Текст книги "Исследование истории. Том II. Цивилизации во времени и пространстве"
Автор книги: Арнольд Джозеф Тойнби
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 55 страниц)
Когда буддизм превратился из философии в религию, то высшая религия явилась счастливым исходом. Однако если высшие религии изгоняются с поля сражения, то следует опасаться, что образовавшийся вакуум будет занят низшими религиями. В отдельных странах неофиты новых светских идеологий фашизма, коммунизма, национал-социализма и тому подобных стали настолько сильны, что смогли захватить в свои руки правительственную власть и навязать другим свои учения и обычаи при помощи безжалостных преследований. Однако подобные ужасающие примеры вторичного появления древнего почитания человеком самого себя под защитой корпоративной власти не дают представления об истинном масштабе распространения этой болезни. Самым серьезным симптомом явилось то, что в считающих себя демократическими и христианскими странах четыре пятых религий из пяти шестых населения теперь практически исповедовало первобытный языческий культ обожествленного общества, скрывавшийся под возвышенным именем патриотизма. Кроме того, этот корпоративный культ своего «я» был далек как от того, чтобы быть единственным reuenant[464]464
Восставший из мертвых» (фр.).
[Закрыть], так и от того, чтобы быть самым первобытным из этих навязчивых призраков. Ибо все сохранившиеся примитивные общества и все едва ли менее примитивные крестьяне незападных цивилизаций, составляющие три четверти ныне живущего человечества, были мобилизованы в ряды непомерно раздутого внутреннего пролетариата западного общества. В свете исторических прецедентов, наследственные религиозные практики, в которых толпы простых новобранцев будут продолжать искать удовлетворения своим собственным религиозным потребностям, по-видимому, найдут свой путь в пустые сердца искушенных хозяев пролетариата.
Исходя из этого, можно сказать, что окончательная победа науки над религией оказалась бы гибельной для обеих сторон. Ибо разум, так же как и религия, является одной из неотъемлемых способностей человеческой природы. В продолжение четверти тысячелетия, предшествовавшей августу 1914 г., западного ученого поддерживало наивное убеждение в том, что он должен лишь продолжать производить все новые и новые открытия, и тогда мир будет становиться все лучше и лучше.
Однако убеждению ученого повредили две основные ошибки. Во-первых, он ошибся, приписав относительное благополучие XVIII и XIX столетий западного мира своим собственным достижениям. Во-вторых, он ошибся, предположив, что это недавно достигнутое благополучие сохранится и в дальнейшем. Совсем близко была не Земля обетованная, а «Бесплодная земля»[466]466
«Бесплодная земля» – название поэмы Т. С. Элиота (1922), темой которой является духовная деградация западной цивилизации. Бесплодная земля – символ послевоенной Европы, мир «потерянного поколения», пораженного кризисом бездуховности, безверия и безнадежности.
[Закрыть].
Дело в том, что господство над нечеловеческой природой, дарованное наукой, является несравненно менее важным для человека, нежели его отношения с самим собой, со своими собратьями и с Богом. Человеческий интеллект никогда бы не имел никакого шанса сделать человека господином мира, если бы дочеловеческий предок человека не был бы наделен способностью стать социальным животным и если бы первобытный человек не возвысился до этой духовной возможности настолько, чтобы научиться тем зачаткам социальности, которые являются необходимыми условиями для выполнения совместной, совокупной работы. Интеллектуальные и технические достижения человека были важны для него не сами по себе, но лишь в той мере, в какой они заставляли его сталкиваться и преодолевать те нравственные проблемы, от решения которых он мог бы в противном случае продолжать уклоняться. Современная наука тем самым подняла нравственные проблемы глубокой важности, однако она не внесла и не могла внести какой-либо вклад в их разрешение. Самыми важными вопросами, на которые должен был ответить человек, были вопросы, по поводу которых наука ничего не могла сказать. Это был тот урок, который попытался дать Сократ, когда он отказался от изучения физики, чтобы достичь общения с духовной силой, наполняющей Вселенную и управляющей ею.
Теперь мы в состоянии увидеть то, что требуется от религии. Она должна быть готова к тому, чтобы передать науке все области интеллектуального знания, включая даже те традиционно считавшиеся религиозными области, в обосновании прав на которые наука смогла преуспеть. Традиционное господство религии над интеллектуальными сферами было исторической случайностью. Религия выигрывала в той мере, в какой она расставалась с властью над этими сферами, поскольку управление ими не было частью ее собственной деятельности, заключавшейся в том, чтобы привести человека к его истинной цели поклонения Богу и вхождения в общение с Ним. Религия, бесспорно, выиграла, оставив науке интеллектуальные области астрономии, биологии и остальные утраченные области, которые мы уже перечисляли. Даже сдача психологии, какой бы мучительной она ни показалась, смогла стать столь же благотворной, сколь и мучительной, поскольку сняла с христианской теологии некоторые из тех антропоморфных покровов, которые оказались в прошлом самыми сильными преградами между человеческой душой и ее Создателем. Если бы в этом удалось преуспеть, то наука, до сих пор лишавшая душу Бога, несомненно, еще на один шаг приблизила бы душу к бесконечно удаленной цели ее пути.
Если бы религия и наука смогли достичь смирения и сохранить самоуверенность в тех сферах, где для каждой из них самоуверенность и смирение соответственно поменялись бы местами, то они смогли бы оказаться в состоянии, благоприятном для примирения. Однако благоприятное расположение чувств не заменит действия. Если примирения и можно достичь, то враждующие стороны должны искать его через некоторые совместные усилия.
В прошлом это осознали участники столкновения между христианством и эллинской философией и участники столкновения между индуизмом и индской философией. В обоих этих столкновениях конфликт был приостановлен благодаря акту примирения, придавшему богословское выражение религиозному обряду и мифу в философских понятиях. Однако, как мы видели, эта линия поведения в обоих случаях явилась заблуждением, основанным на ложно поставленном диагнозе отношений между духовной и интеллектуальной истинами. Он основывался на ошибочном предположении о том, что духовная истина могла бы быть сформулирована в интеллектуальных понятиях. В вестернизированном мире XX столетия было бы хорошо предостеречь сердце и разум от этого безуспешного эксперимента.
Даже если бы и оказалось возможным отказаться от классической теологии четырех ныне живых религий и заменить их новомодной теологией, выраженной на языке современной западной науки, успешное выполнение этого tour de force (дела необычайной сложности) явилось бы просто повторением предыдущей ошибки. Научно сформулированная теология (если бы таковую можно было бы себе представить) оказалась бы столь же неудовлетворительной и недолговечной, сколь и философски сформулированные теологии, которые, подобно мельничным жерновам, висели на шеях буддистов, индусов, христиан и мусульман в 1952 г. Она была бы неудовлетворительной, поскольку явилась бы одной из заслуг интеллекта, который постоянно меняет свою точку зрения и отбрасывает предшествующие выводы.
Что же в таком случае следует делать сердцу и разуму, чтобы примириться, в свете их исторической неудачи в создании общей платформы для себя в виде теологии? Представится ли какой-нибудь удобный случай для их совместного действия в более многообещающем направлении? Ко времени, когда были написаны эти слова, сознанием западного человека все еще владели возрастающие победы естественной науки, которые недавно увенчались великолепным достижением в виде расщепления структуры атома. Однако если верно, что миля, выигранная человеком в продвижении вперед его власти над нечеловеческим окружением, менее значительна для него, чем дюйм, выигранный в расширении его способности общаться с самим собой, со своими собратьями и с Богом, то тогда вполне возможно, что из всех достижений западного человека в XX столетии христианской эры подвигом, который при ретроспективном взгляде показался бы самым значительным, стало бы поднятие целины в сфере проникновения в человеческую природу. Отблеск этого света можно уловить в отрывке, вышедшем из-под мудрого пера современного английского поэта.
Корабли больше не возвращаются через Океан
С разных концов земли, с той стороны земного шара,
Домой в свой крошечный уголок Европы,
Нагруженные свежими новостями о вновь открытых мирах…
Однако даже теперь, несмотря на все изменения,
Остается один мир, где может действовать Фантазия, —
Отдаленный, непостижимый, неопределенный,
Который люди лишь недавно стали изучать,
Мир фантомов, пугающе-призрачных туманов,
Управляемый не моряками, но психологами,
Без экватора, широт и полюсов,
Покрытый вуалью, смутный хаос человеческой души{106}.
Неожиданное вступление западного научного сознания в это царство психологии частично явилось побочным продуктом двух мировых войн, которые велись при помощи оружия, которое было способно произвести тяжелейшее воздействие на душу. Благодаря обусловленному таким образом беспрецедентному клиническому опыту, западный интеллект обнаружил подсознательные глубины души и приобрел новое понимание себя как чего-то неуловимого, находящегося над поверхностью этой неизмеримой психической бездны.
Подсознательное можно уподобить ребенку, дикарю, даже грубому животному, которое в то же время мудрее, честнее и менее склонно к ошибкам, чем само сознание. Оно является одним из тех статически совершенных творений, которые представляют собой места остановки Создателя, тогда как сознательная человеческая личность – это бесконечно несовершенное приближение к Бытию несоизмеримо более высокого порядка, каковым является Сам Создатель обеих этих разных, хотя и неразделимых органов человеческой души. Если бы современные западные умы открыли подсознательное просто для того, чтобы найти в нем новый объект для идолопоклонства, то они поставили бы новый барьер между собою и Богом, не воспользовавшись новой возможностью приблизиться к Нему. Ибо, несомненно, такая возможность здесь была.
Если наука и религия смогли бы воспользоваться возможностью приблизиться к Богу, совместно пытаясь постичь многообразное творение Бога – душу – как в ее подсознательных глубинах, так и на поверхности сознания, то какова была бы та награда, на которую они могли бы надеяться в случае успешного завершения их совместной попытки? Награда действительно была бы роскошной, ибо подсознание, а не интеллект, является тем органом, которым человек переживает духовную жизнь. Это источник поэзии, музыки и изобразительных искусств, канал, по которому душа общается с Богом. В этом увлекательном духовном путешествии первой задачей была бы попытка проникнуть в деятельность сердца. Ибо «у сердца свои мотивы, которых разум не знает». Второй задачей стало бы исследование природы различия между рациональной и интуитивной истиной, с надеждой на то, что каждая из них является подлинной Истиной – каждая в своей собственной сфере. Третьей задачей стала бы попытка наскочить на лежащую в основе скалу фундаментальной Истины, на которой должны быть основаны и рациональная, и интуитивная истины. Наконец, окончательной целью в стремлении нащупать твердое основание физического космоса было бы достижение более полного видения Бога, обитающего глубоко внутри.
Предупреждение, к сожалению, столь часто игнорируемое благонамеренными богословами, о том, что «Богу не угодно было принести спасение Своему народу в виде диалектики»{107}, является одним из рефренов Евангелий. «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное… Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»{108}. С точки зрения разума, подсознательное – это действительно создание наподобие ребенка, как в своей простодушной созвучности Богу, так и в своей неопытной непоследовательности, которую разум не может одобрить. И, наоборот, с точки зрения подсознания, разум – это бессердечный педант, который приобретает господство над природой ценой измены душе, позволив ее видению Бога исчезнуть в свете обыденности. Однако разум, конечно же, является не в большей степени врагом Бога, чем царство подсознательного за пределами природы. И разум, и подсознание являются созданиями Бога. Каждое из них имеет свою определенную область и задачу, и им нет нужды злословить друг друга, если они перестанут вторгаться в чужую область.
Если поколение, рожденное в XX столетии христианской эры, могло бы предвкушать тот день, когда сердце и разум примирятся, тот оно могло бы также надеяться и на то, что склонит сердце и разум к соглашению в понимании значимости прошлого церквей, которое явилось отправной точкой для перехода на последнюю стадию нашего исследования отношений между церквями и цивилизациями. Обнаружив, что церкви не являются раковыми опухолями и что они больше, чем просто второстепенные куколки, мы исследовали возможность того, что они могут представлять собой высший вид обществ. Мы не можем вынести своего вердикта по этому вопросу, не задавшись вопросом: какой свет может бросить прошлое церквей на их будущее? И здесь мы должны вспомнить прежде всего о том, что на шкале исторического времени высшие религии и церкви, в которых они воплощены, являются еще очень молодыми. В викторианских церквях был популярен гимн, в котором есть такие строки:
Оставив позади века,
Ее путешествие близится к концу,
Христианская Церковь продолжает свой путь
И стремится достичь своего дома.
Этот гимн записан одним священником, который учил своих прихожан изменять вторую строку и петь «Ее путешествие только началось», и это его действие вполне согласуется с наличными фактами, как их понимает автор данного «Исследования». Цивилизации были созданы только вчера по сравнению с примитивными обществами, а церкви высших религий – не менее чем в два раза младше самой старой цивилизации.
Что же было характерной чертой церкви, отличающей ее как от цивилизации, так и от примитивного общества, и позволяющей нам классифицировать церкви как отдельный, высший вид того рода, который охватывает все три типа обществ? Отличительной чертой церквей было то, что все они являются как бы партнерами единого истинного Бога. Это человеческое партнерство с единым истинным Богом, к которому только приближались в примитивных религиях и достигли в высших, дало этим обществам некоторые преимущества, каких мы не можем найти в примитивных обществах или же цивилизациях. Оно дало им силу для преодоления того разногласия, которое является одним из глубоко укоренившихся зол человеческого общества. Оно предложило решение проблемы смысла истории.
Разногласие глубоко укоренилось в человеческой жизни, поскольку человек – это самое трудное из всего, с чем он вынужден сталкиваться в мире. Он является в одно и то же время и социальным животным, и животным, наделенным свободной волей. Соединение двух этих элементов означает, что в обществе, состоящем исключительно из человеческих существ, будет постоянный конфликт между волями, и этот конфликт будет приводить к губительным крайностям до тех пор, пока человек не испытает чудо обращения. Обращение человека необходимо для его спасения, поскольку его свободная и ненасытная воля дает ему духовную мощь с опасностью отчуждения от Бога. Эта опасность не будет угрожать дочеловеческому социальному животному, не получившему благословение (или проклятие) в виде духовной способности подниматься над уровнем подсознательной души. Ибо подсознательная душа наслаждается той же не требующей усилий гармонией с Богом, которая гарантирована каждому невинному нечеловеческому существу. Это негативно-блаженное состояние Инь нарушается, когда человеческое сознание и личность создаются в процессе движения Ян, в ходе которого «отделил Бог свет от тьмы»{109}. Человеческое самосознание, которое может служить в качестве избранного сосуда Божьего для достижения чудесного духовного роста, может также и осудить себя на плачевное падение, если его знание о том, что оно сотворено по образу Божьему, опьянит его и приведет к идолизации самого себя. Это самоубийственное безрассудство, которое представляет собой возмездие за грех гордыни, является духовным отклонением. Душа имеет постоянную склонность стремиться к нему в том неустойчивом равновесии, которое составляет суть человеческой личности. «Я» не может убежать от себя, духовно уединившись в Инь-состояние нирваны. Вновь обретенным состоянием Инь, в котором человек может найти спасение, является покой не безвольного самоуничтожения, но напряженной гармонии. Задачей души является возвращение детской невинности после того, как она «рассталась с детством». «Я» должно достичь своего по-детски искреннего примирения с Богом путем решительного напряжения богоданной воли и приведения ее в согласие с волей Божией и тем самым добиться Божьей милости.
Если в этом путь спасения человека, то он должен идти по этой трудной дороге. Ибо один и тот же творческий акт, который сделал его homo sapiens (человеком разумным), в то же самое время смертельно затруднил для него возможность стать homo concors[467]467
Человек согласный (лат.).
[Закрыть]. Социальное животное, каковым является homo faber (человек-ремесленник), должно действовать в согласии с другими, если не хочет уничтожить себя.
Благодаря врожденной социальности человека каждое человеческое общество потенциально является всеохватывающим. Вплоть до 1952 г. ни одно человеческое общество не становилось мировым во всех сферах социальной деятельности. Однако современная секуляризованная западная цивилизация недавно достигла фактической универсальности в экономическом и техническом планах, не добившись при этом хоть сколько-нибудь сопоставимого успеха в политическом и культурном планах. После тяжелого опыта двух мировых войн было неясно, сможет ли политическая унификация мира пройти без зловеще знакомого «нокаутирующего удара», который является традиционной ценой достижения экуменического единства в истории цивилизаций. В любом случае единства человечества нельзя достичь таким грубым средством. Оно может быть достигнуто только как побочный результат акта веры в единство Бога и прозрения этого единства в земном обществе как провинции Божьего Града.
Огромная пропасть, существующая между открытым обществом Божьего Града и закрытым обществом, примером которого являются все цивилизации, а также тот духовный скачок, без которого эту пропасть нельзя преодолеть, изображена современным западным философом:
«Человек был создан для жизни в очень небольших обществах. Обычно признается, что такими и были первобытные общества. Но надо добавить, что древнее состояние души сохраняется, скрытое под слоем привычек, без которых не было бы цивилизации… Цивилизованный человек отличается от первобытного главным образом огромной массой познаний и привычек, которые с самого пробуждения его сознания он черпал в социальной среде, где они хранились. Естественное в значительной мере покрыто приобретенным, но оно сохраняется почти неизменным из века в век… Ошибочно было сказано: “Прогоните природу, и она вернется галопом”[468]468
Цитата из комедии французского драматурга Филиппа Детуша (1680-1754) «Прославленный» (III, 5).
[Закрыть], так как природа не поддается изгнанию. Она всегда присутствует… [Естественное в значительной мере покрыто приобретенным, но оно сохраняется почти неизменным из века в век]: привычки и познания далеко не наполняют организм и не передаются наследственно, как это иногда себе представляли. Правда, мы могли бы пренебречь этим естественным в нашем анализе обязанности, если бы оно было подавлено приобретенными привычками… Но оно сохраняется в отличном, весьма жизнеспособном состоянии даже в самом цивилизованном обществе… Как бы ни отличались наши цивилизованные общества от того общества, к которому мы непосредственно были предназначены природой, они подобны ему в своей основе. В действительности они также являются закрытыми обществами. Как бы обширны они ни были в сравнении с мелкими группировками, к которым нас влечет инстинкт… всё равно их сущность состоит в том, что они постоянно включают известное множество одних индивидов и исключают других… Но между обществом, в котором мы живем, и человечеством в целом существует, повторяем, тот же контраст, что между закрытым и открытым: различие между обоими объектами – сущностное, а не просто количественное… Кто не понимает, что социальная сплоченность в значительной мере связана с необходимостью для членов данного общества защищаться от других обществ, что прежде всего против других людей заключают союз и любят тех людей, с которыми вместе живут? Таков первобытный инстинкт. Он все еще сохраняется, благополучно скрытый под достижениями цивилизации, но и теперь мы естественно и непосредственно любим наших родителей и наших сограждан, тогда как любовь к человечеству носит опосредованный и приобретенный характер. К первым мы идем прямой дорогой, к последнему мы приходим лишь окольным путем, ибо только через Бога, в Боге, религия призывает человека любить человеческий род, точно так же, как через Разум, в Разуме, посредством которого мы все объединяемся, философы демонстрируют нам человечество, чтобы показать нам выдающееся достоинство человеческой личности, право всех на уважение. Ни в первом, ни во втором случаях мы не приходим к человечеству поэтапно, проходя через семью и нацию»{110}.
Единства человечества не может быть без участия Бога. И, наоборот, когда человек лишается небесного руководства, он не только впадает в разногласие, которое противоречит его врожденной социальности. Он также мучается от трагического затруднения, которое свойственно ему как социальному существу и которое, следовательно, обнаруживается тем острее, чем лучше ему удается жить согласно нравственным требованиям своей социальной природы, до тех пор, пока он стремится играть свою роль в обществе, членом которого не является единый истинный Бог. Это затруднение состоит в том, что социальное действие, в котором человек принимает чрезмерное участие, выходит – как во времени, так и в пространстве – за пределы индивидуальной жизни на земле. Таким образом, История, если на нее смотреть исключительно с точки зрения ее отдельного участника, представляет собой «повесть, рассказанную идиотом и ничего не значащую». Однако эти кажущиеся бессмысленными «звук и ярость» приобретают духовный смысл, когда человек мельком замечает в Истории действие единого истинного Бога.
Таким образом, хотя цивилизация и является предварительным умопостигаемым полем исторического исследования, Град Божий – единственное нравственно допустимое поле действия, и гражданство этого Civitas Dei (Града Божьего) на земле дают людям высшие религии. Фрагментарное и мимолетное участие человека в земной истории действительно спасает его, когда он играет свою роль на земле в качестве добровольного помощника Бога, чье господство над ситуацией придает божественную ценность и смысл всем, в ином случае ничтожным, попыткам человека. Это искупление Истории столь дорого для человека, что в современном секуляризованном западном мире криптохристианская философия истории сохраняется даже якобы преодолевшими христианство рационалистами.
«Поскольку христиане верили в Библию и Евангелие, в историю создания и благовестия Царства Божия, они могли отважиться на обобщение всей Истории. Все последующие попытки этого же рода просто подменяли саму трансцендентную цель, которая обеспечивала единство средневекового синтеза, различными имманентными силами, которые служили в качестве заменителей Бога. Однако задача оставалась по сути той же самой, и именно христиане первыми поняли эту задачу – дать всей Истории вразумительное истолкование, которое бы объяснило происхождение человечества и определило бы его цель…
Вся картезианская система основана на идее всемогущего Бога, Который в известном смысле создает Себя и, следовательно, a fortiori (тем более) создает вечные истины, включая истины математики, создает также Вселенную ex nihilo (из ничего) и сохраняет ее актом непрерывного творения, без которого все вещи снова канули бы в небытие, откуда их вывела Его воля… Возьмем случай Лейбница. Что осталось бы от его системы, если изъять из нее собственно христианские элементы? Не осталось бы даже формулировки его собственной основной проблемы – а именно проблемы радикального происхождения вещей и творения Вселенной свободным и совершенным Богом… Это любопытный факт, и здесь стоит заметить, что если наши современники более не обращаются к Граду Божьему и Евангелию, как это, не колеблясь, делал Лейбниц, то это совсем не потому, что они избежали их влияния. Многие из них живут тем, что предпочли забыть»{111}.
Наконец, только общество, поклоняющееся единому истинному Богу, может избежать в будущем того, что ранее в данном «Исследовании» было описано как опасности мимесиса. Ахиллесовой пятой в социальной анатомии цивилизации является, как мы видели, ее зависимость от мимесиса (подражания) как «социальной муштры», применяемой для того, чтобы рядовой состав человечества следовал за своими вождями. В переходе от статического состояния Инь к активности Ян, который имеет место на стадии возникновения цивилизации в ходе мутации, происходящей в характере примитивного общества, рядовые переносят объект своего мимесиса со своих предков на современных им творческих личностей. Однако эта дорога, таким образом открывшаяся для социального прогресса, может привести к вратам смерти, поскольку ни один человек не может творить безгранично, и в таком случае она не более как случайна. А когда неизбежная неудача вызывает столь же неизбежное разочарование, то дискредитированные вожди склонны прибегать к силе для удержания той власти, моральное право обладать которой они уже утратили. В Civitas Dei (Граде Божьем) эта опасность изгоняется благодаря переносу мимесиса с недолговечных вождей земных цивилизаций на Бога, который является источником всякого человеческого творчества.
Этот мимесис Богу никогда не может вызвать у преданных Ему душ того разочарования, которым сопровождается мимесис даже самым богоподобным человеческим существам и которое, появляясь, приводит к моральному отчуждению своенравного пролетариата от превратившегося в просто правящее меньшинство. Общение между душой и единым истинным Богом, таким образом, не может выродиться в зависимость раба от деспота, ибо в каждой из высших религий, хотя и в различной мере, взгляд на Бога как на Силу преображается во взгляд на него как на Любовь. Представление этого Любящего Бога в виде Бога Воплощенного является теодицеей, которая делает подражание Христу защитой против трагедии, присущей всякому мимесису, направленному на невоскресшие человеческие личности.
