355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Арнольд Гессен » Жизнь поэта » Текст книги (страница 12)
Жизнь поэта
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:16

Текст книги "Жизнь поэта"


Автор книги: Арнольд Гессен



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Все эти годы тайные общества готовились к свержению самодержавия и крепостничества. Смерть Александра I привела эти силы в движение, она ускорила подготовку восстания.

Пушкин многократно стремился войти в среду декабристов. Так было в Каменке, когда он оказался в 1820 году в их кругу. Из слов посетившего его в михайловской ссылке И. И. Пущина он узнал, что тайное общество действительно существует. С. Г. Волконскому уже поручено было принять Пушкина в члены общества. Но друзья знали его возбудимость, знали, что он может каким-нибудь неосторожным словом повредить делу, и, главное, стремились уберечь, спасти, в случае неудачи, своего поэта.

* * *

Что происходило накануне восстания в Михайловском, в Зимнем дворце и в штабе декабристов – у К. Ф. Рылеева, рядом с Дворцовой площадью, в большом сером доме у Синего моста?

Первые известия о событиях в Петербурге привез в Тригорское повар Осиповой, ездивший в столицу за продуктами. Он рассказал в присутствии Пушкина о волнениях в Петербурге и о том, что насилу выбрался из города.

Пушкин сразу же замыслил самовольный отъезд в Петербург. От имени Осиповой он составил «билет» на проезд в Петербург крепостного Алексея Хохлова и садовника Алексея Кирилловича Курочкина и под именем Хохлова выехал в начале декабря из Михайловского. Но не успел отъехать, как случайно вынужден был вернуться.

Эта случайность спасла Пушкина... Иначе он попал бы к Рылееву в самый разгар событий, в разгар подготовки декабристов к восстанию.

Можно представить себе, как томился Пушкин в полной отрешенности от Петербурга и друзей! Он вел обычно обширную переписку с друзьями, а с первых дней декабря 1825 года и до конца января 1826 года не написал никому ни одного письма и от друзей получил всего три.

Лишь в двадцатых числах января 1826 года Пушкин написал П. А. Плетневу первое после восстания письмо, в котором удивлялся, почему все перестали ему писать – ведь он еще не в Нерчинске...

* * *

В штабе декабристов проходила в те дни напряженная работа. В течение двух недель члены тайного общества собирались у Рылеева для обсуждения и выработки плана действий.

План переворота был выработан на собраниях декабристов довольно подробно, но в нем отсутствовала самая главная и самая действенная сила всякой революции – народ.

Это не сулило успеха...

Подвиг декабристов был величайшим патриотическим подвигом, вызывающим, как отметил В. И. Ленин, нашу законную гордость и восхищение.

Этот подвиг имел огромное агитационное значение и призывал к действию все последующие поколения русских революционеров.

Давая оценку движению декабристов, В. И. Ленин писал:

«Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» – звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря, это – движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году...»

* * *

В Зимнем дворце шла напряженная борьба за престол. Императором после смерти Александра I должен был стать его брат Константин, но он был женат на особе не царской крови, что, по закону о престолонаследии, лишало его права стать царем. Занимая должность главнокомандующего польской армией, он фактически был наместником царя в Польше, жил в Варшаве и давно отрекся от престола.

Отречение Константина держалось в глубокой тайне, о нем знал лишь очень ограниченный круг придворных.

Николай решил при таких условиях не считаться с формальностями. 12 декабря, вечером, он приказал изготовить манифест о своем восшествии на престол. 13 декабря, утром, подписал манифест и приказал Сенату 14 декабря, в семь часов утра, присягнуть ему, новому императору Николаю I...

* * *

Наступило новое царствование. Первый день его вызвал ужас и смятение...

Возглавившие восстание поднялись в тот день рано. Многие совсем не ложились. Начальник штаба восстания, старший адъютант командующего гвардейской пехотой поручик князь Е. П. Оболенский, начал еще затемно объезжать казармы. Декабристы готовились уже выводить войска на Сенатскую площадь.

Солдаты зарядили боевыми патронами ружья. Под сенью овеянных славою 1812 года знамен вышли первыми на Сенатскую площадь восемьсот человек Московского полка. Во главе их шел Александр Бестужев (Марлинский), уже известный тогда писатель, рядом с ним – его брат Михаил и Щепин-Ростовский.

Прибывшие выстроились у подножия памятника Петру I в каре – боевым четырехугольником, – что давало возможность отражать нападение со всех четырех сторон.

Было не очень холодно, около восьми градусов мороза, но с моря дул ледяной ветер. Стоять было нелегко. И все же настроение у всех было бодрое. На глазах у построившихся Александр Бестужев точил свою саблю о гранит петровского памятника...

Между тем Рылеев был озабочен. Уже на рассвете он получил одно за другим два тяжелых известия. Надламывались основные звенья намеченного декабристами плана восстания.

Позже выяснилось, что выбранный диктатором Трубецкой вовсе не явился на Сенатскую площадь и оставил восставших на произвол судьбы.

В этом сказался ограниченный характер дворянской революционности.

Николай I со своими приближенными находился на площади перед Зимним дворцом. Сенатская площадь, которую заняли восставшие, была рядом, в десяти минутах ходьбы. Можно было видеть друг друга невооруженным глазом.

Трудно сказать, как велико было тогда скопление народа на площадях и улицах Петербурга, – современники говорили об огромных людских массах, о десятках тысяч человек. В толпе преобладали цеховые, дворовые, крестьяне, разночинцы, составлявшие в то время, согласно официальной статистике, большинство населения столицы.

Многие из собравшихся в тот день у Сенатской площади были явно на стороне декабристов и открыто это выражали. В Николая I и его свиту, в действовавших по его приказу генералов и офицеров из толпы полетели поленья и камни, люди вооружались кольями, палками, кое-кто и ружьями и ножами.

– Мы вам весь Петербург в полчаса вверх дном перевернем!.. – раздавались голоса из толпы.

Но дворянские революционеры боялись активности народных масс и не использовали их. «Страшно далекие от народа», они боялись народа.

Боялись, что, соединившись с солдатами, «чернь» перехлестнет через их головы и перейдет к открытому восстанию и бунту.

Между тем на площади стояли три тысячи солдат – три тысячи человек, которые, оставив казармы, сожгли за собою все корабли и готовы были идти на все.

Так проходил час за часом, и Николай I, воспользовавшись бездействием восставших, успел собрать и выставить против них 9000 штыков пехоты и 3000 сабель кавалерии, не считая вызванных позже артиллеристов и 10 000 человек, стоявших на заставе в резерве.

В это время стало темнеть, восставшие были голодны и устали от вынужденного пятичасового бездействия.

Декабристы поняли, что дело их проиграно.

Рылеев обнял Николая Бестужева, приветствовал его «первым целованием свободы», отвел в сторону и попрощался с ним.

– Предсказание наше сбывается, последние минуты наши близки, но это минуты нашей свободы! Мы дышали ею, и я охотно отдаю за них жизнь свою, – сказал он.

Воспользовавшись этой заминкой, Николай I перехватил инициативу и прибегнул к пушкам. За первым выстрелом последовал второй, третий. Ряды восставших дрогнули, и солдаты бросились врассыпную в разные стороны, стараясь скрыться в прилегавших к площади улицах и на Английской набережной. Кровь залила выпавший снег...

В те же дни на юге произошло возглавленное П. И. Пестелем и С. И, Муравьевым-Апостолом восстание Черниговского полка, Южного тайного общества. Там ничего не знали о событиях в Петербурге. Лишь позднее выяснилось, что Александр I, получив накануне смерти донос Майбороды и донесение Бошняка о готовящемся восстании, дал приказ арестовать указанных в доносе офицеров.

Всех привлеченных прямо или косвенно по делу о тайных обществах, событиях 14 декабря и восстания в Черниговском полку насчитывалось более 3000 человек, из них свыше 500 офицеров и 2500 солдат. И все они вошли в историю под именем декабристов.

Восстание было подавлено. На престол вступил император Николай I.

* * *

1. Кондратий Федорович Рылеев. Миниатюра 1826 года.

Собрание у К. Ф. Рылеева накануне восстания 14 декабря 1825 года. С рисунка Д. Кардовского.

2. Павел Иванович Пестель. С портрета, принадлежавшего отцу декабриста.

Восстание 14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге. С акварели Кольмана.

3. Сергей Иванович Муравьев-Апостол.Акварель Н. Уткина.

А. С Пушкин читает М. Н. Волконской послание декабристам «Во глубине сибирских руд...». С картины В. Дрезниной.

4. Михаил Иванович Бестужев-Рюмин.Зарисовка В. Адлерберга.

Список первых строк послания А. С. Пушкина декабристам. Принадлежал декабристу В. Ф. Раевскому.

5. Петр Григорьевич Каховский. Миниатюра начала XIX века.

Рисунки А. С. Пушкина на черновой рукописи V главы «Евгения Онегина».


В ночь на 15 декабря в Зимний дворец начали доставлять арестованных декабристов. Их направляли на дворцовую гауптвахту, обезоруживали и вели к царю. После первого допроса царь отсылал арестованных в здание Генерального штаба, где для них отведены были особые комнаты, или в Петропавловскую крепость, комендантом которой был черствый и раболепный генерал-адъютант Сукин. С декабристами обращались грубо и цинично.

Первый допрос арестованных производился во внутренних царских покоях. Минуя Эрмитаж, декабристов вели из гауптвахты в просторную, ярко освещенную переднюю, через которую беспрестанно приходили и уходили генералы и флигель-адъютанты.

Рядом, в большом зале, под портретом папы Климента IX, стоял стол, за которым сидел генерал-адъютант Левашев. Он задавал вопросы и записывал ответы.

От времени до времени дверь из соседней комнаты открывалась, и на пороге появлялся Николай I. Он грозно оглядывал арестованного, прерывал Левашева и сам начинал допрос. Левашев записывал.

Многих арестованных Николай знал лично, с другими знакомился при допросе. И с каждым разговаривал по-разному. Царь был до крайности подозрителен, всего боялся, всюду ему мерещились заговоры, он был настроен злобно и мстительно. Вникая во все подробности, царь пытался до конца распутать сложный клубок восстания. В зависимости от поведения арестованного, он действовал то лаской, то угрозой.

Свои выводы в отношении каждого декабриста Николай делал уже после первого допроса. Они часто находили отражение в записках, которые царь писал на клочках бумаги и отсылал вместе с арестованными коменданту Петропавловской крепости Сукину.

Всего было написано Николаем во время следствия около ста пятидесяти записок. Они выдают натуру мстительную и жестокую, между строк уже можно было прочесть царскую месть за участие в восстании и за смелое, решительное и непримиримое поведение во время допросов...

В своем поединке с декабристами Николай выступил и тюремщиком, и следователем, и судьей...

Суду преданы были 121 человек – генералов и офицеров. Среди них много бесстрашных героев, закаленных в боях с Наполеоном, героев Аустерлица, Прейсиш-Эйлау, Бородина, Кульма, Лейпцига. Все они беззаветно любили родину и хотели видеть ее счастливой. Это были в большинстве своем люди молодые. Многим из них не было еще и двадцати лет, когда они вступили в тайное общество. «Дети 1812 года» – генералы, полковники, капитаны, поручики, прапорщики блестящих гвардейских полков, – они всем сердцем своим стремились к свержению самодержавия, к освобождению русского народа от позорного ига крепостничества.

* * *

5 января 1826 года в официальной печати появилось сообщение об образовании следственной Комиссии для расследования «ужасного заговора» 14 декабря 1825 года, а в газете «Русский инвалид» – того же 5 января – объявление: «Стихотворения Александра Пушкина. 1826. Собрание прелестных безделок, одна другой милее, одна другой очаровательнее. Продается в магазине И. В. Слёнина у Казанского моста, цена 10 р., с пересылкою 11 р.».

«Прелестными безделками» названы были такие произведения Пушкина, как «Андрей Шенье», «К Овидию», «Песнь о вещем Олеге», «Вакхическая песня», «Лицинию», «Чаадаеву», «Муза», «Наполеон», «К морю», «Черная шаль» и другие.

В этом сборнике помещены были элегии, разные стихотворения, эпиграммы, подражания древним, послания, подражания Корану. Всего 99 произведений на 192 страницах. Сборник вышел тиражом в 1200 экземпляров.

Это было первое издание стихотворений Пушкина. С большинством из них читатели познакомились впервые. До этого печатались: поэма «Руслан и Людмила» – в 1820 году, «Кавказский пленник» – в 1822 году, «Бахчисарайский фонтан» – в 1824 году и первая глава «Евгения Онегина» – в 1825 году. Стихотворения же поэта распространялись в многочисленных списках, и выход сборника стал подлинным праздником для любителей книги.

* * *

До Пушкина доходили лишь отрывочные известия о декабрьских событиях, и, не получая ни от кого писем с начала декабря 1825 года до конца января, он написал Дельвигу: «Что делается у вас в Петербурге? Я ничего не знаю». И в новом письме, в начале февраля: «Насилу ты мне написал и то без толку, душа моя. Вообрази, что я в глуши ровно ничего не знаю, переписка моя отовсюду прекратилась, а ты пишешь мне, как будто вчера мы целый день были вместе и наговорились досыта...»

«Я был в связи почти со всеми и в переписке со многими из заговорщиков», – писал Пушкин П. А. Вяземскому. И с нетерпением ожидал решения участи своих друзей.

«Мне сказывали, – пишет он снова Дельвигу 20 февраля 1826 года, – что 20, т. е. сегодня, участь их должна решиться – сердце не на месте...» «Меры правительства доказали его решимость и могущество...», и оно «может пренебречь ожесточение некоторых обличенных...».

Так мало был осведомлен Пушкин о ходе событий и тем больше волновался о судьбе своих друзей...

* * *

И. И. Пущин. С литографии неизвестного художника.

В. К. Кюхельбекер. С гравюры И. Матюшина.



Казнь декабристов. С рисунка Д. Кардовского.

Трудно еще было предсказать, какая кара постигнет восставших.

Маршалы Англии и Франции, Веллингтон и Мортье, прибывшие в Петербург поздравить Николая I с восшествием на престол, просили царя пощадить и помиловать декабристов. Их страны прошли через ряд восстаний и революций, и они хорошо знали, чем вызываются мятежи.

Император Николай I ответил Веллингтону:

– Я удивлю Европу своим милосердием...

В Петербурге между тем заканчивалось следствие по делу декабристов. Стремясь окончательно подавить вольнолюбивые настроения, Николай преобразовал Особую канцелярию при министерстве внутренних дел в III отделение собственной его величества канцелярии, а генерал-адъютанта Бенкендорфа назначили шефом жандармов и командующим императорскою Главною квартирою.

15 июля в «Русском инвалиде» был опубликован манифест от 13 июля по поводу окончания Верховным уголовным судом дела о восставших. В манифесте было сказано, что «преступники восприняли достойную их казнь».

В конце июля приговор Верховного суда над декабристами стал известен в Михайловском и Тригорском.

Пять человек, которых Пушкин близко знал, были повешены: К. Ф. Рылеев, П. И. Пестель, С. И. Муравьев-Апостол, М. П. БестужевРюмин и П. Г. Каховский.

Тридцать один человек были осуждены по первому разряду к смертной казни отсечением головы, впоследствии замененной вечной каторгой. С одиннадцатью из них Пушкин был знаком.

П. А. Осипова как-то показала Пушкину поразившую его запись, сделанную в Тригорском в черном сафьяновом альбоме рукою казненного С. И. Муравьева-Апостола. После первой записи, сделанной Осиповой, Муравьев-Апостол написал по-французски: «Я тоже не боюсь и не желаю смерти. Когда она явится, она найдет меня совершенно готовым. 16 мая 1816 года».

Запись эта была сделана еще тогда, когда только начали образовываться тайные общества. Сердцем, быть может, чувствовал Сергей МуравьевАпостол, что гибель его предрешена, и через десять лет он мужественно пошел ей навстречу...

В тот день, когда в Михайловское пришло известие о казни пяти декабристов, Пушкин занес в дневник короткую зашифрованную запись: «Уел. О С. Р. П. М. К. Б. 24».

Запись эта расшифровывается так: «Услышал о смерти Рылеева, Пестеля, Муравьева, Каховского, Бестужева 24 июля 1826 года».

«Повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна», – написал Пушкин 14 августа П. А. Вяземскому.

Мысли о казненных не покидают Пушкина. Он писал тогда в Михайловском пятую главу «Евгения Онегина», и на рукописи ее появляются портреты и рисунок виселицы с пятью повешенными и надпись: «И я бы мог как...»

* * *

Пушкин все же не терял надежды вырваться наконец из неволи. Через месяц после восстания он писал П. А. Плетневу: «Кстати: не может ли /Чуковский узнать, могу ли я надеяться на высочайшее снисхождение, я шесть лет нахожусь в опале, а что ни говори – мне всего 26. Покойный император в 1824 году сослал меня в деревню за две строчки нерелигиозные – других художеств за собою не знаю. Ужели молодой наш царь не позволит удалиться куда-нибудь, где бы потеплее? – если уж никак нельзя мне показаться в Петербурге – а?

Прости, душа, скучно мочи нет».

Тогда же, в двадцатых числах января 1826 года, Пушкин обращается к Жуковскому. Он пишет, что его легко уличить в политических разговорах с каким-нибудь из обвиняемых, – а между ними друзей его довольно, но если правительство захочет прекратить опалу, он готов с ним уславливаться (буде условия необходимы). Однако добавляет: «Вам решительно говорю не отвечать и не ручаться за меня. Мое будущее поведение зависит от обстоятельств, от обхождения со мною правительства etc».

И заканчивает: «Прежде, чем сожжешь это письмо, покажи его Карамвину и посоветуйся с ним. Кажется, можно сказать царю: Ваше величество, если Пушкин не замешан, то нельзя ли, наконец, позволить ему возвратиться?»

И 7 марта снова обращается к Жуковскому: «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости».

Жуковский ответил Пушкину: «Ты ни в чем не замешан – это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством... не просись в Петербург. Еще не время. Пиши Годунова и подобное: они отворят дверь свободы».

Жуковский был воспитателем наследника престола, жил в Зимнем дворце и, конечно, имел основания советовать Пушкину пока «не проситься в Петербург».

* * *

После объявления приговора тайный агент доносил управляющему III отделением фон Фоку, ведавшему всем аппаратом тайной полиции и политическим сыском: «Все чрезвычайно удивлены, что знаменитый Пушкин, который всегда был известен своим образом мыслей, не привлечен к делу заговорщиков».

Фон Фок поспешил направить в Михайловское агента Бошняка вместе с фельдъегерем с заданием произвести «возможно тайное и обстоятельное исследование поведения известного стихотворца Пушкина, подозреваемого в поступках, клонящихся к возбуждению и вольности крестьян», арестовать его и отправить «куда следует, буде он оказался действительно виновным». Бошняку был выдан открытый лист на право ареста Пушкина.

Бошняк, выдавая себя за ученого-ботаника, пять дней усердно занимался сыском, опрашивал кого мог о поведении Пушкина и всюду получал самые добрые отзывы о нем: скромен и осторожен, о правительстве не говорит, никаких возмутительных песен не сочинял. «Он ни во что не мешается и живет, как красная девка», – подтвердил игумен Святогорского монастыря Иона.

Открытым листом на арест Пушкина Бошняку не пришлось воспользоваться...

* * *

Музей А. С. Пушкина в Михайловском. Фотография.

После смерти Александра I и воцарения Николая I, после разгрома декабристов, после отъезда из Михайловского приехавшего арестовать его агента тайной полиции и политического сыска Бошняка Пушкин задумывается над взаимоотношениями своими с правительством.

Он не намерен больше «безумно противоречить общепринятому порядку» и в начале июня 1826 года обращается к Николаю с личным письмом. Он пишет:

«В 1824 году, имев несчастие заслужить гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно афеизма, изложенным в одном письме, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.

Ныне с надеждой на великодушие Вашего императорского величества... решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею просьбою.

Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края».

К письму Пушкин приложил обязательство ни к каким тайным обществам не принадлежать и добавил, что к ним и не принадлежал.

В письме Пушкина не было обычного в обращении к монарху верноподданнического тона, и Вяземский обратил на это внимание.

Пушкин ответил ему 14 августа: «Ты находишь письмо мое холодным и сухим. Иначе и быть невозможно. Благо написано. Теперь у меня перо не повернулось бы».

И вот пришел ответ: в ночь на 3 сентября нарочный привез в Михайловское распоряжение псковского губернатора Адеркаса о немедленном выезде поэта в Москву. В бумаге было написано, со слов царя: «Пушкин может ехать в своем экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии в Москву имеет явиться прямо к дежурному генералу его величества».

Пушкин сидел в это время перед печкою, подбрасывая дрова, грелся. Встревоженный приездом нарочного, он начал бросать в печь разные бумаги, как это сделал в средине декабря 1823 года, когда, осведомившись о восстании декабристов в Петербурге, сжег большую часть своих автобиографических записок, которые, попав в руки правительства, могли «замешать многих, и может быть, и умножить число жертв...».

Няня Арина Родионовна разволновалась, заплакала навзрыд. Пушкин ее утешал: «Не плачь, мама, сыты будем; царь хоть куды ни пошлет, а все хлеба даст...»

Нарочный между тем торопил. Пушкин успел только взять деньги и уже через полчаса выехал. Он был неспокоен: соседство фельдъегеря не предвещало ничего хорошего. В Пскове Пушкин ознакомился с письмом начальника Главного штаба И. И. Дибича, который по приказу Николая I вызвал поэта из Михайловского в Москву. Оно было очень любезное по тону, внушало надежды, и поэт повеселел, начал даже шутить.

В Пскове, пока перепрягали лошадей, Пушкин попросил закусить. Подали щей. Хлебнув ложку-другую и обнаружив в них таракана, он, как ходила молва, нацарапал перстнем на стекле:


Господин фон Адеркас!

Худо кормите вы нас:

Вы такой же ресторатор,

Как великий губернатор!

Фельдъегерская тройка подкатила к крыльцу. Пушкин сел в нее, фельдъегерь рядом...

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 

МОСКВА 

1826-1827 

«Москва, я думал о тебе!..»

Москва... как много в этом звуке 

Для сердца русского слилось! 

Как много в нем отозвалось!

А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»


Пушкин въезжал в Москву бодрящим осенним утром. Промелькнул, «окружен своей дубравой», Петровский замок, «свидетель падшей славы» Наполеона. Промелькнула Тверская застава – граница города пролегала тогда у нынешнего Белорусского вокзала. Возок пронесся по Тверской, по нынешней Пушкинской площади, где стоял тогда Страстной монастырь со стаями галок на крестах.

Воспоминания далекого московского детства и радость возвращения в «края родные» охватили поэта – он взволнованно излил эти чувства в седьмой главе «Евгения Онегина»:


Ах, братцы! как я был доволен,

Когда церквей и колоколен,

Садов, чертогов полукруг

Открылся предо мною вдруг!

Как часто в горестной разлуке,

В моей блуждающей судьбе,

Москва, я думал о тебе!..

Москве Пушкин обрадовался. Но, как и вся Россия, находился под тяжелым впечатлением только что совершившейся казни пяти и сурового приговора 120 его «друзьям, братьям, товарищам».

Николай I приехал в древнюю Москву короноваться. И живший в то время в Ревеле П. А. Вяземский писал жене: «Хорош прелюд для ваших московских торжеств и празднеств! Совершенно во вкусе древних, которые также начинали свои празднества жертвами и излияниями крови ближнего».

И через несколько дней в новом письме: «Для меня Россия теперь опоганена, окровавлена; мне в ней душно нестерпимо... Я не могу, не хочу жить спокойно на Лобном месте, на сцене казни! Сколько жертв и какая железная рука пала на них!.. Мысль возвратиться в торжествующую Москву, когда кровь несчастных жертв еще дымится, когда тысячи глаз будут проливать кровавые слезы, эта мысль меня пугает и душит».

И в эту Москву Пушкин вынужден был прибыть тогда по вызову царя... Юный Герцен, бывший свидетелем коронационных празднеств, писал спустя тридцать лет: «Победу Николая над пятью торжествовали в Москве молебствием. Середь Кремля митрополит Филарет благодарил бога за убийства... Никогда виселицы не имели такого торжества; Николай понял важность победы. Мальчиком четырнадцати лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии, и тут, перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я клялся отомстить казненных и обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем, с этими пушками...»

«Первые годы, следовавшие за 1825-м, были ужасающие», – писал Герцен. И не было ничего удивительного в том, что коронационные торжества не вызвали энтузиазма населения. В присутствии императрицы и всей царской семьи в Кремле был отслужен торжественный молебен по случаю «избавления от крамолы, угрожавшей бедствием всему Российскому государству», как значилось в царском манифесте.

* * *

Автограф строфы о Москве из «Евгения Онегина» с рисунком А. С. Пушкина.

Триумфальные ворота в Москве в XIX веке. С литографии П. Бенуа.

Будучи еще великим князем, Николай I услышал из уст брата, императора Александра I, оценку Пушкина: «Прочел ли ты «Руслана и Людмилу»? Автор служит по Коллегии иностранных дел, – это бездельник, одаренный крупным талантом».

Вступив на престол и расправившись с декабристами, Николай I дал клятву: «Революция на пороге России. Клянусь, она не проникнет к нам, пока я сохраню дыхание жизни».

Николай I счел себя вынужденным пойти на примирение с мятежным поэтом. Бенкендорф дал при этом царю совет:

– Пушкин все-таки порядочный шалопай, но, если удастся направить его перо и речи, в этом будет прямая выгода.

Николай I внял совету шефа жандармов. Обладая способностью перевоплощаться в добродетель, он блестяще воспользовался этим при допросе декабристов: кое-кого из осужденных сумел обмануть, вызвал доверие к себе, затем вероломно злоупотребил их доверием. И к встрече с Пушкиным царь тщательно подготовился.

Положение Пушкина было трудное. И тем не менее, направляясь на встречу с царем, он принял твердое решение: при всех условиях сохранить свое достоинство и независимость. Он уже знал свое место в жизни России.

«Имя твое сделалось народной собственностью», – писал ему Вяземский в сентябре 1825 года.

«У тебя в руке резец Праксителя» (знаменитого ваятеля древней Эллады. – А. Г.), – заметил Александр Бестужев, познакомившись с первой главой «Евгения Онегина».

«Парнасским чудотворцем и чародеем» называл Пушкина Рылеев.

* * *

Пушкин пытался представить себе эту встречу на манер диалога с покойным императором в «Воображаемом разговоре с Александром I». Теперь ему предстояло встретиться с Николаем I после его жестокой расправы с декабристами, встретиться лицом к лицу с «убийцей гнусным».

Въезжая 8 сентября утром 1826 года в Москву, Пушкин имел при себе написанное в пути стихотворение «Пророк» – первое из намеченных Пушкиным четырех стихотворений, посвященных событиям 14 декабря. До нас дошло лишь только это одно.

Пушкин связал взятый из Библии отрывок с самыми жгучими событиями и настроениями передовой России в дни после восстания и казни декабристов. В «Пророке» он выразил собственное душевное состояние, подчеркнув высокое гражданское предназначение поэта-пророка. Сам Пушкин выступил в нем в образе пророка и защитника декабристов.

Стихотворение начиналось первоначально стихом «Великой скорбию томим», но затем Пушкин изменил его:


Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился;

Перстами легкими как сон

Моих зениц коснулся он:

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой,

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп в пустыне я лежал,

И бога глас ко мне воззвал...

Дальше шли стихи, которые приводятся здесь в условной передаче некоторых мемуаристов, отражающие смысл, а не дословный текст стихотворения:


И бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, восстань, пророк России,

В позорны ризы облекись,

Иди и с вервием вкруг шеи

К убийце гнусному явись».

«Пророком России» входил поэт в кабинет царя. Обстоятельства сложились, однако же, так, что после встречи с царем Пушкин придал стихотворению иное окончание:


И бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

* * *

Пушкина доставили в Кремль прямо с дороги, небритого, покрытого дорожной пылью. В большом кабинете Чудова дворца встретились поэт и царь. о

Было холодно. Поэт говорил с царем, стоя спиной к камину. Обогревая замерзшие ноги, он незаметно для себя прислонился к столу и почти сел на него. Николай I недовольно отвернулся и потом говорил: «С поэтом нельзя быть милостивым!»

Аудиенция длилась более двух часов. Пушкин держал себя с царем смело. В передаче современницы поэта, со слов самого Пушкина, Николай I спросил его:

– Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если 6 был в Петербурге?

– Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня... – ответил Пушкин.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю