Текст книги "В тени Алтополиса (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Возле красных ящиков, прозванных «Бермудами», свернул направо. Почему Бермуды? Да потому что вечно возле них все терялось. Сколько болтов, сколько винтиков и гаек удалось извлечь из-под днища вместе с кучей мусора и остатками паутины. Даже кусок заплесневелого бутерброда нашелся.

С каждым уголком мастерской была связана своя история, и теперь я прощался... Постоял пару минут, вглядываясь в знакомый до боли ландшафт. Вздохнул и толкнул дверь раздевалки, пропахшей крепким мужским потом. Вдоль стены выстроились узкие шкафчики. Я подошел к своему и в последний раз открыл дверцу. Аккуратной стопкой сложил одежду. Помнится, долго Алексею Батьковичу подбирали рабочий комбинезон. В итоге нашли пошитый на какого-то коротышку: низенького, но чрезмерно широкого. Одежда болталась на мне, что автомобильный чехол. Пришлось местной мастерице заниматься ушивкой.

Ладонь помимо воли прошлась по складкам грубой ткани. Хороший материал – крепкий, не порвался ни разу. Мне обещали сделать нашивку с фамилией на правую сторону груди, чтобы было как у остальных. Да чего уж теперь...

Мартьяна я нашел на выходе. Тот разложил на столе недавно поступивший товар и теперь сверялся с накладной, всё-ли по списку. Заметив меня, отложил в сторону бумажки и молча принял протянутые ключи. Он не стал интересоваться, чем закончился разговор с начальником: может знал заранее, а может прочитал ответ на моем лице.

– Комбинезон постирал, в шкафчике оставил и это… я там отражатель почистил. Осталось только прокладку ободка заменить и можно собирать корпус.

– Принято, – Мартьян протянул руку и крепко пожал мою ладонь. – Будь здоров, Алексей Батькович, и не печалься понапрасну. Ты к нам еще вернешься.

– Степан Никонорыч так сказал? – спросил я с внезапно вспыхнувшей надеждой.

– Нет, моя чуйка – надежная, как немецкий подшипник.

Увы, подшипники фирмы Отто, хоть и отличались повышенной надежность, но все же иногда ломались. В мастерскую я больше не вернулся: ни в этом году, ни в следующем, ни в каком-либо другом.

Глава 5. О вреде художественной литературы.

Когда Константин Алексеевич выбирал место под строительство будущего города, он меньше всего интересовался окружающими красотами. Кого волнуют пейзажи, когда на кону экономическая целесообразность. Новая узловая точка должна была связать европейскую часть России с Персией и уже оттуда через Пакистан протянуться до самой Индии. Планов у царя-батюшки, прозванного в народе за острый ум – Осмомыслом, имелось вагон и маленькая тележка. За их реализацию он и взялся, в наикратчайшие сроки возведя красавец-мегаполис посреди степи. Если Петербург был окном в Европу, то Алтополис должен был стать воротами в Азию. Увы, пустующими, потому как со строительством железной дороги не заладилось с самого начала.

Первой в замыслы царя-императора вмешалась природа, устроив разрушительное землетрясение в Средней Азии. Земля буквально разошлась по швам, образовав гигантские провалы. В пострадавших регионах вспыхнули болезни и голод, начались многочисленные волнения. Пришлось в срочном порядке заниматься решением новых проблем, а когда все успокоилось, подоспела «англичанка». Владычица морей не желала мириться со всевозрастающим влиянием Российской Империи в особенности в землях, некогда принадлежавших ей по праву. Официально Британский Радж перестал существовать в середине двадцатого века – англичане покинули колонию, но влияние свое сохранили: через капитал, через нечистых на руку чиновников. И местные компании в большинстве своем принадлежали европейцам, тем же англичанам или голландцам, поэтому колониальный термин Ост-Индия до сих пор оставался в ходу.

Сложно сказать, на что рассчитывал Константин Алексеевич, когда направил свои стопы в сторону полуострова Индостан. Поверил заверениям раджи Виктрану Басади, известного на всю Азию краснобая и баламута? Желание наладить отношения с далеким северным соседом у того действительно имелось, а вот возможностей…

Стоило рельсам пересечь границу с Пакистаном и южно-азиатский котел забурлил, запенился. В прилегающих провинциях принялись вспыхивать восстания одно за другим. Вдруг вспомнились старые обиды, появились причины для новых. Афганские моджахеды, до того занимающиеся выращиванием маковых полей, вдруг заинтересовались черным ломом. Принялись разбирать целые участки будущей железной дороги. И на чем только тяжеленые рельсы утаскивали, лисы пустынные…

Окончательно идею южного торгового пути похоронила вспыхнувшая война. Граница между Индией и Пакистаном оказалась под замком, а любое экономическое сотрудничество под запретом. Это еще хорошо, что обошлось локальным конфликтом. Китай имел особые виды на провинцию Джамму и Кашмир. Иран вдруг озаботился притеснением мусульман-шиитов. Зашевелился под боком дремавший доселе Ирак, и следом Афганистан, готовый подкинуть в котел десятки тысяч муджахидинов. Кипящее варево забрызгало в разные стороны, грозя подпалить подбрюшье русского медведя. Пришлось в срочном порядке сбивать разгорающееся пламя войны.

Все усилия императора Константина «Осмомысла», к тому времени уже немолодого мужчины, были направлены на дипломатическом поприще. О новом торговом пути, должном протянуться от Пиренейского полуострова до берегов Индийского океана, пришлось забыть.

И все бы ничего, если бы не затраченные государством деньги – вышла колоссальная сумма даже по меркам Империи. Тысячи километров железной дороги, теряющейся в песках Средней Азии, вместе с сопутствующими им коммуникациями. И что хуже всего, торчащий посреди степи город – величественные ворота ведущие в никуда.

Константину Алексеевичу не давали покоя лавры Петра Великого. Он мечтал создать архитектурный шедевр – очередную жемчужину в короне Российской Империи. Для этих целей привлек лучших мастеров со всего мира, полностью им доверившись и потому предложив не считаться с затратами. Последние хоть и запустили руки в казну по самый локоть, с результатом не обманули.

Алтополис стал первым городом Империи, полностью перешедшим на централизованные инженерные системы. Вода и электричество подавались в каждый дом, и жителям больше не было нужды ломать голову в ожидании подступающих холодов. Извечная проблема России дороги получились гладкими и ровными. Под землей протянулись линии метро со сверхскоростными поездами, а на поверхности появились живописные улицы и парки. Здесь здания величием своим не уступали Нью-Йоркским небоскребам, а по красоте превосходили в несколько раз: прямые и закрученные, островерхие и пирамидальные, выполненные в форме ступенек или буквы «П». Мегаполис поражал своим размахом, особенно на фоне царящего вокруг запустения. Как поется в одной песне: степь, да степь кругом. Она едва и не погубила город, оказавшийся в полном одиночестве.

Городу срочно нужны были доходы. Имперская казна не могла вечно кормить прожорливого зверя, оказавшегося к тому же бесполезным. И что делать? Забросить? Скрипя сердцем, вынуть жемчужину из короны?

Решать сию непростую задачу выпало на долю Петра Ⅳ, старшего сына почившего Константина Алексеевича. Наследник оказался далеким от государственных забот, а потому ничтоже сумняшеся перепоручил судьбу города специальной комиссии. Сам же укатил на открытие оперного сезона в Вену. Да так там и остался, балуя местных чаровниц и опустошая винные погреба без меры.

Благо, в комиссии оказались умные головы. Собрались, подумали и решили, что оставить столь крупный город казне выйдет дороже. И затраченных средств жалко, и переселение жителей, к тому времени перемахнувших отметку в три миллиона, было той еще задачкой. Это не крестьян с насиженных мест сгонять – людей образованных: дворян, дельцов, чиновников всех мастей, и что хуже всего – творческую богему, способную поднять вой на весь белый свет. Тогда уже речь пойдет не о деньгах, что царю-императору лишний миллион, чай не бедствует – боялся самодержец за свою репутацию. Не хотел прослыть среди королевской родни диким варваром, не удержавшим папенькино наследство. Как после этого в европейских дворах кузинам ручки целовать?

План по спасению был разработан в наикратчайшие сроки. Уже через три месяца на стол Его Величества лег законопроект об особой экономической зоне, осталось дело за малым – заманить обладателей крупного капитала в Алтополис. Промышленник оказался калачом тертым, на новую бумажку смотрел с опаской, потому пришлось задействовать силовые рычаги. Часть производств перенесли в приказном порядке, запугав кого налогами, кого ссылкой в Сибирь, а там и остальные потянулись.

Промышленную зону строили без участия новомодных архитекторов или говоря простым языком тяп-ляп. Может потому и смотрелась она чужеродно, этакое уродливое образование на фоне возведенной красоты – серые стены корпусов, коптящие небо трубы.

Заводам и фабрикам требовались рабочие руки. Последних в империи имелось в достатке, но тут встал вопрос с жильем – не заселять же простых людей в шикарные апартаменты, они мордой не вышли, и воспитанием. Так на юге появились первые трущобы. Это уже потом они получили статус поселка, и разрослись за счет беженцев из-за океана. А тогда, не имея даже названия, считались просто бараками на окраине – прыщом на прекрасном челе города.

Алтополис по праву называли городом крайностей. В нем было всё: красивое и безобразное, модное и отсталое, роскошное и дешманское, не стоящее ломаного гроша. Одного только в нем не было – водоемов, да и откуда им взяться посреди степи. До ближайшей речки полдня в седле скакать, а на автомобиле и того дольше, с учетом отсутствующих в указанном направлении дорог.

Впрочем, для горожан верхнего города это не составляло особых проблем. В их дома вода подавалась круглосуточно, стоило лишь повернуть вентиль крана. Не хочешь принимать ванну, милости просим в бассейн или новомодный аквапарк. Надоели бассейны, добро пожаловать на курорт. Они и летали, имея к тому средства и свободное время, а как быть жителям трущоб?

Не зря… ох, не зря Красильницкое сравнивали с выскочившим на лице прыщом. Выдавить опасно, уж больно много гноя скопилось внутри, и замазать не получается. Сколько раз жители просились подключиться к централизованному отоплению. А вода? У Южных ворот народ до сих пор с ведрами ходил до колонки.

И письма писали, и жалобы, а ответ на всё один: «за ветхостью жилого фонда подключение к действующим инженерным сетям считается нецелесообразным».

Живите, как можете, граждане дорогие, ежели желаете согреться – закупайтесь тулупами, а ежели искупаться – милости просим в бани. Только царю-батюшке жаловаться не моги, потому как на любую вашу писульку у нас три своих имеется, составленные грамотными юристами по всей форме и положенному циркуляру.

Толку от мэрии не было никакого, но все же одно хорошее дело вопреки собственной политики они сделали, то бишь случайно. Еще на этапе планирования города геодезисты составили подробную карту грунтовых вод. В нескольких точках пробурили скважины, построили насосные станции, снабжавшие водой целый город. Про другие забыли, посчитав наименее рентабельными.

Шло время – город рос, росла и потребность в воде. Власти задействовали все больше ресурсов, и наконец добрались до самых отдаленных мест. Пригнали бур, пробили крепкую породу, а оттуда как хлынет! Кто же знал, что геодезисты просчитались и верхний слой удерживал куда большие объемы. Почва частью обвалилась, а частью заболотилась, превратившись в вечно чавкающую жижу с квакающими лягушками.

Власти нагнали спецтехники, подрыли ковшами, укрепили берега и получился водоем, разливающийся по весне озером, а к концу лета сужающийся до размеров пруда.

Новое место стало пользоваться большой популярностью у жителей трущоб, не имевших выбора в развлечениях. Приходили купаться целыми семьями, а в выходные так и вовсе было не протолкнуться от народа. Пока одни лежали на солнышке, другие во всю плескались.

Прознавший про то купец Орлов, решил подзаработать. Облагородил близлежащую территорию кустами и низкорослыми деревьями, организовав подобие парка. Понаставил ларьков, торгующих едой и сувенирной продукцией. Завез песка, оборудовал кабинки и поставил лежаки.

Тут уж не выдержали жители верхнего города. Они и без того с завистью поглядывали на резвящихся в воде людей, а когда появились удобства… Единственное, что смущало – это соседство со всякой голытьбой. Но и здесь предприимчивый купец Орлов не оплошал. Одним ловким движением оформил половину пляжа на себя. Не на весь и то ладно.

Теперь по одну сторону плавали граждане привилегированные, готовые выложить двадцать пять копеек за вход, а по другую остальные. У голытьбы и песка было меньше, и дно илистое, и водная поверхность от мусора не очищалась. Подумаешь…

Зато на нашей стороне рукастые мастеровые возвели плавучий пантон, с которого сигать в воду было одно удовольствие. Вечером на нем сидела пацанва: свесив ноги, бултыхая и без того мутную поверхность озера, а днем приходилось бегать. Металл под полуденным солнцем разогревался до такой степени, что только пятки сверкали.

Май был лучшим месяцем для купания. Поверхность водоема еще не успевала зацвести, и ты радовался обжигающей прохладе, уходя бомбочкой на самое дно, а после всплывая и отфыркиваясь под веселый гогот пацанов. Уже в июле это будет не вода, а моча сплошная – теплая и противная от скопившегося в ней мусора. Водоросли, трава, насекомые и поднятый со дна густой ил – все это плавало, издавая неприятные запахи, а уж сколько сусликов сдохло, и не сосчитать. В особенности много их было к концу лета, словно специально шли топиться, ощущая близость подступающих холодов. Но то будет потом, а сейчас…

Листы пантона отдаются гулким эхом. Я мчусь на всех парах, чувствуя, как железо печет пятки. Ай-яй-яй, до чего же горячо. Ещё чуть-чуть и я, зажмурившись, прыгаю в подернутую рябью черноту. Бултых! Привычный шум улицы гаснет, и до ушей доносятся булькающие звуки поднимающихся на поверхность пузырьков.

Я выныриваю следом, отфыркиваясь от попавшей в нос воды. Вижу пацанов, спрятавшихся в тени. Они второй час режутся в «шута», позабыв зачем пришли. Меня тоже зазывали, но что я дурной? В карты в любое время года сыграть можно, а вот искупнуться…

– Чижик, как вода? – интересуется со своего места Тоша. Он уже раздал всё имеющееся на руках, и теперь с ленцой наблюдал за окончанием партии.

– Парная, – кричу я в ответ. И развернувшись, плыву прочь от берега – в сторону, где на волнах покачивались желтые буйки. Никто толком не знал, зачем их вытащили на середину водоема. Это не море, и не океан, здесь далеко заплыть при всем желании не получится. Тогда какой в этом смысл? Отделить платную зону от бесплатной? Напрасно. Уличную шпану не всякий забор остановит с колючей проволокой, а тут пластиковые шары. Мы любили притапливать их, забираясь сверху. Особо отчаянные еще и умудрялись демонстрировать противоположному берегу ягодицы. А чё, пускай полюбуются дворянчики... Они нас постными рожами встречают, а мы их голыми задницами.

В этот раз я не стал ничего придумывать, а опершись локтями о буёк, принялся наблюдать за отдыхающими. Увидел дядьку в полосатом купальнике. Он был настолько толстым, что казался похожим на тюленя, выбравшимся на берег и притомившимся на лежаке. Две девчонки в соломенных шляпках лепили замок из песка. Вдоль берега прогуливалась маман в длинном до пят платье, а впереди бежал мальчишка – сын или родственник. А может ни какая это не маман, а гувернантка с подопечным на выгуле? Вона как холодно себя ведет. Хотя с благородных станется: чем выше официальный статус, тем отстраненнее они в общении, в особенности с близкими людьми.

Ветер донес завлекательную мелодию. На идущей вдоль пляжа дорожке показался фургончик с мороженным. Его легко было распознать по яркой расцветке и картонной физиономии клоуна на крыше. Следом тянулась связка воздушных шаров с разноцветными ленточками. Девчонки тут же позабыли про замок, побросали совки с ведерками и побежали занимать очередь. Мальчишка принялся дергать за руку благородную даму. Дядька-тюлень и тот зашевелился. Эх, я бы тоже от фруктового льда не отказался, или от сливочного пломбира в стаканчике, или от ванильного, посыпанного шоколадной стружкой, а лучше политого клубничным сироп. Да чего там говорить, съел бы любое.

Я обернулся посмотреть на заросший бурьяном пляж. Увы, по нашему берегу фургончик проехать не сможет. Оставалось лишь молча завидовать и наблюдать за выстроившейся к холодному десерту очередью.

Когда вернулся, пацаны закончили партию. В шутах вновь оставили бедолагу Гамахена. Длинному как жердь парню катастрофически не везло в азартные игры, и не важно карты это были, биточек или домино. Некоторым и вовсе лучше не начинать, если только не захочется проверить на прочность голову. Тот же Малюта бил с размаха, не жалея ни собственных пальцев, ни чужого лба. Один лишь звон стоял от ударов.

Почему Малюта? Большинство считало, что прозвище верзиле досталось в насмешку, дескать такой огромный и Малюта. И только знакомые с историей полагали иначе. Проигравшихся в карты гигант казнил столь же безжалостно, как и живший в далекие времена палач Ивана Грозного. Вона как Гамахен красный лоб потирает.

Последнему с прозвищем не повезло. Будучи мелким пацаном, он однажды похвастался: «пацаны, мамка мне новые гамаши купила … гляньте, какие». Ну народ и глянул. Ладно бы кепкой козырной обзавелся или кроссовками пантовыми, в коих в город выбраться незазорно, а тут гамаши – срамота.

Уж сколько лет прошло, гамаши те давно в тряпку превратились, а прозвище осталось, да еще и такое обидное... Уж лучше Жердяем прослыть или Косым, чем этим самым Гамахеном.

Все трое работали в одной смене на заправке. По отдельности они не пользовались большим авторитетом, но вот вместе представляли серьезную силу. Тоша горазд был болтать и при желании мог присесть на уши любому. Правда умом не блистал, отчего и огребал периодически. Здесь ему на помощь приходил Малюта – грубая сила компании. В свои неполные семнадцать годков он мог поколотить любого, даже взрослого, а то и троих сразу. Завязывал узлом гвозди и гнул балки на спор. Правда недоброжелатели поговаривали, что балки в трущобах делали не из стали, а из железных опилок, и при желании любой так сможет. Поговаривали, да действиями свои слова не подкрепляли. А Малюта все гнул и гнул на радость толпе. Гнул забесплатно до тех пор, пока в компании не появился Гамахен, нескладного вида парень – худой, вечно бубнящий себе под нос. Таких обыкновенно за лохов держат, вот только Гамахен лохом не был. Да, он не отличался физической силой, как тот же Малюта, и не знал кучу народа на районе, как общительный Тоша, зато соображалка работала что надо. Это он подсказал здоровяку брать деньги за представления, и разработал систему оповещения, чтобы Тоша и дальше продолжал безнаказанно курить за складом. Уверен, история с фотокарточкой Ясмин тоже его рук дело. Сам бы Тоша в жизни до такого не додумался.

Силач, живчик и мозги – эта троица при должном старании могла горы свернуть. Всё было при ней, только размаха не хватало, не к чему было приложить своих способностей. Все хлебные места давно были заняты и чужаков к кормушке не подпускали. Конечно, можно было подрядиться в уличные банды, побегать шестерками в надежде выбиться в валеты, годика так через три, если выжить получится. Заманчивая идея для сопляков и дураков. Пацаны ни теми ни другими не были, потому и ломали голову в поисках возможных вариантов.

Когда старшаки первый раз позвали с собой купаться, я сразу сообразил, что дело неладно. Уж точно не дружескими чувствами они ко мне воспылали. Последовали аккуратные расспросы на тему: чем занимаешься и какие подвязки имеешь в мастерской на Блинчикова. Парни всерьез полагали, что я работаю в качестве наводчика, кручусь на улице отслеживая нужные автомобили.

Первой мыслью было рассказать правду. Все равно долго водить за нос не получится, да и какой в этом смысл? Потешить собственное самолюбие, мол смотрите какой я крутой, якшаюсь с деловыми людьми. А дальше что будет, когда правда всплывет наружу? Получу по башке? За Малютой не заржавеет, ему что гвозди кулаком колотить, что человеческие черепа.

Вторая мысль показалась куда более здравой – переговорить с начальником мастерской. Тем более, что расстались мы на хорошей ноте. Степан Никанорыч принял меня с радушием – выслушал, проявив неожиданный интерес к желающим подзаработать пацанам.

– Ловкие, говоришь, – произнес он задумчиво, приглаживая остатки волос на голове. – Ну ежели такие ловкие, пускай подкинут информации про одну машинку – Плимут Вояджер. Интересует не новодел какой из Южной Азии с зависающими клапанами – этого говна у нас самих в достатке, а настоящая американка, сошедшая с конвейера в Детройте. Ежели все грамотно сделают, тогда и поговорим.

– А оплата?

Старый мастер улыбнулся.

– Вишь, какой шустрый – сразу про деньги. Не боись, не обидим хлопцев. Только пускай все точно узнают: кто хозяин и когда ездит, по каким адресам паркуются, какую сигналку использует.

Довольный результатами разговора, я уже собирался бежать, но тут морщинистая ладонь легла на мое плечо.

– Стоять! А с Лукичем переговорил?

– Я…я…, – слова застряли в моем горле.

– Головка от поршня́? Ты чем думал, когда с просьбой приперся? Кто у тебя начальство?

– Лука Лукич.

– Тогда почему через его голову действуешь? Или хочешь старика под монастырь подвести?

– Нет.

– Ну раз нет, тогда с Лукичем эту тему и обсуждай. Ежели даст добро, тогда милости просим.

Бобыль возражать не стал, но при одном условии, чтобы новое увлечение не мешало основной работе. Заодно предупредил, чтобы сам не светился: не крался ночами по парковке и не бил по колесам, проверяя сигнализацию.

Во всей операции мне отводилась роль передаточного устройства. Установка связи между мастерской и пацанами с заправки. Увы, процент посредника невысок, но я не переживал по данному поводу. Работал больше за авторитет, чем за деньги, авторитет и получил.

Теперь каждый на районе знал, что Лешка Чижиков тусуется в одной компании с Малютой, а Малюта за своих горой. Это не Лука Лукич, который только и знает, что требовать, не заботясь об остальных проблемах. Место для ночлега дал, жратвой обеспечил, а дальше крутись сам. Вот я и крутился, обрастая новыми знакомствами и связями.

Пацаны, услыхав новость про Плимут, аж заулыбались. Сказали знают, где посмотреть и от щедрот великих увеличили посреднический процент. Правда, с последним вышли непонятки. Вдруг выяснилось, что Малюта не обучен арифметике. Простые числа с горем пополам складывал, а когда дело доходило до процентов, начинался затык.

– Пять, это сколько? – мучал он расспросами Гамахена. – Ты руками не маши, а объясни толком, сколько мы отстегнем Чижику со ста рублей?

– Пять.

– А с двухсот?

– А с двухсот десять.

– Да как же десять, когда процентов всего пять, – принимался шуметь Малюта. – А с трехсот мы скока Чижику отдадим – тридцать? Не-е, я на такое счастье не подписывался. Понавыдумывали про́центов всяких… Ежели пять положено, значит пять и плати, и ни копейкой больше.

Когда доводы разума были бессильны, Гамахен отступал. Не всякий сдюжит устоять перед стихией, коей Малюта и являлся. По жизни человек тихий и спокойный, он превращался в ураган, стоило зайти речи об обмане или несправедливости. В особенности ежели дело касалось его кармана. И тогда наступало время языкастого Тоши.

– Горазд же ты, братец, шкуру неубитого медведя делить. Десять рублей пожалел? А они у тебя есть?

– Найду Плимут и будут, – заворчал здоровяк.

– Ну хорошо, допустим, отыщешь ты нужную машину, а дальше что? Заявишься в мастерскую весь из себя красивый и скажешь, где ваш главный – велите подать сюда? Пускай деньгу отстегивает, я ему ща всё расскажу. Так получается?

Малюта недовольно засопел.

– Ничего у тебя не выйдет, братец. Не станут с тобой разговаривать и даже на порог не пустят. С Чижиком станут, потому что для них он свой, а ты чужак – голь перекатная.

– Меня знают, – пробубнил здоровяк, не собираясь просто сдаваться.

– Ну-ка, ну-ка – с этого места поподробнее… Кто тебя знает? Цынга с Товарной и Васюта с Ярморочной? А может бабка Глаша, торгующая яблочными пирогами у южного спуска? Ничего не скажешь – народец авторитетный, в особенности для мастеровых… Ох и рано же ты стал жаться, братец… ох и рано. Для начала полезность свою докажи.

– Я-то докажу, а ежели шкет кинет.

Мне вдруг захотелось сжаться в комок, настолько тяжелым оказался взгляд Малюты. Тоша тоже глянул в мою сторону, но шутливо, без всякого намёка на угрозу.

– Я Чижика давно знаю, – заявил он, – и потому ручаюсь. Пацан надежный, слово свое держит… Хитрожопый, конечно, но кто в наше время другой?

Контраргументов у здоровяка не нашлось, и уже на следующий день меня позвали купаться.

Орловское озеро пользовалось большой популярностью среди местных. И если в западной его части царила истинная благодать, с песочком и лежаками через каждые два метра, то на восточном берегу, поросшем колючками и кустами, случались драки. Хочешь сидеть в теньке поближе к понтону, будь готов сцепится с бразилами из Фавел или с малажскими пацанами. Прошлым летом, когда мы на пару с Гринькой решили пойти окунуться, нас свои же и поколотили – обыкновенная босо́та с Центровой. Уж больно им красивый ремешок приглянулся. Гриня – дундук, нашелся куда вырядиться. Девчонок на пляже захотел удивить… Удивил, ничего не скажешь. Меня толкнули пару раз, а вопящему приятелю губу разбили. Он потом через неё со мной и разговаривал, всё дулся, что не заступился, да в драку не полез. Один против трех старшаков? Что я, дурной здоровьем рисковать ради дешманского ремня, который не кожаный ни разу. Да и про последствия помнил. Это приятель горазд из дома неделями не выходить, а мне как быть? Я с этими пацанами каждый день по одной улице хожу.

Дурак был Гриня, предатель и трус. Хорошо, что все так закончилось и наши дорожки разошлись. Плохо только, что морду набить не успел напоследок.

Солнце клонилось к закату, когда мы начали собираться – полезли в воду смывать налипшую к трусам грязь. Дольше всех провозился Тоша.

– Ща графьям подарок оставлю, – заявил он и притих. Я сильно сомневался, что моча достигнет того берега, сколько её не гони. Богатеньким наплевать, а вот нам завтра здесь купаться.

Пацаны не стали тратить время на обсыхание, и в одних труселях направились в сторону поселка. Я только накинул на плечи майку, моментально прилипшую и ставшую мокрой. Топать до Красильницкого далековато – почитай, пять километров: сначала по тропинке вдоль озера, потом до купеческого парка, раскинувшегося сразу за платным пляжем, а уже оттуда на трассу и по обочине напрямки до самого поселка. Ежели повезет, то подберет какой-нибудь грузовичок, а ежели нет, будем топать на своих двоих, покрываясь загаром и дорожной пылью.

В будний день народа на озере было меньше обычного. В основном купалась пацанва – похожая друг на друга, как однояйцевые близнецы. Короткостриженая, загорелая, в черных труселях, пошитых на фабрике господина Волобуйского. Большая часть партии направлялась в тюрьмы, но и поселковым кое-что доставалось. А что, белье крепкое, надежное и стоит сущие копейки. Почитай, всё мужское население поселка в нем ходило.

Мы обогнули озеро и вышли к длинному забору, огораживающему парковую зону. Вход внутрь входил в стоимость билета. Хочешь, загорай на песочном пляже, хочешь – гуляй в тени тисов и карликовых деревьев. Пробовал купец Орлов сажать привычные русскому человеку березы и лиственницы, но те крайне плохо приживались в условиях степи. Гибли или имели столь жалкий вид, что сердце кровью обливалось. Зато кустарник чувствовал себя прекрасно – рос буйным цветом, заполонив большую часть парка. Откуда я это знал? Да доводилось лазить через забор... Это на пляже нашего брата легко вычислить по характерному виду, а парковая зона большая. И зарослей столько, что хрен выследишь. Одна беда – делать там нечего. Слушать духовой оркестр – оно мне и даром не надо, или в беседке сидеть. Что я, барышня какая? Это они любили в теньке притомиться с книжицей в руках. Создадут загадочности для вида, все из себя романтичные, позу покрасивее примут и охают над дамскими романами. А кавалеры рядом кружатся, любовные знакомства заводят на высокий манер. Вьют кружева словесные, ручку целуют, стихи читают нараспев, чтобы значит великосветскую барышню в койку затащить. А по-другому те не согласные. Чай не девки дворовые, простым мужицким напором не возьмешь.

Красивый был парк – ухоженный, но скучный. Мы и на сей раз собирались пройти мимо, но тут оживился Тоша. Подозвал нас к себе, и дождавшись, когда встанем кружочком, зашептал:

– Короче, я тут такую тему узнал – закачаетесь. Есть в парке тайное местечко, укрытое от любопытствующих глаз. Там барышни в неглиже лечебной гимнастикой занимаются.

– Прямо голые? – не поверил Гамахен.

– Ну не совсем, – вынужден был признать Тоша, – но одежды на них мало, а та что имеется, обтягивает подробности до неприличия. Потому считай, что голые. И позы непотребные принимают, изгибаясь по-всякому: то сисяндры выкатят, то зад отклячат.

Заветные слова были произнесены. В Тошиных глазах заплясали огоньки жаркого пламени, а Малюта аж дышать перестал, настолько проникся. Единственным, кто сохранил остатки здравого разума, оказался Гамахен. Он и задал вполне логичный вопрос:

– Как же они в таком виде занимаются? Парк – общественное место, а вдруг увидят?

– Не увидят, – заверил Тоша, – чай не дуры какие, специально тайное место выбрали. Помните заросли на восточной стороне – ну громадные такие, выше человеческого роста? Есть внутри одна полянка...

Тоша продолжал шептать, а я вдруг понял, что многого не понимаю в этой жизни. К примеру, почему люди сходят с ума от влюбленности. Взять того же Севастьяна – сына пекаря. Ну не заладилось у него с первой красавицей района, ну выбрала она другого, бухать-то зачем? И ладно если бы сам копеечку зарабатывал, так нет же – сидит на шее у отца. А папенька уже немолодой в одиночку пекарню не тянет. Или взять известную клиентку мастерской, почтенную мадам лет сорока – хозяйку столь же почтенного Студебекера. Повелась она на смазливое личико, принялась на Блинчикова ходить как к себе на работу. Напомаженная, да разукрашенная с подарками для ненаглядного Ерёмушки. А у этого Ерёмушки на лице крупными буквами написано, что прохвост. С собакой из подворотни станет кокетничать, ежели только свою выгоду учует. Так зачем голову терять? Зачем позориться? Мужики когда эту парочку за одним столом видели, плеваться начинали. Ну чисто маман с сыном.