Текст книги "Наследница Ильи Муромца (СИ)"

Автор книги: Артур Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 9. И на Боруха бывает проруха

Челюсти у нас так и отпали. У Путяты – в прямом смысле слова, и он долго подвязывал её лоскутком. Мы уже достаточно знали Орон, чтобы понимать, что это коварная девчонка, во-первых, уже привязалась к Сэрву, во-вторых, пуще жизни хочет вернуть своих дочерей, в-третьих, знает, что без нас ей этого никогда не сделать. Значит, что-то задумала, вот только мы не знаем, что.

– Орон, деточка, опомнись, – это Баба Яга. То ли вправду поверила, то ли… а, нет, вон, как дёргается уголок рта: старуха вот-вот расхохочется.

– Чего это «опомнись»? Я не какой-нибудь там шлемазл, или вон, египетское племя, – презрительно кивнул на Сэрва Моисей. – Мужчина в самом расцвете сил, Мойша, сын Амрама, да. И богатый, к тому же.

– Ты, девица, не бойся. В беде не останешься, – продолжил Моисей. – Я тут поводил кой-кого по пустыне – миллионов пять человек – так в благодарность поимел свой небольшой гешефт. Хватит ещё нашим правнукам. Правда, пришлось сменить пустыню. Ты мне, кстати, Фамарь напоминаешь. Не родственница Фамари, нет? И хорошо, у той характер скверный был, несмотря на все байки, что про неё рассказывают. Прародительница Ева тоже, знаете ли, не примерного поведения была, и ничего.

Моисей запахнулся в халат:

– Раз уж так вы себя повели, благородно, можно сказать, вот вам бурдюки – наберите воды на дорогу. Бурдюки потом вернёте. Пришлёте с Путятою.

Мы покивали, как болванчики, ошеломленные этой речью, и пока Моисей выковыривал верблюжью колючку из ноги, я подобралась к Орон и спросила:

– Ты что задумала?

– Не могу сказать. Вы идите спокойно, я вас догоню, найду в Магрибе. Будь уверена.

– Ну смотри.

– Не из таких передряг я выбиралась, поляница, – Орон привстала на цыпочки и неожиданно обняла меня. – Если вдруг не выберусь, поклянись, что до того, как расквитаешься с отцом своим, найдёшь моих дочерей и отдашь на воспитание Бабе Яге.

– Клянусь. А только что ж не Сэрву?

Орон заалелась, и призналась:

– Он же чёрт. А ну, как дочек гадать да воровать научит? Стыдно будет перед предками…

– Аргумент. Не волнуйся, я прослежу.

На том и расстались. Пошли дальше попарно, как солдаты на марше, таща бурдюки с водой за «уши». Бабка с Алтынбеком, я – с Сэрвом, а два бурдюка тащил на плечах мертвец Путята, судя по имени – бывший русский богатырь. Орон же и кийну прогуливались, на правах младших, взад-вперёд, гоняясь за юркими песчаными ящерицами и пугая друг друга скорпионами.

– Тяжёлый, гад, – пропыхтел Сэрв. – Дай-ка я поколдую!

Он помахал руками, сложно складывая пальцы и попутно объясняя, что делает бурдюки легче пёрышка. Что сказать: у него получилось даже лучше, чем ожидалось. Мы стали свидетелями волшебного зрелища: в рассветное розовое небо улетали чёрными тучками четыре наполненных бурдюка водой, один из которых планировал довольно низко – на нём висел, уцепившись костлявыми пальцами за мокрые бурдючьи бока, верный Путята.

– Бежим! – закричала я, и мы понеслись в ту сторону, куда лёгкий ветерок пустыни уносил наши надежды добраться до проклятого города Магриб, который я лично уже ненавидела всей душой. Мы бежали, и бежали, и бежали – уже и дух выходил вон, и бабка отстала, и лёгкий Алтынбек упал, подвернув ногу, а мы всё бежали… Пока, наконец, не добежали до купы деревьев, на которых висели приличных таких размеров апельсины. В кроне одного дерева и запутался верный Путята вместе с бурдюком. Бурдюк терял летучесть, и медленно спускался к земле, как усталый дирижабль.

– Апельсины! – сказал Сэрв и протянул было руку к плодам, но я шлёпнула его по костяшкам. Он взвыл.

– Забыл, где мы? Тут вечно от груш уши растут, а от яблок – носы. Это же Аравия!

– А от апельсинов что? – спросил Алтынбек. Я честно хотела схохмить, но, повернувшись, убедилась, что дед-басурманин справился с этим без моей помощи. Видимо, оголодав, или от любопытства (откуда у степняков – апельсины?), он схомячил-таки пару плодов. И, судя по всему, апельсины были с сюрпризом, потому что сверху Алтынбек продолжил оставаться Алтынбеком, а ниже пояса он гарцевал сухощавым конским делом степняка: мохнатые бабки, шерстяной круп, высоко поднятый длинный чёрный хвост с очевидно подрезанной репицей. Красавчик-конь!

В общем, ответ не понадобился. Алтынбек встал на дыбы, закрутился вокруг себя, охая, причитая и бия копытами воздух.

– Не волнуйся, через недельку сойдёт, – густым басом сказал солидный мужик с окладистой чёрной бородой с седыми прядями. Одет был мужик не по погоде, странно: в свитер, как у советских геологов, шерстяные штаны и кожаные постолы. Он меланхолично дожёвывал апельсин.

– А ты кто, любезный? – с нервом в голосе поинтересовалась у него Баба Яга.

– Кто, кто… козёл в пальто, – нелюбезно ответил незнакомец, кося на меня жёлтым дьявольским глазом. Зрачок в глазу был вертикальный и прямоугольный.

– Не врёт, – сообщила я бабке, стараясь не потерять голову. Что за манера в этой местности кого-то во что-то превращать? Ответ, впрочем, опять не понадобился, потому что на нас, из-за апельсиновых деревьев, улюлюкая и подвывая вывалилась толпа воинов в шароварах, тюрбанах и загнутых туфлях. Они размахивали саблями, которые лично мне показались вполне настоящими и очень острыми.

Степной кентавр вырвался вперед и всем своим видом показал нападавшим, что затопчет их всех копытами, не имея никакого холодного и огнестрельного оружия.

– Куда, дурень?! – кинулась за ним Яга. – Зарубят же, старый пень!

Сэрв тоже был готов прийти на помощь, отломав от ближайшего апельсинового дерева ветку-дубинку, да и мелкий кийну ощерился не хуже пса. Путята просто стоял рядом с бурдюком, не выражая никаких эмоций: их у него и не было. Я же просто ждала, когда сарацины – а это были точно сарацины – подберутся поближе, и тогда я их придушу по одному.

Но душить не пришлось. При виде кентавра храбрые воины пали на колени, уткнулись лбом в землю и начали колотиться об эту самую землю лбом и подвывать.

– Не иначе, они тебя за бога приняли, – пошутила я, глядя на обалдевшего Алтынбека. Вот уж на кого, а на бога он не был похож нисколько. Разве что на демона-переростка, обзаведшегося второй парой ног с копытами.

– Э, да тут другое, – бабка подошла к ближайшему сарацину и начала… обнюхивать его.

– Яга, ты чего? – всполошился Сэрв.

– Не мешай, – отмахнулась бабка. И вдруг схватила сарацина за тюрбан, и сдёрнула его прочь. Пот плотной грязной тканью оказалось нечто, напоминавшее серо-розовую тюбетейку в складочку. Бабка подула на неё, и складочки начали расправляться, становясь большими ушами. Серыми снаружи и розовыми внутри. Яга довольно кивнула и, подойдя к сарацину сзади, отвесила ему смачный увесистый пинок. Несчастный пискнул, дёрнул задом, и вдруг из прорехи в штанах высунулся и распрямился как отпущенная пружина длинный розовый хвост в коричневых пятнах.

– Это крысы! – победно заявила бабка. – Они коней боятся, потому что те, если их поймают, едят. Только косточки хрустят.

Алтынбек скривился и отступил на пару шагов.

– И что, что крысы? – обиделся пнутый сарацин, вставая и расправляя шаровары. – Были крысы, стали люди. Хозяин нас месяц собирал, прежде чем апельсинами накормить. Отборные воины крысиного войска, самые крупные и зубастые бойцы, никому больше полугода нет!

И бросил остальным:

– Поднимайтесь!

На пару минут вокруг нас свершалось преображение: слетали тюрбаны, хлестали по воздуху хвосты, щерились чёрные глаза без зрачков, а кое у кого – и красные, носы жадно вдыхали воздух и дёргались совершенно по-крысиному.

– Зачем вы зашли в сад султана Аграбы? – спросил главный крыс.

– Аграбы? – Сэрв явно расстроился. – Мы же в Магриб шли.

– А почему мы туда не дошли, а, колдун-недоучка? – съязвила бабка. – Не потому ли, что некий мурмолка решил показать своё великое умение портить всё, к чему ни прикоснётся, а?

– Не без греха, – признался Сэрв. – Только от Аграбы до Магриба – неделя пути пешком. Что шли, то и зря.

– А вы идите сейчас к султану. Он вас накормит, напоит. Расскажете ему свою историю, так ещё и приютит, пока не отдохнёте, а там и в путь! – предложил крыс.

– Щас! – вызверилась Яга. – Мы только порог переступим вашего городишки, как нас тут же схватят и казнят.

– Да нет, нет! – замахал лапами крыс. – Султан уже всех казнил, кого мог. Теперь вот животных в людей превращает. Но казнил справедливо – они ему скучные истории рассказывали, до которых султан Борух большой охотник. А вы расскажите хорошую, и он вас пощадит и наградит!

– А то я султанов не знаю… – разворчалась бабка.

– А откуда тебе их знать-то? – спросила я. – На Руси султанов отродясь не водилось.

– Что султан, что царь, что князь – из одного гнезда выходят, одним кормом питаются, одни песни поют, – ответил за Ягу Алтынбек.

– Вашей безопасности порукой моя честь, – сказал крыс.

– Крысиная? – Сэрв умел язвить не хуже Яги.

– Воинская, ты, штафирка! – крыс схватился было за саблю, но вспомнил, что уже, вроде как, сдался.

– Мы тебе верим, – сказала я. – И ты прав: мы голые, голодные, заблудившиеся путники. Мы пойдём с тобой.

– Отлично! – крыс засуетился, выстраивая колонну, а я подошла к Путяте.

– Слушай, друг, – я шептала тихо-тихо, чтобы неу слышали чуткие крысиные уши, – оставайся тут, спрячься за деревом вместе с бурдюком. Если что пойдёт не так, я приду. Жди, не спи… а, да, тебе же не надо спать. Никуда не уходи!

Путята молча кивнул.

Удивительно, но отсутствия мертвеца никто не заметил. Крысы шли впереди попарно, чтобы процессия наша походила не на конвой, а на почётный караул. Следом шла я в неописуемой бабкиной рванине, потом – кийну в красном плаще на голое тело и мрачный Сэрв, а сзади гарцевал сильно стесняющийся новообретённых конских причиндалов Алтынбек.

– Слушайте, – обратилась я к ближайшему крысу, – а почему вашего султана зовут Борух? Это же не арабское имя.

Крыс тут же встал рядом со мной, приноровился к шагу, вострепетал ушами, и начал:

– Это великая и поучительная история, о прекрасная воительница! Склони свой слух к моему недостойному гласу, и слушай! Было это давно, в некоей крепости в отдалённой провинции Аравии жил-поживал знаменитый царевич Зу-Язан, который родился от нубийской невольницы-колдуньи и султана тех мест. Был Зу-Язан могуч: он победил царя демонов и женился на шести девах, чей стан был подобен иве, а лик – луне. Шесть лун поочерёдно восходили над ложен Зу-Язана, а иногда и все сразу, но ни одна из них не породила месяца. Очень печалился Зу-Язан, пока наконец не пришёл к нему некий магрибский колдун. «О, царь, – сказал колдун, – спокойно прогони всех своих жён, а сам возьми в жёны мою дочь, и она подарит тебе наследника». Царю Зу-Язану жалко было отдавать жён, но он сказал всем «талак-талак-талак», что значит – «мы разведены», и отдал их в жёны своим военачальникам и советникам. А сам женился на дочери колдуна: чёрной от солнца, кривой, страшной. Через положенное время дочь колдуна родила сына, и царь Зу-Язан, найдя молочную кормилицу, повелел утопить свою жену, дабы она больше не оскорбляла его взор…

– Какой добрый и мудрый человек! – воскликнула я. Как вы понимаете, двух вёдер было бы недостаточно, чтобы вместить весь яд из этой фразы. Но крыс не понял.

– Воистину! Как ты права, драгоценнейшая! Так я продолжаю. Колдун, узнав о смерти любимой дочери, разгневался, и навёл безумие на кормилицу, и та убежала в пустыню, унося младенца. Так в своё время поступила и мать Зу-Язана, но с другой целью – убить сына. И если бы не волчица, вскормившая…, но это уже другая история. Вернёмся же на пути праведные! Кормилица же та была из рода йехудов, которых называют ещё иудеями, и отнесла младенца в их становище. «Кто это? – спросил её глава рода, именем Ибрахим (а по-вашему – Авраам). – Откуда взяла ты младенца, нечестивая?» Помрачившаяся ответила: «Была замужней женой, родила двух сыновей, один умер, а второй – вот он». «Но младенец не обрезан, точно ли он племени йехудова?» «Точно, ведь я мать его!» А надобно знать, что у йехудов, народа мудрого сильне прочих, род ведётся по матери, потому что кто отец – ещё неизвестно, а мать уж нипочём не спутаешь.

– В этом что-то есть, – пробормотала я, слушая крыса. История начала меня понемногу затягивать.

– Я продолжу, о превосходнейшая! Так вот, правитель повелел обрезать младенца и нарек его именем Борух, что означает «благословенный», ибо мать его – а Ибрахим думал, что кормилица Боруха – его мать, – ибо мать его прошла невредимой сквозь пустыню с грудным младенцем, без воды и пищи. Так Борух рос среди йехудов, думая, что он один из них. Когда мальчику сравнялось четырнадцать лет, и он начал уже подумывать о женитьбе, в ночь перед Праздником Кущей, когда все йехуды покидают свои дома, чтобы уединиться с мыслями под сенью ветвей садов, явился магрибский колдун. И Ибрахим думал, что Борух с матерью своей, а та думала, что Борух слушает поучения Ибрахима, а на самом деле, мальчика увлёк в тайное место колдун. Он раскрыл ему тайну его рождения, но не всю: колдун поведал Боруху, что тот был украден у знатного человека той, что называла себя матерью Боруха. И тем лишила его богатства и знатности, бесчисленных стад и дворцов, пышного гарема и родовых садов. Возопил Борух и разодрал на себе одежды, и в помрачении ума убежал в пустыню, проклиная мать свою.

Но и там настиг его колдун, и убедил, что для того, чтобы получить наследство, должен Борух убить своего дядю, которого зовут Зу-Язан, и который обманом захватил богатства своего брата и женился на его жене. Борух поддался на льстивые речи и…

– А вот там что впереди, не Аграба ли? – вклинилась я в речи крыса. – Минут через сорок дойдем. Тебе придётся поторопиться, о медоречивый.

– Всё– всё, заканчиваю… Борух поддался на льстивые речи и пошёл убивать того, кого считал своим дядей, и кто на самом деле был его отцом. Три дня выслеживал Борух Зу-Язана и наконец на третий день, когда царь поехал охотится, Борух заманил его в ущелье, подражая крикам раненой горной серны. Встав перед Зу-Язаном, он хотел сказать обвинительную речь и прикончить царя, но не учёл одного: молодой Борух был на одно лицо с молодым же Зу-Язаном. И царь, увидев то, обмочился от счастья и воскликнул…

– Что сделал царь? – хохот так и рвался из меня.

– Обмочился. Это бывает от счастья, – укоризненно покачал головой крыс. – Ты, о могучая, видно, никогда не была счастливой. Так вот, Зу-Язан обмочился и упал навзничь. И тогда Борух подошёл ближе, и увидел, что они с царём похожи весьма. И тогда он тоже испустил воду, и упал без сознания.

– Картина маслом… Лежат оба, в мокрых штанах.

Крыс проигнорировал иронию, потому что городские ворота маячили уже совсем близко.

– Так их и нашли, и привели в чувство розовой водой, и они обнялись и были счастливы весьма. А магрибского колдуна Зу-Язан нашёл и повесил на первом суку. После же смерти царя Борух, который так и не сменил имени в честь той, что хоть и похитила его, но вырастила и выкормила, основал город Аграбу, к которому, о великая, мы сейчас и подходим…

– Аа-а-аграбаа-а-а! – раздался крик с башни. – Путники, вы входите в Аа-а-аграбу-у-у-у!

– Да мы, мол, без тебя не знаем, – пробурчала Яга. – Умник.

Но никуда мы не вошли, потому что ворота, кованные из золота и меди, оказались намертво заперты. Из маленького окошечка, прорезанного в створке, глядел хитрый карий глаз.

– Фиг вам, а не Аграба! – захихикал невидимый сторож. – О вас уже доложили. Идите в обход, шаромыжники!

И в окошечко просунулось дуло пищали – первого огнестрельного оружия, которое я видела в этом мире. И, возможно, последнего, потому что ствол уперся прямо мне в грудь: хитрые крысы разбежались в стороны при первых звуках голоса.

– Здрасьте, – единственное, что я додумалась сказать. И грянул гром.

Глава 10. Внедрение по иерихонскому рецепту

В учебниках для шпионов есть параграф о том, как следует использовать местное население для проникновения в закрытые города: классический пример блудницы Раав. Та жила со своей матерью в городе Иерихон, и была не очень любима местными женщинами. Прямо скажем – те кидались в неё камнями, но иного способа заработать себе и больной матери на еду Раав не знала. Власти пошли на компромисс: выселили Раав с родительницей в муниципальные помещения в городской стене. Тогда стены строили шириной в современный дом, так что внутри можно было и квартирки разместить, и храмы, и кабаки. Так, собственно, и делали, хотя зачем защитную стену делать полупустой – загадка.

Короче говоря, блуднице жилось несладко. И тут с другой стороны стены ей начали бросать в окно камушки лазутчики Иисуса Навина. Мол, пусти, девица. А Раав только и рада насолить горожанам: спустила из окна корзину, и поскольку была девица сильная да умная, в этой корзине по очереди парней и подняла. Об остальном история умалчивает, главное, что денег лазутчики ей дали, обещали защиту, сами не попались, и узнали об укреплениях Иерихона всё, что надо. В том числе, что достаточно небольшого землетрясения, чтобы пустые внутри стены сами упали. Так, в общем, и произошло. Ангел вострубил, случилось 8-балльное землетрясение по шкале Рихтера, и иерихонцы остались без стены и без голов.

И я бы ни за что не вспомнила эту поучительную историю, если бы не выстрел из ворот Аграбы, от которого я увернулась чудом. А стоявший сзади Алтынбек получил длинную царапину на боку. Ох, и дунули мы от ворот подальше, не хуже крысюков!

– И что будем делать дальше? – вежливо поинтересовался Сэрв. – Могу выкрасть ключ от города.

– В Аграбе ворам руки рубят, – сообщил взявшийся будто из воздуха крыс, тот самый, что рассказывал мне историю Боруха Милостивого. – В первый раз – правую, во второй – левую, в третий – голову.

– А что тогда делать-то?

– Знаю один ход, но надо будет заплатить.

– Да у нас нет ничего! – вспылила Баба Яга.

– Там сочтёмся… – крыс был загадочен и даже приобрёл какой-то шарм с этой своей загадочностью. Тюрбан, весь в пятнах земли и апельсинового сока, он уже успел опять намотать на голову.

– Пошли, что ли.

И мы пошли вдоль крепостной стены: спустились в овраг, сухой, но на самом дне – липкий. Как пояснил крыс, в него скидывали помои и нечистоты, а также трупы коров и лошадей, так что лучше не нюхать. И мы не нюхали, но ноги по щиколотку покрылись чёрной, вонючей и антисанитарной грязью. Потом мы ползли по кустам терновника, и моё платье превратилось в сетку, а Алтынбекова грудь – та, которая лошадиная, – покрылась царапинами, будто несчастному степному кентавру делали аллергическую пробу. Потом, к счастью, мы вышли к ручью, бившему к Аграбе, а не от неё, что, как объяснил крыс, имело существенное значение. Напились, умылись, счистили трупный яд с ног и копыт, и наконец вышли к малоприметной дверце, выбитой прямо в стене.

Крыс постучал особым стуком, и дверь чуть приоткрылась:

– Нюх-нюх ибн Саид аль Омар? – раздался слабый шепоток, в трёх шагах не услышишь. К счастью, я стояла в одном.

– Он самый.

– Кто с тобой?

– Друзья.

– Заходи. Лошади придётся ползти на коленях.

К счастью, Алтынбек стоял поодаль, и оскорбительного названия своей второй половины не слышал. Мы начали проходить один за другим, и я искренне думала, что нам всем при входе отрубят головы: сунул башку в проём – чик! – а тело быстро оттащили. Но, к счастью, все пролезли, и даже кентавр. И оказались – вы не поверите! – в большой торговой палатке. Прямо на базаре Аграбы. Палатка состояла из трёх частей и явно принадлежала какому-то очень богатому торговцу: в той части, где вылезли мы, стоял дастархан на ножках, лежали полосатые матрасы, какие-то бурдюки и баулы, горой были свалены сахарные дыни, в кувшинах точно было вино. По запаху было понятно. Из этой «спальни» ход вёл в соседнюю комнатку – «склад», а уж там был прямой выход к «торговому залу». А за залом шумела площадь с сотнями людей.

– Салам алейкум, почтенные, – с опаской произнёс торговец, который, кажется, тоже недавно стал человеком. Наша оборванная команда не внушала ему никакого доверия. Но восточное гостеприимство обязывало. Он кинул нам охапку одежды и обуви, попросил переодеться и умыться (вон в том бочонке – вода), пока сам хозяин готовит угощение. Мы не заставили себя упрашивать.

Алтынбек оделся так, будто бы он не кентавр, а просто у всадника – лошадь без головы. Шутить я не стала – в этом мире всё равно не читали Майн Рида. Бабка нашла ещё пару платьев и надела их одно поверх другого. Кийну скинул плащ – при этом торговец так посмотрел на мальчишку, что мне пришлось заслонить его собой – и выбрал наряд максимально дурацкий: огромная чалма, жилетка, широченные шаровары и туфли с загнутыми носами. Сэрв, понятно, оделся по цыганской моде: фиолетовая рубаха, сапоги да штаны плисовые. А я, понятное дело, постаралась выбрать максимально практичный наряд: юфтевые разношенные сапоги без единой бляшки, белые шаровары, кожаный ремень с кожаными же лентами, шёлковую рубаху, лёгкую кожаную кирасу, разрубленную на спине, да тюрбан, край которого, утяжелённый дешевейшими бронзовыми бляшками, падал мне на плечо. Дырку на спине я закрыла старым плащом Путяты: все равно возвращать.

Тем временем торговец Прыг Али ибн Тавшан порезал несколько дынь, налил вина, и мы вгрызлись в белую сладкую мякоть, чуть пованивающую навозцем.

– Чем ещё могу помочь? – спросил Прыг. Нюх-Нюх ибн Омар зашептал ему что-то, горячо и быстро. Прыг начал спорить.

– Вот, как полезны контакты с местным населением, – обсасывая корочку дыни, сказала Баба Яга, будто это она, а не я подружилась с крысом-сказочником. Корку она было протянула стоявшему позади Алтынбеку, но он так возмущённо фыркнул, что бабка уронила корку на пол.

– Ну прости. В тебе сейчас на две трети лошадиного, и на одну – человеческого. Немудрено спутать, – повинилась она.

Давший себя уговорить Прыг сгонял во вторую зальцу и приволок оружие: меч и щит для меня, лук и колчан со стрелами – кентавру, тяжёлый самшитовый посох – бабке, два кривых кинжала – кийну, а для Сэрва – гитару и хлыст. Тот был доволен неизмеримо.

– Что мы должны тебе, драгоценнейший? – сказала я в местной манере, усвоив её от Нюх-Нюха.

– Да пустяк, дружеская услуга, – отмахнулся Прыг. – Разве что мальчишку оставите в услужение? Тогда я ещё сутки не буду доносить страже. Или даже дво… трое суток.

Он плотоядно облизнулся. Вообще тенденция мне не нравилась: то Орон, теперь – кийну.

– Никакой работорговли! – выступил Алтынбек. – Это мой сын.

– О, так он ещё и жеребёнок! – Прыг даже закатил глаза от удовольствия. – Зря, почтеннейший, ты думаешь дурное: мне просто нужен помощник в лавку.

И облизнулся ещё раз.

– Сожрёт! – убеждённо сказала Яга. – Или ещё что похуже…

– Сына не отдам, – твёрдо сказал кентавр, доставая лук.

– А и не надо, не надо, – поднял лапки Прыг. – Я пошутил. Это была шутка. А страже я вообще никогда ничего не скажу. Ненавижу стражников – они так много дерут за защиту, да ещё одежду бесплатно берут. А вы считайте всё подарком. Но если вас убьют, то я всё заберу, так что постарайтесь умереть от удавки, а не от меча, чтобы крови не было… А ещё добудьте мне перстень Фаруха.

Чёрт его знает, что такое "перстень Фаруха"! Безделушка какая-нибудь. Легче лёгкого. Я пообещала, и торговец просиял. Так что в полном составе, одетые, сытые и обутые, мы миновали бесконечный склад товаров и вышли в большой торговый зал, где уже бродили покупатели. Смешавшись с ними, мы по одному вышли на площадь – и замерли.

Перед нами простиралось человеческое бесконечное море, полное запахов мёда, чеснока, благовоний и навоза, ярких платков, чёрных накидок, лысых голов и то тут, то там поднимающихся дымков кальяна.

Это была Аграба, столица сама себе.

Я вышла вперёд, как единственный человек, похожий на воина – и передо мной моментально расступилась толпа. Не как море перед Моисеем, чтоб ему пропасть, рабовладельцу, а так – метра на три. В девяностые, как мне рассказывала мама, так расступались перед бандитами на рынках. Мол, что-то там срочно человеку понадобилось метрах в десяти от бандосов. Прямо очень-очень срочно вот тот розовый пуховый чепчик для младенца. И в ресторанах вокруг столика с мафиози места не занимали, а если занимали, сидели тихо, как мыши, стараясь не привлекать внимания. Девушка-воин, окружённая группой оборванцев, состоящей из всадника без ног на лошади без головы, ведьмы, мальчика для удовольствий и цыгана-конокрада выглядела… ну так скажем, не как Робин Гуд, а скорее как Робин Бэд. Который грабит в своём Шервудском лесу всех подряд исключительно для личного обогащения и удовольствия.

Я поняла это потому, что к кийну, который выглядел, видимо, как мой фаворит, подошёл какой-то нищий, сунул в руку дощечку, шепнул пару слов и удалился. Слова я расслышала, но они не имели никакого смысла: «Подвостмарь кучера».

– Какого кучера мне следует закошмарить? – спросила я у Бабы Яги. Та недоуменно пожала плечами.

Сэрв расхохотался:

– Это жаргон нищих, торговцев с лотков и воров. Тебе предложили подождать вечера. А на дощечке, видать, написано, зачем.

Он вынул из руки кийну дощечку, который тут с обалдением рассматривал, и прочёл:

– Ботва паханя волит хлябую шиктору со збраныгами прихилять на хавиру в кучер. Мастырка есть на шолду пехарей, жулей наскербе, слам дербанить на кокур. Забатлан покантает.

Баба Яга прыснула, как девчонка, услышав эту тарабарщину, а я вспомнила цитату: «Марко тукнуть по маргазам, хохари облыго рыжуют», или как-то так.

– Это воровской язык, что ли, Сэрв?

– Он самый. Перевести?

– Да уж будь добр, мурмолка, да хлебальник свой задиристый завали, – сказала Яга, видно, вспомнив бурную молодость, когда и сама любила поговорить на сленге ведьм да воровок на доверии.

– Нет проблем, – Сэрв откашлялся, и прочел заново, переводя на ходу: «Большой начальник среди воров зовёт сильную девицу с братвой прийти вечером на квартиру. Есть дело на шестьсот золотых, оружия мало, потому добычу поделим пополам. Нищий покажет».

– Интересно, какой-такой «большой начальник»? – пробурчала Яга. – Знаем мы таких начальников…

– Я так понимаю, нас найдут в любом случае, если мы останемся в Аграбе. А мы останемся, потому что хотим с помощью Прыга добраться в Магриб. Кто не помнит – нам нужно выручить Орон от мужика в халате и девочек её найти. А как туда добраться? Заплатить караванщику, потому что в пустыне мы заблудимся, а в охрану нас нанимать никто не будет. Кого тут нанимать? Мальчишку да старуху?

– Поосторожнее в выражениях, поляница! – рыкнула на меня Яга, но я даже внимания не обратила.

– До вечера есть время, так что предлагаю пошататься по базару.

– Время есть – денег нет. Толку-то, шататься? – резонно заметила Яга, но остальные её не поддержали. Первым делом мы направились в цирк, который по местным обычаям не имел стен, и потому всё было просто – деньги собирали кто сколько даст.

– Любезнейшая публика, кому не жалко рублика? – раздался по-русски молодецкий крик зазывалы. – Рубленая гривна для поддержанья гривы, куна новгороцка – на сбитень да клёцки! Силачи немецкие, красавицы турецкие, собаки преважные да кони бумажные! Диковинка всякого роду для смеха простому народу!

Мы подошли. Как раз выступали те самые «красавицы турецкие», которые были укутаны все, кроме запястий, лодыжек и живота. Публика должны была бы стонать от счастья, глядя на то, как они извиваются в своих шелках. Только музыки почему-то не было, и потому не было счастья. Да и сами танцовщицы изнывали от скуки, напоминая в движениях страдающих артритом черепах.

– Слышь, Сэрв, подмог бы красавицам! Твоя, чай, стезя… – съязвила бабка. Чёрт-цыган покраснел, тряхнул кудрями, да и выпрыгнул на арену с первым аккордом гитары. Держал он её вертикально, играл щипками, и потому получилась какая-то тягучая восточная музыка. Танцовщицы воспряли, вытащили музыканта на середину арены, и завертелись вокруг него цветным фонтаном. Звенели монисто! Взметывались цветные шелка! Глаза из-под чадры метали такие искры, что прожигали дыры в кафтанах стоящих у арены торговцев. И пролился дождь из монет: большие, малые, золотые, серебряные и медные, – они лились дождём под одобрительное гудение публики. Пав на четвереньки, танцовщицы быстро собрали дары и убежали в стоящий сбоку красный шатёр. Сэрв вернулся к нам – довоо-о-о-ольный!

– Чего улыбаешься? – Сэрв приложил палец к губам, и я поняла, что подлец подрезал кошель, а то и несколько. С одной стороны, некрасиво, с другой – у нас денег нет. С третьей, если скажу – нас всех побьют. Два против одного, и я промолчала.

– Фокусник из далёкого Багдада – не из Магриба, но нам и не надо: создаёт из воздуха голубей, спешите видеть скорей! Апельсиновое дерево за час, роза – за три минутки, это вам магия. А не какие-нибудь шутки! Смотрите на великого Абу аль Ладина, задавайте вопросы, кому необходимо!

– Так-так, – подтянулась поближе Яга. – Очень мне интересно это…

На арене появился худой высокий человек: смуглая кожа, абсолютно лысый, замотанный в невероятное количество белой ткани – прямо как сама Яга, только его халаты, шаровары и жилеты были девственно чисты и без единой дыры. Он начал представление, которое для меня было максимально скучным: вот эти все карты из рукава, искусственные цветы. Фокус йогов с апельсином, вырастающим прямо на глазах я тоже видела в Индии, а уж голуби из чалмы – детский утренник какой-то. И тут я с ужасом увидела, как рядом с магом-волшебником нарисовалась фигура, больше всего похожая на снеговика, изрядно помятого хулиганами.

– Яга! – в ужасе ахнула я, и попыталась прорваться на арену, но Алтынбек положил мне руку на плечо и придержал:

– Сама справится бабушка, дай ей предки всяческого здоровья. Не суетись, думербей-гызы.

Бабка тем временем чудила. Давала задания магу, а тот, улыбаясь презрительно и гадко, их выполнял.

– Ну что, добрая женщина, доказал ли я тебе свою магическую силу? – спросил он, разрубая пальцем шелковый платок и складывая его заново в целый.

– Нет, – коротко ответила Яга. – Я и то лучше умею.

Толпа у цирка расхохоталась. Надо сказать, с начала выступления Бабы Яги её стало в три раза больше, и хозяева цирка запустили несколько мальчишек с шапками для сбора платы. Шапки наполнялись быстро.

– Так покажи нам своё искусство, о почтенная старушка! – и маг, пользуясь тем, что бабка не видит высоко, покрутил пальцем у виска, мол, чокнутая карга. Сейчас опозорится.

– Что же сделать? – спросила Яга.

– Вызови сюда любое мифическое существо! – пожелал маг. И тут я поняла, что все инструменты ведьмы у Яги остались в повозках, а повозки – у Давиула. Но Ягу было не так просто сбить с пути: она показала куда-то в толпу пару пассов, покрутилась и поподвывала – явно для вида, произнесла несколько странных слов, и вскинула руки к небу: