Текст книги "Затерянная земля (Сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Чарльз Робертс,Кристофер Брисбен,Иоганнес Иенсен,Карл Глоух
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

V

История была, без сомнения, чрезвычайно фантастическая. Тем не менее, ничего не оставалось другого, как поверить, что мы не игрушки тяжелого сновидения очаровательной девушки.

Мы осмотрели сарай. Посетили светличку профессора в доме эскимосского миссионера, где до сих пор валялись груды специальной литературы, смятые наброски и планы, а также инструменты и орудия, как в мастерской механика.

Фелисьен предпринял со мной и Надеждой прогулку на западный берег острова Упернавик.

Мы хотели осмотреть знаменитую птичью гору, величайшую в северной Гренландии. Тысячи, нет, миллионы морских птиц гнездятся здесь в отверстиях крутых скал. Целые тучи их летают с моря к скале и обратно, и волны покрываются тысячами птичьих тел. Каждый вид образует отдельную колонию, заселяющую определенный этаж скалы и с жаром отстаивающую свое становище. Стаи красивых гаг, чаек-буревестников издают отвратительный своеобразный крик, усиливающий суматоху этого птичьего Вавилона.

Туземцы в пору гнездования гаг собирают в огромном количестве яйца и увозят в поселок то, что не могут съесть на месте.

Шум этой громадной птичьей колонии похож издали на глухое несмолкаемое ворчанье.

Дул сильный, северо-восточный ветер, и временами шел мелкий снег. Вчера ночью было 18 градусов мороза.

Надежда была еще бледнее, чем обычно, и молчалива. Когда мы возвращались, она не смогла уже подавить своего волнения и обратилась ко мне с просьбой.

– Я должна сегодня поговорить со Снеедорфом. Не могли бы вы оказать мне небольшую любезность?

– Все, что будет в моих силах.

– Я хочу кое о чем попросить Снеедорфа. Он очень любезен и, вероятно, не откажет… Но все же обещайте мне, что поддержите мою просьбу.

– Обещаю.

Она поблагодарила кивком головы. Я уже догадался, чего хочет эта удивительная девушка. Но вечером, прежде, чем она заговорила, Снеедорф сам обратился к ней.

– Надежда, маршрут нашего пути вам известен. Небольшое отклонение для меня ничего не стоит, и я решил достигнуть того места, где пересекаются географические линии, указанные в письме вашего дяди. Это очень простая вещь. Обыкновенное любопытство.

Я с удовольствием обнял бы Снеедорфа. Фелисьен Боанэ ликовал вовсю. Девушка молча поклонилась и, прежде чем старик смог помешать этому, схватила его руку и поцеловала. Тронутый до слез естествоиспытатель поцеловал ее в лоб, как дочь. Он хотел отклонить от себя, как незаслуженную, всякую благодарность. Надежда подняла свою красивую голову с определенным решением. Ее глаза блестели отвагой и энергией, когда она сказала:

– И я… я поеду с вами.

VI

«Звезда Севера» стояла на якоре в небольшом заливчике на северо-восток от Упернавика.

Материковый лед доходит здесь до самой воды. С правой стороны спускается к морю громадный зеленоватый глетчер – выступ бесконечного ледяного пространства.

На востоке поднимается материковый лед. Если смотреть на него издалека, с моря, он кажется голубой отвесной стеной. Вблизи, однако, видно, что он спускается к морю уступами, в виде мощных террас.

Долгое время Гренландия являлась загадкой. Лишь со времени экспедиции Нансена мнение о Гренландии установилось. Эта страна представляет сплошной ледник. Давно установившиеся климатические условия привели к тому, что обильные снеговые осадки заполнили все долины до самого верха гор.

Под ужасным давлением снег превратился в лед. Пласты льда росли, пока вершины гор не исчезли под ними. И весь край с его холмами и долинами, горами и равнинами лежит теперь глубоко под ледяной, весящей миллиарды тонн, корой. Лишь узкая полоска западного побережья осталась свободной от этого ледяного панциря. И там прозябают остатки эскимосских племен.

Чем дальше к северу, тем больше подходит к берегу материковый лед. Под давлением бесконечной тяжести, часто с довольно значительной скоростью скользит он по склонам и, достигнув моря, вдруг утрачивает почву. С громким треском отламываются от него ледяные горы и плывут в виде фантастических ледяных громад, постепенно разъедаемых теплым воздухом и морем.

Экспедиция Снеедорфа поставила себе целью пройти по этому безутешному краю света, по ледяной Сахаре, страшной в своем пустынном оцепенении.

Но честь датского флага, научный интерес и возрастающее желание узнать, что за сюрпризы таит в себе место, откуда пришли загадочные письма, – все это не дозволяло отступить назад.

Загадочный пункт, указанный профессором Сомовым, служил неисчерпаемым предметом наших разговоров.

Вероятнее всего, Алексей Платонович не достиг полюса, а был занесен бурей куда-нибудь к востоку, сброшен на гренландский ледник и оттуда уже посылал свои отчаянные записки. Или же – и это лишь одно предположение – застрял в каком-то свободном ото льда оазисе.

– Ну, а банка, брошенная в море, – в море, понимаете ли, объясните мне это! – прервал с отчаянием Фелисьен Боанэ.

Да, море!.. Это мы никак не могли объяснить. И эта загадка гнала нас всех немедленно отправиться в дорогу. Решено! Вместо того, чтобы лазать с геологическими молотками по прибрежным скалам, я участвую в экспедиции вместе с Фелисьеном Боанэ.

Мы пройдем, во что бы то ни стало, через снега и льды. Будем бороться с арктической пустыней, самой страшной из всех пустынь. Впрочем, я не знаю, как мы добились того, что Снеедорф согласился на наше смелое желание. Двое из команды «Звезды Севера», Педерсон и Эвальд, храбрые моряки, которые были выбраны сопровождать экспедицию, должны были уступить нам свои места. Я забыл упомянуть, что место геолога было в экспедиции свободным. Эрик Иогансен из Копенгагена, входивший в экспедицию с начала пути, заболел и был высажен на Фаррерских островах. Я занял его место, Снеедорф признался, что он уже давно желал этого, но не решался мне предложить.

Итак, список участников определился: Снеедорф – глава экспедиции, Петер Гальберг – шофер автомобиля, Стеффенс – механик и помощник Гальберга, я – геолог, Надежда и Фелисьен – путешественники, Сив – слуга Снеедорфа и повар экспедиции. Эскимос Эква, нанятый в Упернавике, – проводник.

Я не мог отделаться от мысли, что присутствие Сива не обещает мне ничего хорошего.

Зато Эква – прелестный человек. Это живой как ртуть, молодой, веселый, проворный, изобретательный малый. Китобойное судно привезло его, оставшегося сиротой, беспомощного подростка, в Упернавик, и тамошний пастор взялся за его воспитание. Он выучил его также искусству бегать на норвежских лыжах – искусству, которым Эква бесконечно гордился и которое возбуждало удивление со стороны его туземных товарищей. Он – единственный из эскимосов – имел достаточно отваги, чтобы пуститься с нами в дорогу. Сам он, преследуя оленей, несколько раз вступал на окраины ледников и был мастером в охоте на белых медведей.

Между тем, разгрузка быстро продвигалась. На берегу возник целый поселок. Было поставлено несколько палаток из оленьих шкур, а из Упернавика прибыло сюда с полдюжины каяков и умияков.

Туземцы толпой следят за нашими сборами. Когда они узнали про наше намерение вступить на «Сормоксуак» – большой ледник, то были сильно перепуганы. У эскимосов существует суеверный страх перед опасным «Внутриземьем». Они всячески отговаривали нас, а когда увидели, что мы не обращаем на это внимания, стали пророчить гибель экспедиции.

В добавок ко всему, туземные охотники, снабжавшие наше судно свежим мясом, застрелили в горах белого оленя, а это, по поверью туземцев, означает большую опасность, ожидающую нас в тех туманных далях, куда мы хотим так дерзко проникнуть.

Подготовительные работы идут между тем превосходно. Части машин, сани, оружие и утварь складываются на скалах. В свободное время некоторые из нас навещают, в сопровождении Эквы, тот пункт, откуда мы начнем свой путь. Проворному туземцу удалось найти очень удобное место для этого.

Сначала придется идти по краю длинной морены, которую образовал выступ глетчера; оттуда на твердый ледяной склон, который полого поднимается к западу.

Самым тяжелым будет переправить по частям весь наш багаж вверх по склону, по осыпям, по ступеням скал, через снеговые сугробы, на первую ледяную террасу. Отсюда мы начнем двигаться вперед на машине к северо-востоку. Состояние льда здесь превосходно. Трещины, делающие летом край материкового льда почти непроходимым, сейчас заполнены плотным снегом.

Неделя тяжелой работы, наконец, подошла к концу. Все мужчины участвовали в ней. Эскимосы ревностно помогали нам. Благодаря энтузиазму носильщиков нам удалось преодолеть самые трудные препятствия.

Место для лагеря было выбрано на высоте пятисот метров над уровнем моря и в четырех километрах от берега. Отсюда видно залив и весь изборожденный морщинами ледник, по которому мы шли, – ледник, обтекающий подобно реке черные выступы скал и окаменевший по одному знаку могучего духа, поселившегося в земле страха и ужаса, который, по верованиям эскимосов, находится за этими ледяными стенами.

Глубоко внизу, в темном заливе, стоит на якоре «Звезда Севера», за заливом виднеется море, покрытое салом и громадными ледяными горами, которые блестят и искрятся на солнце.

Насчет погоды мы спокойны. До сих пор только однажды была сильная метель, завалившая место стоянки сугробами снега.

Петер Гальберг и Стеффенс, конечно, без промедления стали собирать машины. Им помогают механики и машинисты шхуны. Приятно видеть, с каким искусством и охотой работают эти люди. Ночи мы проводим в палатках. Мы приучаем себя к будущим невзгодам и не боимся их. Но отходить от нашего лагеря небезопасно. Лучше всего при каждом шаге внимательно палкой опробовать снег. На одной такой прогулке на лыжах мне пришлось убедиться, что прочность ледяного покрова довольно относительна. В некоторых местах пласты снега образуют свод над трещинами льда. У самых ног сопровождавшей меня Надежды вдруг открылась трещина. Девушка осталась на краю зияющей бездны только потому, что, не теряя присутствия духа, оперлась лыжной палкой о край открывшегося провала. Палка постепенно проваливалась, и девушка медленно скользила в пропасть.

Я моментально оказался около нее и помог выбраться. У девушки не вырвалось даже крика. С минуту стояла она, нахмурив брови.

– Вы не ушиблись? – спросил я в испуге.

– Нет, – сказала она просто. – А знаете ли вы, что спасли мне жизнь?..

Я опустил глаза под ее серьезным и глубоким взглядом.

VII

Машина наконец-то собрана. Она стоит, готовая от одного движения рычага двинуться в дорогу. Она, конечно, мало похожа на автомобиль. Выглядит она как крытый снеговой плуг с несколькими окнами и со стеклянной передней стенкой.

Петер Гальберг усовершенствовал идею инженера Чарльза Берга из Миннеаполиса. Это машина с четырьмя винтами, на горизонтальной оси вместо колес. Винты приводятся во вращение независимо друг от друга сильным мотором в шестьдесят лошадиных сил, использующим энергию паров спирта. Спирт, как известно, замерзает только при сорока градусах ниже нуля, но тот, который мы везем с собою, приготовлен особым способом, составляющим тайну Снеедорфа, и точка замерзания этого спирта гораздо ниже.

Использованные спиртовые пары сгущаются и могут быть снова употреблены для наполнения мотора. Части машины поставлены фирмой «Мерседес». Винты изготовлены из прочнейшей стали, их крылья имеют тонкие и острые края, как у коньков. Диаметр винтов значительно больше, чем предлагал Берг; благодаря этому, Гальберг достиг не только большей быстроты, но и большей сохранности мотора.

Направление движения машины зависит от направления вращения винтов, укрепленных на особых коленах, и от двух стальных упоров в форме полумесяца, выполняющих функцию рулей, врезающихся в лед и снег и приводимых в движение сжатым воздухом. Машиной, построенной из удивительно легкого материала, можно управлять с необыкновенной легкостью из кабины шофера.

Имея ввиду страшные морозы «Внутриземья», инженер снабдил свою машину остроумными нагревательными аппаратами и использовал новые теплоизоляционные материалы.

Нижняя часть машины походила на днища березовых челноков канадских краснокожих или на днища лапландских саней. По мягкому снегу автомобиль может скользить, по воде – плыть.

Испытание машины, проведенное прошлой зимой в Дании, дало изумительные результаты. Она удачно берет крутые подъемы и при благоприятных условиях может двигаться со скоростью тридцать пять километров в час.

Внутреннее помещение автомобиля представляет из себя два купе со спальными местами, как в спальных вагонах. Эти купе будут предоставлены Снеедорфу и Надежде. Остальным участникам экспедиции придется ночевать в спальных мешках в палатках, изготовленных из непромокаемой парусины и крепкой шерстяной материи. Но будущие неприятности нас не пугают. Пока поверхность ледников под нашими ногами будет достаточно ровной, мы будем двигаться вперед с удобством, так как все найдем место в автомобиле и в санях, которые автомобиль потащит за собой.

Сани наполнены всевозможными запасами. Тут пеммикан[6]6
  Сушеное мясо.


[Закрыть], сгущенное молоко, шоколад в таблетках, консервы, морские сухари, масло, запасы гороховой муки, чая, кофе, табака, сушеной зелени и так далее. Для каждого участника отведено определенное количество запасов, и подбор их сделан так, чтобы не было нарушено оптимальное соотношение питательных элементов: белков, жиров и углеводов.

Что касается оружия, то имелось несколько добрых винчестеров с разрывными пулями, на случай встреч с белыми медведями или оленями в прибрежных горах. Было еще два ружья крупного калибра, которые стреляли, в сущности миниатюрными гранатами. Для меня сначала было непонятно, для чего собственно взял Снеедорф эти чудовища. Потом я узнал, что они были предназначены для моржей – громадных и крепких животных.

Хронометры, компасы, секстанты, анероиды, гипсометры, барометры, спиртовые термометры, подзорные трубы, фотоаппараты с запасом пленок – также не были забыты.

Имелись: набор наиболее важных инструментов для ремонта машины и саней, топоры, ножи, лопаты; запасы спирта в жестяной посуде уложены были так искусно, что, составляя большую часть багажа, мешали менее всего. Снаряжение дополнялось походной аптечкой и каучуковой надувной лодкой. Шестнадцать пар норвежских дубовых лыж и три пары канадских с соответствующим числом бамбуковых палок давали нам возможность легко двигаться по снежной равнине.

Наконец, последние приготовления были закончены.

Трещины, как и повсюду на краях ледников, тянулись в разных направлениях; иногда они пересекались, но Эква отыскал удобную дорогу по твердым террасам ледяного поля. Снег был твердый, мерзлый, а в некоторых местах сильный ветер обнажил лед.

Весь экипаж «Звезды Севера» явился проститься с нами, и мы устроили под открытым небом маленький банкет. Фелисьен превзошел самого себя в блестящих оригинальных тостах. А потом мы пристегнули лыжи и стали ждать сигнала к отъезду. В начале пути каждому было стыдно воспользоваться санями.

По знаку Снеедорфа на небольшом шесте был поднят датский флаг, который мы приветствовали троекратным «ура». Между тем, мотор автомобиля уже подал свой голос Вслед за тем взвился штандарт с гербом Гренландии – поднявшимся на дыбы белым медведем на голубом поле. В этот момент внизу, в фиорде, послышались гулкие выстрелы, с громовым треском отразившиеся от скал. То был салют со «Звезды Севера». Нильс Киркегор начал быстро моргать, хотя при этом и старался улыбаться. Но видно было, как его серые глаза начинают покрываться предательской влагой.

– Да будет удача на вашем пути! – спокойно сказал Снеедорф.

– Будьте счастливы! – стискивая поданную руку, ответил капитан.

С искренней трогательностью мы расстались.

«Звезда Севера» должна была простоять в фиорде еще неделю, на случай, если нам придется вернуться из-за непредвиденных затруднений в самом начале пути.

Автомобиль «переводил дух». Его мотор ровно и правильно работал. Петер Гальберг уверенно сидел в закрытой стеклом кабине, держа руки на рулевом колесе. По данному знаку винты начали свое вращение, и машина не спеша двинулась вперед. Веревка от саней натянулась, и они заскользили следом. Гуски залаял, весело прыгая около машины.

Люди, стоявшие на месте бывшего лагеря, кричали и махали на прощание. Их крики затихали, фигуры уменьшались. Машина шла вперед, взбираясь на ледяной вал, и люди, собравшиеся на вершине ледника, исчезли из наших глаз.

VIII

Выглядели мы все поистине необычно. Если в таком виде Фелисьен появился бы на бульваре, я думаю, что парижские обыватели приняли бы его за фантастического шофера, который не сумел как следует одеться. Башлык из прорезиненной материи, фуражка с наушниками и куртка из волчьего меха, шерстью наружу, громаднейшие перчатки, обшитые кожей, штаны из оленьей шкуры и, в добавление к этому, защитные очки!

Он, Стеффенс и Эква в своем эскимосском наряде составляли мохнатую троицу, которая неожиданно появившись, могла бы наполнить страхом самые отважные сердца.

Но Сив выглядел еще более дико. Запрятав свою черную голову и все тело в белый косматый медвежий мех и скрыв свои коварно-неспокойные глаза за стеклами очков, он был похож на страшного зловещего зверя, с изумительной быстротой и проворством нырявшего среди сугробов снега.

Я предпочел шерстяную одежду, и мне не пришлось раскаиваться в этом. Плотная нижняя исландская куртка превосходно служила во всякую погоду. Но я запасся еще и другой переменой из непромокаемой, легкой, превосходно прорезиненной материи, удобной на случай вьюги. Шутить было нечего. Надо было готовиться к холоду, необычайно суровому, страшному холоду высокого материка.

Наша обувь, изготовленная в Копенгагене, представляла собой своеобразную комбинацию снеговых гамашей с эскимосскими «камиккерами». Она тепла, удобна, и к ней легко пристегиваются лыжи. Снеговые очки, которыми пользуемся мы все без исключения, предохраняют нас от потери зрения от яркого, отраженного снегом света. В солнечные дни они будут нам безусловно необходимы. Сделаны они из темно-серого стекла и снабжены тонкой проволочной сеткой – дополнительным средством против сильного света.

Эква носит туземные очки, изготовленные из черного дерева и снабженные узкой горизонтальной щелью. Так как во время бега на лыжах это приспособление мешало ему смотреть вниз, мы усовершенствовали его очки, прорезав их двумя дополнительными щелями, пересекающими первую под прямым углом.

У каждого из нас был мешок за спиной.

Мы двигались вперед медленно и осмотрительно, так как глетчеры и при благоприятных условиях небезопасны. Мы поднимались с террасы на террасу вверх по склонам, ложбинам, через холмы, бугры и отвердевшие сугробы.

С некоторых пунктов можно было видеть пояс черных береговых скал, далекое море, фиорд, а в подзорную трубу мы различали и небольшие движущиеся точки на поверхности крайнего глетчера – друзей, недавно оставленных нами.

Тусклый, слабый свет освещает ледяную пустыню. Приближается время долгого дня, и солнце, ненадолго скрывшись за горизонт, снова поднимается на востоке, пробегая полный круговой путь.

Мы миновали несколько громадных трещин и заглянули в одну из них. Блестящие ледяные стены трещины терялись в черно-синей глубине. Трещина была шириной почти в двадцать метров. Мы находимся на высоте в три тысячи пятьсот футов. Автомобиль работает безукоризненно. Винты крутятся и блестят в тусклом свете, как свивающиеся змеи. Бесконечная борозда в снегу и льду за нами отмечает наш путь.

Через пять часов непрерывного движения машина остановилась. Последние голубоватые отблески на западе исчезли.

Снеедорф и Надежда вышли. Надежда была так мила в своей кожаной с башлыком шапочке, в облегающей шубке, в теплых спортивных шароварах и короткой шотландской юбке. Мы начинаем разговор, снова поздравляем Петера Гальберга. Потом ставим палатки. Спальные мешки уже готовы. Снег тает в кипятильных приборах. Лагерь разбит. Воткнуты в снег лыжи и шесты. Фелисьен прибыл в довольно скверном настроении. В громаднейших перчатках, которые могли бы возбудить страх и ужас в городе, он гневно стискивает ружье.

– Что за земля здесь? Отвратительный край! Ни одного белого медведя! Ни одного песца, ни одного оленя! Нет даже несчастной белой куропатки!..

Действительно, широкая равнина, лежащая вокруг, пуста и мертва в морозном воздухе. Тихо, абсолютно тихо. Нигде ни живой твари, ни былинки. Это поистине ледяная пустыня.

IX

Странное чувство охватывает нас, когда мы, незначительная группка смельчаков, проникаем в эту глухую, мрачную пустыню. Пустыня смыкается за нами и охватывает нас с каждым часом все больше и больше.

Лед теперь перед нами, как бесконечная, неизмеримая белая равнина, чуть заметно повышающаяся к востоку, – равнина под куполом светло-голубого неба. Куда приведет нас она, если мы будем постоянно подниматься?

Утром, когда этот ледяной край затянут мглою, приходится руководствоваться компасом на каждом шагу. Машина идет вперед медленно, хотя область трещин и неровностей осталась далеко-далеко за нами.

Каждый полдень Петер Гальберг производит измерение широты и долготы. Сегодня высотометр показывает шесть тысяч пятьсот футов, а счетчик расстояния, – что машина прошла шестьдесят километров. Научные исследования делаются, конечно, регулярно и тщательно.

Однажды произошел эпизод, ясно иллюстрирующий, как неожиданна и коварна ледяная пустыня, и как малейший недосмотр может привести к катастрофе.

Юго-восточный горизонт был затянут мглой. Я стоял на лыжах на широкой равнине. Я забежал далеко вперед и видел машину, как неопределенное темное пятно на фоне белой поверхности льда.

Я один среди бесконечной тишины. Эта тишина говорит, сказал бы я. Слышен шум собственной крови, пробегающей по жилам. Охватывает бешеное желание лететь на лыжах вперед, все вперед, дальше и дальше, без конца, без границы, только бы избегнуть чувства какой-то особенной угнетенности.

Вдруг я заметил, что на меня несется снежный смерч. Мысль о грозящей гибели мелькнула в моем мозгу. Не теряя ни секунды, я понесся к автомобилю. Но было уже поздно. Сильный юго-западный ветер налетел, как бес. Я едва успел накинуть на голову башлык. В одно мгновение весь край исчез. Вихрь выл и гудел. Потемнело. Я остановился. Снежная буря необузданно гналась по склону к морскому берегу. Она гнала перед собой волны сухого и мелкого, как пыль, снега и кружила его. Пыль эта проникала повсюду, щипала, резала, замораживала тело. Она пробиралась и сквозь закрытые ресницы.

Буря стихла, умолкла и вдруг завыла еще сильнее. Я сделал два-три неуверенных шага, сопротивляясь свирепому ветру всем весом своего тела. Куда двинуться?

Я слишком хорошо знал, что такие бури порой длятся по нескольку дней. Но в таком случае ясно – я погиб. Дороги к машине я не найду. Ориентироваться в этой ужасной метели невозможно. Надежда, что меня отыщут, была невелика.

Я почувствовал, как виски словно чем-то сдавило. У меня перехватило дыхание, а сердце начало сильно стучать.

Словно насмехаясь над моей беспомощностью, буря завыла, и облака мелких ледяных кристаллов со свистом полетели мне в лицо. Я двигался, как пьяный, и лишь усилием воли победил первое замешательство. Пытаясь определить место, где находится автомобиль, я некоторое время растерянно крутился. Потом начал двигаться вперед в том направлении, которое казалось мне самым верным.

Как мало я имел надежды!.. Через сотню шагов я понял, что моя попытка безрассудна. Я был оглушен и утомлен. Голова у меня кружилась. А буря не переставала.

Я начал кричать. Вихрь вырывал каждый звук еще у рта и уносил в бушующую тьму. Под постоянными ударами ледяного ветра я почувствовал, что начинаю замерзать.

С большим усилием я утолил снегом жажду и поплелся наугад в обратном направлении. Я боялся сесть. Не значило ли это замерзнуть?

У меня не было с собой огнестрельного оружия, чтобы дать знать о себе. Впрочем, кто мог поручиться, что выстрел услышат.

Удивительное спокойствие и покорность судьбе охватили меня. Я перестал размышлять и уже не думал о самосохранении. Вдруг я заметил, что нахожусь с подветренной стороны сугроба, и стал механически снимать лыжи.

«Э… э…» – говорю вслух, без всякого повода. Думаю, что тогда я тихонько улыбался. Чувство смертельного утомления взяло верх над другими. Не отдавая себе отчета, я воткнул лыжи в снег, выгреб яму и свернулся в ней клубком. Метель нанесла снег кругом меня и на меня. И через минуту я был покрыт им, словно скорлупой.

В этом убежище было тепло, а главное – спокойно и тихо. С наслаждением я слушал, как буря шумит надо мной. Я то засыпал, то снова просыпался.

Я не могу точно передать того особенного состояния, в котором я находился. Меня поражали галлюцинации и полубредовые картины. Мне казалось, что буря прошла. Влажный и благовонный воздух над большим городом полон белесоватых испарений, сливающихся с синевой небосвода; жаркое утреннее солнце нагрело после прошедшей бури крыши города. Черепичные крыши блестят от влаги, и трубы отбрасывают резкие тени. Далеко за рекой, среди золотистых испарений, вздымаются бесчисленные башни, – так это, действительно, мой милый, милый город! Мне так свободно. Но картина постепенно исчезает, расплывается в тумане, а я впадаю в оцепенение.

Что-то шероховатое, теплое касается моего лица. Я с трудом возвращаюсь к жизни. Где я? Что со мной?

Слышу сверху протяжные вздохи ветра. Долго не могу разобраться в положении. Какое-то хвостатое чудище стоит надо мною и наклоняет свою морду к моему лицу. Я гляжу на него в оцепенении.

Я хочу защититься, но прежде, чем успеваю пошевелить своими оцепенелыми членами, зверь с радостным лаем бросается ко мне на грудь.

О, радость, да ведь это Гуски! Я хочу встать, – и не могу. Хочу обнять пса, – но он исчезает, издавая отрывистый лай. Так это была галлюцинация, призрак! Обман чувств, горячка… Я снова засыпаю. Метель прикрывает меня новым пластом. Я слышу, на самом деле, голоса людей? Ошибки быть не может. Лай, радостный лай. Гуски лежит у меня на груди, а чей-то взволнованный голос кричит:

– Здесь он, здесь! Скорей, скорей!

Мне кажется, что этот голос дрожит, и я вижу лохматую фигуру Фелисьена, с головы до ног покрытого снегом, на краю снежной ямы, в которой свернулся я. Он старается поднять мне голову. Маленький Эква бродит, утопая в сугробе, возле него. Они куда-то несут меня, бессильного и спокойного. Тут я различаю, во время перерывов бури, сильное гудение автомобиля.

Через некоторое время я лежу в палатке. Меня оттирают снегом и разминают. Кто-то вливает мне в рот что-то теплое, подкрепляющее силы. Я жадно глотаю и чувствую, как жизнь возвращается ко мне. Смутно различаю лицо Надежды, очень бледное, встревоженное. Я пытаюсь улыбнуться, но засыпаю.

Проснулся я в теплом купе. Мы стоим. Через оконце ничего не видно. Его покрывает иней и слой снега. Я чувствую новые удары вихря, сотрясающие автомобиль. Так буря еще не прошла? Надежда сидит у моего ложа, как сестра милосердия. Ее тонкий профиль – это первое, что я замечаю. Увидев, что я проснулся, она очень обрадовалась. Я чувствую себя крепким и здоровым.

– Благодарю вас, Надежда, вы лучшая девушка в мире. Она задумчиво и серьезно улыбается, словно терпеливо слушает речь ребенка.

– Я был страшно неосторожен. Страшно глуп! Не будь вашей собаки…

– О, Гуски молодец, – ответила она. – Мы уже были убеждены, что больше вас не увидим. А как убивался Фелисьен!

– Фелисьен… он хороший малый!..

Надежда поправила подушки у меня под головой. Э, да тут Гуски! Он сидит у постели с поднятыми ушами; глаза у него так и играют от удовольствия. Я глажу славное животное, которое лижет меня от радости.

– Долго ли я был там? – робко спрашиваю я, повернувшись к замерзшему оконцу.

– Двое суток…

– Двое суток? И это возможно? Как же можно такое выдержать и не замерзнуть?

– Вы лежали, словно в снеговой берлоге, где держалось немного вашего тепла. Настоящая, естественная снеговая хата! Когда буря спала, собака отыскала вас, разрыла снег и привела помощь. А знаете, где вас нашли?

– Ну?

– Меньше шестидесяти шагов к западу от машины.

– Так! Это называется погибнуть на пороге дома. Мы замолчали.