Текст книги "Жизнь поэта"
Автор книги: Арнольд Гессен
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Я долго был покорный ученик,
Но с той поры, как вас увидел я,
Мне кажется, я весь переродился.
Вас полюбя, люблю я добродетель
И в первый раз смиренно перед ней
Дрожащие колени преклоняю.
Как в «Скупом рыцаре» Пушкин ярко отразил эпоху, нравы и быт позднего средневековья, так в «Каменном госте» – нравы, типы и колорит эпохи Возрождения.
«Каменным гостем» В. Г. Белинский особенно восхищался. Он находил, что «драма непременно должна была разрешиться трагически – гибелью Дон-Жуана; иначе она была бы веселой повестью, не больше, и была бы лишена идеи, лежащей в ее основании... Каждый человек, чтобы жить не одною физическою жизнью, но и нравственною вместе, должен иметь в жизни какой-нибудь интерес, что-нибудь в роде постоянной склонности, влечения к чему-нибудь. Иначе жизнь его будет или нелепа или пуста...»
* * *
«Пир во время чумы»... Основой этой маленькой трагедии явилась одна из сцен драматической поэмы Джона Вильсона «Чумный город» о лондонской чуме 1665 года. В России свирепствовала холера, и Пушкин создал свое, совершенно оригинальное, самостоятельное произведение. Холеру народ тогда называл чумой...
Уже само название трагедии контрастно: пир в разгаре чумы. И в действии резкий контраст: мимо пирующих проезжает наполненная мертвыми телами телега, которой управляет негр.
Председатель пира поет песню:
Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы,
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
В это время появляется священник и обращается к пирующим с укоризной:
Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Средь ужаса плачевных похорон,
Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,
А ваши ненавистные восторги
Смущают тишину гробов – и землю
Над мертвыми гробами потрясают.
Пирующие смотрят прямо в глаза смерти, сила человеческого духа побеждает страх перед чумою, перед грядущей гибелью...
И в этом произведении Пушкин поражает «способностью всемирной отзывчивости», говорил Ф. М. Достоевский в своей знаменитой речи, произнесенной 8 июня 1880 года, при открытии памятника Пушкину в Москве.
«Пушкин лишь один из всех мировых поэтов обладает свойством перевоплощения вполне в чужую национальность».
И В. Г. Белинский отметил, что Пушкину «ничего не стоило быть гражданином всего мира и в каждой сфере жизни быть, как у себя дома», оставаясь в то же время великим русским народным поэтом.
Насколько высоки и совершенны маленькие трагедии Пушкина, можно судить по тому, что, по позднейшему отзыву И. С. Тургенева, под монологом Скупого рыцаря «с гордостью подписался бы Шекспир», а композитор А. К. Лядов охарактеризовал «Моцарта и Сальери» как «лучшую биографию» Моцарта, вдохновенную поэму «о бессмертии гения, творения которого приносят радость и счастье человечеству».
* * *
Как и маленькие трагедии, новым словом в русской литературе явились и написанные Пушкиным в Болдине «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». Их пять: «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка». Это были первые реалистические произведения русской бытовой прозы.
Чтобы судить о них, интересно ознакомиться с мыслями «О прозе», высказанными Пушкиным еще ранее, в 1822 году. Он начал свой небольшой отрывок словами:
«Д’Аламбер сказал однажды Лагарпу: «Не выхваляйте мне Бюфона. Этот человек пишет: благороднейшее изо всех приобретений человека было сие животное, гордое, пылкое и проч. Зачем просто не сказать лошадь».
Пушкин критикует и тогдашних писателей, «которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами. Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень и пр. Должно бы сказать: рано поутру – а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба – ах как всё это ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее».
И закончил: «Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат...»
«Стихи дело другое», – добавил Пушкин и заметил в скобках: «впрочем, в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не подвинется».
За два года до Болдинской осени 1830 года Пушкин снова обращается к этой теме в очерке «О поэтическом слоге». Он критикует стремление авторов гоняться за обветшалыми украшениями своих произведений: «Мы не только еще не подумали приблизить поэтический слог к благородной простоте, но и прозе стараемся придать напыщенность, поэзию же, освобожденную от условных украшений стихотворства, мы еще не понимаем...»
Следуя этим уже с послелицейских лет выношенным мыслям, Пушкин и писал «Повести покойного Ивана Петровича Белкина».
Их отличают: лаконизм, простота, отсутствие беспредметных украшательств, словоизлияний, строгий характер сравнений и метафор, ритмичность повествования, обращение к простонародности, составляющей необходимую составную часть разговорного языка Пушкина.
* * *
Настойчиво работать над прозой Пушкин начал в конце 20-х годов. После «Арапа Петра Великого» он начал писать «Роман в письмах» между двумя братьями, о старой и новой русской аристократии, о положении дворянства и его отношении к крестьянству. Оба эти произведения остались незаконченными.
Жанр романа, дававший возможность раскрывать личную жизнь и внутренний мир человека в связи с жизнью социальной и общественными отношениями, приобретал в ту пору все большее значение. «Наш век – век романа», – провозгласил В. Г. Белинский.
Герои «Повестей Белкина» – «маленькие» люди, прозябающие на задворках жизни; с сочувствием переданы их мысли и переживания, горести и маленькие радости, их судьбы, вся неприглядность их существования. Это своего рода новеллы, сложные психологические этюды, в основе которых простота, точность и верность жизни.
Прототипом главного лица повести «Гробовщик» явился гробовщик Адриан, живший около дома Гончаровых, против нынешнего Центрального дома литераторов. Пушкин очень точно указал топографию происходивших здесь событий.
Среди страниц «Гробовщика» сохранился первоначальный план повести «Станционный смотритель».
«Рассуждение о смотрителях. Вообще люди несчастные и добрые. Приятель мой смотритель вдовый. Тракт сей уничтожен. Недавно поехал я по нем. Дочери не нашел. История дочери. Любовь к ней писаря. Писарь за нею в Петербург. Видит ее на гулянии. Возвратясь, находит отца мертвого. Могила за околицей. Еду прочь. Писарь умер. Ямщик мне рассказывает о дочери».
В повести «Выстрел» мы встречаемся с эпизодом личной жизни Пушкина – описанием его дуэли в Кишиневе, в 1822 году, с офицером Зубовым. На поединок Пушкин явился с черешнями в фуражке и, пока противник целился в него, спокойно завтракал ими, выплевывая в его сторону косточки...
Характерная особенность «Повестей Белкина» – Пушкин с первых же строк приступает к делу, заставляет говорить сами события и факты, развертывает мысль в ее главном и основном ходе событий.
Этой особенности творчества Пушкина дал высокую оценку Л. Н. Толстой. Об этом рассказывает жена его, С. А. Толстая, в своем дневнике, в записи от 19 марта 1873 года. Найдя в гостиной «Повести» Пушкина, которые Софья Андреевна дала почитать девятилетнему сыну Сереже, Лев Николаевич просмотрел их и сказал: «Многому я учусь у Пушкина, он мой отец, и у него надо учиться». Вечером того же дня Толстой прочитал отрывок Пушкина, начинавшийся словами: «Гости съезжались на дачу ***. Зала наполнялась дамами и мужчинами, приехавшими в одно время из театра, где давали новую итальянскую оперу...»
Прочитав эти первые строки, Лев Николаевич сказал:
– Вот прелесть-то! Вот как надо писать. Пушкин приступает прямо к делу. Другой бы начал описывать гостей, а он вводит в действие сразу.
И в тот же вечер Толстой написал первые строки романа «Анна Каренина»: «Все смешалось в доме Облонских...»
И в апреле 1873 года Л. Н. Толстой писал П. Д. Голохвостову:
«Давно ли Вы перечитывали прозу Пушкина? Сделайте мне дружбу – прочтите сначала все «Повести Белкина». Их надо изучать и изучать каждому писателю. Я на днях это сделал и не могу Вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение».
Уже по выходе в свет «Повестей Белкина» к Пушкину как-то зашел в 1831 году, в Царском Селе, его семнадцатилетний «внук по Лицею» П. И. Миллер и, увидев на столе эти повести, спросил:
– Какие это повести? И кто этот Белкин?
– Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот эдак: просто, коротко и ясно, – ответил Пушкин.
Фамилию Белкина, к слову сказать, Пушкин заимствовал из своей же «Истории села Горюхина», написанной в ту же осень в Болдине.
...Находясь в течение трех месяцев в Болдине, Пушкин мог близко наблюдать крестьянскую жизнь, которая и нашла яркое и обобщающее отражение в этой «Истории». Она осталась недописанной, но в дошедшем до нас плане этого произведения мы читаем: «Была богатая вольная деревня. Обеднела от тиранства... мужики разорены... Бунт...»
В самом Болдине произошло в 1774 году восстание крестьян, пытавшихся повесить приказчика, за что их жестоко высекли. Предание об этих событиях Пушкин, видимо, услышал во время своего пребывания в Болдине.
В «Истории села Горюхина» Пушкин отразил угнетенное положение крестьянства крепостной России. И болдинская лирика Пушкина, насыщенная разнообразием тончайших человеческих переживаний, отражала проходившую пред глазами поэта повседневную безрадостную крестьянскую жизнь. Однажды Пушкин был свидетелем горестного события. Он сажал у своего дома лиственницу и увидел, как мужик нес хоронить ребенка. Этот печальный случай послужил поводом к созданию стихотворения, в котором с предельной чуткостью выписан грустный осенний день, убогая деревушка и крестьянин, почти механически справляющий обряд похорон:
Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий,
За ними чернозем, равнины скат отлогий,
Над ними серых туч густая полоса.
Где нивы светлые? где темные леса?
Где речка? На дворе у низкого забора
Два бедных деревца стоят в отраду взора,
Два только деревца, и то из них одно
Дождливой осенью совсем обнажено,
И листья на другом, размокнув и желтея,
Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.
И только. На дворе живой собаки нет.
Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.
Без шапки он; несет под мышкой гроб ребенка
И кличет издали ленивого попенка,
Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.
Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил.
Это – не осуждение мужика. Последние строки стихотворения говорят не об эгоизме или бессердечии крестьянина, а о его забитости, задавленности делами, заботами.
Из Болдина Пушкин написал Наталье Гончаровой осенью 1830 года девять страстных, взволнованных писем. Двенадцать писем написал он Наталье Николаевне – уже жене, а не невесте – во вторую Болдинскую осень 1833 года...
Сохранилась и дошла до нас лишь одна короткая, по-французски, приписка Натальи Николаевны на письме своей матери к Пушкину:
«С трудом я решилась написать тебе: мне нечего тебе сказать, все свои новости я с оказией сообщила тебе на этих днях. Maman сама хотела отложить письмо до следующей почты, но побоялась, что ты будешь испытывать некоторое беспокойство, не получая в течение некоторого времени от нас известий. Это соображение заставило ее победить свой сон и усталость, которые одолели ее и меня, так как мы весь день пробыли на воздухе. Из письма maman ты увидишь, что мы все чувствуем себя очень хорошо. Поэтому я ничего не пишу на этот счет и кончаю письмо, нежно тебя обнимаю. Думаю написать тебе побольше при первой возможности. Прощай, будь здоров и не забывай нас».
Следуя пушкинской оценке письма Натальи Николаевны, мы вправе сказать, что эта ее приписка на письме матери «бестемпераментна»...
В последний день ноября, надеясь все же добраться до Москвы, Пушкин в третий раз выехал из Болдина. Но на 71-й версте от Москвы был задержан в карантине и только 5 декабря прибыл в Москву.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
МОСКВА, ЦАРСКОЕ СЕЛО, ПЕТЕРБУРГ
1831-1832
«Участь моя решена. Я женюсь...»
И может быть – на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
А. С. Пушки н. «Элегия»
Общественное внимание приковано было в 1831 году к политической обстановке в Западной Европе (восстанию в Польше и откликах на него на Западе). Отстаивая свою национальную независимость, Польша подняла знамя восстания против России, польский сейм провозгласил низложение Николая I. В ответ русская армия перешла границы Царства Польского. В эти дни английская, немецкая и особенно французская печать резко выступали против России, а в Париже, у здания русского посольства, состоялась враждебная демонстрация. Во французской палате депутаты призывали свое правительство к вооруженному вмешательству в русско-польские военные действия.
16 августа Пушкин обратился к недругам России с стихотворением «Клеветникам России»:
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Напоминая Западу о 1812 годе, когда «на развалинах пылающей Москвы мы не признали наглой воли» Наполеона, когда мы «нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир», Пушкин спрашивает:
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
Вспоминая, как в 1812 году шли «племена, бедой России угрожая», Пушкин спрашивал в стихотворении «Бородинская годовщина»:
И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русский штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их манит вновь -
Хмельна для них славянов кровь:
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!
Здесь сказались патриотизм Пушкина, чувство гордости за свою страну, за свой народ.
* * *
А. А. Дельвиг. С рисунка А. С. Пушкина.
Альманах «Северные цветы» на 1832 год. Обложка.
Пушкина 1831 год встретил давно желанным подарком: вышел наконец «Борис Годунов».
«Вот, друг мой, мое любимое сочинение», – написал он 2 января П. Я. Чаадаеву, посылая только что вышедшую книгу.
Послал ее Пушкин еще нескольким друзьям, а знаменитой артистке Семеновой, «единодержавной царице трагической сцены», вышедшей замуж за князя Гагарина, – с надписью: «Княгине Е. С. Гагариной от Пушкина, Семеновой от сочинителя».
«Борис Годунов» был восторженно встречен читателями. Но литературные противники отзывались о нем враждебно, и Пушкин с горечью писал своей приятельнице Е. М, Хитрово: «Вы говорите об успехе «Бориса Годунова»: право, я не могу этому поверить. Когда я писал его, я меньше всего думал об успехе. Это было в 1825 году – но потребовалась еще смерть Александра... чтобы моя трагедия могла увидеть свет. Впрочем, все хорошее в ней до такой степени мало пригодно для того, чтобы поразить почтенную публику (то есть ту чернь, которая нас судит), и так легко осмысленно критиковать меня, что я думал доставить удовольствие лишь дуракам, которые могли бы поострить на мой счет...»
Январь 1831 года принес Пушкину и неожиданное горе: в цветущем возрасте в Петербурге скончался лицейский товарищ и близкий друг его – Дельвиг.
Оба они начинали свой творческий путь в Лицее. Покидая Лицей, Пушкин пророчил другу покой от «бурь злых»:
Любовью, дружеством и ленью
Укрытый от забот и бед,
Живи под их надежной сенью;
В уединении ты счастлив: ты поэт.
Наперснику богов не страшны бури злые:
Над ним их промысел высокий и святой;
Его баюкают камены молодые
И с перстом на устах хранят его покой.
Но буря налетела... Бенкендорф сразил «наперсника богов». Жандармы привели Дельвига в III отделение, и Бенкендорф набросился на него:
– Что ты опять печатаешь недозволенное?
Во Франции разразились тогда революционные июльские события 1830 года, и в «Литературной газете» были опубликованы четыре строки стихотворения французского поэта Делавиня, посвященные памяти жертв революции. Бенкендорф увидел в этом открытое выражение симпатий французским революционерам и добивался, откуда Дельвиг знает песню с призывом: «Аристократов на фонари!» Дельвиг оправдывался тем, что все это пропущено цензурой и «упреки его сиятельства» должны быть обращены не к нему, издателю, а к цензору.
Бенкендорф пришел в ярость. Он кричал:
– Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства, и вы не имеете права в объяснениях со мною на них ссылаться и ими оправдываться!
Бенкендорф сам не читал «Литературной газеты», но не скрыл, что ему обо всем этом донес Булгарин.
Дельвиг заметил, что Булгарин у него никогда не бывает и он не считает Булгарина своим знакомым. Бенкендорфа это взорвало, и он выгнал Дельвига:
– Вон, вон! Я всех вас, троих друзей – тебя, Пушкина и Вяземского, – уже упрячу, если не теперь, то вскоре, в Сибирь!
«Три друга» и все их друзья возмущены были наглым поведением Бенкендорфа. Дельвиг решил жаловаться, но тогдашний министр юстиции, бывший член «Арзамаса» Блудов, вмешался в это дело и посоветовал Бенкендорфу извиниться перед Дельвигом.
Через некоторое время к Дельвигу явился жандармский чиновник и заявил, что сам Бенкендорф «по нездоровью» не может приехать, а прислал извиниться в том, что разгорячился при последнем свидании. Он сообщил при этом, что издание «Литературной газеты» будет разрешено, но только под редакцией ее сотрудника писателя Сомова, а не Дельвига.
Мягкого и впечатлительного Дельвига потрясла грубость Бенкендорфа. Его и без того слабое здоровье начало сдавать. Он простудился и 14 января 1831 года скончался.
«Литературная газета» в том же году, на тридцать седьмом номере, прекратила свое существование...
Ранняя смерть Дельвига глубоко взволновала друзей. Все его очень любили. Пушкин писал П. А. Плетневу: «Вот первая смерть, мною оплаканная. Никто на свете не был мне ближе... Помимо его прекрасного таланта, это была отлично устроенная голова и душа склада необычного... Он был лучший из нас».
Портрет Дельвига всегда висел в кабинете Пушкина над письменным столом, рядом с портретами Жуковского и Баратынского. И в наши дни они висят на том же месте в последней квартире Пушкина.
Дельвиг был редактором и издателем «Северных цветов». В свое время Пушкин напечатал в этом альманахе отрывок из «Бориса Годунова». А теперь не мог направить ему только что вышедшую целиком трагедию...
Обладатель баронского титула, Дельвиг не имел состояния, и друзья выпустили в пользу его семьи еще один номер «Северных цветов» на 1832 год. В него вошли последние неопубликованные стихи Дельвига, а Пушкин поместил две сцены из «Моцарта и Сальери» и около десяти стихотворений.
* * *
Наталья Николаевна Пушкина. С портрета В. Гау.
Два с лишним года прошло после первой встречи Пушкина с Натальей Г ончаровой.
В феврале назначено было венчание, но настроен был Пушкин совсем невесело.
За месяц до свадьбы он познакомил П. А. Плетнева со своими планами: «Полгода проживу в Москве, летом приеду к вам. Я не люблю московской жизни. Здесь живи не как хочешь – как тетки хотят. Теща моя та же тетка. То ли дело в Петербурге! Заживу себе мещанином припеваючи, независимо и не думая о том, что скажет Марья Алексеевна...»
В небольшом письме другу своих молодых петербургских лет, Н. И. Кривцову, написанном за неделю до свадьбы, Пушкин искренне, откровенно делится своими грустными мыслями: «Женат – или почти. Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мною продумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. II n est de bonheur que dans les voies communes18. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся. – Я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностию.
У меня сегодня spleen19 – прерываю письмо мое, чтобы тебе не передать моей тоски; тебе и своей довольно...»
Собиравший записи и воспоминания современников о Пушкине, П. И. Бартенев писал: «Нам случалось видеть еще одно письмо Пушкина, написанное также почти накануне свадьбы и еще более поразительное по удивительному самосознанию или вещему предвидению судьбы своей. Там Пушкин прямо говорит, что ему, вероятно, придется погибнуть на поединке».
В новом письме Плетневу, написанном за два дня до свадьбы, Пушкин писал: «В июне буду у вас и начну жить bourgeois20, а здесь с тетками справиться невозможно – требования глупые и смешные – а делать нечего. Теперь понимаешь ли, что значит приданое и отчего я сердился? Взять жену без состояния – я в состоянии, но входить в долги для ее тряпок – я не в состоянии. Но я упрям и должен был настоять, по крайней мере, на свадьбе. Делать нечего, придется печатать мои повести...»
* * *
Пушкина тянуло отвлечься от тяготивших его мыслей, и однажды вечером он отправился с Нащокиным к своей давней знакомой цыганке Тане – Татьяне Демьяновне, которая так описывала тот вечер:
«Под крыльцо сани подкатили, и в сени вошел Пушкин. Увидел меня из сеней и кричит: «Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!» – поцеловал меня в щеку и уселся на софу. Сел и задумался, да так будто тяжко, голову на руку опер, глядит на меня: «Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастие; слышала, может быть, я женюсь?» – «Как не слыхать, говорю, дай вам бог, Александр Сергеевич!» – «Ну, спой мне, спой!» – «Давай, говорю, Оля, гитару, споем барину?» Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть... Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору... И, думаючи об этом, запела я Пушкину песню, – она хоть и подблюдною считается, а только не годится было мне ее теперича петь, потому она будто, сказывают, не к добру:
Ах, матушка, что так в поле пыльно?
Государыня, что так пыльно?
Кони разыгралися. А чьи то кони, чьи то кони?
Кони Александра Сергеевича...
Пою я эту песню, а самой-то грустнехонько, чувствую и голосом тоже передаю... Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребеночек, плачет... Кинулся к нему Па вел Воинович (Нащокин): «что с тобой, что с тобой, Пушкин?» – «Ах, – говорит, – эта ее песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!..» И недолго после того оставался тут, уехал, ни с кем не простился».
Через два дня назначена была свадьба Пушкина с Натальей Гончаровой.
* * *
Церковь Старого Вознесения на Большой Никитской, в которой венчался А. С. Пушкин.Фотография.
П. А. Вяземский. С портрета П. Соколова.
Венчание состоялось 18 февраля 1831 года в хорошо знакомой москвичам, прекрасно сохранившейся до наших дней церкви Старого Вознесения, у Никитских ворот, построенной знаменитым зодчим М. Ф Казаковым.
В церковь пропускали только родных и близких по пригласительным билетам. Полиция у входа строго наблюдала за порядком.
Во время обряда, как рассказывали присутствовавшие, Пушкин нечаянно задел за аналой, с него упали крест и Евангелие, а при обмене колец одно из них тоже упало на пол и погасла свеча. Пушкин побледнел и при выходе из церкви сказал: «Tous les mauvais augures!»21
Из церкви Пушкин направился с женою в нанятую им квартиру в сохранившемся под номером 53 доме на Арбате. Встретили их там Нащокин и Вяземский с малолетним сыном Павлом. Позже Павел вспоминал эту щегольскую, уютную гостиную, квартиру, оклеенную диковинными обоями под лиловый бархат с рельефными набивными цветочками, и полочку с боку дивана, на которой лежало собрание стихотворений Кирши Данилова.
До венчания Пушкин устроил «мальчишник» для друзей, а в следующие дни делал с женою визиты, посещал балы, маскарады, народные гулянья. 27 февраля Пушкин «славный задал бал» в своей квартире, было много приглашенных. Молодую чету часто навещали их друзья.
* * *
Пушкин прожил в Москве после свадьбы до середины мая. Суета московской жизни, вынужденное общение с тещей начали, однако, его утомлять. Пушкин пишет Е. М. Хитрово, что суматоха и хлопоты первого месяца не дают возможности назвать его медовым. «Москва – город ничтожества. На ее заставе написано: «Оставьте всякое разумение, о вы, входящие сюда».
26 марта Пушкин сообщает Плетневу в Петербург, что в Москве он оставаться никак не намерен. Лето и осень он хотел бы провести в Царском Селе, «в уединении вдохновительном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний и тому подобных удобностей».
А в середине апреля обращается к нему с просьбой нанять квартиру в Царском Селе: «Фатерка чем дешевле, тем, разумеется, лучше – но ведь 200 рублей лишних нас не разорят. Садика нам не будет нужно, ибо под боком у нас будет садище. А нужна кухня да сарай, вот и все. Ради бога, скорее же! и тотчас давай нам и знать, что все-де готово и милости просим приезжать. А мы тебе как снег на голову».
1 июня Пушкин пишет Нащокину уже из Царского Села. Он доволен, что все, кажется, уладил и теперь станет жить потихоньку, «без тещи, без экипажа, следственно – без больших расходов и без сплетен».
Самой теще Пушкин объясняет так причину быстрого отъезда: «Я был вынужден уехать из Москвы во избежание неприятностей, которые под конец могли лишить меня не только покоя; меня расписывали моей жене, как человека гнусного, алчного, как презренного ростовщика, ей говорили: ты глупа, позволяя мужу и т. д. Согласитесь, что это значило проповедовать развод... Не восемнадцатилетней женщине управлять мужчиной, которому 32 года. Я проявил большое терпенье и мягкость, но, по-видимому, и то и другое было напрасно. Я ценю свой покой и сумею его себе обеспечить...»
* * *
Поселился Пушкин в Царском Селе, в доме, принадлежавшем некогда придворному лакею Китаеву. Сегодня в этих комнатах Музей А. С. Пушкина, и самая улица, на которой стоит дом, носит имя поэта.
Каждое утро Пушкин ходил обычно купаться. Возвращаясь, поднимался к себе наверх, в кабинет. Здесь царил всегда полный порядок. На большом круглом столе перед диваном лежали тетради и бумаги, простая чернильница и перья; на столике – графин, лед и банка с любимым крыжовниковым вареньем. На полу и на полках – книги.
Здесь поэт работал. Часто ходил по комнате, затем писал, лежа на диване, и каждый исписанный листок опускал на пол. Однажды к нему зашел в жаркий летний день знакомый молодой гусар граф Васильев и смутился, застав его чуть не в прародительском костюме.
– Ну, уж извините, – засмеялся Пушкин, пожав ему руку, – жара стоит африканская, а у нас там, в Африке, ходят в таких костюмах.
Вечером, часов в пять-шесть, Пушкин отправлялся с женою гулять вокруг озера. Сам он одет был всегда строго и тщательно, Наталья Николаевна – в белом платье, с красной шалью на плечах, в круглой шляпе. Не только царскоселы, люди из Петербурга приезжали часто, чтобы увидеть знаменитого поэта и его красавицу жену.
Гуляя по парку, Пушкин нередко встречал своих лицейских «внуков». Те обычно называли лицеистов первых выпусков своими «дедами», любили встречаться с ними и особенно радовались встречам с Пушкиным. Он держал себя с ними просто, приветливо отвечал на вопросы, иногда заходил в Лицей, показывал им свою лицейскую «келью» №14.
Встретив как-то в парке юного лицеиста П. И. Миллера, Пушкин стал забрасывать его вопросами:
– Что у вас делается в Лицее? А литература у вас процветает? Что ваш сад и ваши палисадники? А памятник в саду вы поддерживаете? Видаетесь ли вы с вашими старшими? Выпускают ли теперь из Лицея в военную службу? Есть ли между вами желающие? Какие теперь у вас профессора? Прибавляется ли ваша библиотека? У кого она теперь в руках?
По вечерам у Пушкина собирались друзья. Приходил Жуковский, проводивший в Царском Селе лето при своем воспитаннике – наследнике престола, будущем императоре Александре II; приезжали из Петербурга Гоголь, Плетнев, иногда Вяземский, Нащокин. Приходила умная, интересная собеседница фрейлина А. О. Россет, вышедшая позже замуж за Н. М. Смирнова.
* * *
Гулянье на Елагином острове в Петербурге в начале XIX века. С литографии А. Брюллова.
Однажды во время прогулки по царскосельскому парку Пушкин встретился с Николаем I, и тот задал ему вопрос, почему он не служит.
Поэт, как известно, еще в южной ссылке был в 1824 году уволен со службы. Он ответил:
– Я готов, но, кроме литературной службы, не знаю никакой.
Николай I предложил ему написать историю Петра I, назначил годовое жалованье в 5000 рублей и разрешил доступ в государственные архивы.
Пушкин тогда же сообщил Нащокину: «Нынче осенью займусь литературой, а зимой зароюсь в архивы, куда вход дозволен мне царем».
Историческая тема в ту пору особенно занимала Пушкина. В 1831 году вышел второй роман Загоскина – «Рославлев, или Русские в 1812 году». Эпоха Отечественной войны с Наполеоном была поэту особенно близка. Увидев, что Загоскин во многом неправильно истолковал события 1812 года, Пушкин начал писать своего «Рославлева».
В этом романе он оценил высокий патриотический героизм и подвиг народных масс, осудив в то же время трусливый «квасной» патриотизм дворянской знати, ее слепое преклонение перед всем иностранным.
К 1831 году относится и замысел нового прозаического произведения Пушкина – «Роман на Кавказских водах».
Пушкин много работал и над критическими статьями. В критике он видел «науку открывать красоты и недостатки в произведениях искусств и литературы». При этом по-прежнему проводил идею сближения русской литературы с действительностью, с современностью; особенно же подчеркивал необходимость развития реализма в произведениях исторического жанра.
Положительно отозвавшись о романах И. И. Лажечникова «Последний Новик» и «Ледяной дом», Пушкин иронически и даже презрительно отозвался о реакционно-дидактических романах Булгарина, осмеял его в знаменитой пародии «Настоящий Выжигин. Историко-сатирический роман XIX века».
