Текст книги "Аракчеев: Свидетельства современников"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Д. В. Давыдов[646]646
  Давыдов Денис Васильевич (1784–1839) начал службу в 1801 г, в Кавалергардском полку (в 1803 г. поручик); с 1806 г. адъютант П. И. Багратиона. Командир батальона Ахтырского гусарского полка (1812); в период Отечественной войны организатор партизанских действий в тылу противника. Генерал-майор (1814), командир бригады гусарской дивизии (1816–1818), начальник штаба 7-го (1818) и 3-го (1819) пехотных корпусов; в отставке с 1823 г., вновь на службе с 1826 г. Окончательно оставил службу в 1832 г. в чине генерал-лейтенанта. А. П. Ермолов приходился Д. В. Давыдову двоюродным братом по матери. «Анекдоты…» печатаются по: Давыдов Д. В. Сочинения. М., 1962. С 482 484–485, 490.


[Закрыть]
Анекдоты о разных лицах, преимущественно об Алексее Петровиче Ермолове

Доклады и представления военных лиц происходили у Аракчеева очень рано, чуть ли не в шестом или седьмом часу утра. Однажды представляется ему молодой офицер, приехавший из армии и мертво пьяный, так что едва держится на ногах и слова выговорить не может. Аракчеев приказал арестовать его и свести на гауптвахту. В течение дня Аракчеев призывает к себе адъютанта своего, князя Илью Долгорукова, и говорит ему: «Знаешь ли, у меня не выходит из головы этот молодой пьяный офицер: как мог он напиться так рано, и еще пред тем, чтобы явиться ко мне! Тут что-нибудь да кроется. Потрудись съездить на гауптвахту и постарайся разведать, что это значит». Молодой офицер, немного отрезвившись, признается Долгорукову: «Меня в полку напугали страхом, который граф Аракчеев наводит, когда представляются к нему; уверяли, что при малейшей оплошности могу погубить карьеру свою на всю жизнь, и я, который никогда водки не пью, для придачи себе бодрости выпил залпом несколько рюмок водки. На воздухе меня разобрало, и я к графу явился в этом несчастном положении. Спасите меня, если можно!» Долгоруков возвратился к Аракчееву и все ему рассказал. Офицера приказано было тотчас выпустить из гауптвахты и пригласить на обед к графу на завтрашний день. Понимается, что офицер явился в назначенный час совершенно в трезвом виде. За обедом Аракчеев обращается с ним очень ласково. После обеда, отпуская его, сказал: «Возвратись в свой полк и скажи товарищам своим, что Аракчеев не так страшен, как они думают». (Рассказано князем Ильею Долгоруковым.)

N. По вступлении на престол Императора Александра формуляр Ермолова[647]647
  Ермолов Алексей Петрович (1772–1861) начал службу в 1791 г. в 44-м Нижегородском драгунском полку, в 1793 г. переведен в артиллерию; подполковник (1798). Во 2-й половине 1790-х гг. был одним из создателей и активных участников Смоленского офицерского политического кружка; после его раскрытия в ноябре 1798 г. был арестован, выключен из службы и выслан в Кострому под надзор губернатора. В марте 1801 г. помилован указом Александра I; с июня 1801 г. командир конно-артиллерийской роты в Вильно, с 1806 г. – командир 7-й артиллерийской бригады в дивизии генерала Д. С. Дохтурова; в 1811–1812 гг. командир гвардейской артиллерийской бригады. В период Отечественной войны 1812 г. начальник Главного штаба 1-й Западной армии, с декабря 1812-го по апрель 1813 г. командовал артиллерией всей действующей армии. В 1816–1827 гг. командир Отдельного Кавказского корпуса; генерал от инфантерии (1818), генерал от артиллерии (1837).


[Закрыть], который был вовсе исключен из службы, был найден с большим трудом в Главной канцелярии артиллерии и фортификации. Граф Аракчеев пользовался всяким случаем, чтобы высказывать свое к нему неблаговоление[648]648
  В автобиографических «Заметках… о… молодости» Ермолов вспоминал: «Когда граф Аракчеев назначен был инспектором всей артиллерии, по неизвестным мне причинам подпал я полной его немилости и преследованию. В самом производстве в чин сделана была мне преграда и на которую я не мог жаловаться, ибо когда по старшинству надлежало дать мне чин, он приглашал из отставки и в списке ставил впереди меня» (Ермолов АЛ. Записки. М., 1991. С. 29; ср. его письмо к А. от 3 января 1807 г. – Дубровин. С. 2–3).


[Закрыть]; имея в виду продержать его по возможности долее в подполковничьем чине, граф Аракчеев переводил в полевую артиллерию ему на голову либо отставных, либо престарелых и неспособных подполковников. Однажды конная рота Ермолова, сделав переход в двадцать восемь верст по грязной дороге, прибыла в Вильну, где в то время находился граф Аракчеев. Не дав времени людям и лошадям обчиститься и отдохнуть, он сделал смотр роте Ермолова, которая быстро вскакала на находящуюся вблизи высоту. Аракчеев, осмотрев конную выправку солдат, заметил беспорядок в расположении орудий. На вопрос его: «Так ли поставлены орудия на случай наступления неприятеля?» – Ермолов отвечал: «Я имел лишь в виду доказать вашему сиятельству, как выдержаны лошади мои, которые крайне утомлены». – «Хорошо, – отвечал граф, – содержание лошадей в артиллерии весьма важно». Это вызвало следующий резкий ответ Ермолова в присутствии многих зрителей: «Жаль, ваше сиятельство, что в артиллерии репутация офицеров зависит от скотов». Эти слова заставили взбешенного Аракчеева поспешно воротиться в город. Это сообщено мне генералом Бухмейером.

<…> Александр начал Лагарпом[649]649
  Лагарп Фредерик Сезар (1754–1838) – швейцарский политический деятель, с 1784 г. воспитатель великих князей Александра и Константина; покинул Россию в 1795 г. В августе 1801 г. посетил Петербург по приглашению императора, в 1814–1816 гг. встречался с ним за границей.


[Закрыть], а кончил Аракчеевым. (Спешу заявить при сем, что по моей личной судебной системе я не одержим безусловною аракчеевофобией, которою страждут многие; считаю, что и Аракчеева должно всецело исследовать и без пристрастия судить, а не то что прямо начать с четвертования его. Но, во всяком случае, совестливость моя и оптимизм мой не доходят до того, чтоб не видать разности между Лагарпом и Аракчеевым.) Эти два имени, две противоположности, две крайности, так сказать, обставливают имя Александра. <…>

Аракчеев сказал однажды Ермолову: «Много ляжет на меня незаслуженных проклятий».

Ермолов, произведенный в генералы от инфантерии в 1818 году, чрез десять лет после производства своего в генерал-майоры, не принадлежал, однако, никогда к числу особенных фаворитов Государя. Граф Аракчеев в поздравительном письме своем от 2 августа 1818 года по этому случаю писал ему между прочим: «Когда вы будете произведены в фельдмаршалы, не откажитесь принять меня в начальники главного штаба вашего»[650]650
  Точнее: «Бог даст, будете и фельдмаршалом, и тогда я намерен проситься к вам в начальники штаба вашего» (цит. по: Богданович М. И. История царствования императора Александра I, СПб., 1871. Т. 6. С. 280).


[Закрыть].

Граф Аракчеев и князь Волконский, видя, что расположение Государя к Ермолову возрастает со дня на день, воспользовались отъездом его в Орловскую губернию, чтобы убедить Его Величество, что Ермолов желает получить назначение на Кавказ. Ермолов, вызванный фельдъегерем в Петербург, узнал о своем назначении, Государь, объявив ему лично об этом, сказал ему: «Я никак не думал, чтобы тебе такое назначение могло быть приятно, но я должен был поверить свидетельству графа Алексея Андреевича и князя Волконского. Я не назначил ни начальника штаба, ни обер-квартирмейстера, потому что ты, вероятно, возьмешь с собой Вельяминова и Иванова[651]651


[Закрыть]». Действительно, оба эти генерала, из которых второй погиб преждевременно жертвою ипохондрии, были утверждены в этих должностях.

Граф Аракчеев находился с 1808 года в весьма хороших сношениях с Ермоловым; оставшись недоволен отзывом Ермолова о военных поселениях, впервые устроенных близ Могилева, он немного охладел к нему.

Незаконный сын Аракчеева, Шумский, одаренный необыкновенными способностями, был, к сожалению, горьким пьяницею; эта болезнь развилась в нем, по показаниям медиков, вследствие болезни солитера. Император Николай, разжаловав его из флигель-адъютантов, прислал в Грузию, где Ермолов имел о нем большое попечение. Граф Аракчеев, называемый Закревским «Змеей, что на Литейной живет», прислал последний поклон Ермолову чрез губернатора Тюфяева[652]652
  Тюфяев Кирилл Яковлевич (1775 – после 1840) – в 1824–1831 гг. пермский, в 1831–1834 гг. – тверской гражданский губернатор.


[Закрыть]. Он велел ему передать: «Весьма желал бы с вами видеться, но в обстоятельствах, в коих мы с вами находимся, это невозможно». Этот отлично умный, хотя грубый и кровожадный солдат нередко пугал военные поселения именем достойного своего адъютанта Клейнмихеля[653]653
  Ср.; «Когда А. хотел сильно наказать какую-либо часть военных поселений, то говаривал: – Я вам пришлю Клейнмихеля» (Дельвиг. Т. 1. С. 389).


[Закрыть]. Найдя после смерти своей любовницы Настасьи много писем с подарками, он собрал их в одну комнату, пригласив к себе всех просителей, имена которых находились в конце писем, он сказал им: «Это ваши вещи, пусть каждый возьмет свое».

Н. Г. Сигунов[654]654
  Вельяминов Иван Александрович (1771–1839) управлял гражданской частью на Кавказе в бытность Ермолова командиром Кавказского корпуса, с 1818 г. генерал-майор и начальник его штаба; генерал-лейтенант (1838). Ср.: «Нужнейшего мне для военной части взял я начальника корпусного штаба полковника Вельяминова, служившего прежде со мною в артиллерийской гвардейской бригаде, потом в Кракове и наконец в гренадерском корпусе в том же звании. Офицер сей, хорошо учившийся, имел большие сведения и отличные способности. <…> Обер-квартирмейстером по желанию моему назначен был полковник Иванов» (Ермолов А. П. Указ. соч. С. 271).


[Закрыть]
Черты из жизни графа Аракчеева

I

Приехав в Петербург по смерти Екатерины, Император Павел тотчас же вытребовал к себе из Гатчины полковника Аракчеева. Аракчеев, получив приказание, немедленно прискакал в Петербург, как был, в одном мундире, не взявши с собою решительно никаких вещей и даже теплой одежды. При Екатерине офицеры Гатчинского отряда никогда не допускались в Зимний дворец, и потому, не зная расположения комнат, Аракчеев насилу отыскал Императора. Павел принял его очень милостиво, тотчас же произвел в генералы и назначил комендантом; Наследник же престола, Александр Павлович, назначен петербургским военным генерал-губернатором. Павел поставил их рядом, соединил их руки и сказал: «Будьте друзьями и помогайте мне». С этого момента началась дружба Аракчеева с будущим Императором. Не имея при себе даже перемены белья, Аракчеев на следующий день обратился к своему новому другу и объяснил ему неудобство своего положения. Александр прислал ему собственную рубашку, которую Аракчеев сохранил во всю свою жизнь, и чрез 38 лет был в ней похоронен согласно его завещанию. По смерти Александра I она лежала на столе в бывшем кабинете Императора, в грузинском доме графа Аракчеева, в сафьянном футляре, и золотая тисненая надпись сообщала о дне, в которой она была подарена графу, и завещание Аракчеева: быть в ней похороненным.

II

Вскоре по восшествии на престол Император Павел пожаловал Аракчееву и Архарову[655]655
  Архаров Николай Петрович (1740–1814) – генерал от инфантерии (1796), с ноября 1796 г. петербургский генерал-губернатор; получил от императора имение Рассказово в Тамбовской губернии, куда и уехал в июне 1797 г., попав в опалу. Рассказ о выборе Архаровым Грузина малодостоверен. Из описания высочайшей грамоты следует, что 2 тысячи душ были пожалованы А. 4 декабря 1796 г., а Грузинская вотчина – 12 декабря (см.: PC. 1891. № 8. С. 404–40S; свидетельство А. И. Макшеева, в!880-х гг. унаследовавшего часть родового имения А. в Бежецком уезде и некоторые фамильные реликвии и документы).


[Закрыть] по 2500 душ крестьян с тем, чтобы они сами выбрали себе поместья. Несколько времени спустя Император спросил Аракчеева: где он выбирает себе имение? Аракчеев ответил, что он очень благодаря Императору за его милости и примет именно там, где ему угодно будет назначить. Павел отвечал, что он говорит вздор, и прибавил: Впрочем, Архаров выбрал Грузино, а он промаху не даст; возьми ты себе Грузино, а он пусть поищет в другом месте». В том же 1796 году Аракчеев вступил во владением Грузином.

III

Будучи восемью годами старше Александра I и притом телосложения и здоровья слабого, Аракчеев никак не думал пережить его, и потому в духовном завещании отказал все свое состояние Государю. После 1825 года он собирался изменить завещание и наследником своим хотел назначить Павла Васильевича Ильина, отец которого был самым искренним его другом[656]656
  Ильин Василий Федорович (1769–1821) – выпускник Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса, в котором преподавал после окончания (до 1806); в 1813 г. командовал артиллерией резервной армии, в 1818 г. управлял Московским артиллерийским депо, в 1820 г. в чине генерал-майора состоял председателем Экономического комитета военных поселений. По слухам, А. «так любил Ильина, что, не имея детей, хотел сделать его своим наследником, но это не состоялось <…>. Должно быть, оттого, что Ильин умер прежде, Аракчеев и переменил свое намерение и не заблагорассудил оставить детям Ильина того, что он думал передать ему самому как самому близкому своему приятелю» (Рассказы бабушки… собранные ее внуком Д. Д. Благово. Л., 1989. С. 211; см., однако, письмо А. к Ильину от 30 марта 1821 г. с выговором за неудовлетворительное исполнение служебных обязанностей – Дубровин. С. 296). В 1818 г. А. рекомендовал сына Ильина, Павла, тогда поручика гвардейской артиллерии, А. П. Ермолову; в 1829 г. Ильин-младший служил в Петербурге в чине коллежского советника и исполнял поручения, связанные с сооружением памятника Александру 1 в Грузине (письма А. к нему см.: ИВ. 1904. № 9. С. 868–876).


[Закрыть]. В 1821 году Аракчеев выручил из большой беды Павла Васильевича, командовавшего тогда 1-ю гвардейскою батарейною ротою Его Императорского Высочества. В Гатчине во время похода из Петербурга в Вильну рота эта взбунтовалась. Я не знаю причины этого бунта; знаю только, что при усмирении его Ильин засек розгами до смерти фельдфебеля. Император Александр смотрел очень неблагосклонно на это дело, но Аракчеев сказал Государю: «Я нахожу, что Ильин не виноват; на его месте я поступил бы точно таким же образом». После того Ильин должен был только выйти в отставку.

Задумав назначить Ильина своим наследником, Аракчеев пригласил его поселиться в Грузине, где Ильин и жил в течение двух лет между 1825 и 1830 годами.

Тяготясь, по-видимому, этой жизнию, Ильин просил Аракчеева отпустить его для поступления на государственную службу. Аракчеев согласился, и Ильин был сделан управляющим кронштадтскою таможнею. В Кронштадте он женился на девице Павловой и вместе с женою приезжал несколько раз в Грузино. В последний раз они были в феврале 1834 года, менее чем за два месяца до смерти Аракчеева. При отъезде Аракчеев провожал их до Чудова, где все они остановились в моем доме. 28 февраля на прощанье Аракчеев сказал Ильину: «Дай Бог, чтобы наше дело увенчалось успехом». Затем около 10 апреля Аракчеев заболел и 21-го умер от водяной в груди, не успев привести в исполнение свою мысль. Ильин потом сильно претендовал на меня за то, что я не известил его о болезни Аракчеева.

В разговорах со мною Аракчеев иногда упоминал, что он желал бы продать Грузино. Он думал устроить продажу его в казну чрез друга своего, графа Канкрина, и собирался писать к нему об этом. Я однажды спросил у Аракчеева: во сколько же он ценит Грузино? На это он отвечал, что не отдаст его дешевле, как за 10 000 000 рублей. После продажи Грузина он хотел жить за границей. Аракчеев никогда не предполагал, чтобы Император Николай сделал из его имущества употребление, увековечившее его имя в потомстве. Если бы он мог этого ожидать, то, я убежден, никогда бы не подумал изменять свое завещание.

IV

Новгородский кадетский корпус был основан по подписке дворян Новгородской и Тверской губерний. Аракчеев пожертвовал 300 000 рублей, на проценты с которых должны были постоянно содержаться 12 воспитанников. Государь приказал именоваться им Аракчеевскими и носить на погонах буквы «Г.А.»[657]657
  Погоны кадетам полагались «темно-зеленые, с красною выпушкою и с желтою высечкою Г. А.» – т. е. «Граф Аракчеев» (Карпов П. П. Исторический очерк Новгородского графа Аракчеева кадетского корпуса. СПб., 1884. С. 40).


[Закрыть]. Открытие корпуса последовало в марте 1834 года в присутствии Великого князя Михаила Павловича; сначала ожидали даже приезда Государя, но потом он был отменен. Аракчеев не считал удобным уклониться от участия в этой церемонии открытия, но проездом чрез Чудово говорил мне, что ему ужасно не хочется ехать. Он приехал в Новгород за день до открытия корпуса и ночевал в Новгороде; следующую ночь он провел в Бронницах в 9 верстах от корпуса, куда приехал только утром в самый день его открытия После церемонии он тотчас же отправился обратно, причем в Чудове опять заезжал ко мне и был в ужасно дурном расположении духа. Чрез месяц после этого он умер. Деньги, вырученные от продажи его движимого имущества, вместе с оставшимися после его смерти деньгами, составили капитал в 2¹/₂ м(иллиона) рублей. Наследником всего имения, согласно завещанию, был царствовавший Император Николай, пожертвовавший все это в пользу Новгородского корпуса с тем, чтобы он именовался корпусом графа Аракчеева, имя которого, в случае преобразования корпуса в какое-либо иное заведение, должно быть перенесено и на это заведение.

Русский воин, упомянутый в описании памятника Александру Благословенному в Грузине[658]658
  Находясь в 1826 г. за границей, А. списался с кн. Г. И. Гагариным, русским посланником в Риме, и по его рекомендации поручил работу над задуманным им памятником Александру I С. И. Гальбергу, пенсионеру Академии художеств. Фигуры композиции были отлиты в 1832 г. В. П. Якимовым, привезены в Грузино по Волхову и там установлены на гранитном пьедестале (переписку А. с разными лицами по поводу сооружения памятника см.: Новгородский сборник. 1865. Вып. 1. Отд. II. С. 37–73). К открытию монумента, состоявшемуся 19 ноября 1833 г., была выпущена брошюра «Описание памятника в селе Грузине, в Бозе почивающему покойному Императору Александру Благословенному» (СПб., 1833).


[Закрыть], подле которого стоит щит с гербом и девизом подданного слуги, есть не кто иной, как сам Аракчеев. Бронзовых крестов, подобных надетому на русского воина, роздано народу было 3000[659]659
  К 19 ноября 1833 г. было изготовлено множество памятных крестов, лично врученных или разосланных многим знакомым А. (о вручении таких знаков Д. А. Державиной и А. Н. Оленину см.: Державин Г. Р. Сочинения. СПб., 1883. Т. 9. С. 329; PC. 1875. № 10. С. 291).


[Закрыть]. Для дам было 40 позолоченных крестов. Кроме того, три креста были золотые, украшенные брильянтами. Один из них был подарен архиерею, освящавшему памятник, другой протоиерею Грузинского собора – Малиновскому[660]660
  Малиновский Алексей Федорович (ум. 1857; не путать с историком А. Ф. Малиновским!) – сын Федора Малиновского (благочинного протоиерея Андреевского собора в Грузине и первого историка аракчеевского поместья), выпускник Новгородской духовной семинарии. Видимо, вскоре после перевода Н. С. Ильинского в Боровичи был определен в настоятели Грузинского храма; с 1834 г. до кончины законоучитель Новгородского кадетского корпуса.


[Закрыть], третий же, в футляре, был положен в кабинете Императора Александра, возле его рубашки, с золотою тисненою надписью, сообщавшею о том, что он будет принадлежать жене владельца Грузина, которая должна надевать этот крест ежегодно 29 июня, 30 августа и 30 ноября[661]661
  Дни тезоименитства Павла I, Александра I и храмовый праздник Грузина – день апостола Андрея Первозванного.


[Закрыть]. Стол, на котором лежали рубашка и крест, был очень замечателен. Он имел в длину аршина три, в ширину полтора и разделен был на два квадратные ящика под стеклянною крышею, открывавшеюся кверху. На этой-то стеклянной крыше и лежали крест и рубашка, ящики же заключали в себе письма Императора Александра к Аракчееву и важнейшие документы, относящиеся к его царствованию. Бумаги эти, уложенные очень плотно, занимали в вышину вершков шесть. Говорили, что Аракчеев во время своего путешествия по смерти Александра напечатал за границей часть этих бумаг, на что на него были недовольны в России. Впрочем, от самого графа я ничего не слыхал об этом предмете. Он говорил мне только, что сохраняет даже все письма, полученные им в течение всей его жизни от кого бы то ни было, но где они лежали, я не знаю. Он мне показывал однажды печатный экземпляр приказа, данного после взятия Парижа, которым он и Барклай де Толли производятся в фельдмаршалы. Остальные экземпляры этого приказа были тогда же уничтожены. По смерти Аракчеева все его бумаги забрал с собою граф Клейнмихель, Аракчеев предполагал при памятнике устроить дом для инвалидов, но не успел исполнить этого намерения.

V

Когда после Тильзитского мира гвардия вернулась из похода, то особенно плохи были лошади в лейб-гвардии уланском полку. Командир его, Чаликов[662]662
  Чаликов Антон Степанович (1754–1821) – генерал-майор (1807). в 1807–1817 гг. командир Уланского полка. (В этом полку под руководством Чаликова служил Ф. В. Булгарин, который передавал любимую присказку своего командира: «Фронтеры-понтеры, Чаликова – генерал майором». Вероятно, производство в генералы сильно его впечатлило – Константин Дегтярев)


[Закрыть], был очень любим Константином Павловичем. Великий князь выхлопотал у Государя единовременную выдачу 100 тысяч рублей на улучшение лошадей и прочего в полку. Аракчеев, бывший тогда военным министром, представил Государю, что финансы наши и без того расстроены, выдача же денег одному только полку будет несправедливостью относительно других, и Государь отменил эту выдачу. Великий князь Константин Павлович, узнавши об этом, ужасно рассердился и тотчас же бросился к Аракчееву. Аракчеев увидел его подъезжающим из окна и, понявши, в чем дело, вышел из дому с заднего крыльца и поехал во дворец. Великий князь поехал вдогонку и, настигнув Аракчеева во дворце, побранил его. Аракчеев в слезах бросился к Государю с жалобою на Великого князя и просил уволить его от занятий делами. Насилу Государю удалось уговорить Аракчеева остаться военным министром, и чтобы дать ему хоть некоторое удовлетворение, Ростовский пехотный полк был назван полком графа Аракчеева. Этот случай рассказан мне бывшим адъютантом Аракчеева, Петром Яковлевичем Перреном[663]663
  Перрен Петр Яковлевич (1782–1837) – выпускник Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса (1803, с чином подпоручика); служил в лейб-гвардии артиллерийском батальоне (в 1810 г. поручик), с 1806 по 1812 г. адъютант А; генерал-лейтенант (1825), член Совета военно-учебных заведений (1834–1837).


[Закрыть]. Аракчеев сам вообще никогда не рассказывал про свои неприятности или неудачи.

Рассказы крестьян и солдат об Аракчееве

1. Рассказы бывших военных поселян о графе Аракчееве[664]664
  «Рассказы бывших военных поселян об графе Аракчееве» печатаются по: PC. 1887. № 8. С. 421–422 (запись П. П. Романовича в начале 1880-х гг.).


[Закрыть]

I

Когда была убита кастелянша Аракчеева, то тело ее было погребено в Грузине и на памятнике сделана надпись: «Здесь покоится прах Анастасии». Но нашелся такой человек, который, чтобы рассердить графа, внизу под этой надписью на бумаге написал:

Здесь покоится прах Анастасии и Аракчеева к себе зовет для благости России[665]665
  В одном из альбомов первой трети XIX в. (ОР РГБ. Ф. 244 (Собрание рукописей П. П. Шибанова). № 256. Л. 188 об.) после списка сатиры Рылеева «К временщику» находится «Епитафия Шумской», обращенная к А.: «Здесь прах лежит убитой Настасий, // Ложись и ты туда для щастия России».


[Закрыть].

Каким колдуном ни был граф, но никак не мог отыскать проказника.

II

Графский повар говорил, что он тайком от графа нюхал табак, а граф ему запрещал.

Вот однажды Аракчеев, чтобы уличить повара, ощупал в кармане у него табакерку и спросил: «Что это такое?» Заставил вытащить и потом велел ему эту табакерку положить на пол и самому разбить ее молотком, чтобы он не осмеливался больше нюхать. Повар по своей привычке не утерпел и обзавелся новой табакеркой, но скоро граф заставил его и эту разбить. Тогда повар стал носить табак то в бумажке, то в платке. Видит граф, что ему не отучить повара нюхать табак; купил ему в подарок дорогую серебряную табакерку, а потом и сам нередко вместе с поваром нюхал из этой же табакерки.

2. Рассказ новгородского старожила[666]666
  «Рассказ новгородского старожила» печатается по: РА. 1889. № 8. С. 562–563 (здесь опубликован с редакторским заглавием «Пернатый батальон»).


[Закрыть]

У Аракчеева, в его Новгородских военных поселениях, был один штаб-офицер, которому, как почти всем тогдашним офицерам, донельзя противна была вся эта неустанная, ежечасная деятельность по так называемому муштрованию несчастных тамошних крестьян, превращаемых в каких-то кукол наподобие потсдамских, лудвигсбургских и иных немецких воинов. Штаб-офицер этот имел в своем ведении целый поселенный участок и должен был с утра до ночи заниматься всяческою чистотою от рубашки крестьянина до паутины по углам его избы, от канав и изгородей до измерения угла при подъеме ноги на учебных смотрах. Что делать? Как ни противно, а служба! Ею дорожили в старину больше нынешнего. Затаенную злобу на эти беспощадные порядки штаб-офицер выразил иронически. В домашнем хозяйстве своем он развел множество индеек и устроил им большие клетки с ящиками снаружи для корму. Долговременным упражнением довел он индеек до того, что, как только клетка отворялась, индейки чинно и стройно выходили из нее, в предводительстве зобастого петуха, и поочередно становились одна за другою у ящиков, вытягивали шеи и оставались неподвижны до тех пор, пока штаб-, офицер гнусливым аракчеевским голосом не произносил слов: «Здорово, ребята!» Тогда только петух бормотал обычные свои звуки с трясением красного зоба, а вместе с ним все индейки стройно и в один миг оборачивались и принимались клевать пищу. Это повторялось ежедневно утром и вечером, и фронтовые шаги и обороты птичьи доведены были до высокого совершенства. Крестьяне-солдаты об этом знали и, конечно, про себя выражали сочувствие затее чудака, своего начальника. Слух о ней, разумеется, дошел до самого Аракчеева, сего грозного Силы Андреевича. «Быть беде!» – думает штаб-офицер.

Однажды приезжает к нему в участок Аракчеев и начинает подробный осмотр с обыкновенными своими придирками. Но начальник поселенного участка был деятелен и заботлив: куда ни пойдет Аракчеев, все в отличном порядке и полнейшей исправности, все согласно инструкциям и напечатанным планам, всюду примерная чистота, каждая вещь под номером и на своем, назначенном месте. Даже в избе солдата-поселенца подметено, выметено; ни паутины, ни сору. Аракчеев доволен, заметно смягчается и начинает убеждаться, что штаб-офицер простер свою порядливость даже на индеек не в насмешку, а по любви к делу. Обозрев все поселения и все нашед в хорошем положении, он спрашивает штаб-офицера: «Ну что еще у тебя посмотреть? Не покажешь ли твоего собственного хозяйства?» И вот они отравляются в офицерскую усадьбу, и тут тоже тщательный осмотр. «Да нет ли у тебя чего особенного на показ?» – «Кажется, ничего такого нет», – отвечает истомленный и внутренне трепещущий хозяин. «Слышал я, что охотник ты до птиц». – «Точно так, ваше сиятельство». – «Так дай мне полюбоваться». Нечего делать, надо вести к индейкам. «Покажи, покажи, вели отворять клетки». Индейки выскочили и стройно обступили свои корытца. Граф не может надивиться. «Ну как же ты их кормишь? Правда ли, что по команде?» Офицер принужден произнести: «Здорово, ребята!» – но произносит эти слова обыкновенным свои голосом: ни петух не кудахчет, ни его подруги не поворачиваются к корытцам. Тогда Аракчеев сам произносит то же, и мгновенно совершается привычная эволюция.

Грозный граф доволен отменно и уезжает, похваливая усердного офицера.

3. Крестьянин Шеллоник
Граф Аракчеев[667]667
  Рассказ крестьянина Шеллоника «Граф Аракчеев» печатается по: Жизнь для всех. 1911. №12. Стб. 1737–1745.


[Закрыть]

I

Люблю я слушать рассказы дедушки Ивана о старине. Рассказывает Дедушка живописно и просто – факты он передает так, что будто бы ты сам видел их, заметил все мелочи.

Записывая рассказы дедушки, я чувствую, что они многое теряют под моим пером.

А рассказывает дедушка о тяжелых временах аракчеевщины, о военных поселениях и о всякого рода издевательствах над мужиками разного начальства.

Сам дедушка Иван не жил во времена царства Аракчеева и о деятельности его он узнал от старожилов, а главным образом от своего отца Степана и деда Феофана.

«Терпеть не могу, – начнет дедушка Иван, – когда начнут ругать графа и называть его – такой, сякой – мучитель, тиран… Благодетелем мужиков был Аракчеев, добрым и заботливым отцом, а не мучителем. Без хлеба ни один не сиживал, не вздувало с голоду брюхо, как в нынешние времена.

А лупцевал он нашего брата за дело – дарма никого не обижал. Пьяниц и лентяев не любил он дюже, а зато кто работал по порядку, то тому граф оказывал всякую помощь. Бывало, околела лошадь или корова – другую распорядится дать, – получи и работай!

А теперь что? Пьяниц разводят, чтобы водки больше выпили, кабаков понастроили!..

Чтобы нынче кому корову или лошадь дали, хотя бы взамен околевшей, – и вспомину нет. Последнюю со двора уводят. Теперь вот и хлеба нет, и работы нет, и дров неоткуда привезти, – кругом леса барские да казенные, а подати все-таки подай. Выжимают последнюю силу…

Аракчеев, бывало, возьмет оброк только с того, кто в силу взойдет, кому нет от этого разоренья…

Да и народ-то нынче стал не то, что прежде. Видно, Бог в наказание и начальство-то такое дал.

Эво, теперь не могут соблюсти порядка в полях. Ни дорог, ни канав, ни мостков не стало в поле; плехнет немного дождя, ну и затонули все полосы и все труды, а дороги обращаются в лужи – ни пройти, ни проехать. Стыдно за народ-то становится…

Приезжают агрономы, говорят о том, как лучше работать надо, о травосеянии, о скотоводстве, а что из этого толку? И добра агрономы-то желают, это видно, – спасибо им, но народ-то… Снопы на полосах начинают воровать один от другого, и может ли тут идти речь о травосеянии?

При Аракчееве не так было. Он за такой беспорядок запорол бы.

У графа не было агрономов, и он не допустил бы уговаривать мужиков, чтобы лучше работать.

У него агроном сидел в голове. Приедет, осмотрит, прикажет, и глядишь – мужик с хлебом. Да и на поля-то любо посмотреть было. Всюду порядок, канавы глубокие, не засорены, дороги ровные, а рожь-то так весело колышется, словно кланяется в пояс каждому и говорит спасибо за внимание к ней. <…>

Вспомнишь Аракчеева – царство ему Небесное – не раз, глядя на теперешние порядки», – и дедушка всегда в конце своих суждений высказывает пожелание, чтобы граф явился с того света хотя на один бы годик почистить землю от мусора.

Теперь передам несколько отдельных рассказов дедушки, характеризующих Аракчеева в разные моменты истории его власти и господства.

В изложении буду придерживаться того порядка мыслей и фактов, который установился в голове у дедушки, а также, по возможности, буду дословно воспроизводить наиболее характерные выражения дедушки.

«Прежде не так живали – по спинам нашим и наших отцов ходила палка и розги, собой ты не мог распорядиться ни на одну минуту, – везде чувствовался сердитый и дозорный глаз Аракчеева. Прежде и народ не такой был: покорно исполнял он волю начальства и безропотно вытягивался перед ним в «струнку».

Бывало, катит по деревне на рысаках окружной командир, так все кто куда – в разные стороны, лишь бы не налететь на грех. Если не удавалось улизнуть от налетевшей грозы, так становись и – глазом не моргни, головой не тряхни, а руки и ноги в колья обрати…

А когда изволит осматривать своих подданных поселян сам Аракчеев, то… – дедушка в этот момент с каким-то трепетом покачает головой и отрывчато махнет рукой. – Замрет комар и муха…

Однажды Аракчеев осматривал поля, только что зазеленевшие всходами озими. От дождя в бороздах стояла вода, и где хозяин полосы не успел выпустить ее, Аракчеев останавливался.

Выйдет из кареты, запряженной шестеркою лошадей, и грубо-гнусавым голосом завопит; «Чья полоса? где мерзавец? давай его сюда!»

Но не могли же все хозяева полос быть в поле, и Аракчеев набрасывался на голову.

Раз, раз, – хлопал по щекам голову, – раз, раз. Голова не пошевелится, и когда граф от него отойдет, то подзовет сотского и поступит с ним по-аракчеевски, т. е. накрасит морду за недосмотр.

Сотский добирался уже до хозяина полосы.

Таким-то манером и поучался поселянин Аракчеевым, если не личной расправой, то через посредство начальников.

И все были довольны.

Но, сказывали старики, – иногда милостив был Аракчеев-шутник. Едет этак он по полям и видит непорядок – в межах вода. Подозвал голову и затопал на него ногами. Голова не квыкнет – молчок…

Граф смотрел-смотрел на него и скомандовал: «Ложись и пей и выпей до капли, чтобы полоса не мокла!..»

Голова растянулся на зеленевшей озими и начал сосать…

«Ха-ха-ха!» – захохочет граф и поедет дальше.

И, надо вам сказать, натуристый был граф. Уж раз что назначит, прикажет – шабаш, так. Иногда и жалость одолевала его, но уж настоит на своем.

Служил при графе писец, шестидесятилетний старичок, трудолюбивый и добрый такой. Аракчеев любил своего писца, и иногда этот писец, царство ему небесное, сокращал гнев графа. Но однажды старичок чем-то провинился перед графом, и граф приказал ему всыпать полсотни.

Началась расправа. Старичок взвыл… Граф присутствовал при расправе, и, должно быть, жалко старика-то стало. Но вместо того, чтобы отменить наказание, граф встал перед растянутым и привязанным к скамейке стариком на колени и почти со слезами умолял: «Голубчик, потерпи, ведь пятьдесят положено, только-то, потерпи, дорогой!..»

II

Здоровенный мужчина был мой дед Феофан – высокий, в плечах целая сажень, а кулаки что полупудовки.

Аракчеев почитал Феофана, всегда заезжал к нему на дом держать советы. Феофану привольно жилось, не так, как прочим мужикам. Он был освобожден от всех обязанностей пахотного солдата.

Вас это удивит, но я постараюсь объяснить, в чем дело.

Приехал однажды в наше село Аракчеев из Грузина, собрал мужиков и прочитал: по указу Е[го] Императорского] В[еличества] объявляю вас на положении пахотных солдат и т. д.

– Кто желает исполнить царскую волю?

На предложение графа мужики ответили молчанием. На второе предложение они ответили, что не желают быть солдатами. Граф начал уговаривать мужичков и объяснил, что волю Государя бесполезно не слушать.

– Кто желает? – повторил граф третий раз.

Из толпы мужиков вышел мой дед Феофан.

Граф посмотрел на него, смерил взглядом с головы до ног, а когда Феофан подошел к нему совсем близко, граф взирал на него так, как смотришь на верхушку большого дерева…

– Ну, ты чего?

– Желаю исполнить волю Его Величества, ваше сиятельство!

По лицу графа разлилась улыбка удовольствия, и он сказал: «Однако, хорош молодец – будешь мне товарищем!..»

Кроме Феофана пожелали быть солдатами еще три мужика, но они были из других деревень.

Остальным же, не пожелавшим добровольно быть солдатами, граф приказал всыпать по полсотне розог по очереди, пропуская одного. К этому делу приступили солдаты – граф, верно, чувствовал, что мужики будут упорствовать, и захватил с собою на всякий случай их целую роту.

Так-то вот наших мужиков и обратили в военно-пахотных солдат.

Через несколько времени Аракчеев снова приехал в наше село, собрал мужиков и прочитал царский указ о даровании льгот крестьянину Феофану Филиппову.

Кроме льгот граф привез Феофану от самого Царя подарок – почетный кафтан, а супруге его от Государыни платье и кокошник.

В первую же службу Феофан с супругою стоял среди церкви, дабы показать народу, что за Царем служба не пропадает.

Феофан осенял себя широким крестом и был доволен тем, что народ смотрел на него с благоговением.

III

Кроме землепашества Феофан занимался рыбной ловлей неводами в реке Волхове.

Тогда не надо было платить за право ловли рыбы неводом, как теперь, а лови кто хошь, у кого сила есть.

У Феофана было два сына – Степан и Михаил. Кроме сыновей на рыбную ловлю Феофан нанимал поденщиков, а сам он не ездил на ловлю. Однажды сыновья Феофана изловили в Волхове трех больших стерлядей.

Пойманных стерлядей, как небывалую редкость, Феофан задумал подарить графу за его милость и уважение.

Едет этак граф по дороге на шестерке, Феофан выбежал на дорогу и сделал рукою знак, чтобы кучер остановил лошадей.

Лошадей кучер задержал, но графа это так рассердило, что он выскочил из кареты и закричал, как будто не замечая Феофана: «Кто меня осмелился остановить? Кто такой? давай его сюда!» – и т. д. и понес и понес.

Феофан молчал, но когда граф успокоился, то заявил, что остановил графа ради преподнесения ему подарка, состоящего из трех живых стерлядей.

Граф ухмыльнулся и, как всегда, грубо-гнусавым голосом проговорил: «Выдумал тоже – графу подарок! Да за что? Ты бы лучше придумал подарить их Царю, а не графу. Царь отблагодарить сумеет, а то выдумал – графу подарок!..»

– Ты можешь свезти их в Питер живыми?

– Могу, ваше сиятельство, – пересажу их из садка в кадку с водой, запрягу лошадей – и марш!..

– Ты лучше у графа спроси, как везти их, а то ляпнешь тоже – запрягу и марш! Ты поезжай в Чудово и скажи только, что Феофан едет, и лошади будут до самого Питера – я распоряжусь.

Граф сел в карету, застучали колеса, и через минуту он скрылся за поворотом дороги.

Дело было осенью. Следующее утро было холодное, и Феофану не захотелось самому ехать в Питер со стерлядями.

И говорит он своему старшему сыну: «Степка, а Степка, поезжай в Питер к царю с подарками, а мне что-то не хочется – холодно на улице. Да не забудь, смотри, сказать в Чудове, что едет Феофан».

Мигом стерляди были пересажены в кадку с водою, и до Чудова Степана повез его брат Михаил.

В Чудове было уже известно, что в Питер поедет Феофан и что ему нужно будет лошадей. Известно было об этом и на других станциях.

Только что Степан подъехал к Чудовской почтовой станции, смотритель выскочил и тревожно спросил, что не Феофан ли приехал. Получив утвердительный ответ, он мигом распорядился запрячь лучших лошадей, и Степан покатил по ровной шоссейной дороге.

В Померанье, в Тосно и на прочих почтовых станциях смотрители встречали Степана с той же осторожностью и тревогой, как и в Чудове. Кроме этого, они почтительно предлагали Степану зайти закусить, – тогда чаев не было, – но Степан отказывался, ссылаясь на то, что у него не съедена еще взятая из дому коврига хлеба.

Живо Степан явился в Питер, подъехал ко дворцу, и придворные служители, заметив в кибитке мужика в сером солдатском кафтане, сообразили, что это Феофан.

Весть о прибытии стерлядей не замедлила дойти до Царя, и он вышел вместе с Аракчеевым из дворца принять подарок. Аракчеев смутился и взволновался, что приехал Степан, а не Феофан, и он спросил: «Почему не приехал Феофан?»