Текст книги "Затерянная земля (Сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Чарльз Робертс,Кристофер Брисбен,Иоганнес Иенсен,Карл Глоух
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)
Один я, может быть, в глубине души, доволен своей судьбой. Ведь Надежда все время около меня. Я понимаю, что это страшно эгоистично, но я хочу быть откровенным.
Наши разговоры вполголоса продолжаются; мысли наши дополняют друг друга, и мы часто замечаем, что отвечаем на вопрос, которого другой еще не задал.
Иногда мой взгляд или тон голоса выдает меня, и я вижу, как ее глаза в смущении вспыхивают огнем и как пробегает румянец по ее лицу.
Я уже совершенно здоров, и ко мне вернулась прежняя энергия. Теперь и я, во время совещаний, пытаюсь помочь нашей беде каким-нибудь советом.
Однако напрасно мы ломаем головы. Прежде, чем мы добрались бы до выхода из скалы, мы были бы уничтожены подавляющей силой дикарей.
Наше беспокойство увеличивается со дня на день.
Только Фелисьена наша судьба, кажется, не беспокоит. Он повествует о таинственном, сказочном торжестве, при котором мы будем принесены в жертву, и забавляется при этом, болтая с Каму. А Венера из Брассенпуи объясняется с ним на диво хорошо. Вид этой пары прямо великолепен. Предприимчивый француз умеет уже произносить ряд слов на языке троглодитов.
Он приходит ко мне и с торжеством объявляет:
– Жители Каманака называются гак-ю-маки. Оленя называют они дуйоба. Воду – сакака. Медведь зовется бумуба. Бумуба, дружище, это будет тот человек, который не видит, что Каму – очень милое существо…
Прошло уже одиннадцать дней, как я был принесен в пещеру, а в нашем положении ничего не изменилось. Но в последний день вроде бы незначительное обстоятельство внезапно решило вопрос о нашей свободе.
Как бывало ежедневно, – пришла с визитом Каму. Фелисьен ожидал ее уже с приготовленным альбомом – единственной вещью, которую, по странной случайности, оставили ему дикари. Он придал девушке живописную позу, чтобы в четырнадцатый раз увековечить ее необычный профиль. Но беспокойная Венера из Брассенпуи не стала сидеть, а подошла к нам и высыпала перед нами на стол несколько странных вещей, назначение которых мы не сразу поняли.
Фелисьен подбежал ко мне с вопросом:
– Коренья? Ягоды?
– Ничего подобного! Погляди!
– Черт возьми! Это как будто ракета. Ее принесла Каму.
– Ну, конечно. Это из запасов автомобиля. Голубые сигнальные огни. Магниевые «мельницы». Целый фейерверк.
– Так что же! Не будем же мы здесь устраивать венецианской ночи?..
– А почему бы и нет? Попытаемся. Подействуем на все чувства дикарей. Поразим их колдовством! Если они и почитают что-нибудь, то почитают огонь. Они еще не знакомы с эффектами современной пиротехники. Испытаем это, только не спеша и осмотрительно. Уговори Каму принести завтра еще несколько сигнальных ракет.
Фелисьен, действительно, постарался и уговорил Каму достать еще ракет и фейерверков. Мы разработали план, а когда настала благоприятная минута, то взялись за дело.
В конце туннеля стояла охранявшая нас группа дикарей. В центральной пещере копошилась почти вся орда. Все благоприятствовало нам.
С зажженным фейерверком в руках, торжественно, серьезно двинулась наша процессия к ворчащей группе стражей с пением заклинаний.
С шипением и воем взлетели голубые огненные полосы к своду пещеры; горсти радужных шариков с треском разлетелись и медленно опускались на землю. Сильный, резкий огонь магния вспыхнул и наполнил отверстия скал ослепляющим белым светом. Затрещали разноцветные ракеты, долетая до самых отдаленных логовищ.
И среди этого адского треска и столь неожиданных разноцветных молний стоял Фелисьен Боанэ, в позе богатыря, держа в каждой руке высоко поднятый трещащий белый источник света.
Какой настал тут переполох! Троглодиты, выскочив их своих укромных углов, как окаменелые смотрели на это сверхъестественное явление.
– Каяра! Каяра! – ревели некоторые из них.
Тут одни бежали, не будучи в силах выдержать этого зрелища, другие бросались, как мертвые, лицом на землю.
Сторожа, препятствовавшие нашему выходу, исчезли, и направились по дороге вниз, к подземному потоку. А когда все погасло, и последняя цветная звездочка упала со свода во мрак, и снова тускло засветил горевший костер, – здесь уже не было никого, кто бы препятствовал нам.
Сумрачно смотрели на нас пораженные лица гак-ю-маков, и в глазах этих существ показалось нечто вроде суеверного страха. Они молча признали за нами право на свободу.
Ведь мы были людьми, могущими приказывать молниям, солнцу и звездам, чтобы они сияли в глубине их скал! Мы вышли вон, и после стольких дней мрака и убийственной неопределенности нас встретили свежий воздух и дневной свет. Мы были свободны!
XXVIСловно Гибралтар, поднимается мощная обнаженная скала из песчаника прямо с равнины. Низко летящие облака разбиваются о ее вершину.
Кажется, будто рука какого-то великана бросила этот одинокий камень через леса и реки от гор в равнину. И все это каменное образование внутри страшно изъеденно и подобно каменной губке или осиному гнезду с бесчисленными ячейками. Троглодиты, населяющие этот каменный небоскреб, называют скалу Катмаяк, что означает «Большая пещера». Позже мы определили, что Катмаяк поднимается как раз в пересечении географических линий, указанных Алексеем Платоновичем.
В течение зимы логовище это тепло, сухо и вместительно. С внешней стороны с полдюжины деревьев дают тень в летние месяцы и защищают от ливней.
Орда пещерных людей насчитывает около трехсот человек. Теперь, когда мы свободны и никто не ставит нам препятствий, мы можем хорошо осмотреть все могучее строение Катмаяка, его растрескавшиеся могучие зубцы, его обнаженные бока и таинственные недра. Мы можем также свободно наблюдать жизнь обитателей этих скал.
Однообразна и груба жизнь гак-ю-маков – палеолитических охотников. Они живут вместе, но каждый сам за себя. Обходятся они без начальников; пожалуй, только, старые охотники имеют известное влияние, особенно в определении места охоты и в устройстве ловушек.
Некоторые места и предметы для них, по известным причинам, святы – табу, как у обитателей Полинезии.
Такова пещера, где сидит престарелый патриарх. Целые десятилетия не оставляет он своего логова. Это место, куда не смеют ступить ни нога женщины, ни нога ребенка. Он внушает им страх, хотя не сотворил ничего чудесного. Просто сидит один в пещере. Впрочем, дикари приписывают ему какое-то неизвестное другим знание.
Огонь, солнце, месяц, северные сияния служат у гак-ю-маков предметом постоянного наивного почитания. Во время грозы у них является не ужас перед громом и молнией, а какая-то мрачная радость, и к бушеванию грозы прислушиваются они с видимым наслаждением. В это время они любят оставаться под открытым небом и с удовольствием предоставляют литься на них теплому летнему дождю.
Ввиду того, что они охотники, их оружие, несмотря на всю его примитивность, превосходно приспособленно для своей цели.
Больших зверей – мамонтов и носорогов – они ловят в ямы, и если окажется недостаточно острых кольев, добивают их там камнями и стрелами.
С луками обращаются они с необыкновенным искусством. При помощи кожаной пращи они бросают овальные речные голыши, величиной с голубиное яйцо, с изумительной меткостью и силой.
Это вооружение дополняется каменными молотками и топорами-дротиками с кремневым острием и еще одним видом оружия, похожим на тяжелую толстую палицу, которую они бросают так же искусно, как кафры свои дубинки. Излюбленным и опасным оружием при личных схватках служит нижняя челюсть пещерного медведя.
Кремень и змеевик[10]10
Змеевик (серпентинит) – горная порода зеленого цвета.
[Закрыть] для выделки оружия, ножей, скребков и клиньев они добывают где-то в восточной части предгорья, окружающего Каманак. Это место – строгое табу.
Только мужчины, убившие определенное число оленей и мускусных быков, могут в известное, строго установленное время отправляться в эти каменоломни для пополнения ежегодных запасов.
Излюбленным материалом для изготовления инструментов, после кремня, являются рога оленя и клыки мамонта. Выделывая каменные инструменты, они приспосабливают обломок, для лезвия или зуба, острия или клина. Достигают они этого грубым обколачиванием камня заслуживающим упоминания способом: при помощи палки из слоновой кости и рога, то есть материала гораздо более мягкого. Они бьют тяжелым камнем о палку и искусно отбивают кремневые куски.
Однако кость или рог при этом не должны быть сухими. Перед употреблением гак-ю-маки долго вымачивают их в воде. Многие из костяных предметов: одежные запонки, рукоятки ножей и долот покрыты замечательными резными рисунками зверей. Человека, птиц, огонь, солнце и северное сияние они изображать не решаются.
Домашняя утварь их крайне проста: несколько звериных черепов, служащих посудой, несколько корзин из коры и сухожилий – для диких лесных плодов.
Занятие мужчин – охота. Остальное бремя падает на женщин. Они заботятся о детях, а большую часть года готовят одежду из кожи. Только женщины собирают ягоды, грибы, коренья и кедровые шишки. Охотник никогда не унизится до этого.
Живут гак-ю-маки обычно в одноженстве, но искуснейшие охотники имеют и по нескольку жен, скорее рабынь.
Молодые охотники каждую весну умыкают девушек из соседней орды. Если при этом их схватят, то предают смерти без всякого милосердия. Выследив несчастную девушку, когда она собирает вместе со старыми женщинами ягоды, они оглушают ее палкой и уносят полуживую.
Мужчины проводят большую часть дней в охоте. Зимой и весной охотятся они в лесах на юге, летом – в северных тундрах. Когда они идут на продолжительную охоту на север, то сооружают нечто вроде палаток, скорее ширм, в защиту от холодных ветров и дождей; ширмы эти из грубой кожи и нескольких палок, которые охотники и берут с собой при экспедиции в безлесную тундру.
Все свободное от льда пространство заселяют три орды: одна в Катмаяке, другая в песчаниковом каньоне реки Надежды, третья – в горах на юго-востоке.
У такого исключительно охотничьего народа существуют точно определенные правила охоты. Так, кто первый убьет или ранит зверя во время общественной охоты, имеет исключительное право на его кожу, рога, внутренности и мозг. Потом уже все участники делят поровну мясо.
На охоте гак-ю-маки отличаются беспримерным хладнокровием и отвагой. Им очень помогает отличное обоняние и зрение. Я видел, как они ищут зверя по запаху, с ноздрями, обращенными против ветра, наподобие пойнтеров.
Они умеют ползать, как хищные животные, и, спрятавшись, со стрелой, приготовленной к стрельбе, выжидают добычу целыми часами, не обращая внимания на голод и жажду. Вскоре, в первые же дни нашей свободы, мы имели случай наблюдать, что это за люди и как они презирают смерть и опасность.
Мы как раз возвращались в пещеру, когда увидели в поселке небольшое волнение. Троглодиты оставили свои норы. Несколько диких существ бежало около нас, махало копьями и хрипло рычало. Мы быстро направились за ними. Загадка объяснилась: пещерный медведь, привлеченный запахом свежих отбросов, осмелился добраться до самого Катмаяка.
Толпа дикарей обступила пришельца с вызывающим криком и образовала около него сомкнутый круг. У мужчин были копья, стрелы и молоты. У женщин и детей – камни и дубинки. Медведь мотал головою, не зная, с кого начать. Его небольшие, острые глазки светились, как раскаленные угольки.
Вдруг наступила тишина. Троглодиты замолкли; некоторые сели на землю, другие присели на корточки.
Медведь заворчал и стал облизываться; он сопел. Тут выступил из круга небольшой коренастый гак-ю-мак. В руке его был каменный молоток с длинной рукояткой. Махнув им, он испробовал упругость древка.
Дерзко, словно перед ним был кролик, несколькими быстрыми шагами подошел он к страшному чудовищу, и, прежде, чем медведь успел привстать, молот, как молния, упал на голову зверя.
Среди полной тишины мы ясно услышали, как треснул массивный череп. Зверь на мгновенье замер в грозном оцепенении. Судорога пробежала по его телу. Из пасти с желтыми зубами вырвался короткий скрипучий стон. Тяжелое тело медленно скорчилось. На коже лба проступила кровь.
Вся орава несколько минут как зачарованная смотрела на него в тяжелой тишине. Потом поднялось глухое бормотание, которое прокатилось по всему кругу; оно постепенно усиливалось, пока не превратилось в рычание и вой.
Женщины и дети бросились на тушу медведя. Они били и пинали мертвое тело с дикой, внезапно прорвавшейся ненавистью (эти медведи часто хватают в лесу женщин и убивают их). Мужчины спокойно готовили кремневые ножи.
Гак-ю-маки не боятся смерти. Смерть для них нечто само собою понятное, естественное, даже необходимое, как сон, голод, холод. В ней для них нет ничего загадочного. Чувствуя конец, они забираются в пустую пещеру или чащу. Старых или больных людей они убивают равнодушно, одним ударом молотка.
Часто у них вспыхивают ссоры из-за места охоты между двумя ордами, которые заканчиваются короткой схваткой; бойцы получают тяжкие удары, которые переносят с неописуемым равнодушием. Партия побежденных относит свои ширмы в худшую охотничью область.
Как я уже сказал, это – понурые, молчаливые создания, и нет ничего удивительного в такой молчаливости у людей, живущих под небом, вечно покрытым черными тучами, в стране, которую полгода наполняет бесконечный сумрак долгой полярной ночи.
XXVIIКак я предполагал, так и случилось: следуя потоку, вытекающему из Большой Пещеры, прошли мы через несколько долин, и вдруг широкий горизонт открылся перед нами. Во все стороны, куда бы ни обратился взор, простиралась темная водная поверхность. Это было огромное озеро, наполняющее центральную котловину края.
Отовсюду с окружающих возвышенностей стремились сюда быстрые потоки. Среди них, в нескольких километрах от Катмаяка, впадала река Надежды. Таких темных глубин, какими были пучины озера, я еще не видал. Вода в нем пресная, но с особым, немного терпким вкусом.
В этих местах озеро окружают низкие холмы, местами поросшие карликовыми лиственницами. В заливах еще держится лед от последней зимы.
Мы стояли на вершине холма, глядя на север, где среди громадных неподвижных туч отражался на воде синеватый отблеск солнца. Несколько диких гусей пролетело мимо. С десяток чаек с рыжеватым опереньем кружились над поверхностью озера и над берегом. Когда они пролетали мимо нас, их хриплый голос звучал злобно и угрожающе.
Темные волны под нами с шумом набегали на песчаную отмель, покрывая берег пеной и увлажняя мелкий песок.
Фелисьен первый нарушил молчание.
– Прежде всего нужно окрестить озеро. – Не ожидая ответа, он учтиво добавил: – «Озеро Надежды»! Это звучит красиво и будет заметно на картах. Возражений не допускается. «Озеро Надежды»!
Возражений, конечно, не было. Мы приняли предложение единогласно, а я – с воодушевлением, которое поразило меня самого. А потом молча гуляли мы по берегу этих диких строптивых вод.
Снеедорф долго не прерывал молчание. Потом сделал поразившее всех заключение:
– В это озеро Алексей Платонович бросил свою коробку с запиской.
– Но тогда, – воскликнул я, – но тогда озеро Надежды должно соединяться с морем. Вода озера – пресная и должна иметь какой-нибудь сток! Кажется, что поверхность озера приблизительно такой же высоты, как и поверхность моря.
– Несколько метров разницы было бы достаточно, – заметил Снеедорф.
– Мы должны отыскать таинственный сток! – воскликнул Фелисьен. – Алексей Платонович видел его, иначе мысль о коробке не пришла бы ему в голову!
– А что вы думаете о размерах этого водоема? – спросил я.
– Я намерен, – сказал он, – в ближайшее время обойти озеро и исследовать земли на севере.
– И мы пойдем с вами! Мы не оставим вас! – воскликнули мы в один голос.
Мы основательно устроились в нашей прежней тюрьме и обставили ее совсем по-домашнему. Шкуры убитых зверей, примитивные поделки нашего столярничанья, красиво расположенные коллекции, – все было пущено в ход, чтобы придать более привлекательный вид нашему помещению. Мы входили и уходили без всяких препятствий с чьей бы то ни было стороны.
Каму стала нашим верным другом и с трогательным постоянством заботилась о нас.
После нашего эффектного выступления среди шумного разноцветного фейерверка, Каму исчезла дня на два, словно пропала. Потом она вновь появилась, как будто ничего не случилось, и улыбаясь болтала на своем странном языке. Но я заметил, как украдкой она посматривала на Фелисьена. Несколько раз она внимательно присматривалась к его рукам, из которых выскакивал когда-то ослепляющий живой свет. В ее отношении к нам осталась заметная доля робкого почитания.
Мы узнали, что она дочь старого, сильного, отвратительного, как обезьяна, черного охотника, семейство которого было очень многочисленно. Само собою разумеется, что этому старику не было и дела до дочери, раз у него достаточно полуиспеченного кровавого мяса, которое он умел отделять от костей с необыкновенным искусством. Но его умение обращаться со всяким оружием и его отвага в борьбе с дикими животными были общеизвестны.
Много мужчин из соседних орд шаталось по лесам, чтобы подстеречь Каму. Но хитрая и смелая девушка до сих пор избегала подобных ловушек.
Видя других женщин, отвратительных и забитых, женщин, вечно жующих кожу, – особая процедура для придания ей мягкости, – Фелисьен Боанэ часто жалел Каму, так как ее ждала та же судьба.
Только она одна, дитя природы, проявляла бескорыстную симпатию к загадочным белым чужеземцам. Остальные гак-ю-маки были или равнодушны, или же боялись и ненавидели нас.
Троглодиты снабжали нас пищей в виде сырого мяса, но тем дело до сих пор и ограничивалось. В более тесные отношения с нами они не входили.
Однажды утром мы встретили Каму с корзиной, в которой она тащила целую груду хорошо сваренной форели.
Это удивило нас в высшей степени. Так троглодиты умеют варить пищу! Но в чем? Их культура, как мы видели, не достигла ступени знакомства с гончарным искусством.
Скоро загадка разъяснилась. Каму жестом позвала нас следовать за нею.
На этот раз мы оставили Катмаяк, удаляясь от него на северо-восток. Здесь гладкими волнами, закругленными гребнями и верхушками заканчивался выступ возвышенности, и здесь же кончалась самая крайняя полоса сплошного леса.
Мы шли быстро, и через полчаса увидели пары, поднимавшиеся над верхушками елей и пихт, громадными белыми клубами. Через несколько минут мы услышали свист и шум. Мы были у цели.
Под седыми, низко плывущими облаками, в рамке темных щетинистых холмов мы увидели загадочный феномен этой удивительной страны.
На круглой площадке поднимался розовый конус, фундаментом которого служил один из холмов.
Один над другим террасами расположились тут великолепные резервуары с прозрачной водой, – резервуары, окрашенные неописуемо нежным оттенком розовой краски, словно приготовленной из лепестков только что распустившихся весенних цветов. Через края резервуаров ниспадали каскады воды, и когда на них падал луч солнца, розовыми искрами блестел весь конус.
Выше этих бассейнов находился круглый кратер гейзера. Через каждые двадцать восемь минут громадный столб кипящей воды вырывался из верхушки конуса на высоту до пятнадцати метров. Шипя и свистя, одевался он сверху облаками горячего пара, которые уносились ветром, как дым.
С шумом и треском обрушивалась вниз изверженная масса воды, с клокотаньем падала из одного резервуара в другой, постепенно охлаждаясь.
Вокруг главного гейзера было рассеяно с полдюжины маленьких гейзеров, отверстия которых образовали розовое кольцо. Я заметил, что два из них выбрасывали кипящую воду одновременно с главным гейзером, остальные четыре действовали в последующие паузы и выбрасывали только пары. Это были просто предохранительные клапаны, которые не позволяли всему нежному строению взлететь на воздух, как перегретому паровому котлу.
Земля во многих местах была горячей и, казалось, дрожала. Где-то внизу, в недрах земли, тяжело шевелились вулканические силы.
Изверженная вода стекала коротким потоком в соседнее озеро. Эти розовые террасы пользуются у троглодитов суеверным почитанием, и я не удивляюсь этому.
Выбеленные черепа медведей, насаженные на шесты, рога оленей, воткнутые в песок, мамонтовые клыки окружали фантастической рамкой эту дымящуюся кадильницу, приготовленную самой природой. Контраст, который получался от этого нежно-розового камня на темном фоне дикого ельника, производил неизгладимое впечатление.
Удивление, смешанное со страхом, которое испытывают гак-ю-маки при взгляде на дымящиеся и кипящие розовые террасы, не препятствует им, однако, в двадцати шагах ниже гейзера спокойно варить форелей и окуней в водоемах кипящей воды.
