Текст книги "Затерянная земля (Сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Чарльз Робертс,Кристофер Брисбен,Иоганнес Иенсен,Карл Глоух
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)
Мы сделали короткую остановку, поели и отдохнули, потом пошли по более удобной тропинке, которая была выбита неизвестными громадными существами, населявшими эту тайгу.
Мы шли с ружьями наготове, но нигде не было и признака опасности. Через час мы услышали шум воды. Деревья расступились, и мы увидели русло реки, загроможденное валунами, между которыми с шумом и гневом неслась грязная ледниковая вода. В этом месте, через нее, видимо, переходили громадные животные. Следы их исчезали в воде.
Идя по берегу против течения, мы увидели край того гигантского ледника, порождающего эту реку.
Поражающе удивителен был этот вид. Гладкая голубоватая стена льда поднималась здесь отвесно на высоту, по крайней мере, в тридцать метров. Над землей виднелась ледниковая пещера, откуда с шумом вырывалась вода.
Ледник вздымался и рос по направлению к горной цепи, пока не переходил наверху, над тучами во внешний гренландский ледяной покров. Морены, которые он образовал, принося в долину миллионы тонн камней, разворотили лес у подножья скал. И нам ясно было видно наверху, на его хребте, несколько огромных черных камней, которые были оторваны необузданной силой замерзшей воды от склонов соседних гор…
В честь главы экспедиции мы назвали этот ледник именем Снеедорфа. А река, которая вытекала из ледника, была единогласно названа «рекой Надежды».
Куда нас поведет она? Хорошо, если укажет нам дорогу, следуя которой мы сможем изучить тайны оазиса и объяснить загадочную судьбу Алексея Платоновича, – тогда она вполне заслужит свое имя.
В то время, как мы отдыхали на скалах, Сив и эскимос бродили по окрестностям.
По привычке я не спускал глаз с Сива, который теперь, будучи под строгим надзором, не решался даже глядеть на Надежду. Из-за неясного предчувствия опасности, исходящей от этого человека, я не уменьшал своей осторожности. Из-под опущенных ресниц я вдруг увидел, как на смуглом обросшем лице Сива вдруг появилось недоумение, потом радостное изумление. Он сделал движение, как будто хотел что-то поднять. Но вдруг, по-видимому, почувствовав мой взгляд, он овладел собой и продолжил свое безразличное шатание по берегу.
Не медля, я поднялся и поспешил к тому месту, где прежде стоял Сив. Долго и напрасно я всматривался в дикий хаос камней, пока у меня не вырвался крик изумления: передо мной, наполовину выглядывая из воды, лежал обломок рулевого колеса от нашего автомобиля…
Я тут же позвал своих спутников. Какая удивительная находка! Иначе и не могло быть. Вода, тая у основания материкового льда, прорыла себе дорогу, – ледяной тоннель, заполненный потоком, стремящимся в том же направлении, в каком склонялся и ледник Снеедорфа. Наша машина упала в трещину и, разбитая, была подхвачена на ее дне рекой Надежды, утащена и выброшена на берег этой неизвестной земли.
Где же остальные обломки? И где трупы Петера Гальберга и Стеффенса? С тяжелым чувством мы разошлись по берегам грязного потока.
Мы искали между камнями на берегу, взбираясь на скользкие, окруженные зеленой несущейся водой, обломки скал, в водоворотах, где кружилась пена, в наносах сыпучего, проваливающегося под ногами песка.
Увидя место, где наваленные камни образовали порог поперек реки, я решился переправиться на другой берег.
Нигде больше ни обломка, ни винта. Только тот единственный кусок стали, который ничего не мог рассказать нам о ходе мрачной катастрофы, совершившейся в глубинах ледника.
Наше разочарование было полным. Напоминание о недавнем несчастье взволновало и расстроило нас. Я же так и не смог догадаться, почему Сиву хотелось утаить свою находку.
В моей голове рисовались картины катастрофы: как машина летит в бездонную глубь, ударяясь о лед и скалы, как она падает в подземный поток, который несется по гладкому ледяному тоннелю, увлекая все дальше и дальше. Затем становится светло, и вот она уже мчится через выход пещеры прямо в девственный кедровый лес. И стало ясным, что мы не можем надеяться увидеть кого-нибудь из своих друзей живым.
Возможно, конечно, что, направляясь вниз по течению реки, мы найдем где-нибудь вдали запутавшиеся в корнях остатки до неузнаваемости обезображенных трупов.
После трехчасового отдыха мы отправились в обратный путь по правому берегу реки Надежды, путь, который оказался полон невероятными приключениями.
Вода часто образовывала здесь стремнины, пороги, водопады, широкими потоками, низвергавшимися со скал. Вдоль русла во многих местах валялись вырванные стволы кедров, некоторые из них были покрыты еще свежим мхом, другие были выбелены водой и солнцем, как старые кости.
Тайга здесь по берегам пострадала от осенних бурь. Груды бурелома, разлагаясь, лежали в диком хаосе, а животворное весеннее солнце, словно чародей, порождало новую поросль – тысячи молодых кедров, поднимавших свои зеленые головки между телами своих павших предков.
В других местах лес был не тронут: мощные ветви зеленых великанов простирались далеко над водою, а подлесок тянулся до самого края подмытого берега.
Часто мы вынуждены были из-за завалов углубляться в лес, но даже там, в печальной тишине леса, слышен был приглушенный шум реки.
Являясь откуда-то с таинственного севера, благодаря воздействию неизвестных климатических условий, тепло переходило почти в духоту. Мутные, словно свинцовые туманы закрыли солнце. Лес стоял неподвижно, и единственным звуком, в этой мертвой тишине, был шум реки.
Но вдруг послышался сильный шум справа от нас Подлесок трещал, а земля тряслась под тяжелыми шагами. Одновременно с этим уже знакомый голос издал свое рычание так близко, что мы сразу стали, как окаменелые.
Ему ответили другие такие же голоса: жуткая какофония хриплых военных труб и гудящих тромбонов. Бедный эскимос подскочил, как сумасшедший.
– Коквойя!.. Коквойя!.. – закричал он прерывающимся голосом. Это слово означало грозного демона иннуитских верований, демона со страшными черными щупальцами.
Мы увидели что-то вроде черной змеи, кружащейся на фоне серого неба между острыми верхушками двух низких кедров. И тут же с шумом и треском к реке двинулись громадные, неуклюжие, темно-рыжие, с огромными белыми клыками, горы мяса, от бега которых стонала земля.
– Торнагуксуак! Гигантская тень!.. Торнагуксуак!.. Дух!.. Дух!.. – кричал Эква.
Я глядел, как загипнотизированный, и словно издали услышал голос Надежды:
– Это мамонты!..
Мамонты выбежали из леса и бросились в реку, чтобы перейти ее. Их было пять, вел их громадный старый самец. Он был около пяти с половиной метров высотой, с громадной, почти черной гривой на шее и длинной бахромой на боках и брюхе. У него был высокий, странно выгнутый лоб. Его маленькие уши находились в постоянном движении, а между желтоватыми клыками извивался подобно толстому червю косматый хобот.
Мамонт вошел в русло, и вода с пеной разбивалась о столбы его ног.
За ним медленно последовали остальные животные: один молодой самец с мало еще развитыми клыками, и две самки, из которых одна нежно подгоняла хоботом косматого, неуклюжего, комически милого детеныша.
Отчаянный крик эскимоса заставил мамонтов насторожиться. Вожак обернулся, поднял хобот и, затрубив тревогу, хотел продолжить свой путь.
Но тут случилось, чего нельзя было и ожидать. Фелисьен с явным удовольствием следил с самого начала за неожиданно появившимися чудовищами. Он не удивился, не ужаснулся, словно привык ежедневно наблюдать стада мамонтов. Он схватил ружье и прицелился.
Я моментально понял, какая это была глупость. Решительно, мы должны держаться в стороне от этих толстокожих!
Я бросился к французу и закричал:
– Не стреляй! Не стреляй!..
Он ответил со снисходительной улыбкой:
– Столько свежего, хорошего мяса – и не стрелять!
Я хотел было выбить у него винтовку из рук, но было уже поздно. Грянул громкий выстрел, за ним другой, прокатившийся с шумом и грохотом по лесу.
Раздался рев и оглушительные трубные звуки…
Три страшилища вскачь пронеслись мимо нас назад, в лес, чуть не раздавив нас. Они бежали, ломая молодую поросль, и скоро шум их бега затих вдали.
Я снова посмотрел на вожака, стоявшего посреди русла и хоботом ощупывавшего рану под лопаткой. Видимо, боль была жгучей, так как ярость вспыхнула в нем, как факел. Грива его встопорщилась, глаза засверкали, словно угольки, и, прежде чем мы успели опомниться, он с неожиданной быстротой бросился на нас.
Я схватил Надежду и толкнул ее за ствол старого кедра, где хотя бы отчасти она была в безопасности.
Осторожно оглядевшись, я увидел, что и остальные спрятались по мере возможности, за исключением Сива. Этот несчастный выбежал чуть ли не под ноги раненому животному.
Мамонт в слепом бешенстве ринулся на него.
Сив побежал, падая и вновь вскакивая. Но смерть настигала его. Казалось, что от страха Сив потерял последний разум. Он завыл, как волк, так что страшно было слышать.
– Стреляй, Карл! Да стреляй же, – закричал Фелисьен. Тут я почувствовал тяжесть ружья в своей руке. Дрожащий голос Надежды повторял:
– Стреляйте скорее, скорее, а то будет поздно!
С величайшей сосредоточенностью, опершись о ствол кедра, я прицелился и спустил курок.
Колосс пробежал еще с десять шагов. Но пуля со стальной оболочкой выполнила свою смертоносную задачу. Мамонт остановился, судорожно свернул хобот, затрясся и с глухим шумом рухнул, как оборвавшаяся скала.
Он лежал, как ржавый камень, в темной хвое, и один его желтоватый клык грозно поднимался к небу. Пуля из моего ружья проникла через ухо в мозг, и действие ее было ужасно. Это был истинный триумф новейшего оружия.
Некоторое время я стоял в немом изумлении над первобытным существом ледниковой эпохи, которое лежало передо мной, громадное и еще теплое, существом, за минуту перед тем неукротимо бесновавшимся здесь. Его могучий клык был семь метров длиной, – семь метров наилучшей слоновой кости, над которой заплясал бы от радости любой африканский охотник.
Я осмотрел боковую бахрому животного, его волнистый густой подшерсток и отдельные волосы его гривы, достигавшие метра длиной.
– Хобот – лучшее лакомство, – восторженно провозгласил Фелисьен, который на все это приключение смотрел с практической точки зрения. – Я читал об этом в книге какого-то африканского путешественника. Ну, мой милый, мы можем поздравить тебя с крупной свежатинкой! Эх, какой материал для бильярда! – добавил он, постучав по торчащему клыку.
По приказанию француза, Сив, все еще бледный, моментально принялся за работу. Он вырыл поблизости продолговатую, неглубокую яму и принес с реки несколько подходящих камней. Потом развел сильный огонь из сухих ветвей и стал калить в нем плоские камни. Когда же они накалились добела, выложил ими яму и положил на них обрезанный и очищенный хобот мамонта.
Вскоре жаркое было готово, и начался «пир троглодитов». Я должен сказать, что более нежного, хрустящего и жирного мяса я еще не едал.
В этот момент появился эскимос, привлеченный приятным запахом. Оказывается, при виде неизвестного чудовищного животного он забился от страха где-то между древесными корнями, а потом долго приходил в себя.
Целых два часа он не давал о себе знать. Мы уже думали, что он заблудился или его постигло какое-нибудь несчастье, когда он неожиданно вынырнул из леса, совершенно невредимый, привлеченный вкусным запахом жаркого и со своим неизменным аппетитом. Эскимос поглощал невероятной величины порции, а его простодушное лицо от блаженства светилось, как полная луна. Но все же, по его мнению, еще вкуснее был бы желудок этого столь вкусного животного, желудок громадный, наполненный самой нежной полупереваренной кашицей из разжеванной травы и молодой хвои.
Яркими красками описывал он вкусовые достоинства желудка этого существа, которое он звал теперь «маматок», словом, которым он обогатил иннуитскую речь; но к его удивлению, мы устояли и остались глухи к его соблазнам и обольщению, очевидно, из уважения к своему собственному желудку, так как эскимосская кухня требует употребления подобных деликатесов в сыром виде…
Только после сытного обеда мы стали обсуждать наше последнее приключение.
Фелисьен, сидя на камне, набрасывал диковатую сцену лагеря у трупа мамонта. Я же снова подошел к толстокожему, измерил его и записал результаты. При этом я увидел на лопатке мамонта старые, давно заросшие следы ужасных ран. Что же это за животное, которое нападает на такого страшного зверя? Может быть, оно живет в этих же окружающих нас лесах?
И когда потом, покуривая, мы отдыхали около потрескивающего огня, я не решился рассказать о своем новом открытии.
Между тем, облака над нами медленно двигались к югу, а небо на севере наливалось грозовой синевой, не обещая нам ничего хорошего.
Пролетавший временами ветер был теплым. Почти жгучие лучи солнца наэлектризовали воздух.
– Этот печальный край, – сказал Снеедорф, выражая и мои личные мысли, – сохранил все условия, господствовавшие в северной и средней Европе в ледниковую эпоху. Тогда и там возле ледников бродили стада мамонтов. Потом эти существа отступили вслед за тающими ледниками, так как это были жители крайнего севера.
– Дольше всего, – вмешался я в разговор, – жили они в Сибири и на крайнем севере Америки. Потом стихийные катастрофы или же люди уничтожили последние стада. Возможно, какая-нибудь новая повальная болезнь стерла с лица Земли этих громадных, сильных животных. Только остаток их, вокруг которых замкнулось кольцо гренландских льдов, сохранился в живых. Здесь не изменились условия их существования.
– Но и здесь, – сказала Надежда, сидевшая до сих пор молча, – могли бы сохраниться какие-нибудь враги мамонтов…
Мысль о следах страшных когтей пролетела в моем мозгу.
– Кто? – беспечно спросил француз, не переставая делать наброски и выпуская носом тонкие струйки сигарного дыма.
Девушка на некоторое время замолчала и с тревогой посмотрела на тайгу.
– Люди, – ответила она потом.
А так как мы все молчали, то она продолжила:
– Люди, которые охотились на мамонтов в ледниковую эпоху. Те первобытные люди, которые вырезали изображения мамонтов и оленей на рогах и костях, найденных в пещерах в различных местах Европы.
После этой фразы настало какое-то гнетущее молчание. Наши взгляды с новой тревогой обращались в глубь темного первобытного леса.
Да, были здесь, в этой удивительной стране, олени, были и мамонты. Может быть, был тут и человек или другое какое-нибудь существо, уничтожавшее этих животных. Что за племя гиперборейцев живет в этой заколдованной земле?
– У-у-у, – завыл вдруг эскимос с внезапным испугом. Что-то просвистело в воздухе, и иннуит схватился за грудь.
Он был единственным, не снявшим своего гренландского костюма. Стрела с кремневым наконечником, вылетев из темной чащи леса, прошла через его тимиак под мышкой лишь слегка оцарапав его и вылезла из прорехи его толстой одежды.
XVIIIЭто был красноречивый ответ на наш разговор. Мы схватились за оружие и согнулись под прикрытием, выжидая. Но никто не выходил из глубины леса.
А все же эту стрелу послала тетива лука, натянутого человеческой рукой. Тут были люди.
Наше положение сделалось критическим: незнакомый народ вместо приветствия послал нам стрелу. Что же будет дальше? По-видимому, мы окружены, заперты в кругу невидимых врагов.
Возможно, нам удастся договориться с ними. Нет дикарей столь упорных, чтобы обходительность и подарки не успокоили их недоверие и злобу хотя бы на короткое время. Но все же в нашем положении завидного было мало.
С трех сторон нас окружал лес; с четвертой текла быстрая река. Враг мог обрушиться на нас с нескольких сторон одновременно.
Снеедорф предложил как можно скорее найти новую, более надежную позицию, где бы при случае можно было защищаться, и враг не имел бы возможности подползти к нам на слишком близкое расстояние. Он посоветовал занять вершину ближайшего холма.
Так как из леса никто не появлялся, то мы решили: это одиночный дикарь или какой-нибудь соглядатай послал нам из чащи свою стрелу.
Холм, на который указал Снеедорф, до трех четвертей высоты был покрыт лесом; на вершине его группа карликовых кедров образовывала странный хохол. Мы собрали багаж. Фелисьен, несмотря на тревожную ситуацию, не забыл захватить с собою порядочный кусок мамонтового хобота.
Мы шли, держа наготове ружья, за каждым деревом ожидая засады…
Вдруг все потемнело. Солнце быстро скрылось за тучи. Лес казался еще неприветливее. Чем выше мы поднимались, тем сильнее возрастало в нас чувство безопасности. И не будь стрелы, которую можно было пощупать, мы готовы были бы принять этот случай за пустую тревогу.
Через полчаса мы вышли из леса. Мы перешли через луг оленьего моха, через склон, усеянный камнями и ямами, и остановились под тремя кедрами на вершине холма.
Оттуда открывалась тоскливая, однообразная картина. Волна за волной, по направлению к северу, вздымались холмы, поросшие тайгой.
Долины и овраги среди них чернели, как пучины; на юге потемневший край поднимался к Альпам. Горизонт над ними был озарен синеватым блеском ледяного поля.
– Будет буря. – В голосе Снеедорфа звучала тревога.
В самом деле, погода быстро менялась. Темные тучи – вестники бури – покрыли небосвод. Вся природа замерла, как бы в ужасе перед тем, что должно произойти. Удушливая тишина пала на лес. Слышен был лишь глухой шум реки Надежды.
Мы быстро поставили палатку, веревки которой привязали к стволам самым тщательным образом.
Сив сходил за водой к ручью, что протекал ниже по склону холма, и зажег примус. Немного погодя я услышал, как тонким голосом запел в котле кипяток.
Сумрак уже сгущался во тьму. На северо-востоке небеса осветились длинной бесшумной молнией. Буря надвигалась.
В овраге послышались трубные звуки, но быстро умолкли.
Очевидно, чем-то напуганный мамонт предостерегал свое стадо. Затем внизу у реки, прямо под нашим биваком, послышались другие звуки.
Место, где мы оставили труп мамонта, казалось, ожило. Оттуда доносилось глухое ворчание и вой, от которого у Гуски вздымалась шерсть по всей спине. Мы молча сидели на верхушке своего холма, обратившись лицом туда, откуда надвигалась буря.
Вдруг громадная зеленая молния прорезала небеса, и в ее ослепительном блеске с удивительной четкостью на мгновение выступили неподвижно стоящие черные леса.
Не успела молния погаснуть, как загремел гром, тяжело и глухо, будто сказочное чудовище, скрытое за горами, готовое броситься на намеченную добычу.
Молнии следовали одна за другой. Удар за ударом. Буря ревет и гудит уже в непосредственной близости от нас.
Облака, разрываемые молниями и пролетающие до самых отдаленных лесов, имеют угрожающий вид. Под черными тучами клубятся грозные синевато-серые туманы.
Но вот первобытный лес начинает гудеть. Местами целые участки его выгибаются, словно в конвульсии. Хвостатые верхушки старых деревьев качаются из стороны в сторону, гнутся и ломаются, когда по ним пробегает вихрь.
К этому внезапно присоединяется шум ливня. Холмы сразу исчезают за его темным покрывалом.
Ливень, смешанный с градом, низвергается под косым углом на всю местность. Он спускается длинными темными полосами, которые бегут по склонам, наполняют долины, устремляются вверх, с шумом проходят между стволами ближайшего леса, и вот – они уже здесь.
Ливень обрушивается на наш лагерь с шумом, как наводнение. Потоки воды яростно бьют по палатке, в которой, пригнувшись, оглушенные, сидим мы.
Бешено барабанит град. Кедры, к которым привязаны палатки, трещат; так и кажется, что вихрь вырвет их с корнем и унесет вместе с нами.
Каждую минуту мы боимся, что палатки, подхваченные ветром, улетят в пространство.
Через некоторое время я вдруг заметил, что одна из веревок развязалась. Как только ветер со всей силой ворвется внутрь, он сорвет палатку. Веревку необходимо укрепить во что бы то ни стало. Я быстро накидываю на себя непромокаемый плащ и осторожно выставляю голову.
Дождь продолжает идти с бешеной силой. Я вылезаю и тщательно укрепляю веревку.
Но неожиданный порыв ветра толкает меня в сторону. Я хватаюсь за сучок. Он ломается, и я скольжу по размокшей глине. Утратив равновесие, машу руками в воздухе, и через секунду стремглав качусь под гору и сваливаюсь в промоину, к счастью, на мягкую подушку пропитавшегося водой лишайника, совершенно не разбившись.
Я вскакиваю и оглядываюсь кругом. Бешенство бури уже миновало. Дождь постепенно стихает, но еще царит полумрак. Грязная вода несется вниз сотнями ручьев и каскадов.
Я бегло осматриваюсь, как лучше пробраться назад; цепляюсь за мокрые стебли брусники и клюквы. Уже вижу палатку. Я слышу, как гудит гром в долинах.
Но что это? Крик! Я осматриваюсь и замечаю какие-то фигуры, быстро двигающиеся в тумане, который поднялся после дождя.
Прежде чем я успел крикнуть, около двадцати этих загадочных существ бросаются на палатку. Слышен шум короткой борьбы, двукратный лай! Я вижу, как эти существа – я могу различать лишь их силуэты – тащат свою добычу к лесу и исчезают в нем.
