Текст книги "Затерянная земля (Сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Чарльз Робертс,Кристофер Брисбен,Иоганнес Иенсен,Карл Глоух
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц)

XIX

Я остался совершенно беспомощным и одиноким в наводящей ужас, молчаливой, враждебной стране.

Проносятся черные разорванные облака, но между ними уже проглядывает улыбающееся небо.

Даже тогда, когда я заблудился на ледниковой равнине и стоял один среди ревущей бури, даже тогда я не испытывал такой тяжести и такого беспомощного состояния. Никогда на меня не нападал столь сильный страх, как после этой внезапной катастрофы.

Что это за существа, которые напали на лагерь? Взяты ли мои друзья в плен или же убиты? Что будет с ними, если они в плену?

Ведь множество ученых утверждает, что человек ледниковой эпохи был людоедом.

Признаюсь, что в первое время я думал только о Надежде. А последовавшая сильная душевная боль открыла для меня самого приятную и вместе с тем страшную действительность – я люблю эту смелую девушку. Я понял в один и тот же миг, что люблю ее и что она потеряна для меня. Когда я поднялся на вершину холма, под кедры, там уже не было палатки: все исчезло, и следы борьбы смыл дождь, и вокруг не было видно ни одного живого существа.

В отчаянии я прислонился к стволу дерева и простоял так несколько долгих минут.

Постепенно энергия возвращалась ко мне. Я выпрямился, полный решимости. В браунинге у меня было только два заряда, в карманах – коробка спичек, компас и большой перочинный нож. Но я не колебался. У меня сложился определенный план.

Я должен был сначала спуститься вниз, к мамонту, отрезать себе мяса в дорогу, а потом отправиться к нашему депо, чтобы там основательно снарядиться, имея единственную в данное время цель – узнать судьбу своих друзей.

Я снова осмотрел всю верхушку холма, каждую пядь земли, напрасно отыскивая их следы.

С револьвером наготове я спустился в овраг. Осторожно пробираясь лесом, прислушивался.

Сильное каркание заглушало шум реки Надежды. Осторожно выглянув из чащи, я увидел кружащуюся, мечущуюся во все стороны сплошную массу черных птиц. Они покрывали и труп мамонта. С кусками кровавого мяса взлетали они на ветви соседних деревьев и снова бросались вниз. Тут было несколько сотен больших воронов. По их беззаботному поведению я понял, что окрестности безлюдны.

Тогда я вышел, вооружившись длинной сухой веткой.

Я заметил двух больших животных, которые быстро скрылись в чаще. Они были белого цвета и походили на овчарок.

Птицы с неудовольствием оставили богатую трапезу. В первую минуту они совершили на меня настоящее нападение, и я должен был энергично отгонять их веткой. И только когда я перебил крылья у нескольких птиц, остальные отступили и уселись на ближайшие деревья, злобно каркая и глядя на меня злыми глазами.

При первом же взгляде я увидел, что труп мамонта привлек и других гостей. Куски мяса, оторванные мощной лапой от огромных костей, и разорванные внутренности животного свидетельствовали о том, что какой-то крупный зверь принимал участие в дележе добычи.

В тине на берегу я нашел след, который показался мне следом медведя.

Потом я убедился и в том, что тут побывали также и люди. Одна из задних ног мамонта была отделена с помощью какого-то орудия, и ее недоставало.

Воспользовались для этого, вероятнее всего, кремневым топором, так как я нашел в ране кремневый осколок. Это побудило меня к новым поискам знакомых следов, но кончилось это, как и прежде, без результата.

Тут я выбрал себе подходящую порцию мяса и решительно принялся за работу. Лишь через полчаса напряженных усилий мне удалось своим ножом отодрать намеченную часть; я сел и тотчас съел несколько сырых кусков, причем за каждым куском черные птицы следили алчными взглядами. Остатки мяса я завернул в кожу. Напившись из реки, я отправился в путь.

Едва я вошел под покров деревьев, смерч каркающих птиц обрушился на оставленный труп, чтобы продолжать прерванный пир.

Чаща охватила меня. Руководствуясь компасом, я направился прямо на юго-восток. С косматых ветвей падали капли чистой дождевой воды. Небо совершенно прояснилось, и летнее полярное солнце начало светить со всей своей яркостью. Местами через просветы в кронах деревьев проникал свет и падал на печальные молчаливые стволы. Белая паутина тогда начинала блестеть, а косматые пауки принимались энергично бегать, ища защиты от ослепительных лучей. Белый лишайник, покрывавший некоторые деревья длинной бахромой, казался белой бородой.

Я шел, временами отдыхая, в продолжение трех часов. Это была та самая тропинка, по которой мы направлялись к реке Надежды.

Миновал я несколько протоптанных мамонтами троп. Я прошел через пояс брусники и черники. Были тут и морошка, и голубика, и клюква, и эти милые славянские слова, которыми называла ягоды Надежда, словно пробудили в моем сердце острую боль.

На одной прогалине, выкорчеванной вихрем, я увидел двух великолепных оленей. Они спокойно паслись.

Услышав меня, смелый самец поднял рогатую голову и стал разглядывать мою фигуру. Самка же спокойно продолжала пастись. Несколько секунд я глядел на животных. В первый момент инстинктивное чувство побуждало меня застрелить оленя, но, подумав о куске мамонтового мяса, я отбросил эту мысль – это была бы излишняя кровожадность. Олень нагляделся досыта, издал рев и легкой рысью побежал с прогалины в сопровождении своей подруги.

Я заблудился. Погруженный в свои мысли, я забыл про компас и вдруг, выйдя из леса, увидел свое отражение в чистой воде небольшого круглого озерца, лежащего на дне долины. Ручей, вытекающий из-под снеговых полей – высоко в горах, – тонкой струйкой поил его. На зеленоватой воде плавало несколько диких гусей.

Я стал растерянно осматривать окружающую местность. Здесь и там на склонах, покрытых толстым ковром лишайников, озаренным спокойным солнечным светом, паслись олени. От гор к лесу в бесконечной выси, медленно махая крыльями, летели несколько воронов. Где же я?

Осматриваясь, я прикрыл глаза рукою. И тотчас почувствовал укус. Тонкий звенящий голос раздался около уха. Комары!

Они напали на меня, как разбойники. Я начал отгонять их, махать руками, отчаянно сражаясь с этими маленькими яростными насекомыми.

В конце концов, побежденный ими, я стремглав бросился бежать. Целая туча ненасытных кровопийц долго преследовала меня, и только тогда, когда я оставил сырые окрестности и очутился на холме, мне удалось избавиться от этой пытки.

Стоя на холме, можно было ориентироваться. И какая приятная неожиданность! На правой стороне я узнал знакомый край: холмы и склоны, морены и долины, которыми мы спускались к лесу. Сзади, в туманной дымке, тянулся голубоватый ледник реки Надежды. С тайги поднимался пар.

Солнце нагрело после дождя ее темную поверхность, и беловатые пары поднимались, как дым, и уносились свежим ветром к горам. Наше депо должно было быть тут, совсем недалеко.

И действительно, после короткого осмотра, я увидел пирамиду из камней. На лыжном шесте весело развевался лоскут материи. Все было в том же порядке, какой мы оставили два дня тому назад.

Никто не подходил к нашему запасному складу, кроме нескольких лисиц, которые оставили следы возле пирамиды. Но в эту пору года они, конечно, без труда добыли где-нибудь достаточное количество пищи и поэтому не особенно старались извлечь из жестяных коробок сухари и пеммикан. В пору же зимней нужды они, наверное, постарались бы добраться до них.

Я облегченно вздохнул. Находился я тут в приятном, защищенном от ветра месте. Подходя к складу, я спугнул целое семейство снежных куропаток; цыплята, пища от страха, скрылись в поросли карликовых верб. Значит, действительно, я был здесь единственным человеком.

В один из находившихся здесь мешков я уложил необходимые мне пищевые продукты, прежде всего пеммикан. Наш пеммикан состоял из равных долей говяжьего и конского сушеного и размолотого мяса, в кусках по полкилограмма. Вкус его был превосходен, а еще большее значение имело то, что его можно было есть как сырым, так и вареным. Эта пища идеально подходила для дальнего пути. Теперь у меня было и оружие и запасы.

Наступила ночь. Нежно-розовые лучи залили долину. Как небольшие зеркальца, блестела тихая гладь озер между холмами. Горы отбрасывали длинные тени. Склоны холмов, высушенные солнцем и покрытые оленьим мохом, уже приобрели свой характерный белый цвет.

Эти холмы – остатки морен. Большие валуны, настоящие каменные ядра, лежали на обнаженной поверхности скал или же на дне каменных котлов, образованных водопадами, низвергавшимися здесь когда-то. Это так называемые ледниковые мельницы или чертовы горшки.

И здесь, в этой местности, сидел одинокий путник, выброшенный сюда, в среду первобытной эпохи, из культуры двадцатого века.

Сидел он здесь, Робинзон страны оленей и мамонтов, на мху, у небольшого костра, дым которого тонкой струйкой поднимался к чистому небу, нежно освещенному зарею летней арктической ночи.

Неодолимая усталость охватила меня. Я наскоро испек себе кусок мяса, надев его на ольховую ветку, и нарвал на закуску брусники. Свернувшись с подушкой из мха под головой у подножия каменной пирамиды, я заснул беспокойным сном.

Замечу здесь, что прежде чем улечься спать, несмотря на кажущееся крайнее равнодушие к своей судьбе, я предусмотрительно снял шест с флагом, чтобы этот видимый знак не привлек врага.

Я засыпал и снова просыпался. Вздыхал и вертелся с боку на бок. Внезапно меня разбудило предчувствие близкой опасности. Осматриваясь, я поднялся на локтях. И вдруг тяжелый камень просвистел около моей головы.

Я хотел вскочить, чтобы скрыться, но кто-то бросился на меня. Это был человек!

Он сшиб меня на землю и попытался схватить за горло. Я слышал, как он тяжело дышал и хрипел.

Я начал отчаянно защищаться. Мы катались по мху с сопением и стонами туда и сюда. Мы рычали, душили, кусали и царапали друг друга. Потом при одном сильном повороте, я увидел на мгновение лицо нападавшего и… рассмотрел бородатое лицо Сива. В его глазах, сверкавших диким, жестоким огнем, светилась ненависть.

Со всею силою я оперся на локти и, сильно рванувшись, сбросил противника на землю, а последующим, быстрым, как молния, движением обрушился ему на грудь.

Я разыскивал глазами камень, кусок дерева или еще что-нибудь, чем бы я мог оглушить злодея. Про свой револьвер, к удивлению, я в этот момент забыл.

В то же время я почувствовал такую резкую боль в руке, что вскрикнул. Сив, как бешеный зверь, впился зубами мне в руку, которой я придавил его к земле.

Кровь брызнула фонтаном. Я выпустил негодяя. Он вскочил, метнулся в сторону и поднял камень. В тот же момент я нащупал браунинг. Я поспешно вынул его и выстрелил наугад.

Убегавший Сив вскрикнул, завыл и начал хромать. Он упал, поднялся и молча продолжал свой бег, припадая на одну ногу. Только один раз он повернул голову, и напоследок я еще раз увидел его лицо, смертельно бледное, искаженное от боли, и дикие, налитые кровью глаза. Он исчез.

Тут напряжение борьбы и сильное волнение охватили меня, и я, весь дрожа, со стоном упал на колени.

Кровь, вытекая из раны, окрашивала мох. Я подошел к ручейку и вымыл рану. Указательный палец левой руки был глубоко прокушен, и запястье разорвано. Я сделал из платка повязку и старательно затянул ее, чтобы остановить кровотечение.

Значит, Сив также избежал плена. Убежал он, во всяком случае, без оружия. У него появилась та же мысль, что и у меня: найти депо. Кто знает, когда он заметил меня, и не полз ли за мной уже много часов. Он увидел, что я опередил его, и нашел подходящий момент для сведения счетов. Его ревность воспламенилась. Спрятавшись, он выждал время и, видя меня спящим, поторопился устранить ненавистного соперника. Но это ему не удалось.

Серьезно ли я ранил его? Погибнет ли он от голода в этой безжалостной пустыне или же его растерзают хищники? И, как это свойственно некоторым характерам, моя злость начала превращаться в жалость и сострадание.

Если же он поправится, – думалось мне дальше, – мне не ждать от него пощады. Этот человек будет следовать за мной по пятам с упорством дикаря.

А что у него на уме? Кто может сказать, что он не хочет добыть Надежду для себя, вырвав ее из плена?

Я стал сожалеть, что не прицелился в Сива получше. Перспектива коварного выслеживания, самая мысль о том, что Сив свободен, что он здесь, на этой земле, недалеко от меня, не давали мне покоя. Я уже не думал о сне.

Я взял ружье, запас патронов, примус, бинокль и мешок с провиантом. Прежде чем уйти, старательно спрятал остальное оружие в другом месте.

Подкрепившись после этого горячим супом из гороховой муки, не мешкая, я двинулся в путь вдоль небольшого ручья, который вытекал из озера, и направился прямо на север, где ручей соединялся с рекою Надежды.

Я оглянулся назад, на поднимающуюся вверх стену гранита, гнейса и сиенита, и, при мысли о страшном ледяном кольце, которым защищена и навсегда отделена эта земля от остального мира, мороз пробежал у меня по коже.

XX

Следующие дни были днями долгого пути. Главной моей мыслью было найти следы своих друзей. Кроме того, я решительно желал, наконец, увидеть лицо здешних туземцев, познакомиться с их страной и с тем, какие тайны хранит она за областью тайги. А высоко надо всем стоял образ Надежды, придавая мне несокрушимую энергию.

Там, где я шел, возле потока, лес был редок. Много было сухих и истлевших деревьев; тем не менее, каким-то чудом они держались; но это была только видимость: от одного моего прикосновения они рассыпались в груду трухи.

В чистой воде потока плавало множество пятнистых форелей. А лес все время был, как заколдованный лес сказки: тихий и все же полный таинственной жизни.

Волны холмов вздымались все выше и выше к новому гребню. Я уже не мог идти по течению потока, так как крутые обрывы спускались до самой воды.

Руководствуясь компасом, направлялся я все время к северу через горы и долы.

Отдыхал я под прикрытием кустов и камней, у костра, который поддерживал из страха перед дикими зверями.

На следующий день, после нескольких часов ходьбы, я достиг верхушки гребня. Я сделал несколько шагов среди чащи и отпрянул назад. Передо мной раскрылась пропасть. Лежа на животе и отстраняя рукой карликовые кедры, я глядел в головокружительную бездну.

Это был каньон, глубиной до ста футов, прорытый в красноватом песчанике. Внизу, в тени, катилась черная река Надежды. Три мамонта на берегу утоляли жажду. С этой высоты они казались тремя рыжеватыми жуками.

С течением веков вода, ветер и морозы изъели песчаниковые стены и образовали сотни фантастических зубцов, башен и силуэтов. Узкие трещины доходили до самого дна. Здесь и там у кромки скал поднимались одиночные столбы, увенчанные несколькими, словно нарочно посаженными на них, деревьями. Скалы представляли собой сотни странных фигур, людских и звериных профилей, а красный песчаник, прорезанный в разных местах полосами темно-зеленой хвои, приобрел дикий, фантастический вид.

Через редкий лесок на окраине противоположного обрыва проглядывало чистое небо. Летняя погода уже установилась. С моего становища открывался замечательный вид на запад и север. Когда же я осмотрел местность при помощи бинокля, у меня вырвалось тихое восклицание. Я увидел дым! Да, голубоватый кудрявый султан дыма, поднимавшегося над вершинами леса в нескольких милях на северо-западе, в почти уже равнинной местности.

Вид дыма заставил меня вскочить на ноги. Там был огонь! Огонь, который мог развести лишь человек!..

Кто же находится там? Какие существа сидят там вокруг горящих ветвей, жаря олений окорок или ребро мамонта? В первый момент я подумал, что это мои друзья. Вероятно, это они убежали из плена. Но эту догадку пришлось отбросить, когда я увидел еще два дымка. Один из дымков при полном безветрии высоко поднимался из долины реки Надежды.

Я решил идти в этом направлении. Такое решение немного меня успокоило.

Во мне проснулось упорное любопытство: чем кончится вся эта сумасбродная авантюра. Впрочем, мне казалось уже вполне естественным, что я нахожусь в сердце Гренландии, что мамонты вот здесь, подо мною, приходят пить воду из шумящей реки.

Я много думал о реке Надежды. Куда она несется? Здесь, за этим хребтом из песчаника, начинается ровная местность. Я полагал, что найду там большое озеро.

В этот день, к вечеру, солнце, спрятавшись за контурами гор и закрывшись белой вуалью пара, покрыло небеса какой-то особенной лиловой зарею.

Купол небес, спокойный, озаренный дивным светом, бледным и приятным, уходил в бесконечность. С наступлением ночи небо на юге окрасилось в желтые тона, на севере же стало розоватым. Лес противоположного гребня выступил, как черное кружево.

В чаще послышалось завывание волков. Низко надо мною с карканьем пролетела одинокая черная птица, направляясь к югу, в лес, через который я проходил. Каньон наполнился полумраком. Я различал лишь неясное поблескивание текущей внизу реки.

Вдруг какой-то ужасный звук вывел меня из задумчивости. Он доносился из глубины каньона.

Я снова пополз к краю обрыва, но ничего не смог разглядеть. Чу! Что-то тяжелое бежит вскачь вдоль бушующей воды. Ревет, хрипит и трубит. Издало рычание боли! Кто-то его преследует. Я различаю три-четыре тени, которые исчезают прыжками и сливаются с полумраком. Но что это? – настоящий человеческий крик, – крик, от которого холод пробегает по телу, крик смертельный, отраженный скалами и заполнивший окружающее пространство.

Охотники с копьями, нападающие на мамонта! Не те ли, которые напали на наш лагерь? А возможно, что много орд этих дикарей бродит по стране?

Еще долго смотрел я, задерживая дыхание, в захватывающую дух глубину. Но звуки дикой охоты давно заглохли в изгибах ущелья. Не было больше никакого движения.

Я находился поблизости от какой-то населенной местности. Меня окружали загадочные существа, которые и здесь и там по всей стране вели дикую, незнакомую мне жизнь.

После короткого отдыха я оставил свой наблюдательный пункт и вновь отправился в путь.

Песчаниковая преграда, как я уже сказал, отделяет горную местность от равнины. Холмы за нею становятся более пологими и постепенно сливаются с равниной.

В северо-западной части неба выступают серые полосы. Хорошая погода скоро кончится, и снова будет хмурое дикое небо, дымящиеся облака, ветер и дождь.

Лес становится все реже и мельче. Кедры поднимаются, словно жердочки, с редкою хвоей; они перемешаны тут с карликовой елью. Попадаются одинокие скрученные и недоразвитые экземпляры ивы и ольхи.

Должно быть, осенние ветры сурово властвуют в этих краях. От некоторых деревьев уцелели только остовы, голые пни без ветвей, с грубо обломанной верхушкой, словно ее срубил топор дровосека. Тут и там багрово-красные трясины. Прелый запах истлевших листьев. Сыро. Местами большие отдельные группы странных обтрепанных деревьев.

Настоящий бродяга среди лесного населения, который решается доходить до самой непроходимой северной границы – сибирская пихта – растет здесь же.

Тут действительно настоящие дебри арктической Америки, где лес, как передовая рать бойцов, борется с беспощадной полярной пустыней. Начало тундры. Эта местность должна быть настоящим раем оленей и лосей.

Далеко, далеко впереди, на севере, поднимается одинокая гора, она возникает неожиданно в виде узкого колокола. Я направляюсь к ней. Многочисленные дымки, поднимающиеся со всех сторон, говорят о том, что я приближаюсь к заселенным местам. Я удваиваю осторожность.

Мне захотелось сварить себе рыбу, недавно пойманную в ручье. Прислонив ружье к ближайшему дереву, я сложил свою ношу и, взяв примус, хотел принести воды. Но едва я сделал два-три нерешительных шага, как почва исчезла под моими ногами.

Раскрылось черное отверстие, я вскрикнул, полетел в какую-то яму и, тяжело ударившись виском о что-то твердое, потерял сознание.

XXI

Первое, что я почувствовал, когда пришел в себя, было ощущение сырости. Водяная пыль падала на меня через узкое овальное отверстие, в которое проникала также жалкая полоска пепельного полусвета.

Потом я инстинктивно понял, что я не один. Подняв голову, я увидел два блестящих зеленых глаза, глядевших на меня из мрака.

Я попытался подняться, но почувствовал боль в правом плече и тяжесть в голове. Но что стало беспокоить меня больше, когда я немного двинулся всем телом, – это тупая боль в колене правой ноги.

Я увидел, что лежу на дне искусно выкопанной ямы, глубиной до двадцати футов, с суживающимися кверху стенками. Посередине ямы были врыты два крепких заостренных кола. Яма была прикрыта с удивительным искусством крышкой из ветвей, листвы и мха, на которые был насыпан тонкий слой земли.

Дикие охотники этой страны вырыли эту западню для крупного зверя, вероятнее всего, мамонта. Утомленный, в состоянии отупения от долгого пути, я не заметил приготовленной ловушки и угодил в нее.

Я упал прямо возле кола. Еще бы пять сантиметров, – и я повис бы на нем. Я вздрогнул, поглядев на торчащее острие, покрытое старыми засохшими следами крови.

Потом я снова обратил внимание на два горящих глаза, неподвижно глядевших на меня из противоположного угла. Мое зрение уже немного свыклось с полумраком, и я увидел, что это был большой волк, настоящий арктический волк, почти белый, с густой шерстью и высокими передними ногами, благодаря которым некоторые натуралисты дали ему название полярной гиены.

Я поискал взглядом оружие, но его здесь не было. Падая, я выронил браунинг, который держал в руке. Только большой примус со звоном последовал за мной в ловушку.

Мое неожиданное падение и грохот примуса подействовали на хищника так, что он не решился напасть на меня, пока я лежал без сознания.

Нельзя было и думать выбраться из ямы без чужой помощи. Не мог я рассчитывать и на то, что кто-нибудь из охотников придет осматривать ловушку прежде, чем я умру от голода или буду растерзан изголодавшимся зверем.

Я подумал, что необходимо покончить с волком, чтобы его мясом поддержать свою жизнь. Да и само животное может напасть на меня с той же самой целью.

Я осторожно поднялся и сел. При этом я снова почувствовал сильную боль в колене.

Мой компаньон, казалось, обеспокоился. Он выгнулся, съежился. Потом прижал уши, ощерился и показал ряд зловещих зубов.

Я пододвинул к себе единственное оружие – свой примус, который лежал на расстоянии вытянутой руки. Замечательная мысль мелькнула у меня в голове. Как только волк впадал в беспокойство и проявлял намерение оставить свой угол, я тотчас начинал бренчать и барабанить в несчастный примус, – барабанить громко и с воодушевлением, как негритянский фанатик, и результаты были поистине великолепны: с поджатым хвостом неприятель затихал в своем углу.

Эта игра сначала развлекала меня, потом стала утомлять. Я страдал от жажды, а колющая боль в колене давала себя знать все чаще и чаще. Я заметил, что дремлю, а очнувшись, вдруг увидел своего компаньона крадущимся ко мне, словно тень, с взъерошенной шерстью и горящими глазами.

Возможно, что волк был в яме уже несколько дней, и голод донимал его.

Я понял, что находиться дальше в том же положении невозможно. Необходимо на что-нибудь решиться. Приближается момент, когда бренчание примуса – единственное мое средство самозащиты окажется бессильным. Зверь привыкнет к нему. Самым лучшим будет в последний момент разбить этим примусом зверю голову. Это будет отчаянная попытка, но, в сущности, мне не остается ничего другого.

Грязные струйки текли со стен; было сыро и холодно. Мне вздумалось кричать, чтобы обратить на себя внимание какого-нибудь живого существа, находящегося поблизости.

Прошло уже много длинных часов; целых полдня; начиналась другая половина. Мне было холодно.

Одно время я слышал какие-то тяжелые шаги вблизи ямы. Земля тряслась, кусты ломались. Какое-то существо сопело и фыркало, как будто со злобою обнюхивая землю. Вдруг все утихло.

Напрасно я ломал голову, как выбраться отсюда. Я до сих пор не решался даже встать на ноги, так как болело колено, и я боялся, что волк бросится на меня.

Вдруг я вздрогнул всем телом – волк ни с того ни с сего принялся выть. Он сидел, прижавшись к стене; подняв голову, с закрытыми глазами и напряженным видом издавал он жалобный вой. Я в отчаянии схватил кусок глины и бросил в проклятого музыканта.

Опять прошло несколько бесконечных часов. Я снова впал в тупую оцепенелость. Но тут поведение зверя обратило на себя мое внимание. Им овладело беспокойство.

Он поднял свой нос к отверстию ловушки и ощетинился. И тогда, не слышав пред тем ни малейшего шелеста, я увидел, как кто-то появился в светлом круге на краю ямы.

Это была человеческая голова.

Никогда, даже в самом страшном сне, не видел я такого лица. Дикая копна спутанных черных волос, под которыми исчезал низкий лоб, плоский широкий нос, большой рот с выпяченными толстыми губами и полное отсутствие бороды, – вот что заметил я при первом взгляде. Но самым удивительным были глаза. Они сидели глубоко, как в темных пещерах, жгучие и неспокойные, а сверху их прикрывали два выступающих надбровья. Чем-то невыразимо звериным веяло от этого темно-бронзового косматого лица. В действительности это лицо не было человеческим, но он не было и звериным. Мы глядели друг на друга две долгих секунды. Никакой мысли я не заметил в глазах, которые смотрели на меня. Никакого движения в лице.

Потом покрытое шерстью лицо вдруг исчезло; раздался свист, и кремневая стрела влетела в яму.

Полярный волк, раненый в горло, подпрыгнул и издал сдавленное рычание. Стрела вонзилась до половины. Зверь начал кружиться; он зашатался, как пьяный, и потом свалился, вытянувшись в агонии.

Минута шла за минутой. Волчье тело коченело; глаза помутнели; одна из задних ног торчала вверх. Кровь, вытекая из раны, образовала небольшую лужу.

Иногда я глядел на часы. Оживленное, неутомимое их тикание действовало на меня ободряюще.

Часы показывали ровно три четверти восьмого, когда я услышал тихий шелест. Какие-то глухие голоса неясно долетали до моего слуха. Очевидно, приближалось много людей. Вскоре появилось семь фигур. Я увидел небольшие луки и копья, которые эти люди держали в руках.

С минуту они глядели на меня со спокойным вниманием, причем обменялись между собою короткими словами на незнакомом языке.

Речь их была странная, грубая, полная гортанных звуков, произносимых своеобразно, как бы с напряжением, и похожих на крик диких лесных животных.

Потом дикари притащили ствол кедра, с которого ветки были обломаны так, что он образовал подобие лестницы, и спустили его в ловушку.

Это было немое приглашение лезть наверх. Я колебался.

Решившись, я сделал попытку встать. Но едва я поднялся и сделал шаг, боль в колене возобновилась с такой силой, что я упал бы на месте, если бы вовремя не схватился за один из торчащих кольев.

Скрипя зубами от боли, я попробовал повторить опыт. Я собрал всю энергию, на какую только был способен, и достиг того, что поднялся до третьей ступеньки, перенося адские муки. Но потом я потерял сознание и бессильно свалился на землю.

Когда я очнулся, я увидел что охотники вытащили меня из ямы и положили на мокрый мох.

Тяжелая мгла опустилась на землю и покрыла ее густым покровом. С хвои падали холодные капли. Во мгле около меня двигались фигуры диких людей.

Все они были среднего или, скорее, даже малого роста, но во всяком случае выше, чем эскимосы, костлявые, почти худые, но с сильной мускулатурой. Их черные волосы, падали им на лица. Губ не было видно в редкой, но жесткой поросли усов. Все были одеты в шкуры, небрежно переброшенные через одно плечо и стянутые у пояса при помощи сухих звериных жил, и на ногах не имели никакой обуви.

Кожа этих людей имела темно-бронзовый оттенок, и все они были покрыты волосами каштанового цвета, образовавшими на груди густую гриву.

А их лица! Пока жив, я никогда не забуду лиц обитателей этой заколдованной страны.

Рот с толстыми губами, по-звериному выступающий вперед, выдающиеся лицевые кости и громадные надглазницы придавали трудно описуемое выражение их профилю. Так должен был выглядеть первобытный неандертальский человек!

Глаза дикарей были похожи на раскаленные уголья, и порой казалось, что они затягиваются голубой пленкой, а потом они снова загораются диким блеском глаз хищных животных, зеленоватым беспокойным блеском, который моментально тускнеет и гаснет.

Придя в себя, я увидел, что четверо занимались приготовлением носилок из ветвей растущих по склону деревьев. Трое остальных стояли около меня на страже; из них один держал копье с ольховым древком у самой моей головы. Другой издали равнодушно следил за работой своих товарищей, временами почесывая свою гриву.

Он был немного стройнее, чем другие, одет в волчью шкуру, за пояс у него был заткнут каменный молот с длинным упругим топорищем.

Убитая самка оленя и вытащенный волк лежали около носилок. Я понял, что будет дальше. Меня положат на носилки и понесут. Куда?

Мужчина в волчьей шкуре взглянул на меня рассеянным взглядом. Видя, что я очнулся, он обратился к другим и что-то им сказал.

Носилки были готовы. Двое из этих странных дикарей взяли меня своими крепкими руками и скорее бросили, чем положили, на ветки, не обращая ни малейшего внимания на мои болезненные стоны. Они подняли носилки и двинулись вперед. Два охотника взяли изогнутый сук и привязали к нему оленя и волка. Третий мучился с моими вещами и оружием, которых не хотел касаться руками из суеверного страха. Веткой сгреб он их на разостланную кожу и эту тяжелую ношу тащил на плечах.

Мы двинулись в поход в направлении, которое я не мог определить из-за тумана.

Лежа навзничь на носилках, я рассматривал лицо заднего носильщика, смотревшего на меня с таким равнодушием, что у меня начинала закипать кровь.

Я старался определить уровень культуры странного народа, в руки которого я попал, и имена Мортиллье, Флоуэра, Гепбёрна и других известных антропологов начали так неотступно всплывать в голове, что прогнали мысли о неопределенном будущем.

И так несли меня, безоружного и хромого, неспособного к отпору и вынужденного без движения ожидать развязки всей этой странной истории.

Стоял густой туман. То там, то здесь раздавалось хриплое воронье карканье.

Мы миновали ольховый кустарник, влажный от окружающей сырости, и карликовые вербы, не превышавшие рост человека.

Во многих местах почва прорывалась, и под ногами несущих выскакивали пузыри грязной воды. Упругий слой почвы, казалось, плавал на поверхности скрытых вод. Вдоль нашего пути тянулись обширные топи.

Вскоре я убедился в существовании новой, неожиданной опасности, которыми так богата эта страна.

Вдруг рядом послышался треск кустов, топот тяжелых ног, чье-то фырканье и сопение. Одновременно с этим было видно, что охотники страшно взволнованы. Они начали кричать, и в их крике несколько раз повторялось странное слово: