Текст книги "Исследование истории. Том II. Цивилизации во времени и пространстве"

Автор книги: Арнольд Джозеф Тойнби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 55 страниц)

Если это изменение духа ортодоксального еврейства дало возможность евреям выжить как реликту, то соответствующее изменение в духе сподвижников Иисуса проложило дорогу для величайших побед христианской Церкви. На вызов гонений христианская Церковь отвечала добротой Елеазара и Семи Братьев, и вознаграждением явилось обращение эллинского правящего меньшинства, а впоследствии – и варварских вооруженных отрядов внешнего пролетариата.

Непосредственным соперником христианства в первые века его роста была примитивная племенная религия эллинского общества в ее позднейшем изводе: идолопоклоннический культ эллинского универсального государства, воплощенного в личности «божественного цезаря». Именно этот кроткий, хотя и непреклонный отказ Церкви, не позволявшей своим членам поклоняться идолам, вызвал ряд официальных преследований и, в конце концов, заставил римское имперское правительство капитулировать перед той духовной силой, которую ему не удалось подавить. Однако хотя на установление и насаждение этой примитивной государственной религии Империи направлялись все усилия правительства, она имела мало власти над человеческими сердцами. То чисто условное уважение к ней, проявления которого в ритуальном акте требовали от христиан римские должностные лица, явилось началом и концом этой государственной религии. [Кроме этого условного уважения], в ней не было больше ничего для тех нехристиан, которые выполняли то, что требовалось от них, как обычное дело и не могли понять, почему же христиане настойчиво предпочитают жертвовать своими жизнями, нежели исполнить этот тривиальный обычай. Соперниками христианства, которые были сильны сами по себе благодаря свойственной им привлекательности и не нуждались в поддержке государственного аппарата, являлись не этот официальный культ и не какая-либо иная форма примитивной религии, но множество «высших религий», которые возникали, подобно самому христианству, из глубин эллинского внутреннего пролетариата.

Мы можем представить себе эти конкурирующие «высшие религии», вспомнив о различных истоках, из которых происходил восточный контингент эллинского внутреннего пролетариата. Христианская религия пришла от народа, чье прошлое связано с сирийским миром. Иранская часть сирийского мира принесла с собой митраизм. Культ Исиды пришел из подчиненной северной части египетского мира. Культ анатолийской Великой Матери Кибелы можно рассматривать в качестве вклада хеттского общества, социальная деятельность которого к этому времени уже давно угасла во всех сферах, кроме религиозной. Хотя если мы возьмемся проследить происхождение Великой Матери до ее последних истоков, то обнаружим ее первоначальную родину в шумерском мире под именем Иштар, еще до того как она обосновалась под именем Кибелы в анатолийском Пессинунте, «Сирийской богини» – в Иераполе или Матери-земли – у далеких прагерманских поклонников в роще на Святом Острове в Северном или Балтийском море.

* * * 

Минойская лакуна и некоторые следы хеттов

Когда мы исследуем историю внутреннего пролетариата в других распадающихся обществах, мы должны признать, что в некоторых случаях данных или недостаточно, или же они совершенно обманывают наши ожидания. Например, мы ничего не знаем о внутреннем пролетариате минойского общества. В случае минойского общества наше внимание уже привлекал мучительный проблеск той возможности, что следы минойской вселенской церкви, возможно, сохранились среди разнородных составных частей исторической орфической церкви, которая появляется в эллинской истории начиная с VI в. до н. э. Однако мы не можем быть уверены в том, что какие-либо обычаи или верования орфизма происходят из минойской религии. Мы опять-таки ничего не знаем о внутреннем пролетариате хеттской цивилизации, которая погибла в необыкновенно юном возрасте. Мы можем только сказать, что обломки хеттского общества, по-видимому, постепенно поглощались частично эллинским, а частично сирийским обществом, так что в поисках любых следов хеттской социальной системы следует обращаться к истории этих двух иностранных обществ.

Хеттское общество – одно из многих распадающихся обществ, которые были поглощены соседями еще до того, как завершился процесс распада. В подобных случаях вполне естественно, что внутренний пролетариат смотрит на судьбу, которая постигает правящее меньшинство, с безразличием или даже с удовлетворением. Характерным в этом смысле случаем является поведение внутреннего пролетариата в андском универсальном государстве, когда в него ворвались испанские конквистадоры. Орехоны были, возможно, самым великодушным правящим меньшинством, которое когда-либо производило на свет распадающееся общество. Однако их великодушие ничем им не помогло в Судный день. Заботливо пасомые ими человеческие стада приняли испанское завоевание со столь же безответным послушанием, какое они продемонстрировали, принимая Pax Incaica[31]31
  Инкский мир (лат.).


[Закрыть].

Мы можем также указать на случаи, в которых внутренний пролетариат приветствовал завоевателей своего правящего меньшинства с несомненным энтузиазмом. В красноречивых обращениях «Второисайи»[32]32
  «Второисайя» – в библеистике условное наименование анонимного пророка, жившего спустя полтора столетия после пророка Исайи и написавшего главы с 40-й по 66-ю Книги пророка Исайи.


[Закрыть] выражены приветствия персидскому завоевателю Нововавилонского царства, пленившего евреев. Два столетия спустя сами вавилоняне приветствовали эллина Александра как освободителя от ахеменидского ярма.

* * * 

Японский внутренний пролетариат

Некоторые явные признаки отделения японского внутреннего пролетариата можно различить в истории дальневосточного общества в Японии, которое уже миновало «смутное время» и вошло в период универсального государства еще до того, как было поглощено западным обществом. Если мы поищем, например, японских двойников тех граждан эллинских городов-государств, которые были оторваны от своей почвы рядом войн и революций начиная с 431 г. до н. э. и нашли погибельный выход в том, что стали наемными солдатами, то мы увидим строгую параллель в ронинах[33]33
  Ронин – название японского самурая, лишившегося службы, в особенности же – лишенного своим феодалом земли.


[Закрыть], или в оставшихся без хозяев и без работы тяжеловооруженных всадниках, которые оказались выброшенными феодальной анархией во время японского «смутного времени». Во-вторых, мы увидим, что эта[34]34
  Эта – каста париев в феодальной Японии. К ней причислялись люди, занимавшиеся «нечистыми» (согласно буддийским законам) профессиями (убой скота и т. д.). В 1871 г. каста париев была ликвидирована, но остатки их неравноправного положения сохранились до настоящего времени.


[Закрыть], или париев, которые сохранились в японском обществе как изгои до настоящего времени, можно рассматривать как все еще не ассимилировавшиеся остатки айнских варваров главного острова. Они были насильственно включены в состав японского внутреннего пролетариата точно так же, как варвары Европы и Северной Африки были включены в состав эллинского внутреннего пролетариата при помощи римского оружия. В-третьих, мы распознаем японский эквивалент тех «высших религий», в которых эллинский внутренний пролетариат искал и находил свой наиболее эффективный ответ на претерпеваемые им бедствия.

Этим религиями были Дзёдо-сю[35]35
  Дзёдо-сю (букв, «чистая земля») – японская буддийская школа, основанная в конце XII в. монахом Хонэном. Осуществила серьезный пересмотр основных положений буддийской доктрины. Главное внимание школа уделяет не достижению нирваны, а проблеме спасения, разрабатывая учения о путях достижения западного рая, который именуется «чистой землей». При этом в учении Дзёдо-сю рай и ад разделены.


[Закрыть], Дзёдо-синсю[36]36
  Дзёдо-синсю («истинная секта чистой земли») – японская буддийская школа, основанная в начале XIII в. монахом Синраном. Выделилась из Дзёдо-сю, акцентирует внимание на том, что спастись могут лишь те, кто совершает благие дела, строго соблюдает буддийские заповеди, а самое главное – возносит молитвы к будде Амиде.


[Закрыть], хоккэкё[37]37
  Хоккэкё – японское название «Саддхармапундарики-сутры» («Лотосовой сутры»), махаянской сутры, образующей вместе со ссылками на будду Амиду и боддхисатв основу одноименного учения. Согласно этому учению, в каждом есть нечто от Будды, так что спасение доступно для всех. «Лотосовая сутра» является центральным текстом махаянского буддизма.


[Закрыть] и дзэн[38]38
  Дзэн (япон., соответствует санскр. «дхьяна» – «созерцание», «самопогружение», кит. – «чань») – течение буддизма, возникшее в Китае при сближении с даосизмом. Основано индийским проповедником Бодхидхармой (VI в.). Главную роль в формировании учения сыграл Хуэйнэн (VII в.). В Японии практика дзэна появилась еще в VII в., однако распространение дзэна как самостоятельного направления японского буддизма начинается в конце XII в. Первым проповедником дзэна был Эйсай – буддийский монах, который после пребывания в Китае основал в Японии школу Риндзай. В первой половине XIII в. Догэн, также обучавшийся в Китае, основал школу Сото. Риндзай и Сото были наиболее влиятельными школами дзэн-буддизма и сохранились до наших дней. Для дзэна характерно абсолютное пренебрежение к любой внешней форме бытия личности (проповедь непосредственного действия, интуитивизма и т. д.). Оказал влияние на китайское и японское искусство и литературу.


[Закрыть], основанные на протяжении столетия, последовавшего за 1175 г. Эти религии похожи на свои эллинские эквиваленты тем, что все они возникли из иностранного источника, поскольку все четыре являются вариациями одной темы – махаяны. Три из четырех похожи на христианство в том, что учат о духовном равенстве полов. Обращаясь к неискушенной публике, апостолы этих религий отказывались от классического китайского языка и писали (когда они это делали) на местном японском языке, используя сравнительно простую систему записи. Их основной слабостью как основателей религий было то, что в своем желании принести спасение как можно большей части народа они чрезмерно занижали требования. Одни предписывали простое произнесение ритуальных формул, другие же крайне мало требовали от своих последователей или же предъявляли к ним требования не нравственного характера. Однако следует помнить, что основополагающее христианское учение об оставлении грехов в разное время и в различных местах вызывало столько злоупотреблений и неверных трактовок у желающих считаться христианскими лидеров, что они подвергались одному из двух этих обвинений или обоим сразу. Например, Лютер нападал на продажу индульгенций, практиковавшуюся Римской церковью его времени в качестве замены христианского покаяния коммерческой сделкой, замаскированной под обрядовой формой. В то же время, с собственной интерпретацией павлинистского «оправдания верой» и со своим «Ресса fortiter»[39]39
  «Греши смело» (лат.).


[Закрыть], он оказывался незащищенным от обвинения в том, что относился к нравственности как к делу незначительному.

* * * 

Внутренний пролетариат при иностранных универсальных государствах

Любопытное зрелище представляет собой одна группа из находящихся в процессе распада цивилизаций, в которой, после того как туземное правящее меньшинство было уничтожено или свергнуто, внешние события продолжали идти своим обычным чередом. Из трех обществ – индусского, дальневосточного в Китае и православно-христианского на Ближнем Востоке, которые на пути от надлома к распаду в должное время проходили стадию универсального государства, – каждое получило это универсальное государство в качестве дара, или обязанности, из чуждых рук, вместо того чтобы создать его для себя самим. Иранцы одно универсальное государство дали основному стволу православного христианства в форме Оттоманской империи, а другое – индусскому миру в форме империи Тимуридов (Моголов). Затем британцы реконструировали эту построенную на скорую руку империю Великих Моголов от самых оснований. В Китае именно монголы оказались теми, кто сыграл роль Оттоманов или Моголов, тогда как работа по реконструкции на более прочных основаниях, взятая на себя в Индии британцами, з Китае была проделана маньчжурами.

Когда находящееся в процессе распада общество оказывается вынужденным принять иностранного архитектора, чтобы он создал для него универсальное государство, оно тем самым признается в том, что собственное его правящее меньшинство стало совершенно неспособным и творчески бесплодным. Неотвратимым наказанием за эту преждевременную старость будет унизительное лишение гражданских прав. Чужеземцы, которые приходят выполнить работу правящего меньшинства, весьма естественно присваивают себе прерогативы этого правящего меньшинства, а потому все туземное правящее меньшинство в построенном чужеземцами универсальном государстве вырождается до уровня внутреннего пролетариата. Для монгольских или маньчжурских ханов, оттоманского падишаха и могольского или британского кайсар-и-хинда[40]40
  Кайсар-и-хинд (от искаженного «кайсар» – «Цезарь») – тюркское название правителя Индии в эпоху империи Великих Моголов и Британской империи в Индии, а также название самого государства.


[Закрыть] в зависимости от обстоятельств могут оказаться выгодными услуги китайских книжников, греческих фанариотов или индусских брахманов. Однако от этих людей не остается скрытым тот факт, что они утратили свои души, равно как и свое общественное положение. Очевидно, что в подобной ситуации, где прежнее правящее меньшинство оказалось смешанным и одинаково униженным с внутренним пролетариатом, на который оно некогда смотрело с презрением, мы вряд ли обнаружим, что процесс распада будет проходить своим обычным ходом.

У внутреннего пролетариата индусского общества нашего времени мы различаем двойственную реакцию – насильственную и добрую, которая выражается в противоположности между убийствами, совершаемыми приверженцами воинствующей школы бенгальских революционеров, и ненасилием, проповедуемым Гуджарати Махатмой Ганди. Мы также можем сделать вывод о более продолжительной предшествовавшей истории пролетарского брожения на основании наличия множества религиозных движений, в которых те же две противоположные тенденции представлены в равной мере. В сикхизме мы видим воинственный пролетарский синкретизм индуизма и ислама, а в Брахмо-самадж – ненасильственный синкретизм индуизма и либерального протестантизма.

Что касается внутреннего пролетариата дальневосточного общества в Китае при маньчжурском режиме, то мы можем увидеть, что тайпинское движение[41]41
  Тайнинское движение – имеется в виду Тайпинское восстание 1850-1864 гг., крупнейшая крестьянская война в Китае под руководством Хун Сюцюаня, Ян Сюцина и других против династии Цин и маньчжуро-китайских помещиков. Повстанцы создали в долине Янцзы «Небесное государство великого благоденствия» («Тайпин тяньго») с центром в Нанкине (1853). Тайпинское восстание было подавлено объединенными силами маньчжуро-китайской реакции и англо-французских интервентов.


[Закрыть], господствовавшее на социальной сцене в середине XIX в., было делом рук внутреннего пролетариата. Оно похоже на «Брахмо-самадж» благодаря протестантскому элементу, но также похоже своей воинственностью на сикхизм.

Во внутреннем пролетариате основного ствола православного христианства «зелотская» революция в Фессалониках[42]42
  Имеются в виду события 1341-1355 гг. – гражданская война и восстание зелотов в Византийской империи. После смерти в 1341 г. императора Андроника III власть в Империи оказалась в руках регента его малолетнего сына Иоанна V – знатнейшего и богатого землевладельца Иоанна Кантакузина. Оппозиционные ему силы сплотились вокруг матери Иоанна V – Анны Савойской. Началась гражданская война. В 1342 г. сторонники Кантакузина были изгнаны из Фессалоник (Солуни). Власть в этом втором по значению городе Империи перешла к зелотам («ревнителям»), во главе которых стояла зажиточная городская торговая верхушка, чиновная администрация. Их основную военную силу составляли корпорации моряков. На первом этапе это движение не отличалось радикализмом и имело антикантакузинистскую направленность. В 1345 г. городская верхушка и часть оставшихся в городе феодалов попытались достичь компромисса с Кантакузином и сдать ему город. Однако их заговор был раскрыт, и началось народное восстание. Восставшие уничтожили более ста знатных заговорщиков и в течение трех дней громили дома богачей. Победа зелотов все же не привела ни к широким социальным реформам, ни к изменению формы правления. В 1347 г. перевес был уже на стороне Кантакузина, который использовал для борьбы с противниками иноземные, прежде всего турецкие, отряды, безжалостно опустошавшие византийские земли. В том же 1347 г. Кантакузин овладел Константинополем, а в 1349 г. – Фессалониками. Восстание зелотов было подавлено.


[Закрыть], имевшая место в 50-е гг. XIV столетия, намекает нам на насильственную реакцию пролетариата в наимрачнейший момент православного «смутного времени» – за одно поколение перед тем, как православно-христианскому обществу жесткой дисциплиной оттоманских завоевателей было навязано универсальное государство. Соответственно, не замедлила проявиться и добрая реакция. Однако если бы на рубеже XVIII—XIX вв. процесс вестернизации не шел так настойчиво по пятам распадающейся Оттоманской империи, то мы могли бы предположить, что к настоящему времени движение бекташей[43]43
  Бекташи —дервишский орден, основанный в Турции Хаджи Бекташи в XV в. Официально закрыт в 1826 г. Существовал в Турции до 1925 г., затем центр его находился в Албании.


[Закрыть] завоевало бы такую же позицию на всем Ближнем Востоке, какую ему в настоящее время удалось завоевать в Албании.

* * * 

Вавилонский и сирийский внутренний пролетариат

Если мы перейдем теперь к вавилонскому миру, то обнаружим, что религиозное брожение в душах жестоко угнетаемого внутреннего пролетариата в Юго-Западной Азии при ассирийском терроре VIII—VII вв. до н. э. было таким же активным, как и на эллинизированном побережье Средиземного моря при римском терроре примерно шесть веков спустя.

Посредством ассирийских войск распадающееся вавилонское общество территориально распространялось в двух направлениях, так же как распадающееся эллинское общество распространялось благодаря завоеваниям македонцев и римлян. Двигаясь в восточном направлении через Загрос в Иран, ассирийцы предвосхитили римские деяния в Европе по ту сторону Альп, подчинив множество примитивных народов. Двигаясь в западном направлении через Евфрат, они предвосхитили македонские деяния на азиатской стороне Дарданелл, подчинив две иностранные цивилизации. Эти цивилизации – сирийская и египетская – фактически идентичны с двумя из тех четырех, которые были впоследствии включены в состав эллинского внутреннего пролетариата после походов Александра Македонского. При завоевании эти иностранные жертвы вавилонского милитаризма также были оторваны от своей почвы. Классическими примерами высылки завоеванного населения являются пересадка израильтян – «отпавших десяти колен» – ассирийским завоевателем Саргоном и пересадка иудеев нововавилонским завоевателем Навуходоносором в центр вавилонского мира – в саму Вавилонию.

Принудительное перемещение людей было для вавилонского империализма превосходным способом сломить дух завоеванных народов, и эта жестокость никоим образом не относилась исключительно к чужеземцам и варварам. В своих братоубийственных войнах господствующие державы вавилонского мира не стеснялись применять по отношению друг к другу такие же наказания. Самаритянская община, несколько сот представителей которой можно увидеть еще и поныне в тени горы Геризим, является памятником пересадки в Сирию высланных ассирийцами жителей различных городов Вавилонии, в том числе и самого Вавилона.

Понятно, что furor Assiricus[44]44
  Ассирийская ярость (лат.).


[Закрыть] не иссякал до тех пор, пока не вызвал к жизни вавилонский внутренний пролетариат, который был необыкновенно похож на эллинский внутренний пролетариат по своему происхождению, составу и опыту. Два этих дерева принесли одинаковые плоды. Если более позднее вхождение сирийского общества в состав эллинского внутреннего пролетариата принесло плод в рождении христианства из иудаизма, то более раннее вхождение того же самого сирийского общества в состав вавилонского внутреннего пролетариата принесло плод в рождении иудаизма из примитивной религии одной из тех местных общин, на которые разделилось сирийское общество.

Понятно, что хотя иудаизм и христианство кажутся «философски современными и эквивалентными», будучи рассмотренными просто в качестве продуктов одинаковых стадий истории двух иностранных обществ, существует и другой угол зрения, под которым они предстают в качестве последовательных стадий в едином процессе духовного просвещения. В этой последней картине христианство стоит не рядом с иудаизмом, а на его плечах, в то время как оба они превосходят примитивную религию Израиля. Не было это просвещение пророков Израиля и Иудеи в VIII в. до н. э. и после него и единственной переходной стадией, о которой мы имеем письменные свидетельства или указания в хронологическом и духовном интервале между христианством и примитивным культом Яхве. До пророков библейская традиция представлена фигурой Моисея, а после него – фигурой Авраама. На какую бы точку зрения мы ни становились относительно исторической достоверности этих неясных фигур, следует заметить, что традиция помещает и Авраама, и Моисея в то же историческое окружение, что и пророков, и Христа. Ибо появление Моисея совпадает по времени с упадком «Нового царства» в Египте, а появление Авраама – с последними днями шумерского универсального государства после его временной реконструкции при Хаммурапи. Таким образом, все четыре стадии, представленные Авраамом, Моисеем, пророками и Иисусом, являются примером отношений между распадом цивилизаций и новыми инициативами в религии.

Стадия возникновения высшей религии иудаизма оставила о себе несравненно более полные и ясные записи в книгах допленных пророков Израиля и Иудеи. В этих живых записях о потрясающих духовных трудах мы видим, что предметом спора является один жгучий вопрос, с которым мы уже сталкивались в других местах: выбор между насильственным и добрым путем перед лицом смертельного вызова. Причем доброта постепенно брала верх над насилием и в этом случае. «Смутное время», когда оно наступило и достигло своего пика, нанесло ряд сокрушительных ударов, научивших даже твердолобых иудейских консерваторов тому, что бесполезно отвечать на добро насилием. Новая «высшая религия», которая родилась в Сирии VIII в., в сирийских общинах, на их же родном току размолоченных ассирийскими цепами, достигла зрелости в Вавилонии VI-V столетий среди вырванных от почвы и изгнанных потомков одного из этих разбитых народов.

Подобно восточным рабам, вывезенным в римскую Италию, еврейские изгнанники в навуходоносоровской Вавилонии не поддавались сколько-нибудь легкой приспособляемости к это-су своих завоевателей: «Если я забуду тебя, Иерусалим, – забудь меня, десница моя; прилипни, язык мой, к гортани моей, если не буду помнить тебя»^{4}.

Однако память о своей родине, которую эти изгнанники бережно хранили на чужбине, не была просто-негативным отпечатком. Она была позитивным актом вдохновенного художественного творчества. В неземном свете этого видения, явившегося затуманенному слезами взору, павшая крепость превратилась в священный город, воздвигнутый на камне, который не одолеют врата адовы.[45]45
  Аллюзия на Евангелие от Матфея (Мф. 16, 18).


[Закрыть] И пленники, отказывавшиеся потворствовать прихоти пленивших и спеть им одну из песней Сионских и упорно вешавшие свои арфы на вербы у потока Евфрата, в этот самый момент сочинили малопонятную новую мелодию на невидимом инструменте своих сердец: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе»^{5}. И в этом плаче просвещение еврейского народа было доведено до конца.

Очевидно, что в последующих религиозных реакциях сирийских призывников в ряды внутреннего пролетариата соответствие между вавилонской и эллинской историей становится очень близким. Однако ответ, порожденный вавилонским вызовом, исходил не только от тех жертв, которые были членами иностранной цивилизации, но также и от жертв варваров. Тогда как европейские и северо-африканские варвары, завоеванные римскими войсками, не сделали собственных открытий в области религии, но просто восприняли семена, посеянные среди них их собратьями-пролетариями восточного происхождения, иранские варвары, угнетаемые ассирийцами, породили местного пророка в лице Заратустры, основателя зороастризма. Время жизни Заратустры – вопрос спорный, и мы не можем с уверенностью сказать, явилось ли его религиозное открытие независимым ответом на ассирийский вызов или же его голос был простым эхом, отозвавшимся на вопль забытых израильских пророков, заброшенных в «города Мидийские».[46]46
  «В девятый год Осии взял царь Ассирийский Самарию, и переселил Израильтян в Ассирию, и поселил их в Халахе и в Хаворе, при реке Гозан, и в городах Мидийских» (4 Пар. 17, 6).


[Закрыть] Однако, какими бы ни были первоначальные отношения между этими двумя «высшими религиями», очевидно, что зороастризм и иудаизм встретились на равных в период своей зрелости.

Во всяком случае, когда вавилонское «смутное время» завершилось гибелью Ассирии и вавилонский мир перешел к стадии универсального государства в форме Нововавилонского царства, могло показаться, что иудаизм и зороастризм будут соперничать друг с другом за право учреждения вселенской церкви в пределах данной политической системы подобно тому, как христианство и митраизм соперничали за то же самое право в пределах Римской империи.

Этого, однако, не произошло по той вполне достаточной причине, что нововавилонское универсальное государство оказалось недолговечным по сравнению со своим римским эквивалентом. За Навуходоносором, этим вавилонским Августом, не последовали с промежутками в столетия Траян, Север и Константин. Его непосредственные преемники – Набонид[47]47
  Набонид (Набунаид) – последний царь Нововавилонского царства (556-539 гг. до н. э.). По происхождению арамей, Набонид стремился объединить арамейские племена для борьбы с персами. В 539 г. до н. э. после завоевания Вавилонии персами попал в плен.


[Закрыть] и Валтасар[48]48
  Валтасар (Бэлшаррууцур) – царевич вавилонский, сын и соправитель Набонида. В 539 г. до н. э. был захвачен персами во время пира и казнен. В Библии упоминается как царь Вавилона и сын Навуходоносора (Дан. 5).


[Закрыть] – скорее сравнимы с Юлианом[49]49
  Юлиан Отступник (332-363) – римский император с 361 г. Получил христианское воспитание, но под влиянием антиохийского ритора Либания и неоплатоника Максима, который стал его учителем, обратился к язычеству. Став императором, открыто объявил себя сторонником языческой религии и реформировал ее на базе неоплатонизма. Издал ряд эдиктов против христиан. Погиб во время похода против персов.


[Закрыть] и Валентом.[50]50
  Валент (328-378) – римский император с 364 г. Был объявлен в Константинополе августом и соправителем своего брата Валентиниана I. Правил восточной частью Римской империи. Был ревностным арианином и начал преследование сторонников Никейского Символа веры. В 365-366 гг. свергнул узурпатора Прокопия. В 367-369 гг. победил готов на Нижнем Дунае. В 376 г. вытесненные гуннами вестготы осели во Фракии в качестве федератов (военнообязанных союзников на границах Римской империи). В 377 г. вестготы, возмущенные произволом римских чиновников, подняли восстание. Валент, не дожидаясь помощи вспомогательных частей своего западного соправителя Грациана, вступил с ними в бой, но потерпел поражение и погиб.


[Закрыть] Менее чем через столетие Нововавилонское царство было «дано мидянам и персам»^{6}, и эта империя Ахеменидов была в политическом отношении иранской, а в культурном – сирийской. Так роли правящего меньшинства и внутреннего пролетариата полностью поменялись.

В этих обстоятельствах можно было бы ожидать, что победа иудаизма и зороастризма будет более быстрой и несомненной. Однако спустя два столетия Фортуна снова вмешалась, чтобы совершить еще один неожиданный поворот в ходе событий. Теперь она вручила «царство мидян и персов» в руки македонского завоевателя. Насильственное вторжение эллинского общества в сирийский мир раздробило сирийское универсальное государство на части задолго до того, как его роль была доиграна до конца. К тому же две высшие религии, которые (как подтверждают наши довольно скудные данные) распространялись мирным путем под эгидой Ахеменидов, были введены в гибельное заблуждение и сменили свойственную им религиозную функцию на политическую роль. Каждая по своим причинам, эти религии стали поборницами сирийской цивилизации в борьбе против навязчивого эллинизма. Иудаизм, занимавший передовую западную позицию в пределах видимости Средиземного моря, оказался неизбежно обреченным на гибель и в должное время разбился о материальную мощь Рима в Иудейских войнах 66-70, 115-117 и 132-135 гг. н. э. Зороастризм, в своей цитадели на восток от Загроса, продолжил борьбу в III в. н. э. не при столь ужасающе неравных условиях. В лице Сасанидской монархии он нашел более мощное оружие для антиэллинского «крестового похода», чем иудаизм был способен выковать из мелкого княжества Маккавеев. Сасаниды постепенно вымотали силы Римской империи в четырехсотлетней борьбе, которая достигла своей высшей точки в разрушительных Византийско-персидских войнах 572-591 и 603-628 гг. И даже тогда держава Сасанидов оказалась не в состоянии выполнить задачу изгнания эллинизма из Азии и Африки, в то время как зороастризму пришлось в конце концов заплатить столь же высокую цену, какую заплатил иудаизм, ввязавшись в политическое предприятие. В настоящее время парсы, подобно евреям, сохранились просто как «диаспора». Окаменевшие религии, которые до сих пор продолжают столь могущественно удерживать вместе разрозненных членов двух общин, потеряли свое послание к человечеству и застыли в виде окаменевших остатков сирийского общества. Воздействие иностранной культурной силы не просто уклонило эти «высшие религии» на политический путь. Оно также раскололо их на части. После превращения иудаизма и зороастризма в инструменты политической оппозиции, сирийский религиозный гений нашел убежище среди тех элементов сирийского населения, которые отвечали на эллинский вызов добром, а не насилием. В рождении христианства и митраизма, как в своем вкладе в духовный труд эллинского внутреннего пролетариата, сирийская религия нашла новое выражение для духа и перспективу, от которой отказались иудаизм и зороастризм. Христианство, в свою очередь, покорив благодаря силе доброты эллинских завоевателей сирийского мира, раскололось на три вероисповедные группы: православную Церковь, которая заключила союз с эллинизмом, и две прямо противоположные ереси несторианства и монофизитства, которые взяли на себя воинствующую политическую роль зороастризма и иудаизма, не достигнув сколько-нибудь решительного успеха в изгнании эллинизма из сирийского пространства.

Две последовавшие друг за другом неудачи, тем не менее, не довели воинствующих сирийских противников эллинизма до состояния апатии и отчаяния. Последовала третья попытка, которая увенчалась успехом. Эта окончательная политическая победа сирийского общества над эллинизмом была достигнута благодаря помощи еще одной религии сирийского происхождения. В конце концов ислам победил Римскую империю в Юго-Западной Азии и Северной Африке и предоставил вселенскую церковь для восстановленного сирийского универсального государства – халифата Аббасидов.

* * * 

Индский и древнекитайский внутренний пролетариат

Процесс распада индского общества, так же как и сирийского, был насильственно прерван эллинским вторжением. Интересно наблюдать, до какой степени сходный вызов породил в этом случае сходный ответ.

Во время, когда индское и эллинское общества впервые соприкоснулись – в результате набега Александра в долину Инда, – индское общество готово было войти в стадию универсального государства, а его правящее меньшинство уже давно отвечало на вызов распада, создав две философские школы джайнизма и буддизма. Однако у нас нет никаких данных о том, чтобы его внутренний пролетариат создал какую-либо «высшую религию». Буддийский царь-философ Ашока, занимавший престол индского универсального государства с 273 по 232 г. до н. э., безуспешно пытался обратить своих эллинских соседей в свою философию. И лишь позднее буддизм взял приступом отдаленную, хотя пространную и важную область послеалександровского эллинского мира, которую занимало греческое царство Бактрия.

Однако буддизму удалось совершить эту победоносную духовную реконкисту лишь после того, как он претерпел удивительную метаморфозу, в процессе которой прежняя философия ранних последователей Сиддхартхи Гаутамы[51]51
  Это спорный вопрос, на который, вероятно, никогда не будет дано окончательного ответа: была ли та буддийская философия (описанная в нижеследующем отрывке из работы русского ученого), против которой восстала махаяна, копией или же неверным истолкованием личного учения самого Сиддхартхи Гаутамы? Некоторые ученые полагают, что в той мере, в какой мы можем уловить намеки на собственное личное учение Будды под покровом систематизированной философии, представленной нам в хинаянских священных книгах, мы можем угадать, что сам Будда вряд ли не верил в реальность и неизменность души и что нирвана, бывшая целью его духовных упражнении, являлась условием абсолютного угасания не самой жизни, но тех остатков страсти, которые, цепляясь за жизнь, препятствуют тому, чтобы она была прожита в полной мере (Прим. Л. Дж. Тойнби).


[Закрыть] превратилась в новую религию махаяны.

«Махаяна – поистине новая религия, столь радикально отличная от раннего буддизма, что обнаруживает такое же количество точек соприкосновения с поздними брахманическими религиями, какое и со своим собственным предшественником. Она так никогда до конца и не осознала, до какой степени радикальной была революция, видоизменившая буддийскую церковь, когда новый дух (который, тем не менее, долгое время скрывался в ней) вылупился из нее в первые века нашей эры. Когда мы видим сначала атеистическое, отрицающее существование души философское учение о пути личного окончательного освобождения, состоящего в абсолютном угасании жизни, и простое почитание памяти его человеческого основателя, когда затем мы видим вытеснившую это учение величественную высшую церковь с верховным Богом, окруженным многочисленным пантеоном и сонмом святых – религию, в высшей степени связанную с обрядами, ритуализированную и организованную, с идеалом всеобщего спасения всех живых существ, спасения благодаря божественной милости будд и бодхисатв, спасения, заключающегося не в уничтожении, но в вечной жизни, – то у нас есть все основания утверждать, что история религий вряд ли еще когда-либо видела подобный разрыв между новым и старым в рамках религии, которая, тем не менее, продолжает заявлять о своем общем происхождении от одного религиозного основателя»^{7}.

Этот видоизмененный буддизм, пышным цветом расцветший на северо-востоке расширившегося эллинского мира, фактически явился индской «высшей религией», сравнимой с другими, которые в ту же самую эпоху захватывали самое сердце эллинского общества. Каково же происхождение этой личной религии, которая была одновременно и отличительной чертой махаяны, и секретом ее успеха? Эта новая закваска, которая столь глубоко изменила дух буддизма, настолько же отличалась от местного индского духа, насколько и от духа эллинской философии. Не была ли она результатом опыта индского внутреннего пролетариата или же отблеском сирийского пламени, которое уже воспламенило зороастризм и иудаизм? Доказательства можно привести в пользу и той и другой точек зрения, однако в действительности нам не нужно выбирать между ними. Достаточно сказать, что с выходом на сцену этой буддийской «высшей религии» религиозная история индского общества начинает следовать тем же самым курсом, что и сирийское, которое мы уже исследовали.

В качестве «высшей религии», вышедшей из недр общества, в котором она появилась для проповеди эллинизированному миру, махаяна, несомненно, является индским двойником христианства и митраизма. Имея в руках этот ключ, мы можем легко установить тождество индского двойника с другими лучами, на которые преломился свет сирийской религии, пройдя сквозь эллинскую призму. Если мы поищем индский эквивалент тех «окаменелостеи» доэллинского состояния сирийского общества, которые сохранились в евреях и парсах, то обнаружим искомое в новейшем хинаянском буддизме Цейлона и Бирмы, Сиама и Камбоджи, который является реликтом домахаянской буддийской философии. И точно так же как сирийскому обществу пришлось ждать, пока не появился ислам и не завладел религией, которая была способна служить эффективным инструментом для изгнания эллинизма, мы обнаруживаем, что полное и окончательное изгнание навязчивого эллинского духа из индской социальной системы завершилось не благодаря махаяне, но благодаря чисто индскому и совершенно неэллинскому религиозному движению постбуддийского индуизма.

История махаяны, насколько мы ее понимаем, аналогична истории вселенского христианства в том, что обе [религии] нашли поле своей деятельности в эллинском мире, вместо того чтобы обращать неэллинское общество, которое породило каждую из них. Однако в истории махаяны была дальнейшая глава, которая не имеет параллелей в истории христианской Церкви. Христианство, поселившись во владениях умирающего эллинского общества, продолжало оставаться там и, в конечном итоге, создало церкви для двух новых цивилизаций – западной и православно-христианской, дочерними по отношению к эллинской. С другой стороны, махаяна ушла из недолговечного эллинского Бактрийского царства через горы Центральной Азии в умирающий древнекитайский мир и на еще большем расстоянии от места своего рождения стала вселенской церковью древнекитайского внутреннего пролетариата.