Текст книги "Исследование истории. Том II. Цивилизации во времени и пространстве"
Автор книги: Арнольд Джозеф Тойнби
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 55 страниц)
Ренессанс того или иного вида изобразительных искусств умершей цивилизации в истории ее наследницы – обычное явление. Мы можем привести примеры ренессанса стиля «Древнего царства» в скульптуре и живописи, после двухтысячелетнего промежутка, в новом египетском мире саисского периода[658]658
Саисский период – период примерно с 664 г. до н. э. по 525 г. до н. э., когда столица фараонов XXVI династии находилась в городе Саисе.
[Закрыть] в VII—VI вв. до н. э., ренессанса шумерского стиля резных барельефов в вавилонском мире IX, VIII и VII вв. до н. э. и ренессанса в миниатюре эллинского стиля резных барельефов, прекраснейшими образцами которых являются аттические шедевры V-IV вв. до н. э., в византийских диптихах из слоновой кости X, XI и XX вв. н. э. Три эти ренессанса изобразительных искусств, тем не менее, оставил далеко позади себя – как по уровню охвата, так и по беспощадности в уничтожении своих предшественников – ренессанс эллинских изобразительных искусств в западно-христианском мире, который впервые появился в Италии позднего Средневековья, а затем распространился оттуда на остальной западный мир. Эта эвокация призрака эллинских изобразительных искусств была осуществлена в трех сферах – архитектуре, скульптуре и живописи, и в каждой из сфер возрождаемый стиль утвердился до такой степени, что когда его сила иссякла, то образовался своего рода эстетический вакуум, в котором западные художники не знали, как выразить свой долго подавляемый естественный гений.
Один и тот же странный рассказ о доме, который был выметен и украшен руками решительных гостей-призраков, можно рассказать о каждой из трех областей западных изобразительных искусств. Однако самым необычным эпизодом оказался триумф эллинского призрака, одержанный над местным западным гением в области скульптуры. Именно в этой области северофранцузские представители оригинального западного стиля XIII в. породили шедевры, равные достоинствам лучших произведений эллинской, египетской и махаянистской буддийской школ. В то же время в области живописи западные художники еще не вышли из-под опеки ранее развившегося искусства сестринского православно-христианского общества, а в области архитектуры романский стиль, который, как явствует из самого его названия, был вариацией на тему, унаследованную из последней фазы предшествующей эллинской цивилизации, уже был подавлен назойливой «готикой», которая происходила, как мы уже отмечали, из сирийского мира Аббасидского и Андалусского халифатов.
Для просвещенного лондонца XX в. воюющие стороны в смертельной борьбе между дважды побежденным западным местным искусством и его сирийским и эллинским противниками до сих пор представлены воплощенными в камне, в архитектуре и скульптуре часовни, пристроенной к Вестминстерскому аббатству под покровительством короля Генриха VII[659]659
Генрих VII (1457-1509) – английский король с 1485 г., первый из династии Тюдоров. Вступил на престол, одержав победу над Ричардом III в битве при Босворте. При Генрихе VII были заложены основы английского абсолютизма.
[Закрыть]. Возведение сводчатой крыши – последний триумф исчезающего готического стиля. Во множестве стоящих каменных фигур in excelsis[660]660
В небесах (лат.).
[Закрыть], которые пристально смотрят на эллинизированную в итальянском духе троицу лежащих бронзовых фигур на могилах внизу, трансальпийская школа местной западно-христианской скульптуры поет безмолвную лебединую песнь своими замерзшими губами. В центре находятся эллинизированные шедевры Торриджани (1472-1528)[661]661
Торриджани Пьетро (1472-1528) – флорентийский скульптор и художник, ставший первым представителем итальянского Ренессанса в Англии. Учился вместе с Микеланджело у Бертольдо ди Джованни в Академии Лоренцо Медичи. После того как покинул Флоренцию, работал в Риме, Болонье, Сиене и Антверпене, затем перебрался в Англию. Его наиболее известные работы – гробницы короля Генриха VII и Елизаветы Йоркской в Вестминстерском аббатстве. В 1521 г. переезжает в Севилью и меняет свой стиль под влиянием Высокого Ренессанса и маньеризма («Дева и Младенец», ок. 1521; «Св. Иероним», ок. 1525). Оказал влияние на творчество Веласкеса, Сурбарана и Монтаньеса.
[Закрыть], который, с презрением игнорируя ту грубую среду, в которой он соизволил выполнить свою изящную работу, смотрел самодовольно вокруг себя, в твердой уверенности, что эти плоды изгнания флорентийского мастера окажутся в центре внимания всякого трансальпийского любителя достопримечательностей. Ибо мы знаем из автобиографии Бенвенуто Челлини[662]662
Челлини Бенвенуто (1500-1571) – итальянский скульптор, ювелир, писатель. Представитель маньеризма. Ему принадлежат виртуозные по мастерству ювелирные изделия («Солонка Франциска I», 1539-1543), статуи («Персей», 1545-1554), рельефы. Автор всемирно известных мемуаров.
[Закрыть], что этот самый Торриджани был человеком «весьма высокомерного духа» и что ему предоставили бахвалиться своими «доблестными подвигами среди этих животных англичан»{146}.
«Готическая» архитектура, которая продолжала удерживать свои позиции вплоть до первой четверти XVI в. в Лондоне (а в Оксфорде – до первой половины XVII в.), уже давным-давно оставила поле битвы в Северной и Центральной Италии, где ей никогда не удавалось так решительно вытеснить романский стиль, как в трансальпийской Европе.
О бесплодии, явившемся результатом воздействия на западный гений ренессанса эллинизма в области архитектуры, свидетельствует его невозможность пожать хоть какие-то плоды, начиная с родовых схваток промышленной революции. Мутация промышленной техники, породившая железные балки, предоставила западным архитекторам несравненно более гибкий новый строительный материал в то время, когда эллинизирующая архитектурная традиция была окончательно исчерпана. Однако архитекторы, которым кузнецы подарили железные балки, а Провидение – безупречную репутацию, не смогли придумать лучшего способа для заполнения создавшегося вакуума, как перекрыть эллинский ренессанс «готическим» возрождением.
Первый западный человек, который придумал открыто использовать железную балку, уже не пытаясь застенчиво набросить «готический» покров на ее вульгарность, был не профессиональным архитектором, но одаренным богатым воображением любителем. И хотя он был гражданином Соединенных Штатов, место, на котором он возвел свое историческое сооружение, возвышалось над берегами Босфора, а не Гудзона. Ядро Роберт-колледжа – Хэмлин-холл, возвышающийся над замком Мехмеда Завоевателя в Европе, – был построен Сайресом Хэмлином в 1869-1871 гг. Однако вплоть до следующего столетия семя, посеянное Хэмлином, не начало приносить плодов в Северной Америке и Западной Европе. Бесплодие западного художественного гения было не менее заметно и в областях живописи и скульптуры. На протяжении более чем полтысячелетия, начиная с поколения дантовского современника Джотто (ум. 1337 г.)[663]663
Джотто ди Бондоне (1266 или 1267-1337) – итальянский живописец, представитель Проторенессанса. Порывая со средневековыми канонами, внес в религиозные сцены земное начало, изображая евангельские сюжеты с небывалой жизненной убедительностью. Фрески капеллы дель Арена в Падуе (1304-1306) и церкви Санта-Кроче во Флоренции (ок. 1320-1325) поражают внутренней силой и величием образов, тектоничностью композиции. Автор проекта колокольни собора во Флоренции.
[Закрыть], новая западная школа живописи, которая, несомненно, восприняла натуралистические идеалы эллинского изобразительного искусства в его постархаической фазе, исчерпала один за другим различные методы передачи визуальных впечатлений, создаваемых светом и тенью, пока эта длительная попытка породить эффекты фотографии благодаря чудесам художественной техники не была сведена на нет изобретением самой фотографии. После того как почва была так необдуманно выбита у них из-под ног действием современной западной науки, художники организовали «прерафаэлитское движение», ориентировавшееся на давным-давно ими отвергнутых византийских мастеров, еще до того как им пришла в голову мысль использовать новый мир психологии, который наука позволила им завоевать взамен старого мира природных явлений, похищенного ею у них и подаренного фотографам. Так возникла апокалиптическая школа западных художников, которые создали подлинно новую линию поведения, откровенно используя живопись для передачи духовного опыта, а не визуальных впечатлений. Западные же скульпторы теперь отправлялись на те же самые захватывающие поиски в границах своего материала.
7. Ренессансы религиозных идеалов и институтов
Отношение христианства к иудаизму было столь же убийственно ясным для иудеев, сколь запутанно двусмысленным для христианского сознания. В глазах иудеев христианская Церковь была предательской иудейской сектой, которая на основании своего недозволенного прибавления к канону Священного Писания согрешила против учения введенных в заблуждение злополучных галилейских фарисеев, имя которых эти изменники фарисейства тщетно дерзнули принять. В глазах иудеев якобы чудесное завоевание христианством эллинского общества ни в коем случае не было «Божьим делом». Посмертный триумф еврейского рабби, которого его последователи приветствовали совершенно в языческом стиле как сына бога от человеческой матери, был языческим поступком того же самого рода, что и более ранние триумфы аналогичных легендарных «полубогов» наподобие Диониса и Геракла. Иудаизм льстил себе, говоря, что он смог бы предвосхитить завоевания христианства, если бы снизошел до завоевания, опустившись до уровня христианства. Хотя христианство никогда не отвергало авторитет иудейского Писания (в действительности оно связало его со своим собственным), оно совершило свои легкие завоевания благодаря отступлениям, с точки зрения иудеев, от двух кардинальных иудаистических принципов – от первой и второй из десяти заповедей – монотеизма и аниконизма (запрета «изображений»). Так что теперь перед лицом закоренелого эллинского язычества, ясно видимого под налетом христианства, лозунгом еврейства стало упорно продолжать свидетельствовать вечное Божье слово.
Это «упорное глубокое презрение», с которым оставшееся равнодушным и непреклонным иудейство продолжало относиться к неожиданному успеху христианства, меньше бы смущало христиан, если бы само христианство не соединило искреннюю теоретическую преданность иудейскому наследию монотеизма и аниконизма с теми уступками политеизму и идолопоклонству эллинских новообращенных, за которые оно подвергалось обвинениям со стороны своих иудейских критиков. Новое освящение христианской Церковью иудейских Писаний в качестве Ветхого Завета христианской веры было слабым местом в доспехах христианства, через которое стрелы иудейской критики пронзали христианское сознание. Ветхий Завет был одним из тех камней, которые составляли фундамент христианского здания. Но были также учение о Троице, культ святых и изображение не только святых, но также и Трех Лиц Божества в трехмерных, равно как и в двухмерных, произведениях изобразительного искусства. Как могли ответить христианские апологеты на иудейские насмешки по поводу того, что эллинская практика Церкви несовместима с ее иудейской теорией? Требовался некий ответ, который бы убедил христианские умы в том, что эти иудейские аргументы лишены смысла, поскольку логика этих аргументов откладывала ответное чувство греха в христианских душах.
После номинального массового обращения эллинского языческого мира в христианство в IV в. внутренние разногласия в лоне Церкви затмили спор между христианами и иудеями. Но богословская война на этом давнем фронте вновь вспыхнула в VI—VII вв. как результат пуританского самоочищения еврейства, которое началось в палестинской еврейской общине в конце V в. Эта внутренняя кампания в еврействе против распущенности, допускавшей под влиянием христианства изображения на стенах синагог, имела свои последствия в иудейско-христианской борьбе. Однако когда мы обращаемся к аналогичной полемике внутри христианской Церкви между иконопочитателями и иконоборцами, то поражаемся ее упорству и масштабу. Мы находим, что этот «неудержимый конфликт» вспыхивает почти в каждой области христианского мира и почти в каждое последующее столетие христианской эры. Нет необходимости приводить здесь длинный список всех примеров, начиная с 36-го правила Эльвирскогособора (ок. 300-311)[664]664
Эльвирский собор – первый известный собор христианской Церкви в Испании, проходивший в начале IV в. (ок. 300-303 гг. или в 309 г.) в Эльвире, близ современной Гранады. На нем присутствовало 19 епископов и 24 священника из Южной Испании. Было принято 81 правило о внутренней жизни и внешних отношениях Испанской церкви. В основном правила были направлены на ужесточение церковной дисциплины, в частности против идолопоклонства, введено безбрачие духовных лиц и т. д. Впоследствии некоторые из правил этого собора были включены в правила позднейших соборов, в том числе и Никейского Вселенского собора (325 г.).
[Закрыть], которое запрещает выставлять изображения в церквах.
В VII в. христианской эры в спор был введен новый фактор в виде нового действующего лица, чье появление на исторической сцене было неожиданным и блестящим. Еще одна религия теперь распространялась, как некогда распространялось христианство, но и она выросла в лоне иудейства. Ислам был предан монотеизму и аниконизму так фанатично, как иудеи могли только мечтать, и поразительный успех его приверженцев в военной (а вскоре и в миссионерской) сфере дал христианскому миру новый повод для раздумий. Как военные и миссионерские победы приверженцев коммунизма вызвали в современных западных людях искреннюю переоценку традиционных западных социальных и экономических механизмов, так и победы примитивных арабо-мусульманских завоевателей послужили свежим топливом для споров, которые долго теплились вокруг проблемы христианского «идолопоклонства».
В 726 г. призрак иудейского иконоборчества, долгое время витавший в воздухе, был поставлен в центр сцены иконоборческим указом великого восточно-римского императора Льва Сириянина. Эта попытка навязать при помощи политической власти то, что означало в религиозной сфере ренессанс, потерпела неудачу. Папство восторженно отождествило себя с народной «идолопоклоннической» оппозицией и тем самым продвинулось далеко вперед на пути освобождения от византийской власти. Последовавшее, возможно, нерешительное движение, начатое на Западе Карлом Великим в поддержку политики Льва Сириянина, было решительно отклонено папой Адрианом I[665]665
Адриан I (ум. в 795) – римский папа в 772-795 гг. Его отношения с Карлом Великим можно охарактеризовать как дружеское соперничество. Карл стремился использовать Церковь для укрепления своей империи и распространить свое господство на папские владения, тогда как Адриан боролся за церковную автономию и старательно соединял папские владения в одно государство, просуществовавшее до XIX в. Выступил против ереси адопционизма. Во время господства иконоборческой ереси на Востоке выступил в защиту иконопочитания, поддержав решения Второго Никейского (Вселенского) собора (787 г.).
[Закрыть]. Западу пришлось ждать около восьми веков своего иудейского ренессанса. А когда он наступил, то это было движением, шедшим снизу. Его Львом Сириянином стал Мартин Лютер.
В протестантской Реформации в западно-христианском мире аниконизм был не единственным иудейским призраком, успешно утвердившим себя. Иудейское субботничество также охватило раскольников римско-католической Церкви. Ренессанс этого иудейского элемента объяснить труднее, поскольку та крайняя дотошность, с которой евреи рассеяния соблюдали свою субботу, была специфическим ответом народа на специфический вызов. Почитание субботы являлось частью способа сохранения еврейской диаспорой своей самобытности. Внешней целью протестантов было возвращение к древней практике первоначальной Церкви. Однако мы видим, что они сглаживали различие между первоначальным христианством и иудаизмом, на котором настаивала первоначальная Церковь. Могли ли эти «библейские христиане» не знать о многочисленных местах в Евангелиях, где говорится, что Христос игнорировал субботние запреты? Могло ли укрыться от их внимания, что апостол Павел, которого они с восхищением почитают, сам стал знаменитым, отвергнув Закон Моисея? Объяснение состоит в том, что эти религиозные энтузиасты в Германии, Англии, Шотландии, Новой Англии и других странах находились во власти одного из самых мощных ренессансов и стремились превратиться в подражателей иудеев, как итальянские художники и ученые стремились превратиться в подражателей афинян. Их практика давать своим детям при крещении совершенно не по-тевтонски звучащие имена, которые можно найти в Ветхом Завете, является обличающим симптомом этой мании вызывать умерший мир к жизни.
Мы уже ознакомились с третьим элементом иудейского ренессанса в западном протестантизме, а именно с библиопоклонством, то есть с идолизацией сакрального текста в качестве заменителя идолизации священных образов. Несомненно, от перевода Библии на национальные языки и от постоянного чтения ее многими поколениями простых людей, редко читавших что-либо другое, величайшую культурную выгоду приобрели не только набожные протестанты или пуритане, но и все западные люди. Это неизмеримо обогатило национальные литературы и стимулировало народное образование. «Библейские истории» в добавление к своей религиозной ценности стали фольклором, далеко превосходящим по вызываемому им у западного человека интересу любой имеющийся фольклор местного происхождения. Для более утонченного меньшинства критическое исследование сакрального текста было обучением более высокой критике, которая могла быть применена (и в должное время была применена впоследствии) ко всем сферам научного знания. В то же время нравственной и интеллектуальной карой Немезиды за обожествление священных текстов явилось порабощение протестантизма, от которого остался свободным находящийся под властью духовенства «тридентский католицизм». Стремление рассматривать как непогрешимое Слово Божие Ветхий Завет, который был более или менее полным собранием, или, скорее, смешением, человеческих сочинений различного уровня религиозного и исторического достоинства, явилось религиозной расплатой за тупое упрямство, которое заставило Мэтью Арнольда обвинить добродетельную буржуазию своей викторианской эпохи в том, что она живет в «иудействующем болоте».
XI.
Закон и свобода в истории
XXXV. Постановка проблемы
1. Значение слова «закон»На протяжении ста лет, предшествовавших 1914 г., западного человека очень мало беспокоила проблема, которую нам придется решать теперь, поскольку ни один из типов ее решения не кажется удовлетворительным по сравнению с другим. Если и допускали, что человеческой судьбой управляет сверхчеловеческий закон, то удовлетворялись тем, что называли этот закон «законом прогресса». С другой стороны, если не допускали существование такого закона, то могли с уверенностью предположить, что деятельность свободных и разумных человеческих существ достигала бы подобного же результата. К середине XX в. ситуация, несомненно, изменилась коренным образом. Стало известно, что цивилизации в прошлом терпели крах, и в претенциозном небоскребе, возведенном современным западным человеком, теперь стали замечать зловещие трещины. Существует ли Закон наподобие того, какой установил Освальд Шпенглер[666]666
Шпенглер Освальд (1880-1936) – немецкий философ, представитель «философии жизни». Стал известным после сенсационного успеха главного труда «Закат Европы» (в 2 т., 1918-1922). Трактовал культуру как «организм», который, во-первых, обладает жестким сквозным единством и, во-вторых, обособлен от других, подобных ему «организмов». Это означает, что единой человеческой культуры нет и быть не может. Шпенглер насчитывает 8 культур, при этом каждому культурному «организму» заранее отмерен определенный (около тысячелетия) срок, зависящий от внутреннего жизненного цикла. Умирая, культура перерождается в цивилизацию. Переход от культуры к цивилизации есть переход от творчества к бесплодию, от становления к окостенению, от героических «деяний» к механической «работе».
[Закрыть] в своем пышном произведении «Закат Европы», опубликованном в 1919 г., Закон, согласно которому эта цивилизация последует по пути своих предшественниц, или же мы вольны исправить свои ошибки и смоделировать свою собственную судьбу?
Первое, что нам следует предпринять в нашем исследовании, это уточнить, в каком смысле мы употребляем слово «закон». Очевидно, что мы не подразумеваем созданное человеком законодательство, из которого посредством метафоры, ставшей до такой степени обычной, что мы ее не замечаем, данный термин был перенесен в разбираемую нами теперь область. «Закон», который мы сейчас разбираем, похож на этот обычный, созданный человеком институт, будучи набором правил, управляющих человеческими делами, однако он отличается от него тем, что не создан человеком и не может быть им изменен. Мы уже замечали ранее в данном «Исследовании», что эта идея закона, будучи перенесена в метафизический план, обычно поляризуется на две явно противоположные концепции. Те мыслители, в чьем мировоззрении личность человеческого законодателя приобретает большие размеры, чем закон, который он проводит в жизнь, рассматривают метафизический «закон», управляющий Вселенной, в качестве «закона» всемогущего Бога. Другие, в чьем мировоззрении личность законодателя или правителя затмевается понятием закона, который он проводит в жизнь, метафизический «закон», управляющий Вселенной, понимается как безличный закон неизменной и неумолимой Природы.
Каждая из этих концепций имеет свои утешающие и ужасающие характерные черты. Ужасающей чертой «законов Природы» является их неумолимость, однако она компенсируется другой. Поскольку эти законы неумолимы, то человеческий интеллект их может установить. Знание Природы находится в пределах человеческой способности понимания, а это знание – сила. Человек может изучить законы Природы, чтобы использовать ее в своих собственных целях. В этом предприятии человек весьма преуспел. Он действительно расщепил атом – и каковы результаты?
Человеческая душа, осознавшая свой грех и убежденная в том, что не может достичь своего исправления без помощи Божией, подобно Давиду, будет прибегать к руке Господней. Неумолимость наказания, равно как и обнаружения человеческого греха, который является Страшным Судом «законов Природы», может быть преодолена только благодаря принятию юрисдикции «Закона Бога». Ценой этого переноса духовной преданности является потеря того точного и определенного интеллектуального знания, которое было материальным вознаграждением и духовным бременем для человеческих душ, удовольствовавшихся быть хозяевами Природы, став ее рабами. «Страшно впасть в руки Бога живаго!»{147} Ибо Бог есть дух, Его поступки по отношению к человеческим душам непредсказуемы и непостижимы. Обращаясь к Закону Бога, человеческая душа должна отказаться от уверенности, чтобы обрести надежду и страх, ибо закон, являющийся выражением воли, воодушевляется духовной свободой, которая сама по себе есть антитезис единообразию Природы. Произвольный же закон может вдохновляться или любовью, или ненавистью. Прибегая к Закону Бога, человеческая душа, вероятно, обнаружит то, что он ей приносит. С этих пор человеческие представления о Боге варьируются от видения Бога-Отца до видения Бога-Тирана. Оба видения созвучны образу Бога как Личности под антропоморфной маской, за которую человеческое воображение, по-видимому, неспособно проникнуть.
2. Антиномизм современных западных историков
Идея «Закона Бога» была выработана благодаря душевной работе израильских и иранских пророков в ответ на вызовы вавилонской и сирийской истории, тогда как классическое изложение концепции «законов Природы» было сформировано философами, наблюдавшими распад индского и эллинского миров. Однако две школы мысли не являются логически несовместимыми друг с другом, и вполне вероятно, что эти две разновидности Закона будут действовать бок о бок. «Закон Бога» обнаруживает единую постоянную цель, преследуемую разумом и волей личности. «Законы Природы» демонстрируют регулярность периодического движения, подобно колесу, вращающемуся вокруг своей оси. Если бы мы могли представить колесо, появившееся без творческого акта колесного мастера, а затем вечно вращающееся без всякой цели, то эти повторения действительно были бы тщетны. Это как раз тот пессимистический вывод, который сделали древнеиндийские и эллинские философы, видевшие, как «скорбное колесо существования» вечно вращается в пустоте. В реальной жизни мы не находим колес без колесных мастеров, а колесных мастеров без вожатых, которые дают заказ этим ремесленникам сделать колеса и приладить их к телеге, чтобы без конца повторяющиеся обороты колес могли перевозить телеги до требуемого места назначения. «Законы Природы» имеют смысл лишь тогда, когда они изображаются подобно колесам, которые Бог приспособил к Своей колеснице.
Вера в то, что вся жизнь Вселенной управляется «Законом Бога», была наследием иудаизма, поделенным между христианским и мусульманским обществами. Она выразилась в двух удивительно похожих, но при этом совершенно независимых произведениях гения – в трактате «О Граде Божием» Августина Блаженного и во «Введении» к «Истории берберов» Ибн Хальдуна[667]667
Ибн Халъдун (1332-1406) – арабский государственный и общественный деятель, социальный философ и историк. Играл видную роль в политической жизни мусульманских государств Северной Африки, был воспитателем, советником, канцлером, послом и судьей у ряда правителей. Неоднократные попытки Ибн Хальдуна воплотить в жизнь идеи справедливого общественного строя во главе с «правителем-философом» завершились, однако, неудачей. В философии был последователем и комментатором Ибн Рушда. Основное его сочинение – многотомная «Книга поучительных примеров и сведений из истории арабов, персов, берберов и других современных им могущественных народов». В пространном «Введении» («аль-Мукаддима») к ней Ибн Хальдун изложил свою социальную философию. Это была первая в истории общественной мысли попытка создания самостоятельной науки об обществе, или, как ее называл Ибн Хальдун, «науки о культуре», служащей руководством для политической деятельности. Ибн Хальдун утверждал закономерный характер общественного развития, обусловленный географической средой и проявляющийся в циклах подъема и упадка цивилизации в процессе смены поколений. Согласно теории Ибн Хальдуна, уровень развития культуры и характер правления в государстве обусловливаются общественным разделением труда, взаимным обменом экономической деятельностью и вытекающей отсюда социальной солидарностью правителей и подданных.
[Закрыть]. Августиновская версия иудейского взгляда на историю принималась как должное западно-христианскими мыслителями на протяжении более тысячи лет и нашла свое последнее авторитетное выражение в «Рассуждении о всемирной истории» Боссюэ, опубликованном в 1681 г.
Отрицание этой теоцентрической философии истории на Западе в Новое время можно и объяснить, и оправдать, поскольку картина, представленная Боссюэ, после тщательного анализа оказалась несогласной ни с христианством, ни со здравым смыслом. Ее дефекты беспощадно вскрыл Р. Дж. Коллингвуд[668]668
Коллингвуд Робин Джордж (1889-1943) – английский философ и историк, представитель неогегельянства, специалист подревней истории Британии. Стремился установить связь между философией и историей, считая, что философия должна усвоить методы истории и что обе дисциплины имеют общий предмет – исторически развивающееся человеческое мышление. Историк изучает его, анализируя продукты духовной и материальной культуры, а философ – на основе истолкования данных самосознания и рефлексии. Мышление, по Коллингвуду, образует восходящую иерархию «форм духовной активности», которая основывается на воображении, символизации и абстракции (искусство, религия, наука, естествознание, история и философия), В противовес неопозитивизму отстаивал традиции идеалистической метафизики, восходящей к Платону и Гегелю.
[Закрыть], автор XX в., отличившийся и как историк, и как философ.
«Любая история, написанная в соответствии с христианскими принципами, по необходимости должна быть универсальной, провиденциальной, апокалиптической и периодизированной… Если бы от средневекового историка потребовали объяснить, как он узнал, что история протекает в соответствии с неким объективным планом, он ответил бы – через Божественное откровение. Оно – часть того, что Христос открыл людям о Боге. И это Откровение давало ключ не только к пониманию прошлых деяний Творца, но показывало нам и Его будущие намерения. Христово Откровение, следовательно, позволяло нам охватить мыслью историю всего мира в целом – от его сотворения в прошлом до его конца в будущем, ту историю, какой она представляется вневременному и вечному видению Бога. Таким образом, средневековая историография предвидела конец истории, конец, предопределенный Богом и ставший известным людям через Его Откровение. Поэтому она включала в себя эсхатологию…
Отсюда в средневековой мысли полная противоположность между объективной целью Бога и субъективными целями человека мыслится таким образом, что цель Бога навязывает истории некий объективный план, совершенно не зависящий от субъективных целей человека. А это с необходимостью ведет к идее о том, что намерения людей никак не влияют на ход истории, а единственной силой, направляющей ее, оказывается Божественная Природа»{148}.
За такое искажение христианского Откровения мыслящие на средневековый манер западные историки начала Нового времени подверглись атаке как со стороны более позднего научного догматизма, так и со стороны агностического скептицизма. Эти историки, говоря словами Коллингвуда, впали в «ошибочное убеждение в том, что они могут предсказывать будущее», и, «стремясь обнаружить общий план истории и веря, что этот план принадлежит Богу, а не человеку, они стали заниматься поисками сущности истории вне самой истории, пренебрегая деяниями людскими, для того чтобы открыть план Божественный».
«Вследствие этого конкретные факты человеческой деятельности стали для них чем-то малозначительным. Они пренебрегли первой обязанностью историка – его готовностью любой ценой установить, что же произошло в действительности. Вот почему средневековая историография так слаба в смысле критического метода. Эта слабость не случайна. Она определяется не скудостью источников и материалов, находившихся в распоряжении ученых. Она зависит не от ограниченности того, что они могли делать, а от ограниченности того, что они желали делать. Они стремились не к точному и научному исследованию подлинных фактов прошлого, а к точному и научному исследованию атрибутов Божества, к теологии… позволившей бы им определять априори, что должно было произойти и что должно будет произойти в ходе исторического процесса.
Все это обусловило то, что в глазах ученого-историка того типа, который не заботится ни о чем другом, кроме точности в передаче фактов, средневековая историография не просто неудовлетворительна, но преднамеренно и отталкивающе ложная. Историки XIX столетия, которые, как правило, и занимали именно такую чисто академическую позицию в своем отношении к природе истории, воспринимали эту историографию с крайней антипатией»{149}.
Враждебность по отношению к средневековой концепции характерна не только для поколения новейших историков, чей самодовольный агностицизм являлся отражением приятного спокойствия их жизни. При более сильном накале страстей ею вдохновлялись также их предшественники и последователи. Возьмем сначала последних: поколение XX в., испытавшее один неприятный опыт за другим благодаря человеческим диктаторам, стремившимся заставить своих подданных действовать по пятилетним планам, с отвращением восстало бы против предположения, что шеститысячелетний план навязан им диктаторской волей Божества. Что касается западного человека XVIII столетия, чьи непосредственные предшественники заплатили за свою верность средневековой концепции тем, что сами вызвали свою агонию в виде Религиозных войн, то он не смог бы отделаться от тезиса Боссюэ как от нелепого и устаревшего предрассудка. Ибо для него он был «врагом», и «Écrasez l'Infâme» («Раздавите гадину!») было лозунгом века Вольтера. Здесь не было существенного различия между деистами[669]669
Деисты – последователи деизма (от. лат. Deus– «Бог»), религиозно-философского учения, получившего распространение в эпоху Просвещения, согласно которому Бог, сотворив мир, не принимает в нем какого-либо участия и не вмешивается в закономерное течение его событий. Таким образом, деизм противостоит как теизму, в основе которого лежит представление о Божественном Провидении в постоянной связи человека и Бога, так и пантеизму, растворяющему Бога в природе, и атеизму, отрицающему существование Бога. Деизм выступил с идеей естественной религии, или религии разума, которую он противопоставлял религии Откровения. Естественная религия, поучениям деистов, является общей для всех людей и представляет собой норму для всех позитивных религий, в том числе и христианства.
[Закрыть], которые готовы были признать существование Божества, оговаривая, что, подобно королю из Ганноверской династии в Великобритании, оно царствует, но не правит, и атеистами, которые отрицали Бога как вступление к Декларации независимости Природы. С этого времени законы природы становились совершенно неумолимыми и, следовательно, находились в процессе превращения во всецело умопостигаемые. Это была эпоха ньютоновской автоматической Вселенной и Божественного часовщика Пейли[670]670
Пейли (Paley) Уильям (1743-1805) – английский богослов и философ, архидиакон. Автор книг «Принципы моральной и политической философии», «Естественная теология, или Свидетельства существования и атрибутов бытия Божия, собранные из явлений природы».
[Закрыть], одновременно заводящего часы и ликвидирующего свое предприятие.
Таким образом, от «Закона Бога» освободились как от заблуждения той тьмы, из которой вышел западный человек Нового времени. Однако когда ученые намеревались вступить во владение этим имением, из которого был изгнан Бог, они обнаружили, что существует одна область, в которой их судебное постановление – «законы Природы» – нельзя заставить действовать. Наука могла объяснить нечеловеческую природу. Она могла даже объяснить действия человеческого тела, которые, оказывается, очень похожи на действия тел других млекопитающих. Но когда встал вопрос о деятельности человеческого рода не как животных, а как человеческих существ, находящихся в процессе цивилизации, наука отступила. Здесь был хаос, не поддающийся ее законам, бессмысленная последовательность событий, которую английский писатель XX в. и поэт-лауреат назвал абревиатурой «Odtaa» («one damned thing after another»), что означает «одно проклятье за другим»[671]671
«Life is just one damned thing after another» («Жизнь – это одно проклятье за другим») – фраза принадлежит американскому писателю Элберту Хаббарду (1859-1915).
[Закрыть]. Наука не могла ее осмыслить, оставив ее менее амбициозному братству историков.
Метафизические картографы XVIII в. разделили Вселенную. По одну сторону линии раздела они поместили организованную область нечеловеческих дел, в которой, как они верили, действуют «законы Природы» и которая тем самым, как они полагали, постепенно становится доступной человеческому исследованию благодаря совместной интеллектуальной активности. На другой стороне они оставили хаотическую область человеческой истории, откуда, как они думали, нельзя извлечь ничего, кроме занимательных рассказов, которые можно записывать со все большей точностью, но которые ничего не могут «доказать». Именно это и имел в виду некто (утверждают, что американский автомобильный промышленник Генри Форд), когда сказал, что история – это «болтовня». Главной чертой последующего периода вплоть до времени написания этой книги было то, что наука принялась с переменным успехом присоединять к своим владениям различные области, первоначально оставленные историкам, – такие, например, как область антропологии, экономики, социологии и психологии. На оставшейся в их владении, постоянно сокращавшейся территории, где еще не ступала нога науки, историки невозмутимо продолжали заниматься своей деятельностью по «установлению фактов».
Однако основным верованием западного человека всегда была вера в то, что Вселенная подчиняется Закону, а не предоставлена Хаосу. Деистической и атеистической версией этого верования в Новое время была вера в то, что Закон Вселенной – это система «законов Природы». Область действия этих законов, правда, постоянно расширялась. Величайшими именами в истории науки были имена тех, кто видел за внешним обличьем Хаоса лежащий в основе Порядок. Деятельность, благодаря которой стали, например, известны Ньютон, Дарвин и Эйнштейн, была деятельностью именно такого поясняющего рода. Кто бы осмелился провести границу, за которой этим интеллектуальным конкистадорам было бы запрещено простирать свои действия? Заявление о том, что одна область Вселенной – метрополия, занимаемая цивилизованным человеком, – зарезервирована неким неуказанным более высоким авторитетом в качестве святилища Хаоса, могло бы удовлетворить историков-антиномистов, но всеми здравомыслящими приверженцами науки рассматривалось бы как богохульство.
