чаяния, порывы, оно с неудержимой силой влекло ее на подвиг за счастье своего народа.

Зоя переписывала в свою тетрадь целые страницы из «Войны и мира». Ее классные работы об Илье Муромце и о Кутузове написаны с большим чувством и глубиной и удостаиваются самой высокой оценки. Ее воображение пленяет трагический и жертвенный путь Чернышевского и Шевченко; она мечтает, подобно им, послужить святому народному делу.

Перед нами записная книжка, которую Зоя Космодемьянская оставила в Москве, отправляясь в поход. Сюда она заносила то, что вычитала в книгах и что было созвучно ее душе. Приведем несколько выписок, они помогут нам понять Зою.

«…B человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли (Чехов).

Быть коммунистом – значит дерзать, думать, хотеть, сметь (Маяковский).

Умри, но не давай поцелуя без любви (Чернышевский).

За десять французов я ни одного русского не дам (Кутузов).

 
Ах, если бы латы и шлем мне достать,
Я стала б отчизну свою защищать…
Уж враг отступает пред нашим полком.
Какое блаженство быть храбрым бойцом!
(Гете)».
 

«Какая любвеобильность и гуманность в «Детях солнца» Горького!» – записывает она карандашиком в свою памятную книжку. И далее: «В «Отелло» – борьба человека за высокие идеалы правды, моральной чистоты, тема «Отелло» – победа настоящего, большого, человеческого чувства!»

С какой‑то особенной, подкупающей, детской искренностью и теплотой пишет Зоя о том, в ком воплощено горделивое вчера, бурливое сегодня и светлое завтра нашего народа, – об Ильиче.

В этих записях она вся – чистая помыслами и всегда стремящаяся куда‑то ввысь, к достижению лучших человеческих идеалов.

Июнь 1941 года. Последние экзамены. Зоя переходит в десятый класс, а через несколько дней начинается война. Зоя хочет стать бойцом, она уходит добровольцем в истребительный отряд.

Она прощается с матерью и говорит ей:

– Не плачь, родная. Вернусь героем или умру героем.

И вот Зоя в казарме, в большой и показавшейся ей суровой комнате, перед большим столом, за которым сидит командир отряда. Командир долго и испытующе вглядывается в ее лицо.

– Не боитесь?

– Нет, не боюсь.

– В лесу, ночью, одной ведь страшно?

– Нет, ничего.

– А если к немцам попадетесь, если пытать будут?

– Выдержу…

Ее уверенность подкупила командира, и он принял Зою в отряд. Вот они, латы и шлем бойца, которые грезились Зое!

17 ноября она послала матери последнее письмо: «Дорогая мама! Как ты сейчас живешь, как себя чувствуешь, не больна ли? Мама, если есть возможность, напиши хоть несколько строчек. Вернусь с задания, так приеду погостить домой. Твоя Зоя». А в свою книжечку занесла строку из «Гамлета» : «Прощай, прощай! И помни обо мне».

На другой день у деревни Обухово, близ Наро–Фоминска, с группой комсомольцев–партизан Зоя перешла через линию фронта на занятую противником территорию.

Две недели они жили в лесах, ночью выполняли свое боевое задание, а днем грелись в лесу у костра и спали, сидя на снегу и прислонившись к стволу сосны. Иных утомили трудности похода, но Зоя ни разу не пожаловалась на лишения. Она переносила их стойко и гордо.

Пищи было запасено на пять дней. Ее растянули на пятнадцать, и последние сухари уже подходили к концу. Пора было возвращаться, но Зое казалось, что она сделала мало.

Она решила остаться, проникнуть в Петрищево. Она сказала товарищам:

– Пусть я там погибну, зато десяток немцев уничтожу.

С Зоей пошли еще двое, но случилось так, что вскоре она осталась одна. Это не остановило ее. Одна провела она две ночи в лесу, одна пробралась в деревню к важному вражескому объекту и одна мужественно боролась против целой своры терзавших ее с безумной жестокостью фашистов. И в эти последние часы ее, наверно, не покидали и окрыляли любимые образы героев и мучеников русского народа!