Текст книги "Танцы на быках"
Автор книги: Артур Сунгуров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Айрмед не умела лечить раны и сшивать печень. В этом ей было далеко не только до Мидаха, но и до отца – Мор Кехта, главного лекаря среди сидов. Зато она знала травы, как никто другой, и сразу догадалась, что его болезнь была не от переломов, а от израненного сердца. Она зажигала курильницы с ароматной смолой, поила Эфриэла травяными настоями с медом и молоком, и развлекала разговорами. Поначалу он дичился ее, но потом оттаял, стал отвечать на вопросы, смеяться и вскоре пошел на поправку.
Вскоре после того, как он встал на ноги, Айрмед покинула город Финнеас, но каждую новую встречу с ней Эфриэл ждал с нетерпением и радостью. Он понял свою любовь просто и однажды попросил врачевательницу утишить его страсть. Когда все закончилось, он не почувствовал удовлетворения, а ощутил себя замаранным. Наверное, то же чувствовала и Айрмед, потому что после того случая не обижалась, что он перестал искать ее постели, а вела себя так, ровно ничего и не произошло. Эфриэл не смог не оценить подобной доброты, и любил ее все больше и больше, не желая. Сначала это пугало – разве можно любить женщину и не хотеть ее? Но со временем пришло спокойствие и понимание. Можно любить, не желая, и эта любовь будет самой долгой и крепкой.
Она много рассказывала ему, Айрмед-травозная. Что бывают болезни, которые возникают от сердечного потрясения. И это самые опасные болезни, потому что лечить сердце, на котором нет ран – дело трудное, почти невозможное. Вдруг то же самое случилось и с Бранвен? Умеют ли в этом мире лечить невидимые раны сердца?
Сид лежал без сна, прислушиваясь к дыханию Бранвен. Девушка задремала только под утро, и Эфриэл боялся шевельнутся, чтобы не потревожить ее. Нога совсем затекла, но он пролежал не двигаясь до самого рассвета, пока снаружи не послышались звуки просыпающегося лагеря, не начали всхрапывать кони и не зазвенела сбруя.
В этот день лорд Освальд не подошел к жене для объяснений. Бранвен следила за ним больными глазами. Она как обычно подошла с полотенцем и хотела заговорить, но муж принял полотенце из ее рук, скупо поблагодарил и отговорился делами. Не последовало объяснений и на второй день, и на третий.
Теперь дорога в Аллемаду превратилась в сущее мучение. Бранвен молчала, глядя в окно, и думала о чем-то своем. Эфриэл пробовал дразнить ее, но девушка на насмешки не отвечала, и забава сама собой провалилась. Большую часть суток он спал, просыпаясь, когда карета подскакивала на ухабах.
В одно из таких пробуждений, он проснулся и сразу почувствовал, что тишина в карете неестественная. Он замер, напрягая слух, и вскоре услышал короткий судорожный вдох. Высокомерная леди плакала. Вот что это означало. В груди все сжалось от странного щемящего чувства. Один раз он уже видел, как она плакала и не смог вынести ее слез. Но теперь она плакала по-другому, тайком, таясь даже от него.
Приподнявшись на локте, Эфриэл посмотрел на Бранвен с беспокойством. Она ничком лежала на сиденье, укрывшись подушками, и старалась потише шмыгать носом.
– Что случилось, девочка? – спросил он, обеспокоенно.
Она затаилась, притворившись, что спит.
– Неужели ты хочешь обмануть меня? – спросил сид, усевшись рядом и осторожно потянув ее за рукав. – Ну-ка, выкладывай, почему у нас глаза на мокром месте?
Бранвен долго сопротивлялась, прежде чем показала нареванное лицо, распухшее, с красными веками.
– Испортила такую красоту, – мягко пожурил ее Эфриэл. – И как пить дать – из-за какой-нибудь ерунды.
Бранвен бросилась ему на шею, и правда вылилась наружу с потоком слез.
– Ты был прав, я – глупая, никчемная уродина, – бормотала девушка, заливая слезами его грудь, – мой муж не хочет меня... Все эти разговоры о том, чтобы получше друг друга узнать – это только отговорки. На самом деле он и не старается узнать меня, я просто... племенная кобыла, которую он купил и поставил в конюшню до лучших времен.
– Эй, что за слова, маленькая леди?! А как же твое воспитание?
– Но это правда, – она снова разразилась слезами. – За что мне все это? Чем я ему не понравилась? Я старалась быть доброй женой... старалась! Яркое пламя видит мои старания! Но почему-то он предпочитает ее, эту вульгарную девку! Меня не замечает, меня как будто нет!
– Если хочешь, чтобы мужчины обращали на тебя внимание и восхищались тобой – никогда не занимайся самоуничижением, – сказал Эфриэл. – Нет никого противнее женщины, которая не ценит себя.
Бранвен вытерла глаза и нос батистовым платочком и несколько раз всхлипнула.
– Как же мне поступить? – спросила она.
Эфриэл уставился на нее в немом изумленье.
– Помоги мне, пожалуйста, – смиренно сказала Бранвен. – Тебе ведь все известно о науке любви. Как сделать, чтобы муж посмотрел на меня иными глазами?
– Предлагаешь мне быть сводником между вами? Да ты с ума сошла, маленькая гусыня.
Бранвен вытерла слезы и твердо сказала:
– Ты хочешь вернуться домой или нет? Чем быстрее лорд Освальд окажется в моей спальне, тем быстрее ты получишь свою ночь.
Некоторое время Эфриэл мрачно смотрел на девушку, глаза которой горели лихорадочным огнем, а щеки так и пылали.
– Теперь я еще должен укладывать тебя к нему в постель, – заворчал сид. – Ты – глупая, бесполезная...
– Да, я именно такая! – крикнула Бранвен, заливаясь слезами. – Но я хочу измениться! И обещаю, что буду послушной ученицей. Расскажи мне, как должна вести себя женщина, чтобы мужчина пожелал ее?
Эфриэл посмотрел на нее и тут же отвел глаза. Она сама не ведала, что говорила, эта девочка.
– Ты столько видел женщин, ты все о них знаешь, – продолжала она, хватая его за плечи. – Расскажи, как они вели себя, как покоряли мужчин? Всю жизнь меня учили, как стать хорошей женой, но как стать любимой – никто не обмолвился ни слова. Мы связаны с тобой странными узами, и не зря небесный огонь свел нас... В этом мире ничего не происходит зря. Помоги мне, во имя всего, что для тебя свято.
И Эфриэл сдался.
– Хорошо, – мрачно сказал он. – Только уговор – слушаться, – он протянул руку, и Бранвен пылко ее пожала, заранее согласная на все.
– Прежде всего – дай ему полную волю. Прекрати за ним бегать. Больше никаких встреч мужа с охоты, посиделок рядом с ним возле костра и набегов в его шатер.
– Но как же...
– Поближе узнать друг друга? Успеешь узнать. Лет через десять он надоест тебе, хуже гнилой прошлогодней репы. Во-вторых, больше никаких упреков по поводу любовницы и не пытайся удержать эту толстозадую при себе. Пусть идет, куда ей вздумается. Не выказывай ни злости, ни раздражения. И подари ей что-нибудь... да хоть вот эти серьги из бирюзы. Они же ей, вроде, понравились?
– Но это – подарок моего мужа! – ахнула Бранвен и отрезала: – Ни за что.
– Ты обещала слушаться, – напомнил Эфриэл.
– Но это подарок... – Бранвен чуть снова не пустила слезу. Она открыла шкатулку, в которой лежали ее драгоценности, и достала серьги. Это было первое украшение, которое молодой супруг подарил своей юной супруге, и она особенно ими дорожила. Серьги были из диковинного камня, какой в Вудшире не видели – голубого, не прозрачного, удивительного оттенка, как морозное небо. Говорили, что у королевы есть огромное ожерелье из бусин подобного камня, но она его бережет и старается надевать пореже. Поэтому Бранвен была рада подарку вдвойне. Лорд Освальд предупредил ее, что камень этот – чрезвычайно капризен, и может потрескаться от сильного холода или изменить цвет от жары. Осторожная Бранвен надевала подарок лишь раз – на свадебный пир, а потом спрятала в шкатулку, чтобы редкостный камень не испортился. Однажды она застала Адончию, беззастенчиво рывшуюся в ее драгоценностях. Служанка достала подаренные графом серьги и вовсю любовалась собой, прикладывая их к ушам. Надо сказать, камни шли ей бесподобно, став особенно яркими на фоне ее смуглой кожи и угольно-черных волос. Бранвен тогда раскричалась, отобрала серьги и надавала бы нахалке пощечин, если бы не побоялась получить пощечину в ответ, о чем Адончия ей недвусмысленно заявила. И теперь – подарить этой мерзкой женщине такое чудо?..
– Невозможно! К чему подобная щедрость?!
Эфриэл поскучнел и развалился на подушках сиденья, теряя к происшедшему интерес.
Бранвен закусила губу. Она только что пообещала слушаться во всем, и вот уже принялась спорить.
– Хорошо, – сказала она, доставая серьги, чтобы полюбоваться ими в последний раз. – Я подарю этой горгулье серьги. Что дальше? Мне надо подарить ей еще и венчальное платье?
– Она в него не влезет, – отозвался Эфриэл, не открывая глаз. – Когда будешь дарить серьги, будь мила до приторности. А когда к тебе придет муж, скажешь ему... – и он медленно, смакуя каждое слово, разъяснил глупой смертной девице, как ей надо вести себя с супругом.
[1] Камиза – рубашка
Глава Х
Когда разбили лагерь, и от костра потянуло соблазнительным запахом жареной на вертеле дичи, служанки явились, чтобы накрыть стол и переодеть госпожу ко сну. Они ожидали слез, проклятий, а может и буйства, но госпожа встретила их без малейшего раздражения. Она сидела на постели, поджав ноги, и сама с собой играла в шатрандж. Бесполезнее занятия не придумаешь, но девицы встречали благородных дам и с еще большими странностями.
– Добрый вечер, красавицы, – приветствовала их Бранвен. – Адончия, возьми серьги, которые тебе понравились, это – подарок. Я была несправедлива, не хочу, чтобы ты дурно обо мне думала. И можешь идти, дорогая, сегодня я обойдусь без тебя. А вы, девушки, оставьте тарелки и тоже идите. Я сама разденусь.
Служанки переглянулись, подозревая подвох, но серьги лежали на столе, а госпожа опять обратилась к игровой доске, и казалась всецело поглощенной обдумыванием позиции, которую заняли фигуры на клетках.
– Вы так добры, пейнета, – промолвила Адончия, протягивая руку к подарку. Она вдела серьги в уши и посмотрелась в хозяйское зеркало. – По-правде сказать, при вашем бледном личике и светлых волосах, голубые камешки были бы кстати, но мне они идут больше – тут и сказать нечего.
Оставив кушанья, служанки удалились, галдя на своем языке. Скорее всего, они обсуждали удивительные перемены, произошедшие с госпожой, а Бранвен едва не скрежетала зубами.
– Наверняка они решили, что лорд Освальд задал мне хорошую взбучку! – негодовала она. – Или что я задумала подольститься к ним!
– Какое тебе дело, что они там решат? – спросил Эфриэл, передвигая коня. – Ты когда-нибудь ловила рыбу?
– Нет. Но когда была маленькая, камердинер отца брал нас с Эмер на озеро, и я видела, как он ловил щук.
– Тогда ты поймешь, о чем я, – Эфриэл широко улыбнулся и почесал живот. – Эти вот твои серьги... считай, что ты бросила наживку, а щука ее заглотила.
Подарок не остался незамеченным, и на следующее же утро лорд Освальд явился к карете перед самым отправлением каравана. Он дернул ручку, но дверца не поддалась, закрытая изнутри. Зато открылось смотровое окошечко, и оттуда раздался нежный голос герцогини:
– Что-то случилось, милорд?
– Доброе утро, миледи, – учтиво приветствовал жену лорд Освальд. – Ничего не случилось. Но я увидел, что вы подарили служанке серьги, которые были преподнесены по случаю венчания...
– О, вам не стоит раздумывать над такими мелочами! – раздалось из кареты, но сама герцогиня так и не выглянула. – Меня мучила совесть, ведь я несправедливо обошлась с бедной девушкой. А раз и вы ее выделяете, я посчитала, что подобный подарок будет знаком признательности от нас обоих. Вы ведь не против, милорд? Но поторопитесь! Караван вот-вот отправится, не надо задерживать – кони начнут беспокоиться.
Окошко со стуком захлопнулось, и лорду Освальду ничего не осталось, как убраться.
– Он обидится и больше никогда не подойдет ко мне, – прошептала Бранвен, глядя вслед мужу через щелку между дверью и косяком.
– Глупая. Он же впервые пришел к тебе сегодня,– фыркнул Эфриэл.
– Да, чтобы выразить недовольство.
– Что же он его не выразил?
– Потому что ты сказал, чтобы я прогнала его, вот я и прогнала.
– Маленькая глупая гусыня! – сид начал терять терпение. – Ты себя слышишь? Разве имеют значение какие-то намерения, которые ты приписала своему мужу где-то там у себя в голове? Он пришел? Пришел. Все остальное – неважно.
Бранвен замолчала, обдумывая его слова.
– Пожалуй, ты прав, – сказала она неуверенно. – Прости, я была резка. Что мне делать дальше?
– Замараться, а потом блистать.
– Замараться? Ты хочешь, чтобы я ходила грязная? – она с содроганием посмотрела на непросыхающую дорожную грязь, и этим сильно рассмешила Эфриэла.
– Не бойся, я не заставлю тебя валяться в луже, как свинью с заднего двора, – поддразнил он.
Согласно плану сида, Бранвен должна была как можно реже показываться на глаза мужу и носить лишь самые простые платья, вовсе не заботясь о прическе и украшательстве. На опасения Бранвен, что граф станет презирать жену-замарашку, Эфриэл только возвел глаза к потолку, и девушке пришлось смириться. В конце концов, она сама попросила сида о помощи.
Две недели показались ей сплошной мукой. Лорд Освальд совсем позабыл про жену, полностью отдавшись охоте и забавам с Адончией. Девица оказалась на редкость криклива – по ночам ее вопли и стоны оглашали всю округу. Бранвен затыкала уши и пряталась под подушку, чтобы их не слышать. А поначалу она думала, что это кричит тупик. Наивная! Всем известно, что тупики не селятся в лесах!
По настоянию Эфриэла, Бранвен отказалась от услуг служанок почти полностью. Особенно это касалось Адончии – ее герцогиня отправляла прочь сразу же, как только девица касалась полога шатра.
– Не стоит утруждать себя, дорогая, – приветливо говорила Бранвен. – Ты и так устаешь – ведь приходится трудиться и денно, и нощно, – тут она старательно подмигивала служанке – этому ее тоже обучил Эфриэл. – Ужин принесут Чикита и Тония, а умыться я и сама смогу. Иди, милорд, наверное, уже заскучал!
Подобные речи давались ей с трудом, и вместо показного дружелюбия хотелось расцарапать сопернице лицо. Но Эфриэл сказал, что так надо, и она подчинилась. Теперь девушка почти не выходила из шатра во время привалов, а днем пряталась в карете. Они с Эфриэлом играли в шатрандж и болтали обо всем на свете, чувствуя себя жителями пустынного острова. Лорд Освальд три раза посылал грума, чтобы справиться о здоровье герцогини, но ответ всегда был одинаков: все хорошо, милорду не стоит беспокоиться.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – говорила Бранвен, вздыхая.
– Не беспокойся, – отвечал сид снисходительно. – Просто слушай и запоминай на будущее. Надеюсь, что не проторчу возле тебя больше года.
– Больше года?! Нет, это невозможно, – торопливо сказала она. – Это было бы слишком обременительно для меня.
– Это было бы обременительно для меня, – поправил ее Эфриэл.
Однажды он велел Бранвен взять зеркало и держать его перед собой.
– Это будет какое-то заклинание, которое сделает меня красивой? – сгорая от любопытства, спросила девушка, разглядывая собственное отражение.
– Хватит с меня заклинаний. И с тебя тоже. Таким, как ты, они все равно без толку, – заявил сид и приказал: – Представь, что твой муж сидит слева, заговаривает с тобой, и ты должна посмотреть таким взглядом, чтобы у него сразу стало тесно в штанах.
– Фу, как грубо! – возмутилась Бранвен.
– Хорошо, – поправился сид, – чтобы у него дрогнуло сердце. Так не грубо?
Бранвен глубоко вздохнула, а потом посмотрела в сторону, как и положено доброй жене – кротко, с покорством, вниманием и нежностью.
– Никуда не годится! Ты таращишь глаза, точно лягушка на болоте. От такого взгляда у него точно в штанах станет тесно, но с другой стороны.
– Как же я должна смотреть, о учитель? – съязвила рассерженная Бранвен.
– Смотри полуприкрыв веки, чуть подрагивая ресницами, пошли взглядом осеннюю волну.
– Осеннюю волну? – Бранвен смотрела в зеркало, отводя его то вправо, то влево. – Ничего не понимаю. Какая волна? И почему – осенняя? Просто Адончия красивее меня и...
– Запомни, – наставительно сказал сид, – с твоей красотой можно у Норсдейла короля отбить, а не то что у какой-то свинарки. Но что толку от красоты, если не умеешь ею пользоваться?
– Я вовсе не красива, – возразила Бранвен. – Вот если бы ты видел мою старшую сестру Айфу...
– Если у тебя есть меч, это еще не значит, что ты – воин. Так и ты. Красота – твой меч, но что толку, если он пылится под кроватью? Научись им пользоваться. Вооружись и победи соперницу. Посылая взгляд мужу, смотри томно и немного холодно, от твоего взгляда у него все внутри должно захолодить и обмереть, именно поэтому древние говорили, что у очаровательной женщины все взгляды – как осенняя волна.
Он взял Бранвен двумя пальцами за подбородок, склонил голову и послал из-под ресниц такой многообещающий взгляд, полный затаенной страсти, но в тоже время небрежный, что девушка задрожала осиновым листиком.
– Попробуй сделать так же, – велел сид.
На этот раз Бранвен понадобилось больше пары вздохов, чтобы собраться с мыслями и силами. Она несколько раз попыталась повторить осенний взгляд, и, наконец, Эфриэл ее похвалил:
– Немного лучше. Не выворачивай шею, как гусыня, коси глазами. Взгляд искоса впивается, как кинжал, брошенный из-за угла. А теперь улыбнись. Представь, что улыбаешься мужу.
Бранвен улыбнулась, как и положено благовоспитанной девице – уголками губ, и сид опять остался недоволен.
– Не улыбка, а гримаса. Можно подумать, ты села на гвоздь и боишься в этом признаться. Улыбнись, чтобы зубы стали видны. У тебя такие красивые зубки, маленькая леди, а ты все время их прячешь. Не смешно ли, владея подобной приманкой прятать ее от рыбы?
Повторив попытку, Бранвен опять не угодила строгому наставнику – на сей раз слишком сильно растянула рот, и сид обозвал ее волчицей.
– Не улыбайся широко, не показывай все зубы сразу. Чуть приподними верхнюю губу, чтобы жемчужинки едва обозначились. Излишняя откровенность отталкивает так же, как чрезмерная скромность. Никогда не давай мужчине вдосталь насладиться твоими улыбками, любовью и преданностью, оставляй хоть немного про запас. На всё скупись. Ведь манит яблоко на вершине дерева, а не падалица.
Бранвен и верила, и не верила. Но своих планов, как вырвать мужа из лап жадной Адончии, у нее не было, поэтому приходилось следовать чужим советам.
А дорога за окном преобразилась. Леса сменились перелесками, перелески – рощами, потом начались широкие равнины, и земля открылась как на ладони до самых небес. Бранвен впервые увидела кипарисы и пришла в восторг. Она пожелала остановить карету и наломала целый веник кипарисовых веток. То же самое происходило, когда появились первые оливковые деревья, а потом – абрикосовые сады. Дорога стала людной, все чаще встречались живописные деревушки, возле которых паслись мулы – маленькие и мохнатые, как собаки. Вдоль обочин сидели торговцы, предлагая фрукты и воду, ароматизированную южными пряностями.
Юная леди позабыла о недавних переживаниях и наслаждалась солнцем, вкусной едой и чудесными видами с пылкой наивностью ребенка. Эфриэлу смотреть на деревушки и абрикосы казалось скучным – он видел их довольно, и они надоели до смерти. Но радость Бранвен оказалась заразительной, и сид постоянно ловил себя на том, что улыбается. Хотя было ему не до улыбок, и не до веселья. Жить рядом с красивой и желанной женщиной и не иметь возможности ее отыметь – то еще испытание. Он стойко держался данного слова – дождаться первой брачной ночи маленькой леди, и убежал себя, что это – жест великодушия, не более того. Пусть маленькая смертная получит своего мужа, а потом он с чистой совестью получит, что ему причитается. Правда, это было похоже на подъедание крошек, упавших со стола, что не могло не злить. Но пусть все будет, как должно.
На много миль потянулись виноградники, и Бранвен перестала закрывать ставни в окнах кареты.
– Ах, такое чувство, словно мы из осени приехали в весну, миновав зиму! – восклицала она. Но вскоре восторги ее поубавились. Солнце припекало, неподвижный воздух обжигал горло, и в платье с длинными рукавами и глухим воротом госпоже герцогине было слишком жарко. Она с завистью смотрела на девиц и женщин, встречавшихся по дороге. Все они были одеты под стать ее служанкам, которых она совсем недавно порицала за излишнюю распущенность в нарядах. Но насколько приятнее было бы примерить широкую кофту из тонкого полотна, поддерживаемую на теле лишь усилием корсажа, и широкую юбку вместо узкого платья, из-за которого коленки склеиваются от пота. Эфриэл ничуть не страдал от жары, и Бранвен оставалось только вздыхать и обмахиваться книгой. У женщин Аллемады были веера – из слоновой кости, деревянные или из тонких золотых пластин. Как жаль, что лорд Освальд не додумался подарить ей на свадьбу веер вместо арфы.
Но выпрашивать подарки Бранвена не смела, да и не умела, и сид запретил ей искать встреч с мужем. Поэтому она терпеливо потела в своих тяжелых многослойных платьях, мечтая о вечерней прохладе и кувшине с водой, чтобы освежиться.
До Аллемады оставалось полторы недели, когда им пришлось заночевать возле буковой рощи. Живописное место было пустынным – за день пути им не встретилось ни одной деревушки, ни одного домика. Равнину за рекой занимали неухоженные дикие луга, и Бранвен вслух удивлялась, почему никто не догадался поселиться здесь.
Ночь прошла беспокойно. Было жарко и душно, и Бранвен разметалась во сне, толкая Эфриэла в бок, стоило чуть-чуть задремать. В придачу ко всему, она еще и бормотала, вскрикивала и всхлипывала, и тогда уже сиду приходилось толкать ее, прогоняя неприятные сны. Она затихала, но вскоре опять видела во сне что-то тревожное и норовила ударить коленом под ребра. Только под утро повеяло прохладой, снаружи прошуршал дождик, и Бранвен наконец-то мирно и спокойно уснула, свернувшись калачиком.
Зато сиду уже не спалось, и он покинул шатер, намереваясь прогуляться до ближайших кустов. Небо из синего стало серым, но лагерь еще спал, и только двое часовых бродили возле повозок, и еще один грелся у костра.
Ёжась от утренней прохлады, сид побрел по росе, вспоминая об отличных новеньких сапогах, оставшихся в Финнеасе. Но в этих краях было теплее, чем в Роренброке – и на том спасибо. Последние ярды до заветных березок он преодолел прыжками – виной тому была высокая трава с острыми краями. С тех самых пор, когда начало действовать призывающее заклинание, и Эфриэлу пришлось наведываться в человеческий мир, здесь появлялись и исчезали племена, города и целые страны, но это проклятущее растение росло с завидным упорством. Ничто не могло уничтожить его – ни пожары, ни засухи, ни морозы. Сид уже давно оставил попытки запомнить название травы на тех языках, что ему приходилось выучить, и называл ее просто и философски – мудорез. Только скажи – любому понятно, о чем идет речь.
Порыв ветра сбросил на голую спину пригоршню холодных капель. Эфриэл принялся ругаться вполголоса, хотя его никто не мог услышать. Если так пойдет дальше, он вернется в Тир-нан-Бео кроткий, как ягненочек, и воспитанный, как мальчик из церковного хора. Ему вспомнились строки из баллады о храбром воителе Дауи Молте, которого мстительная любовница превратила в женщину: «Ночь лишь с бабой покрутился – бабой сам оборотился». А он крутился с воспитанной леди не одну ночь. Сид с удовольствием сплюнул, и тут же из кустов выглянула грозная бычья морда. Чудовище высотою четыре фута в холке наклонило упрямую голову, выставив рога, изогнутые наподобие лиры, и готовилось атаковать. Только спустя несколько секунд Эфриэл сообразил, что это не настоящий бык, а искусно сделанная статуя из крашеного известняка.
– Ну и испугал ты меня, мерзавец, – прошептал сид, обходя рогатый памятник, неизвестно кем и зачем поставленный посреди буковой рощи.
Плющ и боровой хмель обвивали толстые ноги зверя и поднимались по бокам к горбатой спине. Ветер отклонил ветки деревьев в сторону, отчего Эфриэлу и показалось, что бык сам выглянул из кустов. В Тир-нан-Бео быки были признаком богатства и символизировали воинскую силу. Сид посчитал, что случайная встреча сулила удачу. Он погладил когда-то окрашенный красной краской, а теперь – светло-розовый бычий бок, на котором виднелись щербинки, и присвистнул:
– А ты еще древнее меня! Вот так встреча.
Он обнаружил плиту, на которой стояла статуя, и почти целиком ушедшую в землю каменную чашу, выточенную в форме эллипса. Меряя пальцами, Эфриэл убедился, что эллипс был сделан почти без погрешностей. Работа ему понравилась, и он покинул это место с сожалением – будь у него больше времени, осмотрелся бы внимательнее. Наверняка, здесь находилось какое-нибудь святилище. Возможно даже, поставленное еще при сидах.
Два или три раза ему приходилось попадать в Аллемаду, но надолго он не задерживался, и мало что знал об этих краях. Кто бы мог подумать, что в древности тут поклонялись быкам.
Дойдя до шатра, он задержался, услышав, как проснувшиеся служанки разговаривали о предстоящем пути. Они говорили о городке Имерилья, в котором предстояло остановиться этим вечером, и где ожидался праздник второго урожая.
– Лучшее вино – в Имерилье, и гринголо Освальдо об этом знает, – разглагольствовала Адончия, – мы непременно остановимся там на день. Будут трубадуры, танцы и фейерверки, и гитаносы покажут фокусы и дрессированных зверей. Два года назад я была на таком празднике – ох и повеселилась! Сначала...
Дослушать Эфриэлу не удалось, потому что из глубины шатра послышался слабый вскрик. В мыслях сида сразу промелькнули скорпионы, змеи и прочие ядовитые гады, которыми кишели южные земли. Он ворвался внутрь и увидел Бранвен, сидевшую на постели. Лицо девушки было белым, как ночная рубашка, а правая рука сжимала ладанку на шее.
– Что случилось? – Эфриэл встал на колено, вглядываясь в помертвевшее лицо.
Она ответила не сразу, сначала выдавила улыбку и потерла лоб.
– Страшный сон, – пробормотала она. – Слишком душная ночь, кошмар приснился.
Эфриэл хмыкнул, испытывая одновременно облегчение и досаду, что перепугался из-за пустяка.
– Бабьё болтало, что сегодня вечером будет праздник в местном захолустье, называется – Имерилья. Твой муж, вроде как, собирается задержаться на день-два, вот и подходящий момент, чтобы тебе заблистать. Наряжайся, украшайся и будь готова его покорить. Ты слушаешь, маленькая леди?
Бранвен сидела сгорбившись, думая о чем-то своем.
– Ты слушаешь? – возвысил голос сид, и девушка встрепенулась.
– Да, конечно. Сделаю все, как скажешь.
Позавтракав сухофруктами, горячими лепешками и разбавленным вином, караван отправился в дорогу. Пока солнце не начало палить, Бранвен высунулась в окно, наслаждаясь видом олеандров, виноградников и поселян в ярких костюмах. Поселяне – поодиночке, по двое, трое или целыми семействами, с выводком детей разного возраста – спешили по направлению к Имерилье, весело переговариваясь на своем языке. Некоторые гнали коз и баранов на продажу, а на одном повороте каравану четверть часа пришлось пережидать, пока через дорогу перегоняли стадо коров. Рыцари смеялись, понукая животных идти быстрее, а Бранвен побледнела, закрыла глаза и упала на подушки, отодвигаясь подальше от окна. Эфриэл заметил это и нахмурился. До сего дня нежная леди не выказывала такого страха перед коровами, а они встречались им в пути.
– Выкладывай, что произошло, – сказал он.
– Просто вспомнился сегодняшний сон, – ответила Бранвен, силясь улыбнуться. – Я почти забыла его, а увидела этих... и вспомнила...
– Тебе приснились коровы? – сид вскинул брови. – И что в них такого страшного?
– Мне приснились какие-то странные коровы, – Бранвен опустила штору, чтобы не видеть стада. – Большие, белые, с пятнами на боках. Они мчались по равнине, посыпанной песком, а я почему-то была одета танцовщицей, с тамбурином в руках... Они налетели, как ураган, один из них вскинул меня на рога и... До сих пор сердце колотится. Это от жары такие сны...
– Нет, не от жары, – медленно сказал Эфриэл. – У лагеря было древнее святилище, там поклонялись быку. Утром я видел его статую и чашу для жертвоприношений.
– Для жертвоприношений! Ужасно... – Бранвен снова вцепилась в ладанку. – Тогда это было нечистое, грязное место. Говорят, в старых храмах может обитать древнее колдовство, человеку лучше держаться подальше.
Эфриэл пожал плечами – суеверия людей его не занимали. Камни умеют держать образы прошлого и могут передать их, окажись рядом человек, умеющий тонко чувствовать. А кто чувствует тоньше, нежели женщина? Вот маленькой леди что-то и приснилось, только и всего.
Коровье стадо благополучно миновало дорогу, и караван двинулся дальше. Немного успокоившись, Бранвен выглянула в окно и застыла, открыв рот и на мгновение потеряв дар речи.
– О! Какое великолепие! – воскликнула она, указывая пальцем туда, где показался первый город Аллемады.
Светло-серые стены домов и башен венчали розовые черепичные крыши. Солнце клонилось к закату, и окрашивало бело-розовый город в золотистые тона. Острые шпили, характерные для Эстландии, мирно соседствовали с яйцевидными куполами зданий, построенных еще во времена завоевателей с востока. И сам город каждым своим камнем, каждым флюгером и окном являл странную смесь западного аскетизма и восточной роскоши.
Проехали через ворота, украшенные разноцветными керамическими плитками, выложенными в виде белых и голубых волн – этот рисунок символизировал реку Гудьямару, которая пересекала город почти по центру.
– Разве есть что-то прекраснее? – вопрошала Бранвен, когда Эфриэл усадил ее подальше от окна, напомнив, что до времени не след показываться мужу на глаза.
Узкие улицы – только разъехаться двум каретам – были вымощены булыжниками, подогнанными друг к другу на удивление плотно. Отполированные ногами сотен прохожих, они сияли солнечными бликами, так что глазам смотреть было больно. То тут, то там виднелись арочные мостики через искусственные каналы, на мостиках стояли нарядные люди, наслаждаясь прохладой, идущей от воды. Почти все первые этажи домов были сделаны портиками, и в их тени тоже сидели, стояли и прогуливались нарядные люди. Всюду, куда ни смотрела Бранвен, виднелись довольные, счастливые лица – красивые, позолоченные щедрым южным солнцем. Женщины ревниво оберегали свою красоту и покрывали головы кусками кружев, уложив их красивыми складками на плечи и спину. Горделивые мужчины с пламенными взорами проезжали верхом на лошадях, сделавших бы честь королевской конюшне. Уличные торговцы продавали горячие пирожки с рыбой и ливером, надрываясь криками: «Пинчо марена! Пинчо хигато!» А кроме них были еще продавцы сладких ореховых лепешек, тонких и хрупких, как стекло, были продавцы пирогов с яблоками и корицей, разносчики фруктовых напитков и родниковой воды. Завидев богатый кортеж, они бросались чуть не под колеса и наперебой предлагали товар. К карете герцогини их не подпустили, о чем Бранвен втайне пожалела. Ей до смерти хотелось попробовать и «стеклянных» лепешек, и яблочного пирога, пахнущих так заманчиво, но вместо этого приходилось сидеть в душной карете, опустив штору, и изнемогать от жары в закрытом платье.
