Текст книги "Исследование истории. Том II. Цивилизации во времени и пространстве"

Автор книги: Арнольд Джозеф Тойнби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 55 страниц)

XXVII. Роль цивилизаций в жизни церквей

1. Цивилизация как увертюра

Если предшествующее исследование убедило нас в том, что церкви, воплощающие собой высшие религии, в разной мере приближаются на земле к одному и тому же Civitas Dei (Граду Божьему) и что тот вид общества, единственный и уникальный представитель которого – Божье Государство, в духовном плане выше, чем вид, представленный в цивилизациях, то мы продолжим попытку опровергнуть наше первоначальное предположение о том, что роль цивилизаций в истории является господствующей, а роль церквей – подчиненной. Вместо того чтобы рассматривать церкви с точки зрения цивилизаций, мы смело выберем новую отправную точку и рассмотрим цивилизации с точки зрения церквей. Если исходить из концепции социальной «раковой опухоли», то мы обнаружим ее не в церкви, которая вытесняет цивилизацию, а в цивилизации, которая вытесняет церковь. Если мы будем думать о церкви как о куколке, посредством которой одна цивилизация воспроизводит себя в другой, то теперь нам придется думать о материнской цивилизации как об увертюре к явлению церкви, а о дочерней цивилизации – как о регрессе по отношению к этому высшему уровню духовного развития.

Если в качестве примера, подтверждающего этот тезис, мы возьмем возникновение христианской Церкви и приведем тонкие, хотя и весьма важные данные, относящиеся к переносу слов из области светского словоупотребления в религиозную область, то мы обнаружим, что это филологическое свидетельство подтверждает точку зрения, согласно которой христианство – это религиозная тема со светской увертюрой, и что эта увертюра представляет собой не просто римское политическое достижение в виде эллинского универсального государства, но сам эллинизм во всех его фазах и аспектах.

Христианская Церковь обязана самим своим названием специальному термину, использовавшемуся в городе-государстве Афины для обозначения общего собрания граждан для ведения политических дел. Однако заимствовав слово ecclesia, Церковь придала ему двойное значение, которое явилось отражением политического устройства Римской империи. В христианском словоупотреблении ecclesia стала означать как местную христианскую общину, так и Вселенскую церковь.

Когда христианская Церковь – местная и Вселенская – начала разделяться на два религиозных класса – «мирян» и «клир», и когда «клир», в свою очередь, начал подразделяться на иерархические «духовные чины» («orders»), необходимые понятия точно так же были заимствованы из уже существовавшего светского греческого и латинского словаря. «Миряне» («laity») христианской Церкви были названы архаическим греческим словом laos, которое означало народ, в отличие от тех, кто был облечен властью над ним. «Клир» заимствовал свое название от греческого слова Kleros, основное значение которого – «жребий» – ограничивалось юридическим смыслом для обозначения назначенной доли унаследованного имущества. Христианская Церковь заимствовала это слово для обозначения той части христианской общины, которую Бог предназначил для Самого Себя, чтобы она служила Ему в качестве профессионального священства. Что касается «духовных чинов» (ordines), то они заимствовали свое название у политически привилегированных классов Римского государства, например «сенаторский чин». Члены высшего чина стали называться «надзирателями» (episcopoi, «епископы»).

Священная книга христианской Церкви, если о ней не говорили как о ta biblia – Книгах, обозначалась понятием, уже давным-давно существовавшим в словаре и означавшим в Риме внутренние поступления в государственную казну – scriptura. Что касается двух «заветов», то они были названы diathekai на греческом и testamenta на латинском, поскольку мыслились как эквиваленты юридических документов, или договоров, в которых Бог объявлял человечеству в двух частях Свою «волю и завет» для упорядочивания человеческой жизни на земле.

Название для той подготовки (ascesis, отсюда «аскет»), которой духовная элита в раннехристианской Церкви подвергала себя, было заимствовано от физических упражнений атлетов, участвовавших в Олимпийских и других эллинских играх. А когда в IV в. подготовка к жизни отшельника заменила подготовку к мученическому подвигу, действие этого христианского атлета нового образца, испытанием для которого стало проведение одинокой жизни в пустыне вместо столкновения с публичностью суда и амфитеатра, стало называться греческим словом anachoretes, первоначально применявшимся по отношению к людям, отказавшимся от практической жизни либо для того, чтобы посвятить себя философскому созерцанию, либо в качестве протеста против жесткого налогообложения. Это слово стали применять к тем христианским энтузиастам, особенно жившим в Египте, которые ушли в пустыню (eremos. откуда происходит слово eremite, или hermit – «отшельник») в поисках общения с Богом и в качестве протеста против земной злобы. Когда эти одиночки (monachoi, «монахи»), вопреки буквальному значению своего названия, стали жить в общинах со строгой дисциплиной, это творческое противоречие в терминах – общество одиночек (monasterion) – заимствовало свое латинское название (conventus) от слова, соединявшего в своем светском словоупотреблении два значения: собрания жителей для решения судебных дел и торговой палаты.

Когда первоначально не формализованные действия во время периодических встреч каждой местной церкви выкристаллизовались в жестко фиксированный обряд, эта религиозная «общественная служба» (leitourgia, «литургия») заимствовала свое название от тех номинально добровольных затрат, которые в Афинском государстве V-IV вв. до н. э. были известны под этим эвфимистическим благородным названием, в действительности скрывавшим за собой добавочный подоходный налог. В этой литургии самым важным обрядом было Святое Причастие, в котором верующие достигали живого опыта своего братства во Христе и с Христом благодаря совместному участию в «таинстве» (sacramentum) вкушения хлеба и пития вина. Это христианское таинство заимствовало свое название из римского языческого обряда, в котором новобранец присягал на верность римской армии. Святое Причастие, которым завершается таинство, заимствовало свое название от слова, которое и в его греческой форме (koinonia), и в его латинском переводе (communio) означало участие в любом общественном деле, но в первую очередь – в политическом сообществе.

Воскрешение духовного значения из материального является примером того процесса, который ранее в данном «Исследовании» мы назвали «этерификацией» и признали признаком роста. Нашего обзора примеров этерификации греческого и латинского словарей (который мог бы быть без труда продолжен) вполне достаточно для того, чтобы показать, что эллинизм – это подлинное praeparatio evangelii[469]469
  Подготовка к Евангелию (лат.).


[Закрыть] и что, пытаясь найти смысл эллинизма в его роли в качестве увертюры христианства, мы, по крайней мере, встали на многообещающий путь исследования. Исходя из этого, можно сказать, что когда жизнь цивилизации служит увертюрой к рождению живой церкви, смерть предшествующей цивилизации можно рассматривать не как катастрофу, а как надлежащее завершение истории.

2. Цивилизация как регресс

Мы постарались понять, как выглядит история, если отказаться от нашей современной западной привычки рассматривать историю церквей с точки зрения истории цивилизаций и встать вместо этого на противоположную точку зрения. Это привело нас к тому, что мы представили цивилизации второго поколения в качестве увертюр существующих высших религий и тем самым стали рассматривать эти цивилизации не как неудачи, отмеченные клеймом надломов и распадов, но как удачи на основании того, что они помогают этим высшим религиям родиться. На основании этой аналогии цивилизации третьего поколения, по-видимому, можно рассматривать как регресс относительно высших религий, возникших из руин цивилизаций предшествующего поколения. Ибо если мирское поражение этих ныне исчезнувших цивилизаций должно судить по достижению их духовных результатов, то тогда мирские достижения живых цивилизаций, вышедших из своих церковных куколок и начавших жить своей собственной новой мирской жизнью, должно судить с точки зрения тех условий, которые они сумели создать для жизни Души. А этот результат явно противоположен.

Если для проверки справедливости этого тезиса взять появление современной западной обмирщенной цивилизации из средневековой Respublica Christiana, то мы можем разъяснить этот вопрос на основании нашего исследования, проведенного в первой части данной главы, приведя в качестве свидетельств слова, смысл и употребление которых подверглись изменению. Мы можем начать со слова «клирик». Наряду с «клириком как духовным лицом» у нас есть простой светский клерк, который в Англии выполняет подсобную конторскую работу, а в Америке прислуживает за прилавком магазина. Слово «обращение» (conversion), которое некогда подразумевало обращение Души к Богу, теперь более знакомо в таких контекстах, как конверсия (conversion) угля в электрическую энергию или превращение (conversion) трехпроцентных акций в пятипроцентные. Мы редко слышим об «исцелении души», зато постоянно слышим об «исцелениях» тела при помощи лекарств. «Святой день» (holy day) превратился в «день отдыха» (holiday). Все это означает лингвистическую деэтерификацию, которая только символизирует обмирщение общества.

«Фридрих II[470]470
  Имеется в виду Фридрих II Гогенштауффен (1194-1250), император Священной Римской империи (1220-1250), король Германии (1212-1250) и Сицилии (1198-1250).


[Закрыть] был подопечным и учеником великого Иннокентия[471]471
  Имеется в виду Иннокентий III (в миру – Джованни Лотарио де Конти) (ок. 1161-1216), римский папа (1198-1216), в понтификат которого светская власть папства достигла своей вершины. Организовал Четвертый крестовый поход (1202) и крестовый поход против альбигойцев (1208). В 1215 г. созвал Четвертый Латеранский собор.


[Закрыть], основателя Церкви как государства. Он был мыслящим человеком, и мы не должны удивляться, обнаружив в его понимании Империи образ Церкви. Все Итало-Сицилийское государство, которое папы жаждали заполучить в качестве наследства апостола Петра, превратилось, так сказать, в наследство Августа для этого одаренного монарха, пытавшегося освободиться от светской и интеллектуальной сил, смешанных в духовном единстве Церкви, и построить основанную на них новую империю… Давайте поймем все значение Итало-Римского государства Фридриха: мощного панитальянского феодального владения, которое на короткое время объединило в одном государстве германские, романские и восточные элементы. Сам Фридрих, император мира, был великим сеньором и великим тираном этого владения, последним из тех государей, носивших корону Рима, чей императорский титул не только соединялся с германским королевским, подобно Барбароссе, но также и с восточно-сицилийским деспотизмом. Осознав это, мы поймем, что все тираны Ренессанса – Скала и Монтефельтро, Висконти, Борджиа и Медичи – вплоть до мельчайших черточек являются сыновьями и наследниками Фридриха II, диадохами этого “второго Александра”»^{112}.

Список «наследников» Фридриха Гогенштауффена можно было бы продолжить вплоть до XX столетия христианской эры, и обмирщенную цивилизацию современного западного мира можно было бы рассматривать в одном из ее аспектов как эманацию этого духа. Конечно, было бы абсурдно делать вид, что в борьбе между Церковью и светскими государями все ошибки совершались одной стороной. Однако мы можем заметить здесь то, что чудовищное рождение мирской цивилизации из утробы Respublica Christiana стало возможным благодаря возрождению эллинского института «абсолютного» государства, в котором религия являлась одним из департаментов политики.

Когда цивилизация третьего поколения прокладывает свой путь сквозь церковную систему, является ли возрождение «материнской» цивилизации второго поколения неизбежным и обязательным средством для его осуществления? Если мы посмотрим на историю индусской цивилизации, то не найдем там аналогичного оживления империи Маурьев или империи Гуптов. Однако когда мы обратимся от Индии к Китаю и взглянем на историю дальневосточной цивилизации на ее родине, то мы, в самом деле, найдем здесь несомненное и поразительное подобие возрождения Римской империи в суйском и танском возрождении империи Хань. Различие будет заключаться в том обстоятельстве, что это древнекитайское возрождение империализма было гораздо более успешным, чем эллинское возрождение «Священной» Римской империи, и даже более успешным, чем параллельное эллинское возрождение Византийской империи во владениях восточно-христианского православного общества. В целях нашего настоящего исследования важно то, что цивилизация третьего поколения, в истории которой возрождение ее предшественницы продолжалось дольше всего, также более других преуспела в освобождении от сетей церкви, порожденной своей предшественницей. Махаянский буддизм, который подавал надежды на завоевание умершего древнекитайского мира в столь же полной мере, в какой умерший эллинский мир был завоеван христианством, достиг своего зенита на Дальнем Востоке в надир пост-древнекитайского междуцарствия, однако после этого он быстро склонился к упадку. Исходя из этого, мы должны сделать вывод о том, что возрождение умершей цивилизации означает регресс относительно существующей высшей религии и что чем дальше зайдет это возрождение, тем сильнее будет откат назад.

XXVIII. Вызов воинственности на земле

В предшествующей главе мы отметили, что обмирщенная цивилизация, которая прорывается сквозь церковную систему, вероятно, пробьет себе дорогу при помощи элементов, заимствованных из жизни предшествующей цивилизации. Однако мы еще должны рассмотреть, как возникает возможность для этого отрыва. Очевидно, что это «начало зол» следует искать в некоем слабом месте церкви или же в сделанном ею неверном шаге, из-за которого происходит прорыв [новой цивилизации].

Одно из значительных затруднений для церкви содержится уже в тех целях, которые она ставит перед собою. Церковь воинствует на земле, поскольку она хочет завоевать сей мир для Града Божьего. А это означает, что церкви приходится заниматься не только духовными, но и светскими делами и организовывать себя на земле в качестве института. Плотная институциональная оболочка, которой церковь оказалась вынуждена покрыть свою бесплотную наготу, чтобы совершать Божье дело в непокорном окружении, несовместима с духовной природой церкви. Поэтому не удивляет та катастрофа, которая постигает земной авангард «общества святых», неспособного совершать в мире сем свой духовный труд и избежать столкновения с мирскими проблемами, за решение которых ему приходится браться при помощи институциональных средств.

Наиболее известной трагедией этого рода является история папства Гильдебранда. Ранее в данном «Исследовании» мы уже видели, как Гильдебранд был увлечен в пропасть из-за, по-видимому, неизбежного сцепления причин и следствий. Он не был бы истинным слугой Бога, если бы не ринулся в борьбу за исцеление клира от половой развращенности и коррупции; не смог бы реформировать клир до тех пор, пока не подтянул бы церковную дисциплину, а подтянуть церковную дисциплину он не смог бы, не достигнув разделения юрисдикции церкви и государства. Но поскольку функции церкви и государства в феодальную эпоху были необычайно запутаны, он не смог бы достичь разделения, удовлетворительного для церкви, без вторжения в сферу государства, так, чтобы при этом у государства не было оснований для возмущения. Следовательно, конфликт, начинавшийся как война манифестов, быстро выродился в войну сил, в которой средствами ведения войны и с той и с другой стороны были «деньги и пушки».

Трагедия гильдебрандовской церкви представляет собой выдающийся пример духовного регресса, вызванного тем, что церковь впуталась в земные дела и стала действовать светскими методами, что явилось побочным следствием ее попытки делать свое собственное дело. Тем не менее существует еще одна широкая дорога, которая также ведет к разрушительному в духовном плане обмирщению. Церковь рискует впасть в духовный регресс, пытаясь жить согласно своим собственным нормам. Ибо воля Божья частично выражается и в праведных социальных целях земных обществ, и воплощения этих земных идеалов могут достичь гораздо успешнее те, кто не стремится к этим идеалам как к самоцели, а стремится к чему-то более высокому. Двумя классическими примерами действия этого закона являются достижения св. Бенедикта и папы Григория Великого[472]472
  Григорий I Великий (Двоеслов), св. (ок. 540-604) – римский папа с 590 г. До избрания римским папой был бенедиктинским монахом. Распространил христианстве в Британии, послав туда миссионеров во главе с примасом Августином Кентерберийским. Укрепил светскую власть пап. Стремился возродить разоренную варварскими нашествиями Италию. Боролся с Константинопольским патриархом за первенствующее положение в христианской Церкви. Автор ряда трудов, в том числе «Собеседований о загробной жизни».


[Закрыть]. Эти два святых человека устремились к духовной цели распространения монашеского образа жизни на Западе. Однако в качестве побочного продукта своей духовной деятельности эти два человека не от мира сего совершали такие экономические чудеса, которые оказались не под силу светским государственным деятелям. Их экономические достижения удостоились похвалы как христианских, так и марксистских историков. Однако если бы эти похвалы достигли слуха Бенедикта и Григория в мире ином, то эти святые несомненно с опаской вспомнили бы слова своего Учителя: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!»^{113} И их опасение, без сомнения, превратилось бы в муку, когда бы они вновь смогли посетить сей мир и увидеть своими глазами конечные нравственные последствия временного экономического эффекта тех непосредственных духовных усилий, которые они прикладывали в своей земной жизни.

Горькая истина заключается в том, что побочные материальные плоды духовных трудов Civitas Dei (Града Божьего) свидетельствуют не только об их духовном успехе. Они также являются ловушками, в которые духовный атлет может быть вовлечен более дьявольски, чем был погублен импульсивный Гильдебранд, впутавшись в политику и войну. Тысячелетняя история монашества, прошедшая между временем св. Бенедикта и разграблением церковных институтов в период так называемой Реформации, хорошо известна, и нет никакой необходимости верить всем заявлениям протестантских и антихристианских авторов. Цитата, которую мы приводим ниже, взята из работы современного автора, которого трудно заподозрить в антимонашеских пристрастиях, и можно отметить, что его характеристика не имеет никакого отношения к тому, что обычно рассматривают в качестве позднейшего и наихудшего периода дореформационного монашества.

«Пропасть, которая возникла между аббатом и монастырем, в значительной степени была вызвана накоплением богатства. По прошествии времени имения монастырей выросли до таких громадных размеров, что аббат оказался почти полностью занятым управлением своими землями и исполнением различных обязанностей, вытекавших отсюда. Схожий процесс разделения имений и обязанностей в то же самое время происходил и среди самих монахов… Каждый монастырь подразделялся на то, что практически являлось отдельными департаментами, каждый со своим собственным доходом и со своими особыми обязанностями… Как пишет Дом Дэвид Ноулз[473]473
  Ноулз (Knowles) Дом Дэвид (в миру – Майкл Клайв) (1896-1974) – английский монах и историк монашества. Основные произведения: «Гражданская война в Америке» (1926), «Монашеские ордена в Англии… 940-1216» (1940), «Религиозные ордена в Англии» (в 3 томах, 1948-1959).


[Закрыть], “За исключением таких монастырей, как Винчестер, Кентербери и Сент-Олбани, гле существовала сильная интеллектуальная и художественная заинтересованность, бизнес этого рода стал деятельностью, которая поглотила всех талантливых людей в доме…”. Для тех, кто обладал административными дарами, но не был наделен никакой собственностью, к которой он мог бы прикладывать свои усилия, монастыри со своими обширными имениями предоставляли большие возможности»^{114}.

Однако монах, выродившийся в преуспевающего бизнесмена, представляет собой еще не самую ужасную форму духовного регресса. Наихудшим соблазном, поджидающим граждан Civitas Dei (Града Божьего) в сем мире, является не погружение в политику и не скатывание в сферу бизнеса, но идолизация того земного института, в котором несовершенно, хотя и неизбежно, воплощена воинствующая на земле Церковь. Если corruptio optimi pessima[474]474
  Хуже всего – портить лучшее (лат.).


[Закрыть], то в таком случае идолизированная церковь – это единственный идол, более вредный, чем идолизированный человеческий муравейник, которому люди поклоняются как Левиафану.

Церковь находится в опасности впасть в идолопоклонство, пока считает себя не просто хранительницей истины, но единственной хранительницей всей истины в полной и окончательной ее непотаенности. Она больше всего склонна ступать на этот путь, ведущий к Авернскому озеру[475]475
  Авернское озеро (Avernus) – озеро вулканического происхождения, глубина которого достигает 65 м, восточнее Кум в Кампании (Италия). Здесь, согласно мифу, Одиссей и Эней сошли в подземное царство Аида. В переносном смысле – Ад.


[Закрыть], после того как испытала тяжелый удар, и в особенности если этот удар был нанесен ей ее собственными домочадцами. Классическим примером была контрреформационная римско-католическая Церковь после Тридентского собора[476]476
  Тридентский собор (Триентский собор) – собор католической Церкви, который заседал в 1545-1547, 1551-1552, 1562-1563 гг. в городе Тренто (лат. Tridenum, нем. Trient), находившемся на границе между Италией и Германией, а в 1547-1549 гг. – в Болонье. Закрепил догматы католицизма, подтвердил верховенство римских пап над церковными соборами, усилил гонения на еретиков, ввел строгую церковную цензуру. Решения Тридентского собора стали программой Контрреформации. После собора религиозное брожение в католических странах стало постепенно ослабевать, чем был положен предел распространению в них протестантизма.


[Закрыть] в глазах некатоликов. Ко времени написания этих строк она уже в течение четырех столетий стояла на страже в позиции, которая была столь же непреклонна, сколь неослабной была ее бдительность, покрытая массивной броней, с шлемом папства и нагрудником иерархии, постоянно беря на караул перед Богом в периодическом ритме изнуряющей литургии. Подсознательной целью всех этих тяжелых институциональных доспехов было пережить самый стойкий из современных светских институтов мира сего. В XX в. христианской эры католический критик – в свете четырех столетий истории протестантизма – мог бы убедительно доказать, что протестантская нетерпимость даже к еще более легкому снаряжению католицизма до Тридентского собора была необдуманной. Однако этот приговор, даже если бы он был неоспорим, не означал бы ни того, что этот отказ от войскового снаряжения всегда был ошибкой, ни того, что тридентское увеличение его также не было заблуждением[477]477
  Предшествующий параграф вместе с оставшейся частью данного раздела «Исследования истории» был предоставлен в машинописи другу автора г-ну Мартину Уайту, а полная версия книги воспроизводит множество собственных авторских комментариев, включая следующий: «Римский католический критик ответил бы вам здесь словами, которые вы так часто цитируете: “Respice finem” [Гляди в конец]. Весь предшествующий отрывок является ожиданием: еще не свершилось. Разве не является фактом то, что римская Церковь – несравнимо более сильна и влиятельна в XX столетии, чем в любое другое время со дня Тридентского собора? Если в 1870 г., в период явного надира в своей судьбе, она внесла в список своих догматов догмат о непогрешимости папы в качестве вызова, то в 1950 г. она стала способна еще больше шокировать светский западный мир, добавив догмат о непорочном зачатии Девы Марии в качестве свидетельства своей самоуверенности. Разве ко времени написания этой книги не было одинаково вероятно, что римская Церковь в ее тридентских доспехах будет единственным западным институтом, способным бросить вызов и противостоять неоязыческому тоталитарному коммунистическому государству, и разве не подтверждалось это тем особым страхом и ненавистью, с которыми Москва смотрела на Ватикан? Если это так, то вид панциря динозавра будет менее подходящим, чем долгая и успешно выдерживаемая осада, и тридентская фаза истории католичества в ретроспективе может показаться схожей с черчиллевской фазой британской истории – от падения Франции до дня высадки союзных войск в Европе. Вы предрешаете исход. “Respice finem”».


[Закрыть].

Теперь мы указали на одну из причин регресса высших религий в сторону тщетных повторений светских цивилизаций. В каждом случае мы обнаруживали, что катастрофа была ускорена не saeva necessitas (жестокой необходимостью) или любой другой внешней силой, но «первородным грехом», врожденным для земной человеческой природы. Однако если регрессы высших религий – это последствия первородного греха, то не вынуждены ли мы сделать вывод, что подобные регрессы неизбежны? Если так, то это означало бы, что вызов воинственности на земле настолько суров, что ни одна церковь не способна была бы противостоять ему долгое время. Этот вывод, в свою очередь, привел бы нас снова к той точке зрения, согласно которой церкви хороши лишь для того, чтобы служить в качестве куколок для тщетно повторяющихся цивилизаций. Является ли это последним словом? Прежде чем мы согласимся с утверждением, что божественный свет обречен постоянно исчезать во мраке непонимания, давайте бросим свой взор назад и снова посмотрим на ряд духовных озарений, принесенных в мир явлениями высших религий. Эти главы из прошлой духовной истории могут оказаться предзнаменованиями духовного возрождения и выхода из состояния регресса, к которому склонна Церковь воинствующая.

Мы уже говорили, что последовательные вехи на пути духовного прогресса человечества, отмеченные именами Авраама, Моисея, пророков и Христа, все находятся в таких точках, где наблюдатель за ходом истории светской цивилизации обнаружил бы разрыв на дороге и нарушение движения. Эмпирические данные дают нам повод полагать, что это совпадение высших точек религиозной истории человечества с низшими точками его светской истории, возможно, является одним из «законов» земной жизни человека. Если это так, то нам следует ожидать также, что высшие точки светской истории совпадут с низшими точками религиозной истории, и, следовательно, те религиозные достижения, которыми сопровождается земной упадок, – не просто духовный успех, но также и духовное возрождение. Они, конечно же, предстают как возрождение в традиционной версии истории.

Призвание Авраама, например, предстает в еврейской легенде как последствие вызова, брошенного Богу самоуверенными строителями Вавилонской башни. Миссия Моисея предстает как избавление избранного народа Божьего из духовно неблагоприятного состояния наслаждения котлами египетскими[478]478
  Библейская аллюзия. См.: Исх. 16, 3.


[Закрыть]. Пророки Израиля и Иудеи были вдохновляемы на проповедь покаяния в духовном отпадении, в состоянии которого оказался Израиль, когда достиг материального успеха, используя ту «землю, где течет молоко и мед»[479]479
  Эти слова неоднократно упоминаются в Ветхом Завете (Исх. 3, 8;3. 17; 13, 5; 33, 3, Числ. 14, 18, Втор. 6, 3 и т. д.).


[Закрыть], которую дал ему Яхве. Пастырская деятельность Христа, Чьи Страсти, с точки зрения светского историка, преисполнены всеми муками эллинского «смутного времени», предстают в Евангелиях как вмешательство Самого Бога в целях распространения на все человечество Завета, прежде заключенного Богом с Израилем, потомки которого подмешали к своему духовному наследию фарисейский формализм, саддукейский материализм, иродианский оппортунизм и зелотский фанатизм.

Исходя из этого, можно сказать следующее. Кроме того, что четыре вспышки духовного озарения сопровождали светские катастрофы, они были последствиями духовных затмений, и мы можем предположить, что эта глава неслучайна. Мы отмечали ранее в данном «Исследовании», что физически суровое окружение может стать инкубатором светских достижений. По этой аналогии можно было бы ожидать, что духовно суровое окружение окажет стимулирующее воздействие на религиозные попытки. Духовно суровое окружение является окружением, в котором стремления Души удушаются материальным процветанием. Миазмы мирового процветания, которые отупляют массы, могли бы привести духовно чувствительные и деятельные души к пренебрежению чарами мира сего.

Будет ли возврат к религии в мире XX столетия христианской эры признаком духовного прогресса или же окажется жалкой попыткой невозможного бегства от суровых фактов знакомой нам жизни? Наш ответ на этот вопрос частично будет зависеть от нашей оценки возможностей духовного роста.

Мы уже затрагивали возможность того, что мировая экспансия светской современной западной цивилизации преобразуется в политическую форму не в столь далекое время благодаря установлению универсального государства, которое наконец осуществит идеал государственного устройства такого рода, охватив собою всю поверхность планеты в единой федерации, не имеющей физических границ. В определенном контексте мы рассматривали ту возможность, что внутри подобной структуры соответствующие адепты четырех ныне существующих высших религий могут прийти к осознанию того, что их соперничающие системы были одними из многих альтернативных подходов к единому истинному Богу по путям, дававшим лишь частичные проблески блаженного видения. Мы отвергли идею о том, что в этом свете исторические церкви могли бы в конечном счете дать выражение этому единству во множестве, слившись вместе в одну воинствующую Церковь. Допустив, что это могло бы произойти, не означало бы это, что Царствие Небесное установилось таким образом на земле? В западном мире XX столетия христианской эры это неизбежный вопрос, потому что некоего рода земной рай был целью большинства светских идеологий. По мнению автора, ответ был отрицательным.

Явная причина отрицательного ответа проявляется самой природой общества и природой человека. Ибо общество – не что иное, как общая основа для полей действия личностей, а человеческая личность обладает врожденной расположенностью как к добру, так и ко злу. Утверждение такой единственной воинствующей Церкви, какую мы себе вообразили, не очистило бы человека от его первородного греха. Сей мир – это область Царствия Божьего, однако это мятежная область, и по природе вещей она останется таковой навсегда.