Текст книги "Молоко и мёд (СИ)"

Автор книги: Артем Рудик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Печать шестая – Феликс – Кровь и плоть

Испания, воды у острова Тарифа, 7 февраля 1968 года

Только сейчас, наконец-то общество оказалось собрано в... относительно полном составе. За столом присутствовали все, кто был готов выступить против Мауи... Все семеро, не считая ребёнка двух лет. Пиники умерла в родах, Трамонтана оказалась недоговороспособна даже после того, что сделала Хамсин, и была убита.

По большому счёту, из тех, кто не был готов нас поддержать, мы получили только воинственную гиену. Это не так плохо. Особенно учитывая, что со мной она была ещё мягка и я бы ни за что не хотел иметь её в смертельных врагах. Но этого мало. Я думал Общество будет более единодушно, когда речь зайдёт о его истреблении...

В любом случае стоит радоваться тому, что мы имеем. Нас больше, несмотря на бездушные ожившие трупы под руководством Венега. И мы, вроде как, даже достаточно едины и собраны. Полтора месяца назад всё было совсем иначе и я чувствую, что в этой собранности есть и моя заслуга. Теперь даже как-то уютно со всеми этими зверьми за одним столом.

Хамсин обещала приготовить мяса на всех и когда мой живот уже начинал призывно журчать, влетела в кают-компанию с огромным подносом, накрытым крышкой. Он был действительно огромным, с половину меня, и занимал добрую треть всего стола. Вань-Шень, вперёд всех, потянулся снимать крышку, но Хамсин шлёпнула его по руке:

– Это ещё не всё! Сейчас принесу остальное. – с этими словами она удалилась, а дракон сел на место раздосадованным.

Запах даже из-под крышки чувствовался... волшебный. Это был арома жаренного на вертеле мяса, такой стойкий и плотный, что в нём едва различались нотки чего-то вроде зиры и фиников. От самого сознания, что нежное и наверняка очень вкусное мясо так близко, мне и самому хотелось сорвать крышку и вцепиться зубами в мясо, как дикое животное. Ел я обычно не так много, но от всей этой беготни готов был хоть слона съесть.

Хамсин не стала долго нас мучить и вкатила тележку, на которой звенели стеклянные бутыли молока, стояли тарелки с салатом цезарь и целые миски с различной мясной и овощной нарезкой. Расставляя блюда на стол, Хамсин сказала:

– Главное блюдо вам всем понравиться, я два дня его мариновала! – мимолётная её улыбка была несколько зловещей.

Когда на столе не осталось свободного места, она наконец сняла огромную крышку, являя на свет огромную гору подрумяненного мяса в посыпке трав, сервированного финиками. В принципе, запах меня не обманул, а вот Хамсин сразу же отбила аппетит, объявив:

– Такой вкусной козлятины вы ещё не ели!

Смутило это только меня, все остальные спокойно стали разбирать куски пожирнее и посочнее. Особенно меня удивила Памперо, сидевшая по праву руку от меня, чуть ли не яростнее всех вцепившаяся в огромную козью ножку. Она сказала Хамсин:

– Вот в чём-чём, а в искусстве деструкции и готовки ты мастер. К слову, где ты достала такого огромного козлика?

– Было время поохотится. – произнесла та и снова загадочно ухмыльнулась.

Я решился спросить у своей наставницы:

– Памперо, скажи, а тебя не смущает... то что ты ешь... козлятину?

– Я и козье молоко пью, – сказала она показательно отхлебнув из бутыли, – В конце концов, это всего лишь плоть и кровь Феликс, тут нет ничего такого, если ты сам не накручиваешь чего.

– Я то как раз накручиваю...

– А ты расслабься и насладись превосходным ужином. Хамсин действительно гений готовки.

Я вздохнул и посмотрел на огромный поднос перед собой. Это заметила сидевшая слева от меня пума. Ничуть не стесняясь присутствующих, она наклонилась ко мне и спросила:

– А чего это мой лисёнок не ест?

Одной рукой она обняла меня под плечо, а другую, в которой держала кусочек мяса, поднесла к моему рту:

– Хочешь, я тебя покормлю? Давай, открой ротик и скажи "А"... – она придвинула своё лицо так близко к моему, что я отчётливо чувствовал её горячее, тяжёлое дыхание, – Давай, если хочешь быть со мной, тебе нужно много-много энергии.

Она попыталась положить кусочек мне на язык, но мои зубы, осознавая чем именно меня кормят, как-то сами собой рефлекторно сомкнулись, намертво зажав мясо.

– О, ты хочешь так? – спросила пума, – Так мне даже больше нравиться...

Она укусила мясо так, что наши губы плотно соприкоснулись. Этот поцелуй казался ещё более неправильным, чем тогда, в зоне 51. Тем более, что все за столом смотрели на нас, но никто ничего не сказал. Никто её не остановил. Все просто продолжали есть. Когда пума наконец от меня отстранилась, я вдруг услышал краем уха, как Вань-Шень шепнул Либеччо:

– Ты что ЭТО стерпишь?

Тот тяжело дыша и трясясь встал во весь рост. И ударил тяжёлым кулаком по столу:

– Хватит! Феликс, ты труп. – он грозно тыкнул в мою сторону, – За то, что тронул Тайю я тебя убью. Сейчас, на верхней палубе!

Больше всех этому скачку эмоций обрадовалась гиена:

– Ого! Лучшее, на что можно смотреть за едой, так это на гладиаторский бой! Пусть даже мужской.

Меньше всех обрадовался Зефир, нянчившийся с уже успевшей научиться ходить и что-то лепетать, девочкой-козочкой:

– Либеччо, не испытывай судьбу. По крайней мере до того, как мы закончим с Мауи. Потом выясняй отношения сколько хочешь...

– А может они уже того... – Либеччо, – Я что должен просто сидеть и смотреть как мою единственную любовь уводят?

– Не переживай Либи, ты бы знал. Я бы обязательно прислала тебе много фото, чтобы ты окончательно понял, что ты мне больше не нужен. – пума была холодна, – Хочешь, могу даже записать на видео...

Либеччо грузно выдохнул:

– Я требую дуэли.

– Я не хочу драться.

– Тогда ты умрёшь без боя.

Дальше события развивались стремительно. Волк вытянул небольшой револьвер из своей кобуры и направил на меня. На это мигом среагировала Санта-Анна. Она собой заслонила меня от выстрела, а сама схватила нож для мяса и бросилась на Либеччо с таким напором, что тот не смог сопротивляться. Кровь брызнула во все стороны, Анна с остервенением наносила удар за ударом, будто бы тыкала тряпичную куклу. Бафомет заплакала, испугавшись. Волк не кричал.

Вскоре на диванчике, за столом, развалилось мёртвое тело. Пума, вся в крови, встала и сказала, обращаясь к только что убитому:

– Я этого не хотела. Жил бы ещё и жил. Но старый мусор однажды всё равно надо будет вынести.

Зефир, едва успокоив ребёнка, произнёс:

– Надо его вынести.

– Да, – грустно подтвердил Вань-Шень, – Как-то всё неправильно закончилось...

Они вдвоём подняли труп и понесли в коридор. Я, боясь теперь просто оставаться рядом с Санта-Анной хоть сколько-нибудь долго, попросился идти с ними. Мы поднялись на верхнюю палубу небольшого теплохода. Снаружи весело пели чайки, зеленели стены расположенной неподалёку ветхой крепости Тарифа. Без излишней панихиды мы сбросили труп в воды Гибралтарского пролива.

Никто вообще не проронил ни слова. Всем было плевать на дрейфующее тело. Либеччо оказался брошен и покинут, предан и жестоко убит. Ни могилы, ни памятного камня, ничего. Кажется, действительно жалко его было только мне. Вань-Шень с Зефиром сразу вернулись в кают-компанию, а я бесконечно долго сверлил глазами плывущий труп, походивший на мусорный мешок. Неужели меня тоже это ждёт?

– Только если ты продолжишь её бояться, mate, – сказал Мартин, опираясь на перила, – Либеччо её боялся. И вот что с ним стало.

– А мне казалось, он её любил...

– Даже если бы любовь существовала... Этот волк любить точно не мог, у него не было живого и храброго сердца. А вот страху было хоть отбавляй! Он боялся её потерять, боялся остаться один, боялся умереть, боялся, что никто не будет с ним считаться, боялся потерять свои земли. Либеччо трус похлеще Трамонтаны. Та просто сидела под корягой и пряталась от того, чем управляла. А этот ещё и панически что-то делал для того чтобы всё оставалось как было. И как всё закончилось? Случилось всё, чего он боялся.

– Но...

– Что? Хочешь сказать что-то в его защиту? А я скажу, что поделом. Он сделал много неправильных выборов, руководствуясь своим страхом. И по нёс за это соответствующее наказание. Теперь выбор за тобой: будешь бояться, как он или проявишь волю?

– Что ты предлагаешь делать?

– Взять то, что тебе предлагает Таянна. Не бояться её, а встретить лицом к лицу.

– Ты предлагаешь... дать ей то, чего она просит?

– Я предлагаю тебе поступить не так, как она ожидает, mate. Она от тебя не отстанет, ради тебя она убила... Если не хочешь плавать в Средиземном море...

– Это ужасно. Чудовищно!

– В компании чудовищ, ты обязательно станешь чудовищем. Иначе тебя загрызут, как жертву. Альтернативного выбора нет. Ты либо хищник, либо Либеччо.

– Я просто хочу быть хорошим человеком... Я не хочу делать отвратительных вещей...

– Добро пожаловать в реальный мир, Феликс. Хороших людей не бывает, тем более их нет в Обществе. Есть лицемеры. Не будь лицемером, mate. Не ври хотя бы себе.

Я ушёл с палубы, спустился в свою каюту и, прямо в одежде, лёг на скрипучую пружинистую койку. Ни возвращаться к столу, ни тем более делать того, о чём меня просил Мартин я не хотел. Противостояние судьбе не мой конёк, тем более, когда для этого необходимо предать последнюю ниточку к человечности. Я предпочту противолежать, долгие часы противолежать, пока что-нибудь само не произойдёт, что-нибудь. Только бы не что-то ужасное... Только бы Мартин не оказался прав...

Наступил вечер, в каюте стемнело, свет пробивался только из коридора. Кажется, после всего, я даже смог немного вздремнуть так, что не заметил как. Я продолжал лежать и глядеть в потолок. Вдруг, в проходе, образовалась женская фигура. Пума. Она пришла по мою душу, голая, даже не смыв кровь с шерсти.

Без лишних разговоров она забралась на мою кровать, улёгшись мне на грудь так, что её лицо было прямо напротив моего. В её опьянённых, замутнённых, глазах горел огонёк страсти: она явно рассчитывала получить сегодня всё, что ей захочется. Бесстыдно скользнув рукой мне в штаны, она сказала:

– О, Феликс... У нас тут большая добыча, да? Хочешь я тебе...

Она остановилась, когда я схватил её за плечи, серьёзно посмотрел в глаза и сказал:

– Я поведу. Ложись, дай мне раздеться.

Она явно была удивлена, позволила мне подняться и начать снимать одежду. Пока я это делал, думал о словах Австера. Он был прав. Он во всём был прав. Я сделаю это, я разбужу внутреннего зверя. Я вытащу наружу то тайное, что хоронил в себе, что не давало мне спать и вызывало кучу неловкостей. Памперо. Я сделаю с пумой то, что хотел бы сделать с холодной и отстранённой козочкой. Конечно она не сравниться...

Ни за что и никогда. Но я могу представить. Я могу использовать, чтобы утолить свою жажду. В конце концов, это всего лишь плоть и кровь? Всего лишь тело. О, Памперо... Я знаю, что это неправильно. Совсем неправильно, я не должен о таком думать, меня не так воспитывали. Это всё так грязно, а моя козочка такая чистая и нежная, такая незапятнанная. Мне так хотелось её испачкать, измазать в грязи, в моей грязи, той что бурлила в моей черепушке. От осознания того, что я сейчас сделаю, я напрягся, мышцы мои были как сталь.

Мысленно воображая перед собой белошёрстную козочку, я проник жёстко и агрессивно. Как животное, как мерзкое грязное животное я навис над ней и стал двигаться. "Памперо" взвизгнула от такого напора, её сладостный стон заставил меня прокручивать в голове всё более грязные мысли... Я подумал о том, что её наверняка никогда и никто, и я буду первым за многие века. Я буду суров, я накажу за воздержание. За её и моё сразу. Я покажу ей прелести того, от чего она бежит. Я буду нагоню её и заставлю почувствовать то же, что чувствую я.

Я стал постепенно набирать обороты, будто бы вёл погоню. Её крупные груди тряслись всё стремительнее. Она тяжело дышала и прикусывала руку. Я посмотрел на её прекрасную шею и мне тут же захотелось её укусить. Страстно я впился в неё зубами, как хищник должен впиваться в пойманную добычу. Она обняла меня и плотно прижала к себе, своими ногами она помогала двигаться моему тазу, заставляя не терять темп. Ей нравилось. Нравился мой напор. Она была в восторге от погони, и сама готова была выступить покорной жертвой.

Все эти сладостные стоны, все эти мысли. Мой разум плывёт, я перестаю понимать, где я и с кем. Ощущения поглощают меня. Я теряю самого себя и обретаю нечто, чего ещё никогда не чувствовал. Это моя сатисфакция. Я всего лишь дикий зверь, выпущенный из клетки. Голодное животное. И она тоже не более чем зверь, созданный чтобы утолить мой голод.

Я был раззадорен. Я хотел молока. Я множество раз, подсознательно тайно смотрел на его источник и у меня пересыхало в горле. Я чувствовал себя неловко, когда встречал жалкие эрзац заменители... Но теперь они мои. Они мои и только мои. И я буду пользоваться ими, чтобы утолить голод. Продолжая двигаться, я прильнул к её аккуратному соску. В моей пасти разлилась приятная, нежная сладость. Ту, которую я ждал очень давно... Будто бы я топлёного молока набрал полный рот.

"Памперо", в азарте нашей дикой игры, сказала:

– Эй, я тоже хочу!

И мы слились в поцелуе. Ситуация была и без того стимулирующей, но теперь я просто не мог больше держаться и сменив быстрые и резкие движения, на медленные и глубокие, я почти достиг пика. Всё внутри сжалось. И она тоже вся сжалась и скомкалась. Сладостное и яркое мгновение. Секунда, другая, напряжание спало:

– Я люблю тебя, Памперо...

Я обмяк и стёк пуме на грудь. Неожиданно для меня, в тот же момент она спихнула меня с себя, вскочила и со страхом в глазах спросила:

– "Памперо"? Ты сказал... "Памперо"?

Я не стал отвечать. Дрожа и с глазами на мокром месте, она рванула прочь из моей каюты. А я... А я, если бы курил, точно закурил бы сейчас.

Печать шестая – Санта-Анна – Молоко и мёд

Средиземное море, на пути к Сицилии, 7 февраля 1968 года

Я шла по коридору, едва сдерживая слёзы. Как он мог? Всё это время или только сейчас? Почему всё получилось именно так? Почему я оказалась на месте Либеччо, почему? Был только один человек во всём мире, кто мог ответить на мой вопрос. Я ввалилась к ней в комнату без стука, голая и потная.

Она спокойно пила чай вместе с Хамсин. Из проигрывателя мурлыкал скиффл "Last Train to San Fernando", родом из Тринидата: "Если этот ты пропустишь, то другого никогда не найдёшь!" Моё появление их никак не удивило, лишь Хамсин язвительно заметила:

– Ты, кажется, ошиблась дверью, Тайя, конкурс на самые громкие стоны на корабле двумя каютами дальше...

Я сердито упёрлась ладонями в стол:

– Почему, Памперо? Почему он назвал твоё имя?

Козочка снисходительно улыбнулась и, отпив из чашки, сказала:

– Это всё моё "глубинное проклятие". Все окружающие рано или поздно начинают боготворить моё тело. Ну ладно, может кроме Хамсин, она не человек и поэтому мне стало нравиться с ней общаться. Но в целом это неизбежность. Тем более для Феликса, который многие дни находился рядом...

– То есть, ты знала, что так будет?!

– Да. – она снова мягко улыбнулась, – Но в этом случае, я использовала эту особенность вам обоим на пользу. Благодаря моему проклятию вы оба освободились. Особенно ты, Тайя.

– Я что-то не чувствую себя освобождённой... Я только что оказалась на месте Либеччо!

Памперо снисходительно промолчала. За то сказала Хамсин, раня меня без ножа:

– Ты и была на месте Либеччо. Это было очевидно всем. Кроме ролей в вашей паре вас мало что различало. Вы всего лишь две стороны одной монеты...

– Да, – кивнула козочка, – Но у тебя, в отличии от него, теперь есть шанс это перерасти. Со свободой так всегда, по началу она всегда горче полыни. Но когда ты осознаешь её прелесть...

– Я не понимаю... – сказала я.

– Ты так долго мечтала об Австере, что ж, ты получила своего Австера. – произнесла козочка, – Феликс поступил с тобой так, как ты всегда подсознательно хотела. Так, как ты поступала с волком. Теперь ты наконец-то можешь видеть собственные цепи и у тебя есть простой выбор: остаться в них и превратится в Либеччо или сбежать.

– ... "сбежать"?

– Помнишь я говорила о том, что уважаю тебя за то, что ты делаешь всё что хочешь? Настала пора захотеть подлинной свободы, и ты сможешь её достичь. Это даст тебе то удовлетворение, о котором ты давно мыечтала. Но прежде всего, тебе стоит помыться. Пока ты пахнешь не свободой, а едким потом и стыдом.

– А ещё мокрой кошкой. – сказала Хамсин, – И капаешь на пол, а мне его мыть.

– Когда помоешься, приходи. – козочка снова ласково улыбнулась, – Как минимум, это тебя немного успокоит.

Я тяжело выдохнула. Памперо была права, надо хотя бы смыть с себя позор, прежде чем двигаться дальше. Душ находился напротив каюты козочки. Я стояла под горячей водой и думала о том, что сегодня произошло. Зачем я убила Либеччо? Действительно ли ЭТОГО я хотела от Феликса? Как он мог так поступить со мной? Что мне делать теперь? Смогу ли я вообще теперь жить?

Всё, к чему я стремилась, оказалось столь мерзким, столь унизительным... Когда это происходило с другими, мне нравилось, но когда это произошло со мной... Неужели я именно этого хотела? А чего я вообще хотела? Я уже и не знаю, то что случилось, то как он взял меня, то что он сказал... Это разрушило сами основы. Это всё разрушило. Он всё разрушил? Как он мог?

А что насчёт Либеччо... Поступал бы он так же как я, если бы меня не было? Стал бы он тем, кем была я? Наверное да. Я же превратилась в него, когда рядом оказался кто-то внезапно куда более сильный и уверенный.

Я снова прокрутила в голове слова Памперо, подумала о ней, о свободе, о том, что она теперь может сказать. Внизу живота приятно закололо. Свобода... Как мало и как много в этом слове. Куда больше смысла в слове "освобождение". Она действительно может мне это предложить?

Я вышла из душа, вытерлась и, в чём мать родила, вернулась обратно в каюту. Столик для чаепития к тому времени уже убрали. Памперо сидела на кровати, а Хамсин на стуле в углу. Гиена плела кошачью колыбель, фигурой "лестница Иакова". Проигрыватель стал мурлыкать другую, более спокойную и расслабленную песню.

Козочка призывно похлопала себя по коленям, а затем протянула мне руки, предлагая объятия:

– Давай, иди-ка сюда.

Я недоверчиво подошла и обняла её. Она легла так, что я теперь лежала на её груди. Это было похоже на лежание на мягком, пушистом, белоснежном облаке. Парящем где-то в небесах, далеко-далеко от земли. Закрыв глаза, я чётко это увидела. Больше мне не хотелось никуда идти и что-либо делать. Хотелось лежать на этом облаке вечность.

Памперо мягко гладила меня по голове, по-матерински нежно. Мне кажется, я даже заурчала, хотя кажется давно забыла, как это делать. Памперо нежно сказала:

– Свобода только по началу горька, как полынь. Но рано или поздно, она превращается в молоко с мёдом. Иногда приходится ошибаться и страдать от последствий своих решений. Иногда ты даже переживаешь маленькую смерть. Но за смертью будет перерождение. Любое страдание конечно, если сбросишь с себя рабские цепи. Ты это чувствуешь?

– Я чувствую будто бы я умерла и оказалась в стране дождей и тумана, в раю...

– Это именно то, о чём я и говорю. Так настоящая свобода и выглядит. Ты страдаешь, ошибаешься. Рвёшь на себе цепи условностей и петлю былой культуры, морали, негласных норм. Становишься собой. Тебе не нужна жестокость или подчинение. Не нужно, чтобы тебя кто-то унижал и самой не нужно никого унижать. Твоё освобождение лежит через нежность, через молоко и мёд.

Я невольно заплакала. Это я тоже, кажется, почти забыла, как делать... Но я зарыдала. Я плакала и сильнее зарывалась лицом в облако. Памперо продолжала меня гладить:

– Всё хорошо. Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь. Можешь спать здесь, со мной. Я постерегу твой сон. И завтра можешь остаться здесь, мы с Хамсин сделаем всё, чтобы тебе было спокойнее. А послезавтра у нас важный день. И к его наступлению ты не только отдохнёшь, но и выйдешь, в конце-концов, новой Таянной. Спи и ничего не бойся...

Пейсах – Правдивая история про бронзовый век

Та-Кхемет, город Абджу, незадолго до вступления Венега в Общество

Одиночке не выжить на улицах, это любому коту известно. Даже если эта улица находится в городе в долине Нила, где к кошачьим, вроде меня, отношение исключительно особенное.

Как найдут люди дохлого кота среди улицы, так сразу плачут, похороны стряпают, брови сбривают. Кто если обидеть нашу породу посмеет, так сразу тут же того и линчуют без суда и следствия. Видел однажды, как подвыпивший погонщик переехал нашего брата на своей электрической повозке, так его тут же закидали камнями, а тело пустили по "Великой реке".

Но такая кара, конечно, ждёт только людей. А это здесь, не самые частые кошачьи противники. Едва ли кто-то будет вступаться или мстить за тебя, если ты окажешься в пасти крокодила или погибнешь от укуса скорпиона. Да и, конечно, если другой кот что-то с тобой не поделит и успеет напасть первым, то разнимать вас тоже никто не будет.

Так что тут уж, у бродячих, всё в точности как в дикой природе: либо ты сильный, либо ты голодный и мёртвый. Выживай как умеешь. И лучше, конечно, выживать, когда природа наградила тебя быстрыми лапами или острыми когтями. Ибо самый приспособленный получает всё. Или погибает от кучи слабаков, сбившихся в стаю. Это тоже частое событие.

Не кривя душой, я не мог бы назвать себя действительно сильным, ловким или хоть сколько-нибудь энергичным зверем. Нет, я совсем обычный кот в пятнистой окраске, средний по всем параметрам. И, потому, моя главная мечта, что особенно часто навещает меня холодными ночами: заиметь свою стаю.

Я часто представляю, как мы с моими пока несуществующими сообщниками, грабим рыбный рынок и наедаемся до отвала. Как ночами спим, сбившись в кучу и греясь теплом друг друга. Как отбиваем территорию у других, более мелких и слабых стай. Как в один момент накидываемся на какого-нибудь гиганта, что посмел обидеть кого-то из наших. Как по весне голосим, мешая спать всему кварталу. Да, обладать своим сообществом просто чудесно!

И не важно, прибился ты к нему или организовал сам... Ну, для меня не важно. По большей части потому, что я пока не смог сделать ни то, ни другое. А меня бы устроил любой вариант!

И приходится мне одному вертеться, да крутиться. Греть себя самому, жрать объедки с помойки, изнывать по весне, да избегать драк. Такова уж моя жизнь – до сытости и сладости в ней далеко. А вот боли и отчаяния... Да тоже особенно и нет.

Бывает какой прохожий приголубит, да накормит чем. Бывает удаётся славно погреться на солнце. Бывает и на моей улице праздник! В общем-то, в один из таких праздников, я даже встретил своего первого и единственного друга.

Это был ханаанский торговец, не знаю, как его звали, но прекрасно помню, как он выглядел: седые волосы, устал взгляд, впалые щёки. Кажется, он сам не слишком то и хорошо ел, но меня подкармливал, чем придётся. Его народ был нищ, в родной земле его бушевала война, а самих хаанеев часто сгоняли в рабство. Так что мой приятель был ещё везунчиком.

К слову, он дал мне то, чего не было у большинства других бродячих котов – имя. Назвал меня Йом-Кипур или "Судный день", в честь праздника его народа, в который он меня встретил. Я был несказанно счастлив тому, что у меня вот-вот может появиться хозяин. Я постоянно приходил к нему, на рынок, спал около его скромной лавочки и всячески давал понять, что вот-вот и останусь рядом навсегда, как уже вполне себе домашний кот.

Однако, "навсегда" чаще всего длиться очень недолго. В один из солнечных дней, спустя где-то тридцать лун после нашего знакомства, в Ханаане разгорелся бунт против правления фараонов. С хеттскими или ассирийскими винтовками в руках хаанеи убивали воинов сета и крушили египетские статуи. Сей факт настолько потряс всю долину Нила, что о нём был наслышан каждый, даже глухой и слепой, уличный кот. И, если обычно, кошек не касались людские дела, то тут...

Всё коснулось меня напрямую. Ибо в тот же самый день, к лавке пришли жрецы Сета. Они разворошили и сожгли побрякушки, которые старый торговец продавал. Сломали хлипкий прилавок, а самого моего новоиспечённого хозяина выволокли на площадь и казнили, как потенциального предателя. Казнили к слову, излюбленным жречеством методом: прилюдно, тем же способом, что и когда-то Гор использовал против побеждённого Сета.

Конечно, так в тот день казнили практически всех свободных хаанеев, которым было дозволено селиться в городе. Тем, кто был запряжён в работы на шахтах, повезло куда больше. В виду и без того их полумёртвого положения, их практически не тронули. Тут свобода сыграла против людей.

Я особенно задумался об этом факте, наблюдая за кровавой казнью. В конце концов, что ещё я мог сделать, кроме как смотреть? Мне думалось, что старику будет легче от того, что перед смертью он увидит меня. Но, кажется, в кровавом безумстве, он мало что видел и ещё меньше понимал.

Когда казнь закончилась, а зеваки разошлись, я ещё немного помурчал у его тела, провожая дух в дальнейший путь, а сам, лишённый насиженного места, отправился обратно в свою прежнюю, одинокую жизнь. В тот день на улицах было неспокойно. Толпы гудели и сновали туда-сюда. Может, чтобы посмотреть на другие казни, а может и чтобы в них поучаствовать. В общем-то мне не было до этого дела. Я аккуратно петлял между сонмищами ног, чтобы в конце концов добраться до своего старого укрытия и там переждать людскую бурю.

Но, по пути домой, был внезапно схвачен парой сильных, женских рук. И уже вечером сидел в клетке, в питомнике при храме Баст. Клеть была просторной, в ней была и еда, и вода, но всё же что-то меня тревожило в столь внезапном похищении. Культ кошачьей богини был известен своим "особым" отношением к живым организмам. По крайней мере, люди постоянно об этом шептались.

Шептались, потому что жриц Бастет боялись ничуть не меньше служителей Сета, некротехников Анубиса или даже ассасинов Шезму. Да, даже дворовый кот знал, что последователи богини нынче были не в самом лучшем состоянии и значительно уступал по влиянию другим культам, держащим власть в стране и особенно сетитам. Однако, у поклонников богини с кошачьей головой был один козырь в рукаве – технологии. И вскоре мне предстояло испытать их мощь на себе.

Об этом я узнал той же ночью, когда между рядами с сотнями кошачьих клеток, проходила верховная жрица в компании сгорбленного, заискивающего человека в пурпурных одеяниях. Главная служительница культа была в ритуальном одеянии, то есть вообще без одежды, лишь в маске в виде кошачьей головы и, нанесённой на тело геометрическими узорами, радиевой краске, что тускло светилась в темноте. Они о чём-то шептались ещё на входе в питомник, но услышать я смог лишь ту часть разговора, что велась, пока они проходили мимо моей клетки:

– Но, вы уверены, что это сработает? – спросил сипло горбатый мужчина, – Другие культы готовят свой собственный ответ на эту угрозу. Я уверен, что уже на днях некротехники Анубиса...

– Слышать о них не хочу! – женщина была сурова и резка, – Они могут поднимать сколько угодно мертвецов, но в этот раз они нас не переплюнут. Можете быть уверены, что наши люди приятно удивят верховного жреца Сета. И это произойдёт уже завтра. Раньше, чем до Ханаана долетят самолёты Гора или доплывут корабли Себека.

Она остановилась прямо напротив меня, в тот момент с интересом за ними наблюдавшего, заглянула мне прямо в глаза, отчего мне сразу стало не по себе, и произнесла:

– Посмотрите на них, – она ткнула в мою сторону тонким пальцем, – В них нет никакого интеллекта, а это значит, что они будут нам покорны.

Мужчина тоже посмотрел на меня, потёр свой подбородок, а затем сказал, усомнившись:

– Вы не верите в то, что кошки обладают разумом?

– Конечно нет! Я достаточно хорошо разбираюсь в биологии, чтобы это утверждать.

– Странно такое слышать от жрицы Баст... В вашем культе и правда нет ничего святого?

– Завтра вы в этом сами убедитесь. Приходите с рассветом, мы продемонстрируем вам НАСКОЛЬКО. – на последнем слове она сделала особый акцент, а потом, вдруг добавила, – Да, к слову, пока не поздно, пошлите радиопередачу. Скажите людям, что в Ханаане нам ещё верны, чтобы вымазали свои двери лимонным соком, вперемешку с ягнячей кровью, а затем заперлись и носу на улицу не показывали...

На этом моменте их разговор завершился, и они ушли.

На утро, как и было обещано, кошек стали забирать из клеток. Забрали и меня. Служанка Баст аккуратно взяла меня на руки и, отчего-то, я моментально растаял в её нежных руках. Я не думал ни царапаться, ни вырываться. Неведомая сила, словно какой-то феромон или что-то подобное, заставила меня расплыться и растечься, в полном подчинении мягкой хватке.

Слуга пронесла меня через множество роскошных залов, где повсюду высились обсидиановые статуи кошачьей богини, тут и там висели золотые щиты и хопеши, стены украшали витиеватые барельефы. Как ни странно, в конце концов, принесла она меня в довольно скромное и маленькое помещение с низким потолком и глинобитными стенами, похожее на пивоваренный зал, на подобии того, у помойки которого я в своё время кормился.

Здесь даже был такой же огромный чан посреди комнаты, укрытый огромной стальной крышкой. Только внутри был не пенный напиток, делающий людей неуклюжими и весёлыми, а огромная пушистая и мяукающая груда котов, в панике копошившаяся в полутьме огромного котла.

Меня скинули к моим сородичам. Падая, я пытался зацепиться когтями за стенку котла, но в итоге лишь больно их обломал о шершавую сталь. Так, я присоединился к кошачьему кавардаку. Я был последним из тех, кого сбросили в котёл, а значит, мне ещё повезло стоять на спинах других пушистых. Однако этот живой пол подо мной ходил ходуном, и я должен был проявлять чудеса баланса, чтобы не свалиться на уровень ниже.

Ведь там сотни самцов и самок, грызлись, царапались и пытались выбраться наружу по головам друг друга. Они едва ли понимали, что это в принципе невозможно, просто инстинктивно сражались за жизнь и действовали исключительно панически. В полутьме и духоте странной ёмкости, по-другому было никак. Я даже был уверен, что те, кому не повезло быть на самом дне, наверное, уже умерли под давлением кошачьей массы.

Но, как ни странно, это была вовсе не худшая судьба. Ведь дальше началось действительно страшное – в небольшом проёме крышки, через который нас сбрасывали вниз, появилась верховная жрица. В её тонкой руке была склянка с жёлтой жижей. Без сомнений она вылила всё содержимое склянки прямо на меня, а затем закрыла проём, погрузив чан в полную тьму.

В этой темноте я вдруг почувствовал странное тепло в том месте, куда попала пахучая жижа. Затем, это тепло будто бы стало проникать внутрь меня, куда-то глубоко-глубоко под кожу, до самых костей. И в этот момент я почувствовал, как начинаю плавиться. Всё моё нутро будто бы преобразовывалось в ту же самую жижу и я, под действием гравитации, стал стекать на своих сородичей внизу.