Текст книги "Жизнь поэта"

И мысли в голове волнуются в отваге, 

И рифмы легкие навстречу им бегут, 

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, 

Минута – и стихи свободно потекут...

А. С. Пушкин. «Осень»

Болдинская осень... Чудесная, вдохновенная осень. Самая яркая и лирическая страница жизни поэта.

Осень была всегда любимым временем года Пушкина, «Теперь моя пора... И с каждой осенью я расцветаю вновь...» – писал поэт, когда «уж роща отряхала последние листы с нагих своих ветвей».

Вот в такую осень 1830 года Пушкин выехал в Болдино и соседнее сельцо Кистеневку. Выехал для раздела имения, часть которого отец выделил ему перед женитьбой; Путь лежал через Москву, Нижний Новгород – нынешний Горький, – Лукоянов.

В те дни в приволжских губерниях разразилась эпидемия холеры, и друзья удерживали Пушкина от поездки, но на душе у него было неспокойно, и он писал невесте: «Не будь я в дурном расположении духа, когда ехал в деревню, я бы вернулся в Москву со второй же станции, где узнал, что холера опустошает Нижний. Но в то время мне и в голову не приходило поворачивать вспять, и я не желал ничего лучшего, как заразы».

Пушкин приехал в Болдино 3 сентября 1830 года.

Представим себе осень в небольшом захолустном Болдине. Имение Пушкиных. Старый, потемневший барский дом, в котором жил поэт, небольшой, одноэтажный, с черным двором и службами, обнесенный мелким дубовым частоколом. Кругом дома – пустырь: ни цветников, ни сада; вблизи только небольшой пруд, известный ныне под названием «Пильники», да два-три деревца, из которых до наших дней сохранилось разве одно – огромный могучий вяз. За оградою усадьбы, невдалеке, вотчинная контора, против нее, на площади, церковь... Из окон дома открывался унылый вид на соломенные крыши крестьянских изб.

Единственно, что радовало глаз, – это роща, которую поэт назвал «Лучинником».

Унылый болдинский пейзаж, непролазная грязь, кругом холера и неожиданное карантинное заточение, полуразрыв с невестою, неотвязные мысли о неустроенности своей жизни и вечные скитания... В таком невеселом настроении Пушкин закончил в Болдине ранее начатые «Дорожные жалобы»:

Иль чума меня подцепит,

Иль мороз окостенит,

Иль мне в лоб шлагбаум влепит

Непроворный инвалид.

Иль в лесу под нож злодею

Попадуся в стороне,

Иль со скуки околею

Где-нибудь в карантине...

Неожиданно пришло письмо от Натальи Николаевны. Это был ответ на письмо, в котором поэт предоставлял ей полную свободу.

Письмо было примирительное, и Пушкин ответил невесте: «Ваше письмо прелестно, оно вполне меня успокоило...»

Поэт получал, видимо, от невесты письма и другого рода, которые заставляла ее писать мать, – наставления о необходимости соблюдать посты, молиться богу. Но настроение Пушкина все же улучшалось, приходило вдохновение.

«Теперь мрачные мысли мои порассеялись; приехал я в деревню и отдыхаю, – сообщал он Плетневу. – Около меня колера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? Того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает – того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою биографию... Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает... Сегодня от своей получил я премиленькое письмо; обещает выйти за меня и без приданого. Приданое не уйдет. Зовет меня в Москву – я приеду не прежде месяца...»

Самая деревня преобразилась вдруг в воображении поэта, и он заканчивает письмо:

«Ах, мой милый! Что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, пиши дома сколько вздумается, никто не мешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов...»

И Пушкин начал писать «сколько вздумается» – страстно, вдохновенно, дни и ночи напролет...

* * *

Музей А. С. Пушкина в Болдине. С рисунка А. Михраняна.

Уже 7 сентября Пушкин написал стихотворение «Бесы», которое Белинский назвал русской балладой. В нем он отразил состояние путника, сбившегося в метель с пути, и одновременно это были размышления о судьбах современной ему России:

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

Еду, еду в чистом поле;

Колокольчик дин-дин-дин...

Страшно, страшно поневоле

Средь неведомых равнин.

«Эй, пошел, ямщик!..» – «Нет мочи:

Коням, барин, тяжело;

Вьюга мне слипает очи;

Все дороги занесло;

Хоть убей, следа не видно;

Сб ились мы. Что делать нам!

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам...»

И на другой день, 8 сентября, – новые элегические стихи, мыслями о невесте навеянные:

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино – печаль минувших дней

В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть – на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

А 9 сентября Пушкин закончил первую «Повесть покойного Ивана Петровича Белкина» – «Гробовщик». И в тот же день написал невесте: поблагодарил за письмо.

Гений Пушкина расцвел в ту осень необычайно. В Болдине, как в былое время в царскосельской лицейской келье, муза «открыла пир младых затей».

Своему другу, барону Дельвигу, редактору «Северных цветов», Пушкин написал из Болдина:

«Посылаю тебе, барон, вассальскую мою подать, именуемую цветочною, по той причине, что платится она в ноябре, в самую пору цветов. Доношу тебе, моему владельцу, что нынешняя осень была детородна, и что коли твой смиренный вассал не околеет, от сарацинского падежа, холерой именуемого и занесенного нам крестовыми войнами, то есть бурлаками, то в замке твоем, «Литературной газете», песни трубадуров не умолкнут круглый год. Я, душа моя, написал пропасть... Скажи Плетневу, что он расцеловал бы меня, видя мое осеннее прилежание...»

Чтобы понять, какой поистине титанический труд выполнил тогда Пушкин, познакомимся с тем, как быстро создавалось все в те дни рожденное.

13 сентября написана была «Сказка о попе и о работнике его Балде», 14 сентября закончена повесть «Станционный смотритель», 20-го – «Барышня-крестьянка», 25-го – девятая глава «Евгения Онегина», позже ставшая восьмой, 1 октября – «Румяный критик мой...».

Прервав работу, Пушкин съездил 2 октября в соседнее имение Голицыных, чтобы выяснить, нельзя ли прорваться через карантины в Москву, до которой, по полученным им известиям, холера уже докатилась. Проехав двадцать верст, Пушкин остановился: застава!

Ему не удалось прорваться. Он вынужден был вернуться в Болдино и снова принялся за работу.

«Повесть, писанная октавами (стихов 400)», так назвал Пушкин «Домик в Коломне», написана была в течение шести дней, 5-10 октября, «Выстрел» – 12-14 октября, 16 октября – «Моя родословная», 17 – «Заклинание».

20 октября Пушкин закончил повесть «Метель», 23-го маленькую трагедию «Скупой рыцарь», 26-го – «Моцарт и Сальери».

На последней странице повести «История села Горюхина» Пушкин поставил дату окончания – 1 ноября. Через три дня, 4 ноября, закончил «Каменного гостя», 6 ноября – «Пир во время чумы».

И сделал после этого новую попытку прорваться в Москву – доехал до небольшой почтовой станции Владимирской губернии, в двадцати трех с половиной верстах от Мурома. Здесь была холерная застава, дальше его не пустили, он вынужден был снова вернуться через Лукоянов в Болдино.

В промежутках между драматическими сценами и повестями Пушкин создал, как он сообщил Плетневу, «30 мелких стихотворений», ряд критических и полемических статей и заметок.

«Мелкими» Пушкин назвал стихотворения, из которых каждое – истинный шедевр: «Бесы», «Паж или пятнадцатый год», «Румяный критик мой...», элегию «Безумных лет угасшее веселье», «Прощанье», «Отрок», «Стамбул гяуры нынче славят...», «Заклинание», «Рифма», «Для берегов отчизны дальной», «Моя родословная», «Я здесь, Инезилья...», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», «В начале жизни школу помню я», «Герой», «На перевод Илиады», «Пью за здравие Мери...», «Царскосельская статуя» и другие.

* * *

Первая строфа VIII – первоначально IX – главы «Евгения Онегина». Автограф А. С. Пушкина.

В ту болдинскую осень Пушкин прощался не только с друзьями и увлечениями легкой юности своей. Он прощался и с Онегиным своим. 9 мая 1823 года он начал в Кишиневе роман -

...собранье пестрых глав,

Полусмешных, полупечальных,

Простонародных, идеальных,

Небрежный плод моих забав,

Бессонниц, легких вдохновений,

Незрелых и увядших лет,

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет, -

  а закончил «Евгения Онегина» в Болдине 25 сентября 1830 года. На следующий день, 26 сентября, составил план и хронологию своего романа, который до того выходил в свет отдельными главами.

По этому плану роман должен был состоять из трех частей, по три главы в каждой. Всем главам Пушкин дал свои названия: первой – «Хандра», второй – «Поэт», третьей – «Барышня», четвертой – «Деревня», пятой – «Именины», шестой – «Поединок», седьмой – «Москва», восьмой – «Странствие», девятой – «Большой свет». Подготовляя «Евгения Онегина» к печати, Пушкин, однако, решил все эти названия отбросить. Он подсчитал, сколько времени трудился над «Евгением Онегиным», и оказалось: 7 лет 4 месяца 17 дней!..

В Болдине Пушкин закончил 18 сентября восьмую главу, вошедшую впоследствии в роман под заглавием «Отрывки из путешествия Онегина», а 25 сентября – девятую главу, занявшую место восьмой.

Окончив роман, Пушкин написал:

Пора: перо покоя просит;

Я девять песен написал;

На берег радостный выносит

Мою ладью девятый вал -

Хвала вам, девяти каменам...

К последней главе «Евгения Онегина» Пушкин поставил эпиграфом начальные строки стихотворения «Прости», написанного Байроном в связи с его разводом с женой:

Прощай, и если навсегда,

То навсегда прощай.

Поэт как бы навсегда прощался с героями своего романа и закончил главу стихами:

Блажен, кто праздник жизни рано

Оставил, не допив до дна

Бокала полного вина,

Кто не дочел ее романа

И вдруг умел расстаться с ним,

Как я с Онегиным моим.

И в конце главы написал слово: «Конец».

Расставшись с Онегиным, Пушкин облегченно вздохнул. Свои мысли и чувства, вызванные окончанием романа, он выразил в стихотворении «Труд»:

Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.

Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?

Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,

Плату приявший свою, чуждый работе другой?

Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,

Друга Авроры златой, друга пенатов святых?

В черновике после двух первых стихов были еще:

Тихо кладу я перо, тихо лампаду гашу,

Что ж не вкушает душа ожидаемых ею восторгов?

* * *

За годы работы над «Евгением Онегиным» Пушкин сжился с его героями, ему трудно было расстаться с ними. Он пытался написать в Болдине и десятую главу романа, но, уже работая над нею, убедился, что это был обвинительный приговор самодержавию, что ее опасно оставлять среди других созданных в ту Болдинскую осень рукописей. Вот почему, предварительно зашифровав главу, он решил сжечь ее...

Стояла глубокая ночь. Доносился щемящий душу вой осеннего ветра. Пушкин еще раз, в последний раз, пробежал строфы обреченной на долгое забвение рукописи и поднес ее к горевшей на столе свече. Пламя вспыхнуло, охватило листы, и стройные, звучные строфы превратились в горстку пепла...

В ту же осень, в Болдине, Пушкин написал «Моцарта и Сальери». Читая десятую главу романа, мы невольно вспоминаем стихи из монолога Сальери:

Вкусив восторг и слезы вдохновенья,

Я жег мой труд и холодно смотрел,

Как мысль моя и звуки, мной рожденны,

Пылая, с легким дымом исчезали.

Пушкин сжег десятую главу – это хочется особо подчеркнуть – 19 октября 1830 года, в «день Лицея». Эту «святую годовщину» лицеисты первого выпуска привыкли «торжествовать» всегда вместе, а Пушкин вынужден был оставаться в тот день в Болдине одиноким, вдали от друзей.

Зашифрованная рукопись сожженной десятой главы представляла собою ряд разрозненных, лишенных всякой связи стихов.

Лишь в 1910 году, через восемьдесят лет, редактору сочинений Пушкина П. О. Морозову удалось проникнуть в тайные мысли, владевшие Пушкиным в ту осеннюю болдинскую ночь 1830 года, отыскать «концы стихов и верность выраженья» зашифрованных пушкинских строф, разобраться в них, снова связать между собой и придать им первоначальную стройность и поэтический блеск.

* * *

Московские и петербургские друзья советовали Пушкину продолжать «Евгения Онегина». Поэт ответил им:

Вы за «Онегина» советуете, други,

Опять приняться мне в осенние досуги.

Вы говорите мне: он жив и не женат.

Итак, еще роман не кончен – это клад:

Вставляй в просторную, вместительную раму

Картины новые – открой нам диораму:

Привалит публика, платя тебе за вход -

(Что даст еще тебе и славу и доход).

Пожалуй – я бы рад -

Так некогда поэт

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пушкин закончил эти стихи рядом точек: друзья, очевидно, должны были понять, что Пушкину и самому хотелось бы продолжить свой роман, но в условиях тогдашней политической обстановки это было невозможно.

* * *

А. С. Пушкин. С портрета О. Кипренского. 1827 г.

Осень в Болдине. Фотография.

«Повести Белкина». Первое издание 1831 года. Обложка.

«История села Горюхина». Автограф заглавной страницы с рисунком А. С. Пушкина. 1830 г.

Титульный лист к «Драматическим Сценам».Рисунок А. С. Пушкина. 1830 г.

Гробовщик и Готлиб Шульц. Рисунок А. С. Пушкина. 1830 г.

Пушкин задумал свой роман как «шуточное описание нравов» своего времени, но постепенно, в течение многолетнего труда, роман превратился в широкую картину русской жизни начала прошлого века. «Евгений Онегин» – самое крупное, наиболее популярное и первое подлинно реалистическое произведение в мировой литературе XIX века.

«Все-таки он лучшее мое произведение», – писал Пушкин А. Бестужеву в марте 1825 года об «Онегине».

Современники высоко оценили этот пушкинский роман в стихах. «Его «Онегин», – писал В. Г. Белинский, – есть поэма современной действительной жизни не только со всею ее поэзиею, но и со всею ее прозой, несмотря на то, что она писана стихами... «Евгений Онегин» есть поэма историческая в полном смысле слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица... В ней Пушкин является не просто поэтом только, но и представителем впервые пробудившегося общественного самосознания: заслуга безмерная!»

В романе последовательно отразились впечатления петербургской жизни поэта в 1817-1820 годах и настроения во время пребывания в Михайловском в 1824-1825 годах.

В этом «собранье пестрых глав» рядом с Онегиным и другими героями зримо присутствует и сам Пушкин: роман насыщен многочисленными «лирическими отступлениями», отражающими страницы личной жизни поэта, его взаимоотношения с друзьями.

Этим разнообразным и часто неожиданным отступлениям В. Г. Белинский дал такую оценку: «Отступления, делаемые поэтом от рассказа, обращения его к самому себе исполнены необыкновенной грации, задушевности, чувства, ума, остроты; личность поэта в них является такою любящею, такою гуманною. В своей поэме он умел коснуться так многого, намекнуть о столь многом, что принадлежит исключительно к миру русской природы, к миру русского общества! «Онегина» можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением».

Жизнь Онегина, параллельно с жизнью самого Пушкина, вплетается в важнейшие события общественной жизни первой четверти XIX века.

В романе нашли художественное воплощение все слои русского общества крепостной эпохи, дана широкая картина быта и нравов. И если бы Пушкин продолжал свой роман, то, по его словам, «Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в ряды декабристов».

Известный пушкинирт Н. Л. Бродский в своей книге о романе «Евгений Онегин» особо подчеркивает, что Пушкин включил в свой роман «картину тех горячих споров, которые велись в Каменке в декабристской среде, которые он сам вел с крупнейшими деятелями общественного движения...».

О трагической судьбе трех главных действующих лиц романа – Ленского, Онегина, Татьяны – Пушкин повествует как о типическом явлении русской жизни своего времени, независимо от того, идет ли речь о судьбе простой крестьянки или гибели декабристов.

Пушкинский роман в стихах – подлинно реалистическое произведение, отличное от классической и романтической литературы; оно пронизано грустью, светлой печалью, исполнено веры в жизнь, в человека, в лучшее будущее.

«Онегин»; – писал В. Г. Белинский, – есть самое задушевное произведение Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, и можно указать слишком на немногие творения, в которых личность поэта отразилась бы с такою полнотою, светло и ясно, как отразилась в «Онегине» личность Пушкина. Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы. Оценить такое произведение значит – оценить самого поэта во всем объеме его творческой деятельности. Не говоря уже об эстетическом достоинстве «Онегина», эта поэма имеет для нас, русских, огромное историческое и общественное значение».

Высоко ценил Пушкина и «Евгения Онегина» В. И. Ленин. Посетив в конце февраля 1921 года коммуну Вхутемаса, Ленин сказал собравшейся молодежи по поводу ее увлечения футуризмом и отрицания «Евгения Онегина»: «Вот как, вы, значит, против «Евгения Онегина»? Ну, уж мне придется тогда быть «за»... Вот приеду в следующий раз, тогда поспорим...» И так как разговор происходил в третьем часу ночи, добавил шутя: «Ну, а вы все-таки спать-то пораньше ложитесь, а то что ж, научиться научитесь, а сил-то против «Евгения Онегина» не хватит...»

* * *

Созданные Пушкиным в Болдине маленькие трагедии явились новым словом в драматургии.

Работая в Болдине над «Домиком в Коломне», Пушкин писал:

...Странным сном

Бывает сердце полно; много вздору

Приходит нам на ум, когда бредем

Одни или с товарищем вдвоем.

Тогда блажен, кто крепко словом правит...

Все написанное в Болдине говорит о том, что Пушкин в созданных тогда произведениях действительно «крепко словом правил».

Замысел маленьких трагедий возник у Пушкина еще в 1826 году, в Михайловском, и вскоре он набросал тематический план этих трагедий, в который вошло десять названий: «Скупой», «Ромул и Рем», «Моцарт и Сальери», «Дон-Жуан», «Иисус», «Беральд Савойский», «Павел I», «Влюбленный бес», «Димитрий и Марина», «Курбский».

Из этих десяти задуманных произведений Пушкин написал в Болдине три: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость» и, помимо списка, «Пир во время чумы».

Маленькие трагедии построены на резких контрастах и отличаются глубоким раскрытием душевных свойств действующих лиц. Пушкин отразил в них накопленные им наблюдения противоречий человеческих чувств и борьбу страстей – скупости, зависти, честолюбия, любви, чувственности.

* * *

«Скупой рыцарь» – не низкий ростовщик, а барон, охваченный болезненной страстью к накоплению золота, приобретением огромной власти над людьми, которую деньги дают ему одному, владеющему им. С изумительной глубиной Пушкин раскрывает психологию средневекового феодала, ослепленного жестокой властью золота:

Мне все послушно, я же – ничему;

Я выше всех желаний; я спокоен;

Я знаю мощь мою: с меня довольно

Сего сознания...

(Смотрит на свое золото.)

Кажется, не много,

А скольких человеческих забот,

Обманов, слез, молений и проклятий

Оно тяжеловесный представитель!..

Пушкин был хорошо знаком с посвященными этой теме произведениями Шекспира, Мольера, Вальтера Скотта и других крупнейших писателей, но он сумел дать более яркий образ скупого.

Белинский писал о «Скупом рыцаре» Пушкина: «Страсть скупости – идея не новая, но гений умеет и старое сделать новым. Идеал скупца один, но типы его бесконечно различны. Плюшкин Гоголя гадок, отвратителен – это лицо комическое; барон Пушкина ужасен – это лицо трагическое. Оба они страшно истинны...» «По выдержанности характеров... по мастерскому расположению, по страшной силе пафоса, по удивительным стихам, по полноте и оконченности, – словом, по всему эта драма – огромное, великое произведение...»

* * *

«Моцарт и Сальери»... Сальери, выдающийся композитор, учитель Бетховена и Шуберта, охвачен иной страстью – завистью.

В пушкинскую пору – семидесятипятилетний Сальери умер в 1825 году, а Моцарт в 1791, в тридцатипятилетнем возрасте, – широко распространились слухи, будто Сальери из зависти отравил Моцарта. Авторитетные исследователи его жизни отрицали это. Вопрос этот и сегодня не выяснен, но Пушкин считал это вероятным и в заметке «О Сальери» писал: «В первое представление «Дон-Жуана», в то время, когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист – все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из зала в бешенстве, снедаемый завистию.

Сальери умер лет восемь тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении – в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать «Дон-Жуана», мог отравить его творца».

Такими антиподами Пушкин и изобразил Моцарта и Сальери.

«Сальери гордый» убежден, что он никогда не был «завистником презренным», но, увидев, как Моцарт привел с собой из трактира слепого скрипача, который по его просьбе играл арию из «Дон-Жуана», восклицает:

Нет.

Мне не смешно, когда маляр негодный

Мне пачкает Мадонну Рафаэля...

И признается:

...А ныне – сам скажу – я ныне

Завистник. Я завидую; глубоко,

Мучительно завидую. – О небо!

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений – не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан -

А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!

Белинский высоко оценил и эту трагедию. Он находил, что Пушкин представил в ней, в лице великого Моцарта, тип непосредственной гениальности, проявляющей себя без всяких усилий, не подозревая даже своего величия. Радостное, солнечное искусство противопоставлено в трагедии злобной зависти и коварству Сальери... В лице Моцарта Пушкин защищал независимость и собственного творчества в условиях режима николаевского самодержавия.

* * *

«Моцарт и Сальери». Афиша первого представления 27 января 1832 г.

«Каменный гость»... Пушкинский Дон Гуан признается Доне Анне, что он «несчастный, жертва страсти безнадежной», любовной страсти -

Из наслаждений жизни

Одной любви музыка уступает;

Но и любовь мелодия...

Он по-человечески тепло вспоминает прежние свои увлечения и признается:

О, Дона Анна, -

Молва, быть может, не совсем неправа,

На совести усталой много зла,

Быть может, тяготеет. Так, разврата