Текст книги "Жизнь поэта"

Довольно! С ясною душою 

Пускаюсь ныне в новый путь 

От жизни прошлой отдохнуть.

А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»

В двадцатых числах сентября Пушкин вернулся в Москву. Он поспешил к Гончаровым, но здесь его ожидал холодный прием. Как вспоминал брат Гончаровой: «Было утро; мать еще спала, а дети сидели в столовой за чаем. Вдруг стук на крыльце, и вслед за тем в самую столовую влетает из прихожей калоша. Это Пушкин, торопливо раздевавшийся. Войдя, он тотчас спрашивает про Наталью Николаевну. За нею пошли, но она не смела выйти, не спросившись матери, которую разбудили. Будущая теща приняла Пушкина в постели».

Удрученный таким приемом, Пушкин писал ей позже: «Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию, вы спросите меня – зачем? Клянусь вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не. мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия. Я вам писал; надеялся, ждал ответа – он не приходил...

Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с каким приняла меня м-ль Натали... У меня не хватило мужества объясниться...»

От Гончаровых Пушкин направился к своим друзьям Ушаковым. Он рассказывал им об Арзруме и в их знаменитом ушаковском альбоме сделал несколько зарисовок.

Пушкин пробыл в этот раз в Москве недолго. Выехав 12 октября 1829 года, он завернул по пути в Малинники и в начале ноября был уже в Петербурге. Здесь его около месяца ждал строгий запрос Бенкендорфа: «По каким причинам не изволили вы сдержать данного мне слова и отправились в закавказские страны, не предупредив меня о намерении вашем сделать сие путешествие?»

«По прибытии на Кавказ, – отвечал на это Пушкин, – я не мог устоять против желания повидаться с братом, который служит в Нижегородском драгунском полку и с которым я был разлучен в течение 5 лет. Я подумал, что имею право съездить в Тифлис. Приехав, я уже не застал там армии. Я написал Николаю Раевскому, другу детства, с просьбой выхлопотать для меня разрешение на приезд в лагерь. Я прибыл туда в самый день перехода через Саган-лу и, раз я уже был там, мне показалось неудобным уклониться от участия в делах, которые должны были последовать; вот почему я проделал кампанию в качестве не то солдата, не то путешественника».

Написанные Пушкиным по возвращении из Арзрума лирические произведения отражают глубокие раздумья поэта.

Пушкин создает одно из совершеннейших своих творений – трогательно-нежное стихотворение:

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой быть другим.

«Любовь в поэзии Пушкина – это глубокое, нравственно чистое, бесконечно нежное и самоотверженное чувство, облагораживающее и очищающее человека. Даже тогда, когда ей нет отклика, она дар жизни. Идеал любимой представляется поэту как «гений чистой красоты», как «чистейшей прелести чистейший образец»¹⁶

Любви у Пушкина сопутствует часто ревность и разлука. Но, расставаясь, он всегда желает любимой счастья. Грусть, печаль и рядом с ними оптимизм, вера в жизнь – все это присуще творчеству зрелого Пушкина...

Такова лирика Пушкина... «Читая его творения, можно превосходным образом воспитать в себе человека... – писал Белинский. – Ни один из русских поэтов не может быть столько, как Пушкин, воспитателем юношества, образователем юного чувства. Поэзия его чужда всего фантастического, мечтательного, ложного, призрачно-идеального; она вся проникнута насквозь действительностью; она не кладет на лицо жизни белил и румян, но показывает ее в ее естественной, истинной красоте; в поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля».

Пушкин пишет стихотворение, в котором слышится мотив неизбежности смерти:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ль во многолюдный храм,

Сижу ль меж юношей безумных,

Я предаюсь моим мечтам.

Я говорю: промчатся годы,

И сколько здесь ни видно нас,

Мы все сойдем под вечны своды -

И чей-нибудь уж близок час.

Гляжу ль на дуб уединенный,

Я мыслю: патриарх лесов

Переживет мой век забвенный,

Как пережил он век отцов.

Младенца ль милого ласкаю,

Уже я думаю: прости!

Тебе я место уступаю:

Мне время тлеть, тебе цвести.

День каждый, каждую годину

Привык я думой провождать,

Грядущей смерти годовщину

Меж их стараясь угадать.

И где мне смерть пошлет судьбина?

В бою ли, в странствии, в волнах?

Или соседняя долина

Мой примет охладелый прах?

Тема о неизбежности смерти не раз звучала в произведениях Пушкина и других современных ему поэтов, но это стихотворение по существу своему глубоко оптимистично и заканчивается жизнеутверждающе:

И хоть бесчувственному телу

Равно повсюду истлевать,

Но ближе к милому пределу

Мне все б хотелось почивать.

И пусть у гробового входа

Младая будет жизнь играть

И равнодушная природа

Красою вечною сиять.

* * *

Пушкина не оставляли в покое его идейные противники.

Много душевных сил отнимала у Пушкина и борьба с литературными недругами, развернувшаяся зимой 1829/30 года, – с критиком Н. И. Надеждиным и с издателем и вдохновителем «Северной пчелы» и «Сына отечества» Ф. В. Булгариным.

Острыми эпиграммами расправился Пушкин с яростно нападавшим на него Надеждиным; критик развязно писал, что поэзия Пушкина – «резвая шалунья, для которой весь мир ни в копейку», что «поэзия Пушкина есть просто пародия», что «для гения не довольно смастерить Евгения!», что «Полтава» есть настоящая Полтава для Пушкина: ему назначено было здесь испытать судьбу Карла XII...» «Бориса Годунова» Надеждин предлагал Пушкину просто сжечь...

Эпиграфом к одной своей статье он поставил Горациев стих: «Берите труд не свыше сил своих». Пушкин ответил ему притчей «Сапожник», написанной по мотивам рассказа знаменитого римского писателя I века Плиния Старшего о живописце IV века до нашей эры Апеллесе:

Картину раз высматривал сапожник

И в обуви ошибку указал;

Взяв тотчас кисть, исправился художник.

Вот, подбочась, сапожник продолжал;

«Мне кажется, лицо немного криво...

А эта грудь не слишком ли нага?..»

Тут Апеллес прервал, нетерпеливо:

«Суди, дружок, не свыше сапога!»

Есть у меня приятель на примете;

Не ведаю, в каком бы он предмете

Был знатоком, хоть строг он на словах,

Но черт его несет судить о свете:

Попробуй он судить о сапогах!

После критики «Полтавы» Надеждин игриво заметил: «Что будет, то будет! Утешаюсь, по крайней мере, тою мыслию, что, ежели певцу «Полтавы» вздумается швырнуть в меня эпиграммой, то это будет для меня незаслуженное удовольствие». Пушкин и доставил ему это «удовольствие».

* * *

Злейшим врагом Пушкина был Ф. В. Булгарин. Благодаря поддержке III отделения, агентом которого являлся Булгарин, газета его была самым распространенным органом печати той поры и, по существу, монопольным.

Против Булгарина и его газеты стала постепенно возникать в литературных кругах оппозиция. При участии Пушкина образовался кружок талантливейших писателей, поэтов, ученых, критиков того времени, противостоявших Булгарину и его монополии. Жуковский, Вяземский, Баратынский, Плетнев, Гнедич, вошедшие в этот кружок, решили издавать «Литературную газету».

Издателем и редактором этой газеты стал Дельвиг, соредактором – журналист О. Сомов, руководителями – Пушкин и Вяземский. Первый номер газеты вышел 1 января 1830 года; выходила она один раз в пять дней.

Газета Дельвига не имела права касаться политических тем. «Цель сей газеты, – объявлял издатель в первом номере, – знакомить публику с новейшими произведениями литературы европейской и в особенности российской».

Знакомя читателей с программой газеты, Дельвиг считал необходимым особо подчеркнуть: «Издатель признает за необходимое объяснить, что в газете его не будет места критической перебранке. Критики, имеющие в виду не личные привязки, а пользу какой-либо науки или искусства, будут с благодарностью принимаемы в «Литературную газету».

Пушкин стал вскоре душою газеты. После выхода двух первых ее номеров Дельвиг на некоторое время уехал в Москву, и десять номеров редактировал Пушкин.

Для него издание «Литературной газеты» имело особое значение. Он настоятельно нуждался в газетной трибуне для своих критических и публицистических высказываний. К этой деятельности он проявлял исключительный интерес.

Газета Дельвига состояла из восьми полос и по своему формату скорее походила на современный иллюстрированный журнал.

Полное ее название было – «Литературная газета, составленная из повестей, анекдотов, статей о нравах, разных литературных отрывков, библиографических и театральных статей и других произведений изящной словесности в стихах и прозе».

Читателям сообщалось, что будет помещаться на страницах газеты:

«1. Проза. В это отделение будут входить статьи исторические, повести оригинальные и переводные, отрывки из романов и т. п.

2. Стихотворения. Здесь будут помещаться произведения полные и отрывки из больших поэтических сочинений.

3. Библиография русская и иностранная. К известиям о книгах будут присовокупляться замечания более или менее обширные, смотря по важности предмета и по достоинству сочинений; местами же и любопытные выписки, особливо из книг иностранных.

4. Ученые известия. Об открытиях, изобретениях по части науки и искусства, о новых теориях, о замечательнейших учебных курсах; о важнейших путешествиях, изысканиях древностей и т. п.

3. Смесь. В этом отделении будут помещаться разные известия, не относящиеся до учености и политики; новейшие анекдоты, объявления, статьи о театре, короткие замечания и проч.

При всех сих отделениях, по принадлежности, будут иногда прилагаться чертежи, картинки, географические карты и ноты».

Такова была программа газеты. Она стала значительным литературным органом того времени.

В течение первых девяти недель существования «Литературной газеты» Пушкин опубликовал в ней 20 статей, рецензий, заметок... Ни в одном году своей жизни, если не считать года издания «Современника», Пушкин не уделял так много времени и внимания критике и публицистике, как в пору издания «Литературной газеты».

Пушкин проявляет во всех своих статьях и письмах исключительный интерес к вопросам литературной теории и критики. Он пишет заметки о творчестве поэтов и писателей как старшего, так и современного ему поколения, о литературе мировой – греческой и римской, раннего и позднего средневековья, о литературе Возрождения, о французском классицизме и романтизме, о литературе немецкой, английской, итальянской, о всех сколько-нибудь значительных новинках французской поэзии, прозы и публицистики...

Особенно часто и охотно Пушкин обращался к литературному наследию Шекспира, Вольтера, Гёте, Байрона, Вальтера Скотта, всегда учитывая при этом значение их опыта для путей развития русской литературы.

Исследования показывали, что до нас дошло около 160 статей и заметок Пушкина, не считая дневниковых записей и выписок из разных печатных и архивных источников. При жизни Пушкина из этих 160 произведений опубликовано было только 55, остальное входило в литературный и научный оборот в течение ста двадцати лет, появляясь на страницах общей и специальной печати, начиная с «Современника» 1837 года и первого посмертного издания «Сочинений Александра Пушкина».

Откликаясь на первые публикации неоконченных статей и заметок Пушкина, В. Г. Белинский писал, что во всех этих не известных ранее материалах «виден не критик, опиравшийся в своих суждениях на известные начала, но гениальный человек, которому его верное и глубокое чувство или, лучше сказать, богатая субстанция открывает истины везде, на что он ни взглянет... когда дело идет о таком человеке, как Пушкин, тогда мелочей нет, а все, в чем видно даже простое его мнение о чем бы то ни было, важно и любопытно: даже самые ошибочные понятия Пушкина интереснее и поучительнее самых несомненных истин многих тысяч людей».

* * *

Перелистывая страницы выпущенных Дельвигом номеров «Литературной газеты», мы видим, что первый номер открывается романом А. Погорельского «Магнетизер».

Затем следовал отрывок из «Путешествия Онегина»:

Прекрасны вы, брега Тавриды,

Когда вас видишь с корабля

При свете утренней Киприды,

Как вас впервой увидел я...

В отделе библиографии, вопреки заявлению издателя, что в газете не будет места «критической перебранке», напечатана была резкая заметка по адресу московского Цензурного комитета. Только что вышедшее тогда двухтомное собрание сочинений и переводов Д. И. Фонвизина издано было «с повреждением текста, долженствовавшего оставаться неприкосновенным, с выпусками, с переменами оглавлений, со статьями без начала и конца, с бесчисленным множеством всякого рода ошибок».

Две заметки А. С. Пушкина помещены были в отделе смеси.

Первая из них:

«В конце истекшего года вышла в свет «Некрология генерала-от-кавалерии Н. Н. Раевского», умершего 16 сентября 1829 г. Сие сжатое обозрение, писанное, как нам кажется, человеком, сведущим в военном деле, отличается благородною теплотою слога и чувств. Желательно, чтобы то же перо описало пространнее подвиги и приватную жизнь героя и добродетельного человека. С удивлением заметили мы непонятное упущение со стороны неизвестного некролога: он не упомянул о двух отроках, приведенных отцом на поля сражений в кровавом 1812-м году!.. Отечество того не забыло».

Пушкин имел в виду известный эпизод из истории Отечественной войны 1812 года, когда генерал Н. Н. Раевский, взяв за руки двух своих сыновей, Александра и Николая, повел свою часть вперед со словами:

«Вперед, ребята! За царя и за отечество я и дети мои, коих приношу в жертву, откроем вам путь!..»

Эпизод этот нашел отражение в ряде красочных лубков того времени. Раевский был тогда очень популярен. О его подвиге Жуковский писал в одной из строф своего стихотворения «Певец во стане русских воинов»:

Раевский, слава наших дней,

Хвала! перед рядами.

Он первый, грудь против мечей

С отважными сынами!

Во второй заметке сообщалось о предстоящем выходе в свет переведенного князем Вяземским «славного романа» Бенжамена Констана «Адольф».

Содержание первого номера дельвиговской «Литературной газеты» позволяло судить о широкой программе, разнообразии материала, творческих возможностях ее авторов.

* * *

Второй номер открылся стихотворением Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных».

В те дни вышла на русском языке «Илиада» Гомера, над переводом которой поэт Н. И. Гнедич работал свыше двадцати лет.

Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;

Старца великого тень чую смущенной душой...

Этими двумя чудесными строками отметил Пушкин появление «Илиады», а в «Литературной газете» писал:

«Наконец вышел в свет так давно и так нетерпеливо ожиданный перевод «Илиады»! Когда писатели, избалованные минутными успехами, большею частию устремились на блестящие безделки, когда талант чуждается труда, а мода пренебрегает образцами величавой древности, когда поэзия не есть благоговейное служение, но токмо легкомысленное занятие, – с чувством глубоким уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду, бескорыстным вдохновениям и совершению единого высокого подвига. Русская «Илиада» перед нами. Приступаем к ее изучению, дабы со временем отдать отчет нашим читателям о книге, долженствующей иметь столь важное влияние на отечественную словесность».

Знакомясь со следующими номерами газеты, мы видим, что постоянными сотрудниками ее были поэты А. С. Пушкин, П. А. Катенин, П. А. Вяземский, Е. А. Баратынский, И. И. Козлов, И. А. Крылов.

Несколько стихотворений прислал из Сибири декабрист А. И. Одоевский; стихотворения его, по понятным причинам, напечатаны были без подписи автора.

В первые месяцы существования газеты Пушкин довольно часто помещал в ней свои стихотворения. Там были напечатаны: «В часы забав иль праздной скуки...», «Когда твои младые лета...», послание «К Языкову» («Издревле сладостный союз...»), «Что в имени тебе моем...», «Послание к Н. Б. Ю.», «Собрание насекомых», «Кавказ», «Мадонна», отрывок из прозаического «Путешествия в Арзрум» и другие.

В марте 1830 года Пушкин уехал в Москву, но продолжал сотрудничать в газете.

В тридцать восьмом номере он поместил за подписью «Крс» (согласные буквы в обратном порядке его арзамасского прозвища «Сверчок») стихотворение «Калмычке».

В сорок третьем номере поэт впервые напечатал посвященное декабристам стихотворение «Арион».

* * *

Блюдя чистоту журнальных нравов, «Литературная газета» выразила свое отрицательное отношение к «Сыну Отечества», поместившего на своих страницах такую заметку о писателе Н. Полевом:

«Ныне некто г-н Николай Полевой, в сочинительском пылу о дарованиях и знаниях своих возмечтав, первый том «Истории русского народа» напечатал и там равномерно свои суесловия о происхождении руссов поместил» Николай Полевой был известным в свое время писателем, критиком и журналистом, издавал журнал «Московский телеграф». И хотя он был идейным противником «Литературной газеты», в ней напечатаны были следующие строки в адрес «Сына Отечества»:

«Мы не одобряем личностей и непристойных выходок, хотя бы предметами оных были и люди, коих мнения и литературные действия в совершенном противоречии с нашими. Выражение «некто г-н Полевой» есть выражение нелитературное, невежливое. Осуждайте творение, но имейте всегда уважение к лицу».

По поводу приемов критики Пушкин писал: «В одном из наших журналов дают заметить, что «Литературная газета» у нас не может существовать по весьма простой причине: у нас нет литературы. – Если б это было справедливо, то мы не нуждались бы и в критике; однако ж произведения нашей литературы как ни редки, но являются, живут и умирают, не оцененные по достоинству. Критика в наших журналах или ограничивается сухими библиографическими известиями, сатирическими замечаниями, более или менее остроумными, общими дружескими похвалами, или просто превращается в домашнюю переписку издателя с сотрудниками, с корректором и проч.

Скажут, что критика должна единственно заниматься произведениями, имеющими видимое достоинство; не думаю. Иное сочинение само по себе ничтожно, но замечательного своему успеху или влиянию; и в сем отношении нравственные наблюдения важнее наблюдений литературных...»

В первые два месяца существования «Литературной газеты», когда Пушкин исполнял, совместно с Сомовым, обязанности главного редактора, он «не только больше всех поместил своих критических статей в газете, но и подверг многое из чужих литературных материалов редакторско-стилистической правке, состоящей нередко из нескольких строк, в отдельных случаях резко выделяющейся по стилистическим признакам».

Но некоторые важные статьи газеты до сих пор остаются еще не прикрепленными к авторам, не расшифрованы подлинные имена писавших.

* * *

В «Литературной газете» Пушкин дал высокую оценку историческому роману М Н. Загоскина «Юрий Милославский»; всячески поощрял новые таланты в русской литературе.

Молодой Кольцов был поражен трогательным приемом, оказанным ему Пушкиным и высоко оценившим его песни. «Со слезами на глазах рассказывал нам об этой торжественной в его жизни минуте», – вспоминал В. Г. Белинский.

Дружески встречал всегда Пушкин Н. В. Гоголя, с которым познакомился у Жуковского. «Пушкин заставил меня взглянуть на дело серьезно, – рассказывал Гоголь. – Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение...»

Пушкин подсказал Гоголю сюжет «Ревизора» и «Мертвых душ» и был первым слушателем и ценителем его произведений.

Привлекая в «Литературную газету» новые таланты, Пушкин неизменно поддерживал все, что помогало развитию реалистического направления, органического сочетания реалистического письма с историзмом, сам он дал образец глубокого понимания социальной типичности человека, его классовой обусловленности.

«Литературная газета» просуществовала до середины 1831 года. Пушкин возбудил тогда ходатайство о разрешении ему издавать новую литературно-политическую газету.

Осенью 1832 года царь разрешил издание газеты, был даже набран «примерный ее нумер» под названием: «Дневник. Политическая и литературная газета». Но выход ее не состоялся. Лишь в 1836 году Пушкин начал издавать свой журнал «Современник».

Рождение «Литературной газеты» было особенно враждебно встречено Булгариным и Гречем.

Когда выяснилось, что из находившейся на просмотре в III отделении драмы Пушкина «Борис Годунов» Булгарин позаимствовал несколько сцен для своего «Дмитрия Самозванца», в «Литературной газете» появился анонимный критический разбор этого булгаринского произведения.

Булгарин приписал его перу Пушкина и поместил в «Северной пчеле» анекдот о некоем «французском стихотворце, служащем усерднее Бахусу и Плутусу, нежели музам».

Пушкин ответил на этот выпад эпиграммой в адрес некоего Видока Фиглярина, в котором все узнали Фаддея Булгарина, и вслед за нею – второй:

Не то беда, Авдей Флюгарин,

Что родом ты не русский барин,

Что на Парнасе ты цыган,

Что в свете ты Видок Фиглярин:

Беда, что скучен твой роман.

Имя Видока Пушкин не зря приобщил к фамилии Фиглярина – Булгарина. Во Франции вышли в ту пору Записки парижского палача и полицейского сыщика Видока, и Пушкин поместил в «Литературной газете» статью «О записках Видока», в которой нетрудно было определить острую памфлетную характеристику Булгарина. Одновременно была печатно разоблачена связь Булгарина с III отделением.

Булгарин провозгласил тогда «совершенное падение» Пушкина как поэта, поместив в «Северной пчеле» резко отрицательный отзыв о только что появившейся седьмой главе «Евгения Онегина». Он писал, что у Пушкина сердце, «как устрица, и голова – род побрякушки, набитой гремучими рифмами, где не зародилась ни одна идея», что он «чванится перед чернью дворянством, а тайком ползает у ног сильных» и т. д., и т. д.

Даже Николай I был возмущен этой «несправедливейшей и пошлейшей» статьей Булгарина. Бенкендорф защитил, однако, свого агента и не почел возможным закрыть его журнал. Булгарин между тем не унимался и выступил с новыми нападками на Пушкина. Он писал о забавности аристократических замашек некоего «мулата-поэта», возомнившего, что один из его предков – негритянский принц, тогда как этот принц был куплен пьяным шкипером в одном из портов «за бутылку рома». Пушкин ответил на новый выпад Булгарина стихотворением «Моя родословная» и эпиграммой:

Говоришь, за бочку рома;

Не завидное добро.

Ты дороже, сидя дома,

Продаешь свое перо.

В письмах к Плетневу Пушкин писал, что «русская словесность головою выдана Булгарину», что «в России пишет один Булгарин...», «Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина».

* * *

Архангельское, усадьба князя Н. Б. Юсупова. Въездные ворота. Фотография.

Архангельское. Вид дворца со стороны парка. Фотография.

Большим нападкам подвергся вскоре Пушкин за написанное в Москве 23 апреля 1830 года стихотворение «К вельможе», адресованное князю Николаю Борисовичу Юсупову.

Этот сановник екатерининской эпохи объездил всю Европу. Встречался с Бомарше, посетил Вольтера в Фернее, был посланником при Ватикане, в Венеции и Неаполе. «Поняв жизни цель», живя для жизни, «смолоду ее разнообразив», увидел он Версаль, когда «там ликовало все», и снова оказался в Париже в дни революции...

Все изменилося. Ты видел вихорь бури,

Падение всего, союз ума и фурий,

Свободой грозною воздвигнутый закон,

Под гильотиною Версаль и Трианон

И мрачным ужасом смененные забавы.

Преобразился мир при громах новой славы.

Возвратившись из-за границы, Юсупов заведовал императорскими театрами и Эрмитажем и последние годы жил в своем великолепном подмосковном Архангельском.

Пушкин любил слушать рассказы деятелей XVIII века о былом. Получив приглашение Юсупова посетить его, он обратился к нему со стихотворным посланием, в котором нарисовал образ екатерининского вельможи, продолжающего жить в новой эпохе XIX века:

Один всё тот же ты. Ступив за твой порог,

Я вдруг переношусь во дни Екатерины.

Книгохранилище, кумиры, и картины,

И стройные сады свидетельствуют мне,

Что благосклонствуешь ты музам в тишине,

Что ими в праздности ты дышишь благородной.

Я слушаю тебя: твой разговор свободный

Исполнен юности. Влиянье красоты

Ты живо чувствуешь. С восторгом ценишь ты

И блеск Алябьевой и прелесть Гончаровой.

Беспечно окружась Корреджием, Кановой,

Ты, не участвуя в волнениях мирских,

Порой насмешливо в окно глядишь на них

И видишь оборот во всем кругообразный.

В этом послании Пушкин далек был от всякой лести Юсупову. Но Н. Полевой, недавно еще благожелательно относившийся к Пушкину, поместил в своей газете «Московский телеграф» памфлет «Утро в кабинете знатного барина», в котором показал Пушкина, явившегося к вельможе с благодарственным посланием за выпрошенное приглашение к столу.

Недостойному выпаду Полевого мог позавидовать Булгарин, но ответил на него не Пушкин, а Белинский: «Некоторые крикливые глупцы, – писал он, – не поняв этого стихотворения, осмеливались, в своих полемических выходках, бросать тень на характер великого поэта, думая видеть лесть там, где должно видеть только в высшей степени художественное постижение и изображение целой эпохи в лице одного из замечательнейших ее представителей... Этот портрет вельможи старого времени – дивная реставрация руины в первобытный вид здания. Это мог сделать только Пушкин».

* * *

Дом Гончаровых в Москве, на Большой Никитской, 50.

Журнальная борьба с литературными недругами и всякого рода неприятности, терзавшие Пушкина весною 1830 года в Москве, по-прежнему не могли отвлечь его от мысли о Наталье Гончаровой. Чувство поэта к ней росло, и он решил сделать новую попытку добиться ее руки. Полученное перед тем спокойное «милостивое» письмо от матери Гончаровой давало к тому основание.

5 апреля он в большом письме к ней горячо и откровенно выразил свои опасения и сомнения по поводу того, принесет ли их брак счастье ее дочери, а в апреле, в первый день пасхи, решил пойти к Гончаровым, на Большую Никитскую (ныне улица Герцена).

– Дай мне, пожалуйста, твой фрак, – обратился он к своему другу П. В. Нащокину. – Я свой не захватил, да, кажется, у меня и нет его...

Фрак оказался «счастливым», шутил позже Пушкин. Предложение его Наталье Гончаровой было принято. Безмерно счастливый, он сразу же сообщил об этом родителям:

«Я намерен жениться на молодой девушке, которую люблю уже год, – м-ль Натали Гончаровой. Я получил ее согласие, а также и согласие ее матери. Прошу вашего благословения, не как пустой формальности, но с внутренним убеждением, что это благословение необходимо для моего благополучия – и да будет вторая половина моего существования более для вас утешительна, чем моя печальная молодость».

В ответ на это Сергей Львович, отец, выделил сыну часть сельца Кистеневки, Сергачского уезда, – небольшую долю его нижегородского имения.

Чувствовалось, однако, что мать Гончаровой заботило политическое и материальное положение Пушкина: не находится ли он на дурном счету у государя?

Стремясь выяснить отношение к нему правительства, Пушкин написал письмо Бенкендорфу. Сообщая о согласии м-ль Гончаровой выйти за него замуж и опасения ее матери по поводу его материального состояния и положения относительно правительства, Пушкин вынужден признать, что положение его ложно и сомнительно. В 1824 году он был исключен из службы, но сегодня ему было бы тягостно вернуться на нее, ибо она отвлекла бы его от литературных занятий, которые дают ему средства к жизни.

Он признается, что счастье его зависит сегодня от одного благосклонного слова государя, и вынужден умолять его величество развязать ему руки и дозволить отпечатать написанного пять лет тому назад «Бориса Годунова» в том виде, в каком он считает это нужным.

Царь благосклонно отнесся к браку Пушкина с Гончаровой – он, видимо, полагал, что семейная жизнь отвлечет поэта от его мятежных настроений и выступлений, – и «Бориса Годунова» разрешил печатать «под личную ответственность» автора.

Сообщая об этом Пушкину, Бенкендорф цинично лгал по поводу отношения к нему правительства и полиции, когда писал: «Его величество император, в совершенном отеческом попечении о вас, милостивый государь, удостоил поручить мне, генералу Бенкендорфу, – не как шефу жандармов, а как человеку, к которому ему угодно относиться с доверием, – наблюдать за вами и руководительствовать своими советами; никогда никакая полиция не получала распоряжения следить за вами».

Письмо это, однако, необходимо было для успокоения родителей невесты, и оно достигло своей цели: 6 мая 1830 года состоялась помолвка Пушкина с Гончаровой. Об этом были разосланы печатные извещения. На посланном своему другу Нащокину билете Пушкин шутливо написал: «Павлу Воиновичу Нащокину, от автора, 6 мая 1830 г. Москва».

Друзья тепло и сердечно поздравляли Пушкина. «Он прикован, очарован и огончарован», – писал о Пушкине М. П. Погодин уехавшему в Италию С. П. Шевыреву.

Были и сомневающиеся. Генерал С. Д. Киселев, женившийся на Елизавете Ушаковой, сестре Екатерины, которой поэт немного увлекался, писал: «Пушкин женится на Гончаровой, между нами сказать, на бездушной красавице, и мне сдается, что он бы с удовольствием заключил отступной контракт».

Собственные свои настроения, глубоко личные переживания и мысли Пушкин выразил в отрывке «Участь моя решена. Я женюсь...». Отрывок этот был написан поэтом 12 и 13 мая 1830 года и от начала до конца автобиографичен:

«Участь моя решена. Я женюсь...

Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, – боже мой, – она... почти моя.

Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей. Ожидание последней заметавшейся карты, угрызение совести, сон перед поединком – все это в сравнении с ним ничего не значит...»