Текст книги "Наследница Ильи Муромца (СИ)"

Автор книги: Артур Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12. Банный день

Чуть только солнце выглянуло на горизонте, двери дворца султана Боруха открылись. И показалась процессия. Впереди на гнедом коне с плюмажем ехал разнаряженный начальник дворцовой стражи, а перед ним невольники мели дорогу. По бокам музыканты с длинными трубами додели во всю мочь, звенели литавры и били барабаны: так предупреждали жителей Аграбы, что надо запереться дома, а если звуки застали на улице, следует пасть ниц, закрыть головы руками и зажмуриться. Зрелище было, конечно, дикое – валяющиеся в пыли, жмурящиеся люди в полосатых халатах. Женщин не было.

За первым конём шли строем ещё восемь: всадники дворцовой стражи. За ними – ещё одна подметальная бригада, усиленная десятком детей, брызгающих на землю водой из кувшинов. До меня донёсся приторный запах розовой воды. Потом прошествовали евнухи, человек двадцать, несущие банные принадлежности, потом – невольницы с кушаньями и кувшинами с ароматными маслами. Потом снова подметальная бригада, поливальщики, и в дополнение – девушки с корзинами розовых лепестков, которые они сыпали под ноги небольшим, компактным таким слонам: для султана, его матери, валиде-ханум, и его первой жены, баш-кадын. Потом несли множество парчовых носилок с обитательницами гарема, по бокам которых гарцевали женщины-всадницы с луками. Все кони наездниц были белой масти. Паланкины носилок были разными: законные жёны ехали в носилках, вручную расшитых золотом и драгоценными камнями. Для наложниц высокого ранга носилки были парчовыми с жемчугом, для прочих – просто шёлковые. Из-за этих тканевых домиков, которые тащили рабы без языка и других, не видных частей тела, не слышалось ни звука, ни шевеления – девы спали.

После гаремных носилок шествовали служанки: их было неисчислимое множество: они несли одежду для нескольких смен – до десяти для каждой наложницы и жены, а также для себя, принадлежности для расчёсывания и умащения волос, любимые сладости и сундучки с драгоценностями. Потом маршировали повара, конюхи и прочая прислуга и, наконец, завершали процессию работники отхожих мест и мусорщики, которым придётся изрядно потрудиться.

Операция началась как следует, теперь дело зависит от Сэрва, который позавчера устроился в султанский хаммам банщиком, бабки с кийну и… до меня дело дойдёт только завтра. Сейчас надо наблюдать.

– Великий султан Борух грядёт! – высоким голоском кричал каждые пятьдесят шагов толстый чёрный невольник, метров двух ростов, с животом таким огромным, что на нём с трудом удерживался расшитый золотом передник. Пока я смотрела на шествие, скисла, как кефир на солнце. Вся эта бесконечная толпа шла не как нормальные люди, а приставным шагом: шаг, ногу приставить, пауза. И повтор.

– Три часа занимает путь от дворца султана, да благословен он будет, до хаммама. А обратно, говорят, пять часов – никогда не досматривала до конца, – раздался рядом со мной шёпот. Говорили из-за занавески окна, которое оказалось между мной и козырьком крыши, где я скрывалась.

– Пять часов тащиться по пыли, – захихикал совсем молодой девичий голосок, – что мылись, что не мылись. Опять в баню тащиться!

– Продам тебя в гарем султана, – ответил голос постарше, – сама увидишь: есть там и свои хаммамы, и бассейны, и фонтаны. Чай, грязнулей ходить никто не позволит!

– А и продай, и продай, – подначивала молодая. – Поди, объясни евнуху Маруфу, почему он должен купить старую двадцатилетнюю вдову, когда на рынке черкешенок выставляют в полтора раза моложе! Иди, иди, жадина. Прогонят тебя плетьми.

– Ну и дура. Сиди теперь за занавеской всю жизнь, и надейся, что на тебе женится старик-горбун с соседней улицы, у которого одна нога короче другой, и который уже трёх жён забил палкой до смерти. Будешь четвёртой.

– Слышала бы тебя, тётушка, моя покойная мать и твоя сестра!

– Слышала бы – добавила бы подзатыльников, а я тебя жалею… Ой, смотри, смотри, несут султанских жён!

– Ничего не вижу. Клетки одни тряпичные, да голые невольники… Вот тот, впрочем, ничего такой.

– Ох, бесстыдница! – за занавеской произошла бурная схватка между тёткой и племянницей, в результате чего произошло три вещи:

– распахнулась занавеска и из окна, в котором не было стёкол, выпала и разбилась под ногами лошади большая ваза;

– лошадь метнулась и устроила переполох, в результате чего несколько паланкинов попадали на землю и оттуда донеслись визги;

– из кучи парчи и палок выбралась маленькая фигурка в серой неприметной накидке и метнулась в арку ближайшего дома, чего никто не заметил.

После нескольких минут ругани, свиста бичей и угроз отсечь голову, порядок был восстановлен, и шествие продолжилось. Мне показалось, что султан, как и его слон, даже не заметили казуса.

– Удачно прошло? – раздался шёпот из-за занавески.

– Ох, не знаю. Обнаружат пропажу, начнут доискиваться, узнают, откуда упала ваза – придут к нам… Страшно! – ответил голос постарше.

– Так не сиди, тётушка! Вещи собраны. Соседи скажут, что слышали ссору, перескажут слова. Что нас нет – так, может, уехали куда, от греха подальше. Лошади-то осёдланы?

– Осёдланы, можно ехать.

– Так и поехали. Ануш, наверное, от страха себя не помнит. Посадим её в хурджин, пусть сидит, пока не выедем из Аграбы, как и договаривались.

– А ну как хурджин проткнут мечом, чтобы выяснить, что мы везём?

– Масло везём, тётушка! Для того Ануш над головой миску с маслом держать будет.

– А почему не вино?

– Потому что стражники непременно захотят отведать. А где ты видела стражника, пьющего масло?

– Да уж, – засмеялся голос постарше. – Пошли, скоро к нам наведаются стражники. А до вечера переночуем в развалинах старой мечети.

– Говорят, там гнездятся гули…

– Там гнездятся страхи! А мы как раз и сыграем гулей, чтобы никому неповадно было по развалинам шастать. Связалась я с вами двумя, сестрицами, теперь не знаю, доживу ли до почтенной старости.

– Спасибо, тётушка, – и голоса, перекидываясь отдельными репликами, удалились. Ага, значит, у нас есть ещё одна неизвестная – бежавшая султанская наложница Ануш. Кто, как не она знает устройство дворца Боруха? Следовательно, надо её найти. А значит, придётся ночью наведаться к тем самым развалинам и погонять мокрым полотенцем псевдо-гулей. Те, кстати, говорят, плотоядные, но так и я весь день не жрамши: ещё посмотрим, кто от кого первым кусочек откусит. Интересно, а как там дела в бане у Сэрва и Яги?

…Большой зал султанского хаммама был сердцем главной бани Аграбы. В центре располагался круглый лежак из белого мрамора, такой большой, что два человека, лежащие на противоположных сторонах, не смогли бы дотянуться друг до друга. Обслуживали его шестнадцать банщиков-сирийцев в передниках из белёного полотна. Они бесконечно намыливали грубые мешки драгоценным алеппским мылом, надували их, а потом стряхивали клочья нежнейшей пены на спины лежащих в неге мужчин. По стенам стояли скамьи, отделанные стеклянной мозаикой, с гладкими сандаловыми ложами, где ещё двадцать четыре банщика – юных египтянина – массировали тех, кто только начал свой путь в хаммам. Два огромных крана с горячей и холодной водой извергали из себя сияющие родники в большую мраморную чашу с потайным сливом.

Чуть поодаль под сводом купола, сияющего звёздами алмазов на яркой синеве, вышедшие из-под рук сирийцев купальщики нежились в подогретой минеральной воде шестиугольного бассейна. К ним подплывали юные мальчики и кормили очищенным виноградом или поили вином: кто побывал под руками опытного массажиста, знает, что первые полчаса купальщик слаб, как котёнок, и самостоятельно не может даже переносицу почесать. После бассейна важные мужи возлежали на покрытых махровыми простынями ложах и беседовали о важном, а те, кто помоложе, перемещались в зал с напитками и медовыми закусками, где их развлекали танцовщицы.

На женской половине, в четыре раза меньшей, царил другой порядок: гаремные жительницы больше налегали на сладости и купание в бассейне, чем на расслабляющий массаж и парилку. Все они, как и мужчины, проходили неприятную процедуру очищения тела маслами и ещё более неприятную – удаления волос с тела. Тем, как известно, и отличается человек от животного, что блюдёт гладкость кожи, ясность мыслей и чистоту поступков. Но бассейн, в котором можно было не только полежать, но и поплавать, а то и притопить соперницу, был любимым местом. Ровно до того момента, пока баш-кадын не вернулась из «комнаты гладкости» с раскрасневшимся лицом и изумлёнными глазами. От неё исходил волшебный запах свежести, а кожа, обычно красная после процедур, сияла белизной.

– Это как? – спросила туповатая Карина, украденная султанскими янычарами в далёкой Лютеции. – Волшебство? Она стала на десять лет моложе!

Карина, не будучи женой, претендовала на титул первой в сердце султана, потому что первая жена – это как сам султан: все слушаются, все боятся, все льстят и дарят подарки. Но черноглазая, худенькая Карина не обладала той красотой, которая ценилась в Аграбе. А баш-кадын обладала, а сейчас она стала ещё блистательнее. Среди гарема пошёл шепоток: «Это мыло, мыло, чудодейственное мыло!» Баш-кадын, может, и хотела бы оставить секрет для себя, но как оставишь, если вся Аграба гудит? Мыло от банщика Месроба и самой знаменитой травнице Аравии Лейлах Уммана-гуля! Самое дорогое мыло – из небесных жемчужин, которые делают тебя похожей на бидарари, небесных дев. Не этих полупрозрачных гурий, – да покарает Иблис соблазнительниц! – а настоящих красавиц из плоти и крови. Не одна Карина раскрыла рот: все жёны, наложницы, кандидатки в наложницы, старые девы-родственницы – все встали в очередь в «комнату гладкости», позабыв про кунафу на пчелином меду, арбузы и персики. Но, увы, единственный кусок жемчужного мыла, истратила на себя баш-кадын.

Впрочем, и другое мыло творило чудеса: убирало пушок и веснушки, делало волосы тяжёлыми и пышными, смывало ранние морщинки и наполняло кожу сиянием. Старуха Лейлах, которая продавала мыло в хаммам через своего племянника Месроба, стала в этот момент шестым по влиятельности лицом в Аграбе. После султана, валиде-ханум, визиря, баш-кадын и главного евнуха. Попроси Лейлах всё, что душа хочет – дали бы. Хочешь дворец – на тебе дворец. Хочешь коня, подкованного золотом со сбруей из алмазов – бери. Дорогу из шёлка и бархата от кухни до отхожего места? Пожалуйста! Но Лейлах брала за мыло иную плату: слухи, сплетни, тайны… И продавала их много дороже, чем кусок мыла. Это знали все, но готовы были рискнуть и головой: красивому человеку дадут должность, красивая женщина станет первой женой. Кому нужны сморщенные, как фиги, плешивые старики?

– И у нас ведь то же самое, – покачала я головой, слушая рассуждения двух невольниц, тащивших кувшины с вином в хаммам. До вечера я схоронилась в розовых кустах у бани и перекусывала украденными на кухне чьими-то объедками: сладким до противности пишмание и изюмом, запивая их водой. Сплошной сахар и калории!

Короче говоря, я уяснила главное: Яга втёрлась в доверие всему городу, а главное – баш-кадын. Почему главное? Если бы я слышала этот разговор, то пересказала бы, а так придётся послушать самим.

– Милый, – говорила сквозь резную решётку баш-кадын своему супругу, султану Боруху, – бабушка Лейлах хочет поговорить с тобой, попросить за своего внучка. Хочет пристроить его во дворец.

– За чем же дело стало, – отвечал султан, лениво обсасывая сахарную сливу, – пусть поговорит с начальником стражи, я велю принять.

– Милый, но она хочет показать мальчика тебе. Говорит, он пригоден для того, чтобы прислуживать самому султану…

– Чем же тебя подкупила эта Лейлах? И ты не ревнуешь? Может, мальчик будет красивее тебя, и я буду смотреть, как он танцует чаще, чем проводить с тобой ночи? – султан явно насмехался над женой.

– Ай, не верю твоим словам, милый! Ты не такой! Но красивый мальчик вырастет в красивого юношу, и тогда…

–… и тогда ты будешь смотреть, как он танцует? – Борух отправил в рот вторую сливу. – Места в гареме я ему не дам: мальчики быстро взрослеют, а твоя бабушка Лейлах вряд ли желает парню судьбы евнуха. Поэтому я могу взять его в помощники моего драгомана, то есть – переводчика. Красивый дипломат всегда может запудрить мозги хоть царю, хоть псарю. А верность его мы обеспечим… Так и поступим. Пусть приводит, я посмотрю. Если же мальчик страшен, как иблис, то отправим его на кухню: постигнув мастерство изысканных блюд, он станет султаном султанов, ибо я не знаю ни одного султана, который может обходиться без пищи. Зато очень часто нашего брата травят, – Борух съел ещё одну сливу.

– Скажи ей, пусть ведёт. Я устал уже, – и просунул пальцы сквозь решётку. Баш-кадын поцеловала руку мужа и поспешила к Лейлах: за эту весть бабушка обещала дать ей волшебный состав, уничтожающий седину. Один шаг до вечной молодости, ах!

– О, великий султан, вот тот самый мальчик, внук старухи Лейлах, – отрекомендовал глава стражи и впихнул в султанский личный хаммам мальчишку. Бабку, понятно, оставили снаружи. Султан посмотрел на вошедшего, мановением руки удалил стражу и лично подошёл к мальчишке. Тот был ослепительно красив, как Борух и предполагал: большие глаза, как у оленя, тонкая талия, выразительный рот. Страшного мальчишку вряд ли сватали бы в султанский дворец.

– Вырастешь – будешь брать любую женщину по щелчку пальцев, малыш, – он приподнял лицо мальчика за подбородок и добро улыбнулся. – Ну, что молчишь?

Паренёк вырвался, отступил на шаг и показал, что немой.

– Но слышишь? – уточнил Борух.

Мальчишка кивнул.

– Да ты подлинное сокровище! Сколько в мире болтливых мальчишек, а мне достался немой! Что же, никаким драгоманом тебе не быть, зато станешь хранителем султанских секретов и послом по особым поручениям. За такую честь даже главный визирь сам откусил бы себе язык, но не может этого сделать. Знаешь, почему?

– Он настолько старый, что у него во рту не осталось зубов! – искромётно пошутил Борух, сам посмеялся, и настроение у него улучшилось ещё больше. Он встал, походил из угла в угол, подметая пол роскошным белым халатом из нежнейшей махры, и позвонил в колокольчик. Вошел служитель хаммама.

– Ты, безымянный, приведи ко мне визиря и человека с сундуком!

Не прошло и пяти минут, как перед султаном предстал красный, распаренный визирь (у которого и вправду во рту болталось всего три зуба) и огромный чёрный араб, у которого к шее, поясу и запястьям был прикован небольшой ларец. Борух порылся в ларце, достал лучистую звезду на зелёной ленте и навесил мальчику на грудь.

– О великий султан! – бухнулся на колени визирь. – Ты даёшь этому безродному орден Льва и Знамени?! За что? Даже у меня его нет!

– И не будет, старый пень, если ты будешь вести себя как отставленная жена. Это – ухо султана, считай, моя часть. Что, я не могу наградить своё ухо орденом? Отказываешь мне в этом праве?

– Нет-нет, о великий, я просто не понял сразу, прости! Но что ж твоё ухо ходит в таком затрапезном наряде?

– Для того я тебя и позвал: мальчишку – пока не знаю, как назову его, пусть будет пока Али, – одень и накорми, дай ему лошадь, во дворце комнату рядом с моей. Бабке, что ждёт снаружи – вынеси мешок с тремястами динарами, заслужила. А этого… глаз с него не спускай, чтобы не сбежал. И знай: мальчишка – немой, не мучай его расспросами. Иди!

Визирь и человек-сундук, пятясь, вышли прочь. Борух задержал кийну:

– Не знаю, как тебя назвали, да это и неважно. Скажи, ты умеешь писать и читать, Али?

Кийну кивнул.

– Твоя задача – слушать то, что будут говорить при тебе. А они не станут опасаться. Запоминай всё, что касается меня, моей семьи, государства и вообще всего, что покажется важным. Сейчас, когда поедете во дворец, визирь будет бубнить, чем он недоволен. Запишешь и отдашь завтра утром, после намаза. Но не показывай, что слышишь: люди ведь думают, что раз ты немой, то и глухой… И так будешь писать обо всём. Это и будет твоя служба.

Кийну кивнул.

– Не справишься – казню, – улыбнулся Борух, но стало понятно, что он вовсе не шутит. Кийну кивнул в третий раз, после чего был отпущен.

Вообще у султана было прекрасное настроение, потому что судьба сделала ему сегодня ещё один подарок – банщика Месроба, который унял боль в левом плече, терзавшую султана последние десять лет. И убрал складку с живота, которая портила всё ещё стройную фигуру Боруха. Складка эта попадала как раз под перевязь с саблей, и та натирала кожу немилосердно. Три часа под руками Месроба – и оп! – талия Боруха снова как у юноши. Определённо хороший день. И прекрасно было то, что теперь Месроб будет принадлежать только Боруху, и можно наслаждаться хаммамом хоть каждый день, без всех этих плясок со слонами и бабами. Почему? Да потому что Месроб подсказал Боруху пристроить ко дворцу собственный хаммам с новейшими комнатами удовольствий, и сам пообещал следит за строительством. Которое, к слову, уже началось, потому что слово султана – закон.

Я, конечно, не знала, что происходит за стенами, и что Яга с Сэрвом немного переиграли сценарий. Но что с того? Главное было сделано: Месроб переместился в султанский дворец как управляющий нового хаммама; бабка завела знакомства среди всех влиятельных женщин Аграбы – ночных кукушек, которые перекукуют любую дневную; кийну вообще получил доступ к султану напрямую. Всё складывалось как надо. Не подвели бы головорезы Артура, а для этого мне следовало найти бежавшую Ануш, которой никто так и не хватился. То ли девка была в гареме недавно, то ли занимала там настолько низкое положение, что её и не замечали – как бы то ни было, любой расклад был только на руку.

– Эй, ты что тут делаешь, парень? – меня подняли за шкирку и вытащили из розового куста, как фокусник вытаскивает кролика из шляпы. – Ты кто такой?

Не давая стражнику опомниться, – а дядька был метра два высотой, чёрный и страшный, с руками как мои ноги, – я пнула его обоими каблуками в лицо, вывернулась как кошка, и метнулась через забор. Сердце колотилось как бешенное, а проклятое пишмание прилипло к горлу и мешало дышать. Как я добежала до окраины Аграбы – не помню: перед глазами мелькали бесконечные дворы, ломаные деревянные решётки окон, синие двери с отломанными ручками, стены, увитые виноградом и увешанные бельём. Держась за рёбра, я еле переводила дыхание, прислонясь к белёному забору-дувалу у домика, чуть не последнего в своём ряду.

– Пф-ф-ф-ф-х-х-х-х, – дышала я. Как ни крути, даже богатырская регенерация не будет работать как надо, если вместо постельного режима скакать, как бешеная коза, то по барханам, то по розовым кустам.

– Юноша, эй, юноша, – через стену перегнулся какой-то слегка усатый паренёк в тюбетейке, – заходи быстрей, я открыл ворота. Мама будет молчать, мы тебя спрячем!

Я не заставила себя долго упрашивать: нырнула в дверь, меня тут же впихнули в глиняный тандыр – печь для хлеба – и прикрыли крышкой. К счастью, тандыр был холодный и, видимо, уже давно. Слышно было, как за стеной проскакали стражники, перекликаясь грозными голосами. Пришлось просидеть ещё полчаса прежде, чем меня выпустили, и тот же юный голос произнёс:

– Вылезай, благородный господин. Кто ты и что сделал плохого?

– Подглядывал за султанскими жёнами в хаммаме, – солгала я, судорожно придумывая себе имя. – А зовут меня… э-э-э… Дауд ибн Джамиль.

– Вот здорово! Да ты отчаянная голова! – хлопнул меня по плечу парень. – А я – Алладин.

Глава 13. Ануш, Будур, Фатима, Ханума и другие забавные личности

Сказать, что это было неожиданно – ничего не сказать. Вы можете себе представить, что попали в мир «Тысячи и одной ночи» или хотя бы диснеевского «Алладина»? Ну хорошо, я ещё могу поверить в казни сотен девушек, которые не могли двух слов связать от страха перед злобным султаном, но супер-удачливый юноша из сказки – это перебор. Кстати, вы помните, почему султан Шахрияр заставлял девушек рассказывать ему сказки, а наутро убивал? Старая история: он застукал свою жену с любовником, и возненавидел всех женщин сразу. Согласна, человеку такого уровня умственного развития нельзя доверить управление даже игрушечным грузовиком, не то, что государством. Но наследственное правление – оно не спрашивает. Король Испании Карл Второй тоже любил распинать обезьян на самодельном кресте и жечь их свечкой – он был клиническим идиотом и при этом вел сразу несколько кровопролитных войн.

Короче говоря, передо мной стоял Алладин. Сказку я помнила нетвёрдо, зато мультик смотрела месяц назад, и решила блеснуть эрудицией:

– А, так ты тот самый Алладин! У которого отец – разбойник Касим? А матушку твою зовут Зена?

Парень вспыхнул и с трудом удержался, чтобы не врезать мне по морде – это было ясно написано на его лице. Но он сдержался, просто вскинул кулаки и заорал, как обычно разговаривают в восточной манере: быстро, эмоционально и громко. Очень громко. Нет, не так – ОЧЕНЬ громко.

– Имя моего отца – Осман, а мать – Марьям, о, пытливый путник, не ведающий о законах вежливости!

Упс! Ошибочка. Зайдём с другой стороны.

– Прости, великодушный юноша! От дальней дороги и погони разум мой помутился, и я наговорил лишнего. То другой Алладин, совсем с тобою несхожий! – я даже поклонилась, от чего хвост тюрбана заболтался у меня перед глазами.

Алладин – биполярка у него, что ли? – моментально переключился с агрессии на приторное гостеприимство. Его мать, закутанная в чёрное тряпьё с ног до головы так, что не было видно даже глаз, сновала туда-сюда, принося еду на уличный дастархан. Еды было немного: пресные лепёшки, правда, свежие. Виноград – мелковатый и кисловатый, но чисто вымытый, несколько сушёных инжирин, козий сыр, нарезанный тонкими ломтиками ради экономии и то, что мы бы назвали «гречишным мёдом». На самом деле – как и на наших рынках – это была кукурузная патока с небольшим добавлением мёда. Лакомство для самых бедных. Здесь её делали из тростника и называли «тростниковым мёдом».

– Позволь, моя мать сядет с нами, о путник? – попросил Алладин. Ему явно было неловко, потому что они с мамой жили одни, и вот всяких этих «молчи, женщина» в доме явно не водилось. Но при чужих приходилось соблюдать приличия. Я решила зайти дальше.

– Больше скажу, о великодушный Алладин ибн Осман, если твоя матушка сейчас же не присоединится к нам и не поест этой лепёшки с тростниковым мёдом, я сразу же уйду, и никогда не переступлю порог твоего дома!

– Не огорчай меня, незнакомец! – Алладин прикрыл глаза рукой, будто сильно расстроен, и закричал вглубь дома:

– Матушка, матушка, окажи нам честь, присоединись к столу!

Та не заставила себя ждать, присела на самый краешек и откинул платок с лица. Не знаю, сколько ей было лет, когда она родила сына, но сейчас, несмотря на скудное питание и тяжёлый труд, она выглядела максимум на тридцать пять лет. Отсутствие сладостей сохранило её зубы, а у многих обитательниц гарема от зубов остались одни гнилые пеньки. Недостаточное питание сохранило фигуру. Но лицо было покрыто таким слоем коричневого загара, что он скрывал черты лица как кора скрывает сердцевину дерева.

– Жаль, нельзя до заката пить вино, – сказал Алладин. – Но после захода солнца я достану кувшин.

– Не получится, – вежливо отклонила я приглашение. – Когда стемнеет, мне надо быть в развалинах мечети, что за стенами города…

– Ой! – закрыла рот руками матушка Марьям.

– Зачем тебе? Это гиблое место. Там обитают гули! – Алладин не на шутку встревожился, и даже взял меня за рукав. – Не ходи!

– У меня там дела. Глядишь, и гулей подрежу штуки две-три, – бодро солгала я.

– Такой молодой, ещё борода не растёт, а уже погибнет в пасти чудовищ! – на восточный манер преувеличив, воскликнула матушка Марьям и заплакала. Хорошо, что молча, а не в голос. Я не мешала ей горевать: это обычай такой тут – мужчины храбрятся, женщины – боятся.

– Я пойду с тобой, Дауд ибн Джамиль! – Алладин соскочил с дастархана и начал возбуждённо бегать туда-сюда, топча босыми ногами пыль. – У меня есть острый нож, который оставил мне отец и смелость, которую даровал Аллах, милостивый и милосердный! Вместе мы одолеем чудовищ!

– Сынок! – ещё пуще загоревала Марьям, которой не улыбалось остаться одной, без добытчика и защиты. Увы, Аграба не отличалась особенной толерантностью к женщинам. Да и сына она любила, конечно.

– Он вернётся в целости и сохранности, я обещаю, – поклонилась я женщине. Спросите, почему не отговорила Алладина от путешествия? А вы попробуйте остановить семнадцатилетнего средневекового парня от возможности набить кому-нибудь морду без последствий, заслужить имя героя, да ещё и пограбить кого-нибудь по дороге? Вот-вот. Только время зря терять. Тем временем Марьям принесла старые, стоптанные туфли – видимо, мужа, чтобы сынок не шёл босиком. Сложила несъеденное в узел и отдала Алладину. Подозреваю, что это была последняя пища в дома.

– Оставь, – одними губами шепнула я недотёпе, который уже приноровился тащить узел. – Лепёшку одну возьми.

– Почему?

– В дороге еда будет тяготить, от сытной еды будет тянуть спать. Ты собрался на пикник или на войну? – неизвестно, понял ли Алладин слово «пикник». Но узел сгрузил обратно, и вытащил одну лепёшку. Умница. Его матери этого на неделю хватит, если не больше. Всё-таки дети – такие эгоистичные…

И мы вышли за ворота дувана сразу, как солнце коснулось краем горизонта. Идти было недалеко, и было ещё более-менее светло, когда мы добрались до развалин. Минарет, на удивление, остался цел, но на него нельзя было взобраться: лестница обрушилась с середины и вниз. Мы выбрали кучу камней, за которыми можно было спрятать стоячую лошадь, и заняли место для наблюдения.

– От тебя пахнет миндальным мылом, о Дауд ибн Джамиль, – прошептал Алладин. – Как от девушки.

– Я тебе сейчас нос на бок сверну, если ты не заткнёшься, – прошипела я. Демаскироваться до того, как заявятся таинственные незнакомки, было бы глупо вдвойне.

– У тебя белые руки и нежный голос, – не унимался наблюдательный засранец. Неужели догадался?

– Я серьёзно тебе говорю: сверну нос на бок, будешь похож на начальника султанской стражи.

– Не отвечай, молчи, Дауд ибн Джамиль. Я догадался. Ты – принц.

Догадался он! А я думаю, чего это он меня по имени-отчеству величает, «Дауд Джамильевич»? А он просто подлизывается к предполагаемому принцу. Пусть так и думает. Я напустила загадочный вид и сказала:

– Ты прав, мой друг! Я принц страны Библиарии, приехал к султану Боруху за помощью… – и тут меня осенило, – но султан спустил на меня своих стражников, рассеял моих спутников, и теперь для меня есть только один путь: победить гулей в развалинах, вынудить их сказать волшебные слова, чтобы победить одного волшебника. Волшебник тот живёт в городе Магриб, и я должен отправиться туда, чтобы достать волшебную вещь, которая спасёт моё государство!

– Но султан Борух мог просто дать войско… – озадаченно сказал Алладин.

– Мог. Но коварная женщина из числа наложниц возвела на меня напраслину, и вот я – гоним и порицаем.

У меня сейчас язык отвалится так разговаривать. Вот смысл наворачивать всякие завитушки, если разговаривают, к примеру, два голодранца на базаре? Если «Тысячу и одну ночь» изложить простым языком, то получится не восемь томов, а один, сильно напоминающий милицейскую сводку за месяц. В общем, я попыталась приноровиться к языку Аграбы и, как оказалось, даже слишком успешно.

– Я поеду с тобой, принц Дауд ибн Джамиль, и буду твоим спутником и оруженосцем! – пафосно возгласил Алладин. Здесь вообще, похоже не принято спрашивать людей, чего они хотят. Замуж или жениться – как родители скажут, жить или умереть – как султан скажет, спутники вон, без спросу навязываются. То ли они время берегут, то ли договариваться не умеют. Скорее – второе.

– Ладно, – сказала я, думая, что надо будет потерять Алладина в развалинах и тихо свалить в закат без прицепа, – давай, помолчим, чтобы нас не услышали гули.

И вовремя: в разрушенную молельную залу вошли три фигуры. Маленькая и круглая, высокая и плечистая, и третья – тоненькая, как тростиночка. Все они выглядели жутко. Вокруг фигур развевались белые шёлковые обрывки, вместо лиц были оскалившиеся черепа, а, войдя, трое гулей принялись размахивать руками и завывать. В целом, было очень похоже на сцену из мультфильма про Карлсона, где тот гонял грабителей Валле и Рулле, переодевшись призраком. Я обернулась, чтобы поделиться весельем с Алладином, но увидела, что храбрый воин Аграбы лежит в обмороке.

– Нормально, – подумала я. – И этот смельчак напрашивался ко мне в охранники?

Впрочем, было дело, читала я истории, как негры-людоеды, рвавшие врагов в бою на куски зубами, умирали, если при них разламывали табличку с написанным на ней именем воина. Вот так вот. Чуринга они назывались, да. И тут случилось то же самое: Алладин может сразиться с человеком, но бессилен против сверхъестественного. Братьев Винчестеров из нас не получится.

Тем временем тоненькая гуль проныла:

– У меня голова болит от этого черепа! Можно я сниму, тётя Фатима?

– Ах, Ануш, ты нас всех погубишь! Ну ладно, здесь никого нет, а если был – он уже убежал. Давайте снимем.

И гули превратились в трёх давешних девиц, отдувающихся после таскания на голове шлемов из костей. Ануш, как я поняла, была гаремной беглянкой. Фатима приходилась тёткой ей и второй девице, имени которой пока никто не назвал. И если их поймают, то непременно казнят – это я тоже поняла. Здесь вообще любят казнить за любую вину.

– Что будем делать? – спросила третья девица.

– Пока не знаю, – ответила Фатима, которая хоть и называлась «тёткой», на самом деле вряд ли была старше матери Алладина. Она единственная занималась делом: разводила костёр, насаживала на металлические прутики мелких птичек, вроде воробьёв, резала фрукты. Две цацы сидели на разных камнях, максимально далеко друг от друга, что было мне на руку. Я подкралась к той, второй, без имени, и приставила ей к горлу нож:

– Все тихо сидят! – девы замерли. Я вкратце описала ситуацию, приврав только, что мы с Алладином тут вдвоём, да не рассказала о деталях спецоперации во дворце Боруха. Фатима быстро схватила суть:

– Хочешь, чтобы Ануш рассказала тебе о порядках в доме султана, о презренный?!

Я так-то уже привыкла к местной манере гнуть пальцы, но крайне невовремя встрял очнувшийся Алладин:

– Склони голову перед высокородным и блистательным принцем семи морей Даудом ибн Джамалем!

Господи, какие семь морей, что он несёт?! Но тут я поняла, что парень чётко представляет ситуацию. Фатима начала говорить медленно и вежливо, безымянная девушка перестала вырываться, а Ануш посмотрела на меня с таким откровенным любопытством, что мне стало неловко за своё притворство.