Текст книги "Великий поток"

Автор книги: Аркадий Ровнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

16 января 1919 г.

На прошлой неделе Ламара пригласила меня на пикник за город. Мы с группой незнакомых мне людей выехали на поезде в 10 часов утра и провели целый день за городом в горах. Ехали три часа и вышли на полустанке у самого подножья гор. Горы почти вертикально поднимались перед нами и тонули в облаках.

Пахло дымом селения, через которое мы прошли, овцы несколько раз пересекали нашу дорогу. Мы вошли в лес и пошли по хрусткой тропинке. К полудню мы достигли старинного монастыря, где шла служба в часовне, и мы ее отстояли вместе с монахами. После этого монахи пригласили нас в трапезную и угостили острым монастырским сыром, лепешками и вином. Разговоры за столом велись на местном языке, который я пока еще не освоила.

Выйдя из монастыря, мы вошли во двор, где в окружении высоких тополей стоял длинный стол, накрытый белой суконной скатертью. На столе стояла глиняная посуда и лежали горки зелени, без которой не обходится ни одно местное застолье. Нас было около десяти человек, но когда из дома вышли новые люди, наше число удвоилось и хозяин предложил нам всем садиться за стол. Последним из дома вышел Георгий Петрович вместе с художником Гиви, спасшим меня от похитителя, и молодой решительной женщиной. Георгию Петровичу немногим больше сорока лет, он в сапогах и темно-синем пальто, пуговицы которого застегнуты под самым подбородком. Голова его пострижена наголо, а его черные усы растут очень густо и свободно. Гиви – в кожаной жилетке и серой толстовке. У него тоже усы, но не такие широкие. Глаза его опущены, и он с большим вниманием слушает каждое слово Георгия Петровича.

Я разглядывала их обоих, пока они не видели меня, но когда Георгий Петрович меня заметил, он заговорил со мной на своем особом неправильном русском и предложил мне сесть за стал рядом с ним. Взгляд Георгия Петровича буквально меня парализовал, я сказала в ответ что-то неразборчивое и села, куда мне указали. Так я оказалась за столом рядом с Учителем, а точнее, между Георгием Петровичем и Гиви. Ламара сидела далеко от меня, так что я ее практически не видела. Никого из собравшихся людей я не знала, кроме Георгия Петровича и Гиви, однако с Гиви мы не были знакомы, и никто не собирался нас друг с другом знакомить. Естественно, сначала я не знала, куда мне деться и куда деть свои руки. Сердце мое колотилось, и мне казалось, что все вокруг слышат, как оно стучит. Только через какое-то время я смогла слегка справиться со своим волнением.

Принесли шашлык и кукурузную кашу, и началось застолье. Тамадой, или мастером стола, был назначен самый старший из присутствующих, пожилой человек в бурке по имени Мераб. Сидящие за столом говорили на русском и грузинском. Георгий Иванович легко переходил с языка на язык и скоро взял инициативу застолья в свои руки. Гиви следил, чтобы мой стакан и моя тарелка регулярно наполнялись. Через некоторое время слово взял Учитель. Он встал и сказал так:

– Братья и сестры нашего Общего Отца. Я приветствую вас на этой благословенной Земле, куда мы с вами посланы не случайно. Среди бурь и тревог, раздирающих нашу Землю и нашу страну, у нас есть негасимый маяк – наша миссия в этом Мире. Эта миссия – освободиться от слепоты и прозреть для великих дел, которых от нас ожидают наши предки и наша планета. Вместе с другими разумными существами Вселенной мы обязаны нести ответственность за наш Дом. Но для этого мы должны стать зрячими и ответственными существами, мы должны выйти из летаргии, в которую нас вгоняют силы сна и отождествления. Я предлагаю выпить этот тост за нашу Землю, перед которой мы все находимся в неоплатном долгу, и за Небо, которое является нашим истинным Домом.

Мы все встали и выпили стоя, после чего Мераб затянул величественную песню, которую все дружно подхватили: «Мравалжамиер». Я никогда раньше не слышала эту песню, этот мужественный призыв к верности Небу и Земле. Здесь, под открытым небом, среди высоких тополей в окружении теряющихся в облаках горных вершин, этот гимн Земле прозвучал торжественно и прекрасно.

Дальше застолье пошло своей чередой, разговоры перемежались тостами и песнями. Я сидела между двух огней, боясь взглянуть на своих соседей, не зная, как мне себя вести.

– Продолжают ли вас беспокоить ваши сны? – повернувшись ко мне, спросил меня Учитель.

– Откуда вы знаете о них? – удивилась я.

– Вы сами мне о них рассказали, – ответил Учитель и добавил. – Если вы мне не верите, я могу вам их сейчас пересказать.

– Нет, пожалуйста, не надо, – испуганно прошептала я, чувствуя, как краснею.

Очевидно, было видно, как я испугалась, потому что Учитель усмехнулся и, качнув головой в сторону сидевшего справа от меня Гиви, сказал:

– Есть вещи, которые не должны знать наши соседи, но мы должны дружить со своими «Я». Для этого нужно помнить себя. Всегда бодрствовать.

– Как – и во сне тоже?

– Если вы будете бодрствовать наяву, ваши сны будут также вам послушны.

Напротив нас за столом сидела замечательная пара: мужчина с горящими глазами, какой-то ломкий и улетающий из своего тела, и его жена, светловолосая, с открытым лицом, сильная и уверенная в себе женщина лет тридцати. Они представились – де Зальцманы, Александр и Жанна. Александр, оперный художник, сказал, что слышал мое пение в ресторане и рад нашей встрече в обществе Георгия Петровича. Жанна, изучавшая дирижирование и композицию в Женевской консерватории, – я видела ее выходящей из дома вместе с Георгием Петровичем – сказала, что занимается «новым балетом» и пригласила меня прийти на ее занятия. Мы договорились встретиться. Оказалось, что художник Гиви, молчаливо сидящий справа от меня, также участвует в ее танцевальной студии.

Между тем Георгий Петрович вступил в разговор сразу с несколькими людьми, и этот разговор привлек внимание всех. Кто-то спросил его, что он думает о переселении душ? Еще кто-то попросил его дать определение совести. Потом начался длинный спор о мировых циклах, однако Георгий Петрович в этом споре не участвовал.

О совести он сказал, что она является представителем Бога на земле и что для того, чтобы душа могла переселяться, человеку нужно сначала обрести душу. Я заметила, что он мало ест и пьет и что, участвуя в общем оживлении и даже руководя им, он в то же время с улыбкой поглядывает на меня, как бы говоря мне: мы с тобой к этой суете непричастны. Было ощущение, что мы с ним качаемся на качелях, и они то взлетают, то падают, а голоса, звуки музыки и пения звучат далеко от нас неразборчивым фоном.

Это ощущение погасло, когда подошла Ламара и подсела на нашу скамью между мной и художником Гиви. Между ними завязался разговор на местном языке, а я впервые услышала голос Гиви и удивилась его необычному тембру. На время, слушая их разговор, в котором я ничего не могла понять, я отвлеклась от застолья, а когда я очнулась, все уже начали расходиться. Задержавшись на одну минуту, Георгий Петрович сказал мне, но так, чтобы нас не слышали остальные, что я должна прийти к нему завтра днем для серьезного разговора, и назвал мне свой адрес. Я кивнула, но к нему не пошла, догадываясь, чем это может закончиться.

Быть самостоятельной нелегко. Нужно делать не то, что тебе предлагают, а то, что тебе диктует совесть. Алексис, мой защитник, где ты?

30 февраля

Сегодня исполняется полгода месяца моей новой жизни. Два месяца я не брала в руки тетрадку. Все это время я жила, захваченная потоком, и поток этот был сильнее меня. За эти месяцы я повзрослела на десять лет. Я очень устала и стала всего бояться. Друзья говорят мне: тебе нужен покровитель, тебе нужна опора, но я не готова уступить и покориться чужой воле. Я одна, и моя единственная опора – это моя тетрадка. Больше мне не на что положиться.

Случилась ужасная вещь: нашу тринадцатилетнюю Тому изнасиловал ее школьный учитель. Мама ходит совершенно раздавленная, а обезумевший папа хочет убить этого учителя, которому столько же лет, сколько ему. Тома, которую забрали из школы, целыми днями лежит в постели и плачет, а я не знаю, как им всем помочь, тем более что я сама живу в постоянном напряжении после случая, когда меня обманом вызвали из ресторана и пытались похитить.

Я уже писала, что шесть месяцев назад мы с родителями переехали из гостиницы в квартиру, снятую на мой первый аванс. У меня отдельная комната, в которую можно входить независимо через веранду. В комнатах родителей и детей я бываю очень редко. Утром я ухожу из дома и возвращаюсь домой в 3 часа ночи. На прошлой неделе, когда при свете луны я отпирала дверь своей веранды, меня схватили сильные руки все того же свана и прижали к себе. К счастью, мой провожатый еще не успел отъехать на своей машине – он выстрелил в воздух и, когда сван исчез, помог мне отпереть дверь, потому что руки не слушали меня и мой ключ не попадал в замочную скважину.

Сегодня я впервые ощутила усталость, отменила все встречи и дела – я сижу дома в халате и думаю о том, как я буду жить дальше. Я не чувствую под ногами твердой земли. Ощущение эфемерности, непрочности всего, что нас здесь окружает, стало всеобщим и захватило также и меня. Много месяцев все мы жили надеждой, что большевиков разобьют и прогонят и мы вернемся домой. Теперь всем ясно: у нас нет дома и больше никогда не будет. Мы – листья, и нас несет ветер. Нас крутит вихрь и засыпает снегом. Хаос.

Три дня тому назад закончился мой контракт с рестораном «Риони». Мой гонорар, казавшийся вначале астрономическим, по мере того как быстро росли цены, уменьшался как шагреневая кожа. Господин Гогуа молчит о продлении договора, хотя Авет напоминал ему об этом уже дважды. Я продолжаю работать по инерции, но уже только три вечера в неделю. Мое будущее туманно и не исключено, что скоро я опять стану зависеть от моих родителей.

Один только Учитель деятелен и невозмутим. Он не захвачен всеобщим разложением. От него идет сила. Он как будто говорит: есть высшая мудрость, которой нипочем все наши тревоги. Но эта мудрость не для всех – она для тех, кто за нее борется. Чем он только не занят! У него сотни обличий. Одни видят в нем человека, просиживающего в кафе и дукханах с поэтами и красивыми женщинами и наслаждающегося жизнью. Другие говорят о нем как об успешном торговце коврами. Третьи знают его как учителя танцев: он фактически сам ведет занятия в студии эвритмии, созданной Жанной де Зальцман, учившейся в школе Далькроза, а потом вместе с мужем Александром приехавшей в Тифлис. Кроме того, он работает над постановкой балета «Борьба магов», пишет музыку, шьет для балета костюмы, а Александр де Зальцман готовит для него декорации.

Я расспросила Жанну о том, в чем состоит учение Георгия Петровича, и вот что она мне рассказала. Георгий Петрович учит «самовспоминанию», что близко к древнегреческой идее «софрониса». Это слово имеет несколько значений, главные из которых «трезвиться», «прийти в себя», «очнуться», «опомниться». Эта идея использовалась в школе Сократа и Платона, у старцев Афона, в различных эзотерических школах Запада и Востока. «Софронис» также перекликается с понятием «суфий», обозначающим мусульманского мистика, искателя высшей жизни.

Очнуться, опомниться, стряхнуть с себя мару – это стремление мне очень близко, это именно то, чего я хочу больше всего. Но как это сделать? Я уже давно думаю о том, чтобы обратиться к Георгию Петровичу, но для этого мне нужно преодолеть нерешительность и страх. Чего я боюсь? Разве что самой себя? Алексис, друг мой, на помощь!

3 апреля

Вчера в нашем ресторане была стрельба и приходила полиция. Стрелявшие скрылись, а человек, в которого они стреляли, был Ной Жордания, глава меньшевистского правительства Грузии. Ноя Жорданию увезли в госпиталь с небольшим ранением. Полиция потребовала от господина Гогуа закрытия ресторана, но ее удалось подкупить, и ресторан продолжал работать. Распространились слухи, что стрелял большевик, желавший отомстить президенту за подписание договора с Деникиным.

Я слышала от Авета, что дела у господина Гогуа из рук вон плохи: наш ресторан дышит на ладан. Вчера я пришла на работу к 6 часам и обнаружила на двери ресторана замок. Сторож сказал мне, что, возможно, завтра его снова откроют. Нет уверенности ни в чем.

Каждый день в наш город приходят слухи о налетах, грабежах и убийствах. Неужели война придет и сюда? Многие мечтают об отъезде в Европу. Путь в Европу лежит через Константинополь. Интересно, что об этом думают де Зальцманы и Николай Николаевич. Папа при помощи своих старых знакомых хлопочет об эвакуации нашей семьи в Константинополь и рассчитывает, что я поеду вместе с ними. А я, как всегда, в нерешительности.

7 апреля

Я жду Ламару и Автандила. Сегодня мы приглашены в гости к де Зальцманам по случаю их семейного юбилея. Постоянно размышляю об этой странной паре. Жанна уверена в себе, и можно было бы сказать, что она полностью управляет своим мужем, но это не так, потому что Александр, постоянно занятый своими делами и проектами, также постоянно ускользает из общения в свои внутренние пространства. Кажется, он так простодушен и так тесно соприкасается с душевным пространством окружающих, но через секунду он уходит в себя, а ты для него больше не существуешь. Жанна, напротив, – это сосуд, ищущий и ждущий наполнения. Александр ее заполнить не в состоянии, слишком он поглощен самим собой, слишком порывист и замкнут. Как это бывает с художниками, кажется, что он постоянно ощупью бредет в темноте, не зная, куда сделать следующий шаг, и боясь оступиться и полететь в пропасть, и это лунатическое хождение поглощает все его силы и все его внимание.

У де Зальцманов, кроме нас, будут де Гартманы и сын Черепнина Александр. Фома Александрович де Гартман очарователен, тонок, учтив и прекрасный композитор. Говорят, что император присутствовал на его балете. Возможно, к де Зальцманам также придет Георгий Петрович, которому я давно собираюсь задать несколько вопросов. К сожалению, он все настойчивее требует, чтобы я пришла к нему одна поздно ночью. Я соглашаюсь, но, конечно же, этого не делаю. И вообще я стараюсь не оставаться с ним наедине.

Я хочу спросить Георгия Петровича, в чем смысл человеческого существования. Наверное, это очень наивный вопрос, но я не знаю на него ответа. Надеюсь, что он мне сможет помочь. Больше спросить мне некого.

7 апреля. Ночь

Дописываю после визита к де Зальцманам. У меня дрожат руки, когда я это пишу. Едва мы вошли, как Ламара бросилась ко мне и с волнением показала мне письмо от ее кузины, живущей в Одессе. Она сказала, что получила это письмо от человека, приехавшего из Одессы и отыскавшего ее по просьбе ее кузины. В письме было написано, что ее кузина разыскала Алексиса и передала ему все, что знала обо мне – что я нахожусь в Тифлисе и что жду его здесь. Кузина написала, что он собирается в Тифлис и надеется на нашу скорую встречу. От этой новости у меня случился нервный припадок, и я на минуту потеряла сознание. Когда я очнулась, я увидела себя окруженной заботливыми друзьями и испытала ощущение щемящего блаженства и слабости. Мне хотелось плакать и одновременно петь, смеяться и обнимать друзей. Александр принес мне коньяк, и я выпила его, отчего мне стало еще радостней, зато мне стало стыдно своей радости посреди всеобщего беспокойства. Для меня теперь ясно, что я из Тифлиса ни за что на свете никуда не поеду!

13 апреля

Боже мой, мне трудно в это поверить, но Алексис здесь, со мною, в Тифлисе, в моей комнате, в моей душе, в моей жизни! Он здесь! Здесь! Здесь! И он меня по-прежнему любит. Этого не может быть, но это правда! Я умру от счастья! Не могу писать. Мы идем в оперу. Он ждет меня. Допишу когда-нибудь позже.

18 апреля

Меня приглашают петь в оперу, правда, пока на небольшие роли и в хорах. Меня рекомендовал Александр де Зальцман, работающий в оперном театре художником. Меня все поздравляют, и я радуюсь открывшейся возможности. Папа купил к ужину бутылку вина и цветы, чтобы отметить это событие.

25 апреля

Прошло двенадцать дней с той минуты, когда в мою комнату вошел Алексис, и теперь я могу сказать: раньше я была как сухой лист на ветру, теперь же я зеленый лист на родном дереве. Нас двое, и я в миллион раз сильнее, чем была раньше. Мы постоянно вместе и не можем наговориться, нацеловаться. Родители к нам даже не стучатся – боятся нас потревожить. Только Тома не изменила своей привычки врываться ко мне в любое время. Алексису пришлось поставить на дверь задвижку. И все же через неделю Алексис и я переезжаем в новую квартиру, так он решил.

Через неделю я начинаю работать в оперном театре. В Одессе я не могла бы об этом даже мечтать, хотя папа был директором оперного театра. Я начинаю с двух скромных ролей: Аннины, горничной Виолетты, в «Травиате» и Марты, соседки Маргариты, в «Фаусте». Я учу партии и репетирую на сцене оперного театра. Мне только 19 лет, а я уже пою в опере – пусть и на второстепенных ролях. А что будет через год-два? Голова кружится от надежд и ожиданий. Папа и мама искренне за меня радуются в связи с моей новой работой.

Оказалось, что мой Алексис хорошо знает Георгия Петровича. Они познакомились, когда Алексис без денег и документов приехал в Тифлис. Георгий Петрович одолжил ему крупную сумму и ввел в круг своих последователей. Алексис уже вернул ему долг и в свою очередь помогает ему с проектом балета «Борьба магов». В этом спектакле будет участвовать несколько десятков человек: музыканты, танцоры, художники, осветители. Георгий Петрович руководит всем и диктует к балету музыку, а Фома Александрович ее аранжирует и записывает. Кроме того, Георгий Петрович занимается с танцорами, учит их особой пластике, не имеющей аналогов в западном балете. Но самое главное это мое (конечно, вместе с Алексисом) участие во встречах внутренней группы Георгия Петровича. Рядом с этими людьми я чувствую себя такой неразвитой. Я часто не понимаю, что там у них происходит и о чем они говорят, а мой Алексис меня постоянно успокаивает и говорит, что всему свое время. Георгий Петрович ведет себя вовсе не так, как ведут себя люди общества. Он называет Фому Александровича «балбесом» и «идиотом», а его отношения с Жанной де Зальцман заставляют меня краснеть. Слава Богу, с приездом Алексиса он перестал приглашать меня к себе домой, а раньше он это делал при каждой встрече и каждый раз все настойчивей и нетерпеливей.

17 мая

Все вокруг стремительно меняется. Мы с Алексисом сняли квартиру на Головинском проспекте, и я ее обживаю, покупаю посуду и мебель. И мы уже приглашаем гостей. Из окна нашей спальни видна гора Мтацминда, а гостиная выходит на широкую веранду и маленький дворик с вьющейся по стене виноградной лозой.

Я уже две недели как пою в опере. Меня все хвалят и прочат большую карьеру. Говорят, что у меня объемный, выразительный голос, в котором сочетаются мягкость, кантилена и спинто. Однако все это нужно развивать. Алексис обещает, что пошлет меня в Италию учиться, когда мы окажемся у него дома в Афинах. Однако уезжать из Тифлиса он пока не хочет.

Ресторан «Риони» закрыт. Авет оказался без работы и без средств к существованию. Он живет с больной матерью и ее сестрой. Я ломаю голову, как ему помочь. Последний раз, когда он к нам приходил, я пыталась передать ему небольшую сумму денег, но он наотрез отказался ее принять. Вчера я отправила Авету домой корзину с сырами и фруктами. Посыльный сообщил, что оставил корзину его матери.

Я замечаю, что мои дневниковые записи стали обрывистыми и торопливыми и что я стала реже делиться мыслями и наблюдениями со своей тетрадкой. У меня очень много дел, и я постоянно спешу. Все свободное от репетиций и спектаклей время мы с Алексисом проводим с Георгием Петровичем и его учениками. Он продолжает работать над своим балетом. Власти выделили ему и его ученикам отдельный дом, там проходят занятия танцоров, а Фома Александрович играет для них необычные мелодии сочинения Георгия Петровича на рояле. Александр де Зальцман рисует эскизы сцен, по которым делаются декорации. Мы с Алексисом помогаем в этой работе, чем можем. Алексис считает, что это Георгий Петрович ему помогает, и он все глубже привязывается к этому человеку.

Я чувствую, что помимо всего, что лежит на поверхности, за всем этим прячется тайна. Георгия Петровича окружает какой-то особый магнетизм, все во мне напрягается, когда он оказывается рядом. Дважды я видела его во сне, очень похожем на сны, которые мне снились в прошлом году, когда мы только приехали в Тифлис. Мы с ним были вдвоем в постели, и я была не я, а какая-то вакханка. Проснулась, а рядом со мной мирно спит Алексис. Ужас!

2 июня

Сегодня главная моя новость – я несу в себе ребенка, у меня будет ребенок от Алексиса! Мне радостно и почему-то страшно. Не могу себе представить, как все это будет. Не представляю себя мамой крошечного создания, но, кажется, я уже его люблю. Как его назвать? Будет это девочка или мальчик? Тысяча новых вопросов! Главное, что и Алексис радуется этой новости и еще больше меня любит.

26 июля 1919 г.

Большой компанией во главе с Георгием Петровичем мы уже неделю живем в Кахетии, центре грузинского виноделия. Городок Телави находится в красивейшей Алазанской долине, на склоне Гомборского хребта. Пейзажи Телави и его окрестностей очень красивы, здесь можно одновременно наслаждаться зеленью речных долин, склонами гор Большого Кавказа, увенчанного снежными пиками, грабовыми и дубовыми лесами, переходящими в альпийские луга. Вина здесь, действительно, разнообразные и вкусные, а то, которое раздобыл для нашей компании Георгий Петрович, отличается тонкостью и необыкновенным ароматом.

С нами отдыхают де Гартманы, де Зальцманы, Николай Николаевич, англичанин Чарлз, Автандил, Гиви и Ламара. Мы сняли большой двухэтажный дом с длинной открытой верандой, на которой мы проводим все наше время, когда мы дома и когда она в тени. Однако большую часть времени мы гуляем по окрестностям, купаемся в реке, находим прелестные поляны, где местный дукханщик раскладывает для нас костер, жарит барашка, а два музыканта играют на дудуке и пандури. Играют очаровательно, перекликаются, спорят, а потом сливают свои мелодии воедино, и кажется, что им вторят горы.

Такую жизнь можно было бы назвать райской, но Георгий Петрович заставляет нас выполнять трудные упражнения, связанные со вниманием и движениями. Он приучает нас к постоянным усилиям, не давая ни на минуту забыться. Он говорит: только тот, кто ставит перед собой постоянные задачи и преодолевает трудности, достоин называться человеком. Каждую минуту жизни человек должен помнить себя и владеть собой – им не должны управлять его страсти, фантазии, лень и тем более окружающие его люди. Эти мысли я слышу и разделяю, но как же тяжело быть постоянно начеку, наблюдать за своими чувствами, настроениями, страхами, ленью и не позволять им брать верх. Алексис намного уравновешенней и собранней меня, а я постоянно на что-то отвлекаюсь. Сегодня посреди упражнения на внимание я вдруг живо представила себе, как я буду жить в Италии и учиться бельканто в «Ла Скала». Я вообразила себя окруженной певцами из разных стран, из Франции, Америки, даже из Японии. Целый день мы поем, а вечерами гуляем по морскому берегу, я и мой Алексис и другие. Потом я вспомнила, что Милан совсем не приморский город. И вообще это был не Милан, а Одесса…

Алексис вслед за Георгием Петровичем стал торговать коврами. Вся наша квартира в персидских коврах, они и на полу и на стенах, среди них есть такие, которые стоят целое состояние. Иногда Алексис приводит покупателей, но они редко что-нибудь покупают. Деньги дешевеют с каждым днем, и их нужно побыстрее тратить, потому что завтра на ту же сумму не купишь и половину того, что купишь сегодня.

26 сентября

Открылся оперный сезон, и я опять на малых ролях, которые мне порядком надоели. Мне все неинтересно, скучно, все меня раздражает. Боюсь, что, когда у меня испортится фигура, я уже не смогу выходить на сцену, стану тяжелой и некрасивой. Будет ли мой Алексис любить меня так же, как теперь?

На прошлой неделе мы с Алексисом зарегистрировали наш брак в Городской мэрии, теперь мы с ним муж и жена, и мы оба носим обручальные кольца. Я взяла себе его фамилию и стала Светланой Наоборотовой. Мне кажется это намного убедительней, чем моя старая фамилия Сикорская, связанная с какими-то польскими шляхтичами. В новой фамилии есть упругость и упрямство – такая я по сути и есть. И мой ребенок будет носить эту фамилию, и дети моих детей.

12 декабря

Ну вот, я уже не пою в опере. Ко мне ходит мать Авета по имени Сираник, которая оказалась опытной акушеркой. Сегодня утром она водила меня к врачу, который посмотрел меня и сказал, что моя беременность протекает нормально и что у меня будет двойня. Услышав об этом, я сначала смутилась и испугалась, но потом испуг прошел, и теперь я жду этого события с нетерпением и без страха. Я чувствую себя за Алексисом как за каменной стеной. Может быть, это произойдет еще до Нового 1919 года.

7 января 1920 г.

Это случилось в канун Нового года – у меня родились, один за другим, два здоровеньких и красивых мальчугана – и совпало с ужасным событием, о котором мне рассказали только тогда, когда я окрепла и встала на ноги, со смертью моего вернейшего и деликатнейшего друга Авета. Бедная Сираник рано утром принимала мои роды и, вернувшись домой, нашла Авета лежащим на тахте с открытыми глазами и уже остывшим. Сердце Авета остановилось внезапно. Он почувствовал легкое головокружение, и сестра Сираник, бывшая в это время у них, уложила его на тахту и накрыла пледом. Говорят, лицо Авета было спокойным и даже счастливым. Мне стыдно, что я почти не виделась с ним в последние месяцы и не знала, как он живет. Нет, я знала, что после того, как закрылся наш ресторан, он жил очень плохо и очень нуждался.

28 июня

Пишу на палубе корабля, только что отчалившего от порта Батуми и идущего в Стамбул. Ветрено, и все море покрыто белыми барашками. В сторону берега бегут облака, окрашенные оранжевыми бликами закатившегося солнца.

Мы уезжаем вместе с большой группой учеников и последователей Георгия Петровича. Георгий Петрович везет с собой все свои ковры, надеясь, что, продав их, он сможет выручить какие-то средства для того, чтобы мы могли начать новую жизнь на новом месте.

Маленького Афанасия, завернутого в кулек, держит на руках привязавшаяся к нам и поехавшая вместе с нам Сираник, а заболевший перед отъездом ветрянкой Васенька остался с моими родителями. Мы не могли больше ждать, все уже было готово к отъезду. Папа обещал привезти его к нам через месяц или два.

Георгий Петрович и Алексис стоят на корме и смотрят на оставленный берег. В Батуми остались провожавшие нас папа, мама, Ламара, Гиви и многие, многие другие близкие нам люди. Прощайте, друзья, прощай, Грузия, прощай, моя большая Родина! Увижу ли я вас снова?

Испытание солью и сахаром

Духовные испытания, через которые проходят неофиты, достойны самого серьезного рассмотрения. Тема эта безгранична по своему объему, ибо безгранично многообразие путей, так же как и ступеней, на которых находятся стремящиеся к высшим достижениям. Мне хочется вспомнить некоторые истории, связанные с испытаниями, которых я был участником, или же рассказанные мне моими друзьями.

Большинство людей живут, задавленные безрадостными трудами, поглощенные сиюминутными заботами, не имея сил взглянуть на себя со стороны. Человек живет в подножии огромной горы, которой он является сам, но он не видит этой горы и думает, что ее нет, а есть только его дом или квартира, его жена или любовница, его сосед и дерево под окном. Религия рассказывает ему о вершине горы, напоминая каждый раз, что она для него недостижима. Жизнь является для него испытанием, но он этого не видит, не понимает и проходит мимо нее. Многие не выдерживают и гибнут от бессмысленности и отчаяния, от обиды на судьбу.

Испытания дают человеку урок, учат его видеть себя, чего он обычно не умеет. Когда мне было 23 года и я жил с родителями в Симферополе в их большом новом доме с садом, ко мне приехал мой друг Степан. Купив в Симферополе дом, мои родители потратили на него все свои сбережения и жили в нужде, а я разделял их заботы и старался им помочь. Степан же был философом, и когда он мыслил, он забывал обо всем на свете. Мои родственники, и в особенности сестра, никогда ни о чем не забывали, кроме того, они знали, что именно Степан увел меня с прямой дороги, намеченной ими для меня. Степан был мыслящим и свободным человеком, они же были раздавлены миллионом забот по дому и по саду, а я находился посредине, сочувствуя и родителям, и Степану.

Как-то я предложил Степану пособирать ягод с вишневого дерева, а потом попить чай с вишнями. Степан охотно принял мое предложение. Захватив стремянку, мы с ним вышли в сад. Степан залез на стремянку и начал громко рассуждать, а я стоял внизу и думал о том, что рассуждения Степана с неодобрением слушают мои родители. Я поймал себя на том, что сам слушаю его с раздражением. Мне хотелось, чтобы собирание вишен поскорее закончилось, тем более, что Степан, увлекшись своими мыслями, вовсе забыл о вишнях. Через час, так и не сорвав ни одной вишни, Степан спустился со стремянки и широким жестом пригласил меня на кухню пить чай. В саду, стоя на стремянке, он разобрал очень трудный вопрос и был доволен, я же был раздавлен своей раздвоенностью, но странное дело – я себя не видел. Я видел причину своего раздражения в Степане.

Я считаю Степана своим первым и главным наставником, при этом он был в моей жизни источником самых сильных страданий. Когда через несколько лет после памятного сбора вишен в родительском саду я вместе с моим новым другом В.С. приехал к Степану в южный город, в котором прошла моя юность, Степан настоял на том, чтобы мы поселились с ним в его однокомнатной квартире. Это означало, что мы должны были жить в его ритме, то есть вести разговоры ночи напролет, а на следующий день – спать до вечера. В.С. легко перенял расписание Степана, я же очень долго не мог к нему привыкнуть, просыпался по утрам от яркого света, а в ночные часы очень хотел спать. Однако больше всего меня огорчало то, что Степан по ночам вел долгие разговоры с В.С., а на меня не обращал никакого внимания. Я пробовал переключить его внимание на себя, но у меня ничего не получалось. Как-то обидевшись на своего старого друга, я ушел из его дома посреди ночи с намерением больше к нему не возвращаться. Степан и В.С. меня не удерживали.

Я провел незабываемую ночь на улицах города, в котором я знал каждый дом и каждый двор. В летние ночи этот город дышит совсем не так, как другие города. Небо в нем темное и очень низкое с множеством ярких звезд – от их сияния светло даже и без луны. Ослепительно пахнут цветы каштанов, магнолий, лип, акаций, мальвы, роз и тысячи других растений. Пахнет мятой, острым сыром и молодым вином. Временами с гор налетает порыв теплого ветра, потом начинается дождик, но тут же заканчивается. После легкого дождичка город начинает дышать каждой веткой и каждым листком.