Текст книги "Затерянная земля (Сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Чарльз Робертс,Кристофер Брисбен,Иоганнес Иенсен,Карл Глоух
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)
Ночь длинна. Младыш, задумавшись, сидит у костра.
Бодрствуя, он является глазами и ушами своих спящих товарищей и душою этого темного, бесконечного леса. Он – центр всего, что движется в окружности целой мили; малейший шорох доходит до него; он чует каждым волоском своего тела малейшее движение воздуха; ему достаточно едва уловимого запаха, чтобы знать, в чем дело. Чутье его так остро, что он, ступая по дерну, может проследить крота под землей вплоть до того места, где зверек прорывает себе ход наружу. Постоянная настороженность зажигает искру за искрой в глазах юноши, а когда он спит, на веках у него проступают темные пятна, которые придают лицу грозное выражение, отпугивающее всякого, кто вздумал бы к нему подступиться. Он молчалив, потому что все время о чем-то думает. Никто не знает, что творится в нем, да и сам он того не знает, пока молнией не вспыхнет в нем порыв к действию.
Таков он в действительности и таким выступает при свете костра – молодой мохнатый Лесовик, с густыми, грубо очерченными бровями, с трепещущими ноздрями и выдающимися мощными скулами. Грудная клетка заросла волосами, руки тоже мохнаты, кроме тех мест, где проступают огромные мускулы. Когда рукам его нужен отдых, он может держать оружие пальцами ноги, и вообще он столь же часто пускает в ход одну из ног, как и руку, чтобы подбросить топлива в костер. Всем этим он похож на других Лесовиков и на своих спящих вокруг костра товарищей; эти, пожалуй, постройнее, не так мохнаты, менее грубо сложены; они ближе к лесным зверям, грации которых еще не утратили. Спят они с палицей в одной руке и с недоеденным плодом в другой. А у Младыша, который начал думать за них всех, черты лица огрубели и приняли ожесточенное выражение.
Буйному виду Младыша отвечают бушующие в нем внутренние силы: гнев, энергия, скорбная тревога о том, что происходит вокруг; силы эти все растут вместе с накоплением опыта и распирают его душу, – того гляди, взорвут его изнутри. Он ничего не забывает, он чувствует логику происходящего, и, сидя теперь у костра, волнуемый мрачными предчувствиями гибели окружающего мира, то и дело закипает яростью, толкающей его на борьбу, на подвиги.
Он ясно видит, что первобытный лес обречен на смерть. Конец вечному лету. Исчезают теплые рощи, и в горах Скандинавии воцаряются бури и дожди. Дальше на юге, в лесах еще растут пальмы и хлебные деревья, а по склонам гор, обращенным к синему морю, зреют виноградные лозы. Но долго ли будет так? Вернувшись в становища своего племени, эти молодые люди, что лежат сейчас у огня, ежась от жара с одной стороны и от холода с другой, возьмут в руки виноградные кисти, припадут к ним губами, как к сосцам полного вымени, и со смехом будут сосать до блаженной сытости. А через год Младыш уже будет разводить там костер сухими лозами, и племя опять снимется с места; конца этому не видно. Лес обречен на смерть; какая-то враждебная сила неотвратимо надвигается с севера и уничтожает его.
Младыш смотрит вокруг – на деревья, стоящие под дождем. Даже сейчас, ночью, видно, как уже пострадал лес, при дневном же свете он являет собой страшное и жалкое зрелище. Все пальмы погибли; торчат одни почерневшие стволы, без листьев, словно огромные обглоданные кости. Стебли гигантских папоротников обуглились и почернели, а листья превратились в гниющую кашу. Мимозы и акации уже с год как свернули свои листочки, и дождь сделал их неузнаваемыми. Все вечнозеленые деревья высохли до самых корней и, словно скелеты, растопырили свои омертвевшие, голые ветви. Огромные кедры и каучуковые деревья валяются между останками других мертвых деревьев, задрав к небу отполированные дождем кривые гигантские корни. Все цветы и кусты убиты холодным ливнем. Вся почва в лесу стала болотом, усеянным трутом и голыми каменными глыбами. Только некоторые из хвойных деревьев еще пытаются бороться, но и они пригибаются к земле, кривятся, и смола белыми капельками застывает на их коре.
«У!» – гудит лес. «У!» – стонет ветер в оголенных вершинах деревьев, а еще выше в темноте слышится какой-то визг и торопливые, тяжелые взмахи усталых крыльев. Это стая диких водяных птиц, у которых ноги иззябли в водах к северу от горного прохода, и которые снялись оттуда, чтобы лететь на юг. Высоко в ночном мраке перекликаются между собой отрывистыми звуками птицы: гуси, аисты и фламинго. Невесело им. Младыш с сочувствием слушает их замирающие вдали крики – они тоже изгнанники.
В глубине леса слышится шуршанье, доносящееся из горного прохода – тысячелетнего пути диких зверей.
Младыш прекрасно знает этот путь и прислушивается, как всю ночь по проходу идут, топают и семенят живые существа, подгоняемые ветром. Это – всякого рода зверье, которое по ночам целыми стаями уходит из лесов северного нагорья в южные долины. Младыш распознает зверей по их теплому запаху и знает все, что они делают ночью, хоть и не видит их. Он слышит каждое их движение и знает каждый их шаг.
Вот идут длинные вереницы толстокожих – первобытные слоны-мастодонты и носороги, помахивая огромными, вымазанными в глине ушами, промокшие и голодные. Время от времени в животе какого-нибудь из гигантов слышится голодное урчание, – словно гул обвала прокатился в воздухе, – или слон поднимет хобот вверх и заперхает так, что в лесу загудит. Громадный пещерный лев схватил насморк и огорченно чихает, на ходу отирая себе глаза лапой. Бородавочник[12]12
Бородавочник – животное семейства свиней, в настоящее время живет только в Африке, к югу от Сахары.
[Закрыть] уныло сопит, закрутив хвост вопросительным знаком.
Немного позади перебирают стройными ногами пугливые травоядные: они тоже переселяются. А среди топота их копыт слышится и крадущаяся поступь хищников, которым тоже нельзя больше оставаться на месте. Вот бегут газели, быстрые и нежные, как лунные блики под листвою, а с ними бегут стадами и вонючие гиены с отвислым задом, припадая на передние ноги; дикие лошади и окапи[13]13
Окапи – животное семейства жираф. Обитает в Африке, в бассейне р. Конго. Занесено в Красную книгу.
[Закрыть] бегут парами, бок о бок с тиграми и леопардами; теперь звери в пути и позабыли все взаимные нелады.
Северный ветер гонит их в проход своим холодным бичом. Одни стаи исчезают внизу в долинах, а с севера прибывают к проходу новые. Молчаливые жирафы, с хрустально-влажными глазами, качают на ходу длинными шеями и сбивают своими лбами увядшую листву с ветвей, стараясь поспевать за другими зверями. Более мелкое зверье трусит за караваном рысцой; тут и дикобраз, и тапир, и муравьед; все, у кого есть ноги, бегут к югу.
А над звериной тропой, по деревьям, тоже движутся переселенцы – непоседливые обезьяны. Конец и их житью-бытью в тех местах. И им приходится менять привычный образ жизни. Не швыряться им больше кокосовыми орехами, – прошло то времечко; не устраивать и крикливых митингов на вершинах деревьев для обсуждения вопроса о том, кого следует прогнать из стаи; все они теперь изгнанницы; лес погибает. И они покоряются обстоятельствам, хотя, разумеется, и ворчат обиженно. Они не привыкли хвататься руками за мокрые ветви, и многие сгоряча отказываются от этого наотрез; но, в конце концов, нужда не свой брат!
Они покоряются и догоняют других. Ни одна из обезьян ни разу не обернется назад, как и мало кто из других зверей-переселенцев.
Один из огромных слонов обернулся, было, назад на родные леса да и не смог уже идти дальше, повернул обратно. Это мамонт. Остались и еще некоторые животные; так им захотелось; трудное житье предстояло им на родине.
Повсюду в лесу слышится странный шорох; звери встревожены, чуют беду. Бегемот вылез из своего озера, где ему стало слишком прохладно; грязь так и течет с него, а он идет искать себе воду потеплее. Младыш слышит, как он с шумом выдыхает воздух и, обнюхивая дорогу, продирается сквозь засохшие кустарники.
С какой-то странной болью в сердце прислушивается Младыш к движениям и голосам тех немногих зверей, которые хотят остаться и прячутся в лесу. Они не в состоянии уйти, но им страшно, они издают жалобные звуки и как-то странно присмирели, притихли. Северный олень остановился под деревом и не шелохнется; он не понимает, что творится с лесом, не понимает и себя самого; только время от времени поводит ушами, мотает головой и переминается, похрустывая лодыжками. Мускусный бык[14]14
Мускусный бык или овцебык – парнокопытное животное семейства полорогих. В естественном состоянии встречается на севере Канады и в Гренландии.
[Закрыть] попросту ошалел и прет себе в противоположную сторону, на север, откуда ушли все остальные; что ж, его дело! Медведь хоть и ворчит, но не думает уходить, выбрал укромное местечко и сгребает увядшую листву в кучу, чтобы устроить себе удобное ложе; он простужен и хочет отлежаться на покое. Теперь к нему лучше и не подступайся; он негодующе фыркает на непогоду, которая нагрянула так не вовремя, когда он был занят своими пчелами. Вот он и решил соснуть, пока солнце не разбудит: кто осмелится потревожить его во сне!.. Мишка и не чует, как долго придется ему спать. Барсук и еж следуют его примеру и зарываются в землю до наступления лучших времен.
Но не все звери так практичны. Лес на всех уровнях населен существами, которые и не бегут и не думают искать себе надежного приюта, а только без устали бродят всю ночь; холод гоняет их с места на место, не дает покоя. Младыш слышит, как уныло бродят олени, буйволы и дикие козы; постоят с минуту, повернув нос к ветру и насторожив уши, словно принюхиваясь и прислушиваясь, чтобы понять – откуда это злое веянье, потом повернутся туда хвостом, понурят головы и поплетутся опять. К костру ни один из них не приближается; им хорошо знаком этот запах, и все они знают, что яркий свет этот умеет кусаться и может быть опаснее всего в лесу.
Только раз, около полуночи, Младыш заметил неподалеку, на опушке леса, два сыплющих искры зеленых огонька и пару длинных оскаленных зубов. Это подполз махайрод[15]15
Махайрод – крупный хищник неогенового периода. Другое, не совсем правильное название – саблезубый тигр.
[Закрыть], ужасный зверь, с торчащими изо рта острыми клыками. Как это он не побоялся огня и отважился подползти так близко? Дрожь пробежала по телам спящих; даже во сне почуяли они его приближение, и некоторые глухо застонали, а у Младыша кровь вспыхнула огнем в жилах от близости этого ужасного врага. Но махайрод попятился, мигая голодными глазами, и ушел. Дождь хлестал его по впалым полосатым бокам; ему было холодно, и он, верно, был потрясен до самой глубины своего тигриного сердца такою свирепою жестокостью природы, превосходившей даже его собственную. Младыш слышал, как зверь удалялся, пошатываясь, и как бродил по лесу, без цели, уже перестав жаждать крови; Младыш знал, что животное обречено, ему не уйти из холодного края и от своей гибели.
Но от этого Младышу становилось еще более жутко и больно. Вот, значит, до чего дошло: махайрод, этот великий отверженный, несший на себе ненависть и проклятия всех тварей, идет на огонь не с тем, чтобы поживиться человечиной, а просто с тоски, и уныло уходит назад, отказавшись от ужина!
Что же такое творится на свете! Какая судьба тайно уготована миру? Кто этот ненасытный, надвигающийся с севера, уничтожающий леса и выгоняющий из них зверей? Что это за безжалостная сила? Человек это или невидимое существо, могучий и злобный дух? Нельзя ли как-нибудь убить его? Заставить показаться и вступить с ним в открытый бой? Нельзя ли остановить его нашествие метким ударом топора?
Ночь длинна. Вдали тоскливо воют волки, а в дупле дерева зловеще-печально кричит сова. Одна птица стонет, другая словно смеется, третья жалуется; крокодил плачет навзрыд, набив себе полный рот пищей, а гиена корчится от злорадного смеха; но ни одному из зверей не приходит в голову завыть на весь лес и послать вызов тому великому разбойнику, который разоряет всех без разбора. Не раздается ни единого клича мести, никто не зовет на битву с врагом. Все твари или спасаются врассыпную или бегут, сбившись в обезумевшее стадо – хищники рядом с дикими баранами – одинаково беззащитные перед холодом.
И Младыш поклялся отмстить за всех.
Было это в одну из ночей того переходного времени, когда тропический климат Северной Европы сменялся ледниковым периодом. Но память о тепле осталась в душе человечества и после того, как оно рассеялось из своей северной родины по всей земле, и сохранилась в виде неугасающего предания о рае земном. На севере человечество пережило свое первое детство, и память о нем – источник глубокой тоски, сложившей легенду об утраченной блаженной земле. Даже звери, которые тоже по-своему грезят – безумно и слепо, – хранят память о первобытном невинном состоянии мира до нашествия холода; память эта сказывается простодушием, с каким они поедают друг друга.
ЗимаА ночь все тянулась. После полуночи на короткое время выглянула полная луна и слабо осветила огромные тучи, обложившие вселенную. Но вскоре они снова поглотили светило, и опять стало темно, как в подземной пещере; дождь усилился и заливал потоками останки первобытного леса. В эту ночь с неба низвергался настоящий водопад, косой и неистовый, и разливался по земле озерами, размывавшими ее до самых недр.
Младыш слышал, как вода собиралась на горных вершинах и катилась вниз, между скалами и деревьями, врывалась, с колоколоподобным гулом бездны, в пещеры или вырывалась из них, с глухим треском сокрушала скалы и ломала деревья. Ни один звук больше не говорил о бегстве и бедствии зверей.
Небо, бичевавшее землю – насколько хватал глаз, и людей, и зверей, – беспрерывными, гибельными дождями, уплотнившееся, как бы в предзнаменование вечного мрака, холодное, теперь как будто собиралось с силами для последнего, всесокрушающего потопа, который поглотил бы целиком всю землю. Замерзшие стволы пальм звонко стукались друг о друга, валясь в кучу под шумным напором вод; с гор плыли целые острова из поваленных деревьев с переплетенными голыми корнями. Небо ревело дождем.
Как холоден был этот дождь! Его ледяное дыхание врывалось в световую пещеру под выступом скалы, и даже огонь, ярко озарявший непрерывно струящиеся водяные стены этой пещеры, отступал перед этим ледяным дыханием. Люди у костра корчились и дрожали в тревожном сне; некоторые просыпались и ворчали на черные потоки, обступавшие их, словно стенки колодца; но бессилие и неспособность подолгу сосредоточиваться на чем-нибудь заставляли этих людей опять укладываться; они закрывали голову руками, глубоко вздыхали и снова засыпали, полумертвые от холода.
Долгая то была ночь!
Младыш поддерживал костер и поглядывал на дождь глазами, которые все яростнее сверкали под нависшими бровями. Сердце его ожесточалось, и он скрежетал зубами на непогоду. Но так как ничего нельзя было с нею поделать, он переносил энергию своего гнева на обтесывание нового кремневого топора.
Незадолго до рассвета дождь начал стихать и, наконец, совсем перестал. Все звуки как-то особенно гулко стали отдаваться в воздухе; на целую милю вокруг слышно было, как шумела вода, стекая с гор, и как булькало в лесных болотах. Все звери замолкли. Люди под скалой впали в забытье, спали тяжелым сном без снов. В лесу, между мокрыми поломанными и опрокинутыми деревьями, начало понемногу светлеть; небо проступало из ночной темноты бледное и пустое.
Было совсем тихо и безветренно, но очень холодно. В воздухе стоял сырой запах размытой дождем земли. Лес съежился и притих в ожидании последнего удара.
Перед самым восходом солнца, утреннюю зарю заволокли новые полчища свинцовых туч, которые, множась на лету, покрыли все небо. Воцарилась жуткая темнота, и на мгновение все вокруг замерло. Младыш, затаив дыхание, наблюдал эти новые тучи; таких черных и грозных он еще не видывал.
Вдруг из черной бездны сверкнул холодный, синий, всеохватывающий огонь и превратил тучи в огненно-белые громады гор, в доходящий до зенита неба хаос вершин и пропастей, и вслед за молнией грянул гром, короткий раздирающий удар. В тот же миг туча разорвалась и стремительно обрушилась на землю, но уже не водными потоками, а белыми хлесткими камнями – градом.
На землю сыпались ледяные зерна; туча с визгом открыла пальбу по размытой, разрыхленной земле.
Гром вспугнул все живое. Из лесу доносилось многоголосое сдавленное стенание. Звери, долго уже боровшиеся с водой в затопленных долинах, олени вперемешку с тиграми – последним судорожным усилием вынырнули из волн навстречу молнии, которая ослепила их, и погрузились навсегда. Далеко-далеко единорог разбудил в ущелье многоголосное эхо, испустив короткий отчаянный рев, словно вырвавшийся у него из самого сердца, а немного погодя, затрубил где-то еще дальше и еще исступленнее; животное совсем обезумело и яростно мчалось по лесу.
Спавшие под скалой проснулись и, как один человек, пали ниц перед громом, вопили, лепетали, хныкали и гладили землю, умильно прося себе пощады. Но поплакав и полежав некоторое время во прахе и видя, что удар не повторяется, они успокоились и подползли поближе к костру. Они впивались в огонь своими кроткими, еще влажными от слез глазами и дрожали от благодарности за милость огня, дававшего им тепло и свет; они протягивали к нему руки, бессознательно жуя губами, словно ели, – так им было хорошо, – и с глубокой благодарностью кивали ему головой. Ах! Огонь был их господин и единственный друг. Потом они принялись усердно почесываться, а затем запустили зубы в свои яблоки, с которыми не расставались даже во сне, начали жевать и перебраниваться, – одним словом, опять были счастливы, избежав уничтожения. Они не дали себе труда даже хорошенько поглядеть на то белое, что усыпало землю поодаль от них; там было, конечно, очень скверно, а тут, у огня, так славно, и пока еще не было нужды выходить туда, – день еще не наступил. Тепло скоро опять сморило их; они стали зевать, потягиваться, и один за другим опять повалились на землю, свернулись каждый на своем належанном сухом месте, и вскоре опять весь круг спал.
После града выглянуло солнце. Под его лучами белые ледяные зерна быстро исчезали с поверхности земли, – таяли и испарялись. На короткое время солнечный свет залил затопленные леса, как будто солнце желало проверить работу разрушительных сил. Но вскоре над землею навис густой туман, и в утренней тишине по мокрому лесу пошел какой-то странный робкий скрип и трепетание.
Что-то такое совершалось, что-то втихомолку подкрадывалось, что-то новое, еще неведомое! И вся природа замерла в безмолвном ожидании; земля покорно отдавалась во власть неведомой беды. Холод овладевал миром.
Тут Младыш не выдержал. Гнев, копившийся в нем месяцами под этими немилосердными ливнями, вырвался наружу. Он чувствовал, что совершавшееся теперь в лесу было последним убийственным нападением; пора было остановить этого разбойника и убийцу! Он, Младыш, отправится на поиски того, кто выгоняет людей из жилищ, топит животных и опустошает землю; Младыш заставит его показаться!
Юноша снял с топорища дрянной старый кремень и прицепил новый, только что точенный; затем он поправил костер и хорошенько прикрыл огонь хворостом, чтобы хватило надолго; теперь все готово, – в путь! Он ласково взглянул на своих братьев, которые лежали вокруг костра, вздрагивая во сне и съежившись всем телом; даже пальцы на ногах у них скрючило от холода. Младыш чувствовал, как был привязан к ним; ведь именно их беспечность, забывчивость и легкомыслие заставляли его выступить на их защиту. Не должны они мерзнуть, не должны погибать! Младыш сделал перед своею грудью какой-то знак топором, как бы посвящая себя своей судьбе, затем, крадучись, отошел от скалы и пустился в путь.
В лесу холод так и жег тело. В тихом утреннем воздухе как будто разлит был невидимый яд. Младыш растерялся и пустился бежать; бежал долго, куда глаза глядят, по лесу, то перепрыгивая через опрокинутые деревья, то проползая под ними. Земля в лесу превратилась в какое-то жгуче-холодное месиво, обжигавшее ноги Младыша, когда он погружался в него, а поверхность была усеяна длинными, светлыми и острыми осколками-льдинками, которые заставляли Младыша дико подпрыгивать, как ужаленного. Долго мчался он, не помня себя, ничего не видя и не соображая, вытянув вперед руку с топором. Но бессознательно он забирал все выше по склону горы, чтобы достичь места, где было поменьше воды и где было удобнее оглядеться.
Наверху он пришел в себя, замедлил бег и стал спокойнее подвигаться дальше, хотя все еще испуганный и задыхающийся, но уже оглядываясь по сторонам. Высоко, на одном из уступов нагорья, лес прерывался поляной. Как настоящий Лесовик, Младыш боялся открытых мест и заблаговременно стал пригибаться к земле, а к поляне подполз уж на четвереньках. Он как будто ожидал встретить там своего врага, таинственного духа холода.
Осторожно раздвинув обеими руками кусты на опушке леса, он принялся осматривать окрестность. На поляне не было и следов живого существа. Дерн, исполосованный и разрыхленный дождем, совсем окоченел; опрокинутые деревья по ту сторону поляны тонули в белом тумане. Стояла мертвая тишина. Куст, за которым скрывался Младыш, был какой-то косматый и рогатый, на всех высохших ветках висели прозрачные сосульки. Несколько сосулек упали Младышу на руки и пребольно жгли ему кожу, пока не растаяли и не потекли каплями. Он лизнул такую каплю и понял, что это пресная вода с привкусом того воздуха, из которого она явилась, что это застывший дождь, который, согревшись, опять превращался в воду. Опрокинутые деревья были белые, а верхушки их украшены такими же прозрачными сосульками, словно небывалыми цветами. Иногда по тихому лесу пробегала дрожь, и сосульки сыпались вниз с тихим звоном; эти тысячи мелких звенящих звуков сливались в общий тихий жалобный звук, как будто вся земля стонала в тяжком сне.
Широко раздувая ноздри, Младыш втягивал в себя морозный воздух, который до предела обострял его чутье, но не выдавал присутствия ни живых растений, ни зверей. Сейчас Младыш особенно сильно чуял самого себя, ощущал течение крови в своих жилах и свое дыхание. Певучая чистота и сладость воздуха оживляли его, и он принялся фыркать и встряхиваться с такой силой, что иней так и посыпался на него с куста. Младыш вызывающе огляделся вокруг; где же этот разрушитель, на борьбу с которым он вышел? Как бы добраться до него?.. Тсс!
Что-то громко закрякало над лесом. Младыш сразу присел. Через минуту он увидал, как пара уток с налету кинулась к озерку на поляне, неподалеку от куста, вернее к прудку, образовавшемуся за ночь от дождя; прудок так и блестел в тумане, окруженный каменистыми берегами. У поверхности пруда утки перестали шевелить крыльями и вытянули лапки, чтобы погрузить их в воду, но вышло что-то странное: птицы зашагали по блестящей поверхности, упираясь в нее растопыренными лапками, а когда теряли равновесие, то и хвостами. Невозможно было плыть по этому пруду! Пришлось им идти пешком, и они скользили, беспомощно падали на бок, опять подымались, останавливались на минуту с глупым видом и растерянно озирались вокруг маленькими, высоко посаженными глазками. Пруд замерз, покрылся блестящей корочкой льда! Младыш глубокомысленно потянул носом. Конечно! Он подошел к пруду и стал смотреть сквозь прозрачный лед на воду, которая неподвижно покоилась на ложе из камней и щебня. Затем он испробовал крепость льда своими босыми ногами; послышался сухой треск; лед еще не мог сдержать его тяжести. Младыш отправился дальше по покрытой инеем траве, которая обжигала ему ноги, и пересек поляну, чтобы подняться выше по склону горы. Повсюду, где не было дерна, виднелась голая земля, твердая, как гранит; но она как будто обрела голос, потрескивая под ногами Младыша. Это была первая зима.
Младыш стал карабкаться выше, выбираясь из полосы тумана туда, где грело солнце и где земля еще не замерзла. Там и лес кончался, переходя в кустарники и вереск, а еще выше, на диких скалах не росло уже ничего, кроме мхов. Наконец, Младыш достиг вершины и, греясь в лучах солнца, стал смотреть вниз на долину, над которой, словно белое море, разливался густой морозный туман. Солнце, поднимавшееся все выше, отрывало от этого тумана целые облака и гнало их по воздуху, пока они не исчезали. Вихри расшалились в голубом просторе, освещенном солнцем, и прорывали в тумане целые колодцы, образуя просветы, сквозь которые Младышу было видно дно долины. Там валялись, как попало, словно груды щепок, вырванные с корнем деревья, и целые стада утонувших животных плавали как мухи на поверхности вздувшихся, застывших болот.
