Текст книги "Личный досмотр. Черная моль"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

– Ох, ты же и злопамятен, оказывается! – рассмеялся Сергей.

– А как же! Переговоры будем вести только в теплой обстановке, и, между прочим, требуется полная секретность. Имейте в виду, Клим не знает, что я у вас. Прошу учесть.

– Условия подходящие, – улыбнулся Сергей. – Так что давай выкладывай.

– Только Климу ни слова, – еще раз предупредил Сенька. – Иначе я сгорел, как швед под Полтавой.

– Можешь положиться. Секреты беречь умеем.

– Значит, так, – приступил к делу Сенька, и худенькое лицо его стало строгим. – Есть у Клима одна зазноба. Зовут Лидка Голубкова. Работает на его фабрике, в раскройном цехе. Путалась одно время с другим, и тот, говорят, сукиным сыном оказался: в решительный, значит, момент бросил ее. На Клима она раньше – ноль внимания, фунт презрения. И, однако же, я его еле-еле от нее, так сказать, вылечил. Вроде бы даже забывать стал. Но все это, между прочим, только увертюра. – Сенька глубоко затянулся и выпустил дым через нос. – Теперь, значит, сама симфония. Позавчера Клим на вечере с ней опять встретился, домой провожал всю ночь и всякие ей там декларации излагал. А потом они вовсю целовались.

– И на здоровье! – весело вставил Сергей.

– А вот здоровья-то как раз и не видно, – сердито ответил Сенька. – Даже наоборот, у Клима, значит, мозги от этих поцелуев набекрень съехали.

– Жениться решил?

– Того не хватает! До женитьбы дело, славу богу, еще не дошло. Это, знаете, только через мой труп!

– Ну, ну, зачем же так! – примирительно заметил Сергей.

– А затем: Лидка в ту ночь такое ему несла, что у всякого нормального человека голова бы живо сработала. А Клим и видеть ничего не желает. Ну, чисто подменили его, ей-богу! Уж я ему вдалбливал, вдалбливал, язык аж отнялся, а толку чуть. Так что другого у меня выхода не было, как к вам идти.

– Что ж она ему такое говорила?

– Что? Вот слушайте. Во-первых, что денег у нее, мол, много, а счастья от них нет. Чувствуете? Потом, что по ночам вроде ареста боится. Это два. Третье, что своими руками кое-кого убила бы. И даже сказала ему, кого: Марию какую-то – раз, «толстого борова» – два. Видите, что делается?

– М-да, интересно, – задумчиво сказал Сергей. – Но как же это Клим-то, а?

– Любовь, – мрачно ответил Сенька. – Все от нее, паразитки! Хорошего человека вон до чего довела!

– Да, любовь, – согласился Сергей. – Это, брат, штука не простая. А вещи ты мне, Сенька, рассказал важные. Значит, у этой Голубковой тоже темные деньги водятся? Между прочим, письмо ваше до сих пор у меня в сейфе лежит.

– Во, во! Значит, увязываете? – оживился Сенька. – Деньги вроде бы с неба не падают. Мне лично такое счастье не выпадало и Климу, к примеру, тоже. Откуда же они берутся: что у Перепелкина, что у этой? Ясности тут не вижу. А я, знаете, этого не люблю.

– Я тоже, – кивнул головой Сергей и энергично добавил: – Вот что, Сенька. Кажется мне, что небольшой промах мы с вашим письмом допустили. Его уже давно следовало бы переправить в другой адрес. – И он указал на потолок. – Ну, ничего. Зато теперь мы еще добавим к нему твой рассказик. Будет, Сенька, ясность, будет! Спасибо, друг!

– Не стоит благодарности, – пожал плечами Сенька. – Дело такое – общее, словом.

Пройдя на обратном пути по знакомому уже коридору, Сенька вышел на лестничную площадку и задумчиво посмотрел наверх. Потом он остановил одного из сотрудников.

– Скажите, у вас там, на пятом этаже, что помещается?

– А тебе это зачем? – улыбнулся тот.

– Да так, для пополнения образования! – весело ответил Сенька.

– Ну, это полезно. Там УБХСС. Понял?

– Ага! – Сенька кивнул головой и тут же снова спросил: – А как его, между прочим, полностью расшифровать?

– А так: Управление по борьбе с хищениями социалистической собственности.

– Ого! Вот это, кажись, в самую точку! – обрадованно воскликнул Сенька и устремился вниз по лестнице.

А Сергей еще долго сидел за столом, куря одну сигарету за другой.

Дело Климашина после ареста его убийц не только не закончилось, но продолжало стремительно разрастаться. И, кроме направления на Доброхотова, сейчас явственно проступило вдруг новое, не менее важное и, кажется, еще более запутанное. Но идти по нему, по этому новому направлению, должны уже другие люди, с другим опытом и другими методами борьбы.

ГЛАВА 7
НА ПОДСТУПАХ К «ЧЕРНОЙ МОЛИ»

У комиссара Силантьева обсуждался ход расследования убийства Климашина.

– Убийцы-то найдены, – как всегда, напористо произнес Силантьев, вертя в руке пустую трубку: курить ему было запрещено. – Но разве можно считать дело раскрытым? Нельзя. Верно я говорю, Иван Васильевич? – обернулся он к Зотову.

Тот молча кивнул головой.

– Вот. А почему? – продолжал Силантьев. – По крайней мере, по трем причинам. Первая – не установлен и не арестован Доброхотов. Очень опасный человек, главный подстрекатель в этом деле.

– А может, и не главный, – заметил Зотов.

– Согласен. Это нам пока не известно. Второе – так и не установлен мотив убийства. Все версии как будто отпали: грабеж, ссора, месть и другие. И третье… – Силантьев прищурился и посмотрел на Коршунова и Гаранина. – Скажите на милость, куда девались меха со склада на сорок тысяч рублей, недостача которых обнаружена при последней ревизии? Куда они девались, я спрашиваю?

Сергей и Костя переглянулись.

– Горюнов показывает совершенно точно, – сердито отчеканил Силантьев, зажав в кулаке трубку, – ни он, ни Спирин эти меха не брали. То, что их украл Климашин, тоже отпадает. Куда же они девались? Кто их взял?

Он обвел взглядом присутствовавших.

– Два преступления. Одновременно, – сказал Зотов. – Убийство – раз. Кража мехов со склада – два. И тут вопрос: случайно они совпали или нет? Уж больно удобно спихнуть эту кражу на Климашина.

– Раскрыть кражу – всплывет и мотив убийства, – оживился Сергей. – Главное, раскрыть кражу.

– Только не шарахайтесь теперь в другую сторону, – хмуро предупредил Силантьев. – Именно потому, что это связано одно с другим, ключом ко всему может оказаться этот самый Доброхотов. Ясно? Танцевать будем опять от фабрики. Мы там еще далеко не во всем разобрались.

– А те материалы направим Басову? – спросил Костя.

– Обязательно. И сегодня же, – распорядился Силантьев, передавая Сергею папку. – Думаю, вместе с его людьми придется работать.

Выходя от Силантьева, Костя Гаранин сказал Сергею:

– Народ там деловой. Хватка у них – дай боже! А работа, конечно, почище: без пыли, и здоровью не вредит. – Он скупо усмехнулся и потер грудь.

– Что, «Пестрых» вспомнил? – улыбнулся Сергей. – Того бандита, Ложкина? Здорово он тебя ножом саданул!

– А, чего там? – махнул рукой Костя.

Придя к себе, Сергей позвонил начальнику УБХСС комиссару Басову, и тот попросил его немедленно зайти. Сергей отправился на пятый этаж.

Басов оказался среднего роста, коренастым человеком с открытым, суровым лицом, курчавые волосы были зачесаны назад, в крепких зубах зажата тонкая изогнутая трубочка с сигаретой. Басов окинул Сергея внимательным взглядом и улыбнулся.

– Ага, так вы и есть Коршунов? Муровский меховщик? Сейчас я вас со своим меховщиком познакомлю.

Он снял трубку одного из телефонов и набрал короткий номер.

– Ярцев? Зайдите ко мне.

Через минуту в кабинет вошел худощавый темноволосый молодой человек в хорошо сшитом черном костюме и светлом галстуке. «В театр он, что ли, собрался?» – подумал Сергей.

– Заходи, Геннадий Сергеевич, – сказал Басов. – Прошу любить и жаловать. Капитан Коршунов из МУРа… Капитан Ярцев. Так сказать, коллеги по меховым делам.

Сергей и Ярцев молча пожали друг другу руки.

– А теперь, Коршунов, поведайте нам свои секреты. Что у вас там есть по меховой фабрике?

Сергей принялся рассказывать.

– Ага, Плышевский, – удовлетворенно сказал Ярцев. – И Перепелкин. Любопытное письмо.

– А из рассказа этой Голубковой, – добавил Басов, – всплывает очень трогательная парочка: некая «Мария» с неким «толстым боровом». На, держи! – Он передал Ярцеву принесенные Сергеем бумаги.

– Значит, будем работать в контакте? – спросил Сергей.

– Непременно, – кивнул Басов и указал своей трубочкой на Ярцева. – Вот с ним. Надо вам сказать, что у нас уже есть кое-какие сигналы по этой фабрике. Но разворачивать дело нам потруднее, чем МУРу. Да, да, не улыбайтесь! Ведь вы идете всегда от происшествия. Так? Скажем, труп – значит, убийство, сомнений нет. Или там грабеж, кража, – преступление налицо, есть пострадавшие, остается найти преступников.

– Не так-то просто… – многозначительно вставил Сергей.

– Конечно, – сейчас же согласился Басов. – Обидеть вас не хочу. Но нам прежде, чем искать преступников, надо еще доказать – понимаете? – доказать, что совершается преступление. А у нас это очень непростое дело. Спросите, почему? А потому, что в таких случаях на поверхности всегда тишь, да гладь, да божья благодать. План выполняется, люди работают, как обычно, документы вроде тоже в порядке – не придерешься. А за всем этим кучка людей, петляя, фальшивя, изворачиваясь, творит грязные дела, преступления. И люди эти, как правило, опытные, их голыми руками не возьмешь. Вот какое наше дело.

Басов говорил увлеченно, почти весело, словно радуясь особой сложности своей работы, и чувствовалось, что он знает, любит ее и гордится ею.

– И ведь опасность этих людишек в чем? – продолжал он, вставляя новую сигарету в свою трубочку. – Не только в огромном ущербе, который они наносят нашему государству. И не только в сознательном ухудшении качества продукции, отчего все мы тоже страдаем. Опасность еще и в том, что эти подпольные дельцы отравляют воздух вокруг себя, разлагают неустойчивых людей, особенно из молодежи, развращают их легкими деньгами, толкают на преступления, калечат им жизнь. Вот, к примеру, эта самая Голубкова, о которой вы сейчас рассказывали. Ведь уже горючими слезами девчонка плачет. А ей, может, еще и в тюрьме сидеть, – неожиданно жестко закончил Басов. – Так ведь, Ярцев, а?

– Разобраться надо, – сдержанно ответил Ярцев.

– Да, уж придется, – подтвердил Басов. – И вообще она тут пешка. Кроме того, совесть, совесть еще осталась, вот что важно! А нам надо добраться до тяжелых фигур, до короля, если уж с шахматами сравнивать. А там совести не ищи.

– В шахматы, значит, играете? – улыбнулся Сергей.

– А как же?! Для нас эта игра вдвойне полезна: комбинировать учит. – Басов усмехнулся и деловито закончил: – Значит, решаем так. Вы идете на Доброхотова и работаете по этой краже на складе. А мы пойдем на Плышевского и компанию. Чует моя душа, он там кое-чем заворачивает.

– Вместе с «Марией» и «толстым боровом» – добавил Ярцев. – А их еще устанавливать надо, кто такие.

– А ты как думал? – строго спросил Басов. – На блюдечке нам с тобой никто ничего не принесет. Надо – значит, установим! Теперь главное – контакт с МУРом. Запиши-ка его телефон. – И он кивнул на Сергея.

Геннадий Ярцев хорошо помнил тот день, когда он впервые перешагнул порог Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности. Это было пять лет назад. Он пришел по путевке Московского комитета комсомола в числе тридцати других комсомольцев-активистов и, надо честно сказать, не испытывал при этом особого энтузиазма, нет, скорее досаду.

В самом деле, если уж идти работать в милицию, то, конечно, в уголовный розыск. Об этой работе он слышал и читал – дело увлекательное: тут схватки, перестрелки, погони, тут имеешь дело с опасными людьми, врагами без всякой маскировки, отчаянными и решительными, готовыми на все…

А его, Геннадия, послали в УБХСС. Он толком даже не знал, что означает это тяжелое, невпроворот слово. Правда, инструктор МК в двух словах объяснил суть новой работы. Но это нисколько не подняло настроения: эко дело – хватать за руку скользких хозяйственников или торговых работников, втихомолку творящих свои грязные делишки!

Особенно разозлило Геннадия, что вызванный вместе с ним Слава Оболенский после беседы с инструктором удовлетворенно сказал:

– Ну и слава богу! Работа, кажись, нормальная. А я, братцы, боялся, что в МУР пошлют. Оттуда уж целым не выйдешь, будь спокоен. И с утра до вечера по городу мотайся, как бобик. А тут все-таки что-то умственное.

Между прочим, Славка уже через несколько месяцев был отставлен от этой «умственной» работы. Сам он говорил коротко:

– Нервов моих не хватает.

К тому времени Геннадий мог по достоинству оценить эти слова: новая работа требовала действительно много нервов.

Прежде чем арестовать группу расхитителей, приходилось долго, тщательно, кропотливо готовить дело: собирать улики, документируя при этом каждый свой шаг, прослеживать весь путь краденых товаров, разветвленную, хитро законспирированную паутину преступных связей, выяснять метод хищений, каналы сбыта и, наконец, улучить самый выгодный момент для «реализации дела», то есть ареста всей преступной группы.

Здесь, в УБХСС, пожалуй, еще больше, чем в МУРе, следовало учитывать один непреложный закон: преступники живут и действуют не в безвоздушном пространстве, за ними всегда, вольно или невольно, следят десятки, даже сотни честных глаз.

Оперативный работник должен уметь опереться на помощь всех этих честных, но в то же время очень разных людей, должен уметь связать воедино их наблюдения, еще больше мобилизовать их бдительность и сделать их верными, активными союзниками в борьбе.

Не сразу понял все это Геннадий Ярцев и тем более не сразу научился этому искусству.

Вначале ему казалось, что он попал в какой-то неведомый мир, где все непонятно, сложно, необычно, и разобраться во всем этом могут только люди, наделенные особым зрением, чутьем и способностями.

В этом мире Геннадий столкнулся и с преступниками, с живыми преступниками, о которых раньше только слышал или читал. Они оказались внешне совсем обычными, как будто даже симпатичными людьми: часто пожилые, с благородными сединами, очень вежливые, культурные, спокойные. Правда, потом с них постепенно сползала напускная привлекательность, и под этой защитной оболочкой неизбежно начинал проступать оскал хищника, шкодливая, грязная душонка стяжателя. Порой они до конца пытались безмятежно и самоуверенно улыбаться, отказываясь давать показания, признавать самые очевидные факты; при этом они энергично и деловито жаловались во все инстанции, ссылались на прежние действительные или мнимые заслуги.

Надо было иметь очень крепкие нервы, чтобы не растеряться, не отступить в этой борьбе с хитрым, изворотливым и наглым противником. Но главное, надо было непоколебимо верить в справедливость и необходимость такой борьбы.

Все это и многое другое открылось Геннадию Ярцеву, как только он окунулся в сложный, полный тревоги и напряжения мир своей новой работы. И в первый момент он, честно говоря, растерялся. Помогли только прирожденное упрямство, самолюбие и, главное, помощь тех людей, которые его здесь окружали.

Прежде всего таким оказался для Геннадия его начальник отделения – Анатолий Тимофеевич Зверев, худой, высокий, белокурый человек с тонким, смешно искривленным носом и большими умными серыми глазами, причем правый был всегда насмешливо прищурен. Товарищи шутили, что Зверев потому так ловко раскрывает самые хитроумные комбинации расхитителей, что нос его улавливает совершенно недоступные для других, нормальных носов запахи и обладает особым чутьем на преступление. Зверев в ответ только добродушно посмеивался, но правый глаз его при этом щурился до того лукаво, что всем невольно казалось, что и этим глазом он подмечает куда больше, чем любой другой человек. И еще Зверева отличало несокрушимое, прямо-таки сказочное хладнокровие, перед которым теряли выдержку даже самые «закаленные» и опытные преступники.

Да, у Анатолия Зверева было чему поучиться, и Геннадий жадно, упорно учился, все больше входя во вкус своей работы. С первых дней у Геннадия стала проявляться одна важная черта, которую хорошо видели Зверев, Басов и другие опытные, уже искушенные в жизни люди. Геннадий Ярцев в ходе расследования любого дела был по-особому, почти болезненно насторожен, все время опасаясь, как бы случайно не пострадал при этом хоть один невиновный человек. Поэтому не меньше сил, чем на разоблачение истинных преступников, Геннадий тратил обычно на то, чтобы уберечь честных людей от ложных, ошибочных обвинений или даже простых подозрений. И каждый раз, когда поступали сведения о подозрительной деятельности того или иного человека, Геннадий говорил самому себе: «Этого не может быть, это скорей всего ошибка. Попробуй, докажи». И он придирчиво, упорно спорил с фактами, пока они не побеждали его предвзятого мнения. И эта непрерывная внутренняя борьба с фактами, которые он сам же и собирал, в конце концов приводила к неопровержимым выводам. Их уже никогда и никто не мог оспорить, потому что ожесточеннее всех оспаривал их до этого сам Геннадий.

Однажды Басов сказал ему:

– Такой стиль в работе обычно появляется не сразу. Это, знаете, ваше счастье, что вы так быстро им овладели.

Пожалуй, только в этот момент Геннадий впервые задумался над этим своим «стилем» и попытался понять, откуда же он у него взялся.

И тут вдруг с удивительной четкостью вспомнил он город Киров, небольшой домик за изгородью из бузины, отца, работавшего в то время технологом на заводе, мать, сестер. Вспомнил он ту страшную ночь, когда был арестован отец. Геннадия исключили из комсомола «за потерю бдительности». Только спустя три года, перед самой войной, Геннадий узнал, что отца оклеветал человек, который теперь разоблачен, оклеветал подло, из мести.

– Ваше счастье, что вы так быстро им овладели, – повторил Басов.

– Это счастье дорого мне обошлось, – ответил Геннадий.

Басов не стал расспрашивать, только внимательно посмотрел на Геннадия, нахмурился и некоторое время задумчиво дымил своей изогнутой трубочкой.

В тот день, когда Геннадий получил от Коршунова дополнительные данные по меховой фабрике, он понял, что настало время для активных действий.

Вместе со Зверевым, который к этому времени был уже начальником отдела (его прежним отделением руководил теперь Геннадий), был составлен подробный план оперативных мероприятий. Басов утвердил его немедленно, внеся исправления лишь в сроки. Их он сократил до такого предела, что Геннадий и Зверев только переглянулись.

С этим планом Геннадий пришел на следующее утро к Сергею Коршунову.

– Давайте координировать, – сказал он.

Сергей с интересом прочел план.

– М-да, у вас, знаете, тоже, оказывается, работка дай боже! – с улыбкой покрутил он головой. – Что ж, теперь уговоримся о сроках и взаимной информации.

Они говорили около часу. Под конец Сергей сказал:

– Мой совет – опирайтесь там вот на кого. – Он набросал на листке несколько фамилий. – За них ручаюсь, не подведут.

– Спасибо. – Геннадий спрятал листок. – Но опираться буду не только на них.

– А на кого же еще?

– На всех, вернее, на любого, кто мне понадобится. Союзником нашим будет весь коллектив, все тысяча двести двадцать человек.

– Тысяча двести двадцать восемь, – уточнил Сергей.

– Восемь – это, допустим, преступники, – ответил Геннадий. – А то и меньше.

– Вообще-то верно, – согласился Сергей. – Что ж, желаю успеха. Вы сейчас куда?

– Собираюсь в гости.

– В гости? К кому же, если не секрет?

– К вашему приятелю Семену Долинину. Продумаем одну комбинацию.

Граверная мастерская, где работал Сенька Долинин, помещалась на шумной и просторной улице, в первом этаже маленького двухэтажного домика. За витринным стеклом видны были граверы, человек шесть, склонившиеся над своими столиками, где горкой лежали инструменты и жужжали миниатюрные станочки. Над каждым столиком даже днем горели лампы на тонких изогнутых штативах.

За оконцем в фанерной перегородке виднелась седая голова заведующего: он принимал и выдавал заказы.

Геннадий, как было условлено с Сенькой, подошел к витрине и стал разглядывать выставленные там образцы граверного искусства. Через минуту Сенька вышел из мастерской, и они двинулись в сторону соседнего сквера.

– Ну как, – спросил Геннадий, – говорил?

– Спрашиваете! Известное дело, говорил. Он его, оказывается, знает аж с тридцать второго года. Лично я успел в том году только родиться.

– Как же он к нему относится?

– Тоже выяснил. Уважительно относится и всей его брехне верит. И про главного конструктора и про премии…

– Так. Теперь самое главное. Как думаешь, можно ему доверять или нет? Не побежит рассказывать?

Сенька строго посмотрел на Геннадия.

– Это наш-то Михаил Маркович побежит? Да вы что?! Он, конечно, немного такой, знаете, не от мира сего. Но это же честный человек! Он, между прочим, первый образец ордена Ленина гравировал. Представляете? И вообще, я за него ручаюсь, – важно закончил Сенька.

– Понятно. Твоя рекомендация, конечно, много значит, – улыбнулся Геннадий и задумчиво спросил: – Вы на обед когда закрываетесь?

Сенька взглянул на часы.

– Через двадцать минут.

…Геннадий зашел в мастерскую ровно через двадцать минут. Из окошечка в перегородке высунулась седая голова Михаила Марковича. Близоруко щурясь, он сказал:

– Извините, пожалуйста, но у нас начинается обед. Очень прошу зайти через час.

– Мне надо поговорить с вами, Михаил Маркович, – понижая голос, сказал Геннадий, – и без свидетелей.

Он протянул свое удостоверение.

Михаил Маркович растерянно заморгал, потом нащупал в кармане старенького пиджака очки и, не надевая, приложил их к глазам.

– Ради бога, чем могу быть вам полезен? – прошептал он.

– Я вас провожу домой и по дороге все объясню.

– Понимаю. Очень хорошо вас понимаю, – закивал головой старик.

Они вышли на улицу. Михаил Маркович, низенький, худощавый, еле поспевал за своим спутником. Из-под старенькой шубы виднелся синий халат, седые волосы разметались по ветру. Геннадий убавил шаг и неожиданно спросил:

– А где ваша шапка, Михаил Маркович? Так можно и простудиться.

– Ах, боже мой! Моя шапка. – Старик растерянно схватился за голову. – Она, конечно, осталась в мастерской. Уверяю вас, она там! Это очень, очень неприятно! Вы знаете, что теперь скажет Соня? Это моя жена… Она, конечно, скажет: «Ну, вот…»

– Ничего, Михаил Маркович, не волнуйтесь, – с улыбкой перебил его Геннадий. – Вы с самого начала скажите, что приехали на машине. Я вас сейчас отвезу. Кстати, там и беседовать будет удобнее.

Когда они подъезжали к дому, где жил Михаил Маркович, старик взволнованно произнес:

– Это просто невероятно! Мне сейчас стыдно смотреть в глаза вам, Соне, всем. Столько лет морочить голову можно только такому старому ослу, как я. Вы, конечно, не поверите, но Соня всегда именно так мне и говорит.

– Нет худа без добра, – улыбнулся Геннадий. – Зато теперь вы можете нам очень помочь.

– О да! – с воодушевлением откликнулся Михаил Маркович. – Теперь-то я вам, конечно же, помогу!

– Вы бывали у него дома?

– Или нет! Последний раз это было месяц назад. Отвез ему одну вещицу.

– По какому адресу?

Михаил Маркович, не задумываясь, назвал адрес. Геннадий насторожился. Это был совсем не тот адрес, по которому официально проживал Плышевский.

– Вы не ошибаетесь?

– То есть как это «ошибаетесь»? Я даже знаком с его супругой.

– Супругой?

– А что? Даже такой подлец тоже может иметь супругу.

– Так, так. А кого из его последних знакомых вы знаете?

– Знакомых? Одну минуту. – Михаил Маркович задумался, потирая лоб тонкими, жилистыми пальцами. – Вот, скажем, я делал по его заказу очень теплую надпись одной гражданке ко дню рождения. Ее звали Мария Павловна. А фамилия… Как же была ее фамилия?.. Жохова… Жехова…

Геннадий заглянул в записную книжку.

– Жерехова?

– Да, да, совершенно верно! – обрадовался Михаил Маркович.

– А текст вы, наверное, уже не помните?

– Извиняюсь! – обиженно возразил старик. – Что, что, а свои надписи постоянным клиентам я помню абсолютно все. Я даже помню самую первую, которую я гравировал по просьбе этого… этого типа на золотой пластинке для сафьянового бювара: «Дорогому и верному другу Оскарчику на память о прошлом и как залог на будущее».

– Кто же это такой Оскар?

– Минуту, минуту! Ему была еще одна надпись. Когда же это, боже мой?.. Ага! Осенью сорок шестого. Надпись такая: «Другу и великому адвокату от вечно признательного». Вот так.

– Адвокату… – задумчиво произнес Геннадий. – Осенью сорок шестого… Интересно. Оказывается, даже такой осторожный человек тоже имеет свои слабости – эти надписи. Кстати, последняя, на золотом портсигаре, вы знаете, кому адресовывалась?

– Некоему Свекловишникову, «другу и сподвижнику», обратите внимание. – Михаил Маркович многозначительно поднял палец. – Ну-с, потом были надписи дочке, супруге, ее брату…

– Погодите, погодите, Михаил Маркович! Давайте по порядку. Значит, дочке. Вы ее видели?

– Нет. Она с отцом не живет.

– Да ну?

– Так он мне сказал. Хотя теперь я уже ничему не верю.

– М-да. Ну, а супруга, кто она, как ее зовут?

– Роза Кондратьевна. Очень молодая особа. Я бы сказал, недопустимо молодая, если уж на то пошло. В дочки ему годится. К тому же актриса.

– Ну, а это откуда вам стало известно?

– Как по-вашему, у меня есть глаза или нет? Афиши висят по всей квартире.

– Тогда понятно. А ее брат, кто он?

– Тоже, извините, артист. Петр Словцов. Надпись была такая: «Талантливому актеру и верному другу».

– Так, все это ясно. А скажите, Михаил Маркович, вот что. Если прикинуть в среднем за год, то на какую сумму потянут все эти подарки, как вы полагаете?

– Гм… Признаться, не задумывался. Но попробуем…

Старик откинулся на спинку сиденья и, бормоча что-то, стал загибать пальцы.

– Значит, считать все? – через минуту переспросил он. – Даже скромный серебряный портсигар соседу по дому?

– По дому? – опять насторожился Геннадий.

– А что особенного? Если есть квартира, то есть и соседи, я полагаю. Надпись такая: «Александру Яковлевичу, доброму соседу, с пожеланием здоровья и успехов». Значит, считать?

– Да, конечно.

– Очень хорошо.

Михаил Маркович принялся снова что-то бормотать себе под нос, загибая пальцы.

Неожиданно до Геннадия донеслось:

– Вадиму, это уже, слава богу, шестнадцать.

– Какому Вадиму? – спросил Геннадий.

– Вы думаете, я уж все могу знать? – не меняя позы, откликнулся Михаил Маркович. – Так нет. Этого Вадима я не знаю. А надпись, если хотите, была не совсем обычная. На костяной рукоятке охотничьего ножа: «Вадиму Д., буйной голове, с пожеланием сохранить ее на плечах». Каково? И обратите внимание, на этот раз без подписи.

Геннадий напряженно слушал, стараясь запомнить каждое слово.

Михаил Маркович кончил наконец считать и совершенно одурелым взглядом посмотрел на Геннадия.

– Нет, вы знаете, что получается? Ей-богу, Соня права, это только мне, старому дураку, не могло прийти в голову посчитать раньше! Или я окончательно спятил, или… Вот смотрите. Получается за последний год около двадцати предметов средней стоимостью в тысячу рублей каждый. Итого – двадцать тысяч. Двадцать тысяч! Как следует из ваших документов, его оклад равен тысяче шестистам рублей. Выходит, все до копейки он тратит на эти подарки. А жизнь? А туалеты? А машина? А…

Михаил Маркович даже задохнулся от нахлынувших на него мыслей.

Геннадий усмехнулся.

– На все это деньги идут, по-видимому, из других источников.

– Жулик… – багровея, выдавил из себя Михаил Маркович. – Прохвост…

– Все это предстоит еще доказать, – заметил Геннадий. – Знаете, – признался он, – я даже не ожидал получить от вас столько сведений. Большое вам спасибо!

– Оказывается, старый Лифшиц еще на что-то годен, – усмехнулся Михаил Маркович и, проведя рукой по голове, иронически добавил: – Но вместо «спасибо» поворачивайте машину и везите меня обратно в мастерскую. Обед окончен. Все было очень вкусно.

– Батюшки! – спохватился Геннадий. – Что же я наделал!

– Ничего, ничего. Как вы сказали? Нет худа без добра? Так вот, по крайней мере, Соня не видела меня без шапки. Уверяю вас, обед все равно был бы испорчен. Или я ее не знаю, по-вашему?

Первым пунктом в плане оперативных мероприятий стояло: «Выявить всех участников преступной группы». И первым в этой группе должен был значиться, по-видимому, Плышевский, хотя прямых доказательств пока не было. Правда, образ жизни главного инженера явно не соответствовал его официальной зарплате.

Выявленные уже связи Плышевского Геннадий разделил на две группы: связи по фабрике – Свекловишников, Жерехова, Перепелкин – и связи на стороне – адвокат Оскар, актриса Роза Кондратьевна, актер Словцов и некий Вадим Д.

Легче поддавались изучению связи по фабрике. К тому же они сейчас были особенно важны, ибо могли вывести на прямых соучастников Плышевского.

Это казалось тем более вероятным, что туманные слова Лидочки Голубковой о «Марии» и «толстом борове» могли относиться к Марии Жереховой, в цеху которой Лидочка работала, и к очень полному Свекловишникову.

Сейчас для Геннадия первостепенный оперативный интерес представляла Голубкова. Ее следовало допросить как можно быстрее. И тут открывалось два пути.

Можно было провести допрос так, чтобы Голубкова не поняла, что нужно от нее Ярцеву: создать у нее впечатление, что это МУР продолжает заниматься делом Климашина, запутать ее и незаметно получить интересующие УБХСС данные. Но можно было бы вести допрос и начистоту в расчете на ее полное признание.

Геннадий понимал, что выбор тут зависит и от состояния, в котором сейчас находится Голубкова, и от ее характера, от ее взглядов на жизнь, на свое прошлое, настоящее и будущее. Сведений, которые сообщил о Голубковой Сенька Долинин, было явно недостаточно. И помочь здесь мог на первых порах только один человек – Клим Привалов.

На следующий день Привалов был вызван в Управление милиции. Геннадию с первого взгляда понравился этот высокий, сдержанный парень с большими, натруженными руками.

– Не удивляйтесь, что вас на этот раз вызвали не в МУР, – сказал он, закуривая и придвигая сигареты Климу. – Нам переслали оттуда ваше письмо. Оно очень пригодилось. Дело в том, что мы уже имели ряд сигналов о неблагополучии на вашей фабрике. И, например, фамилия Плышевского нам уже была известна. Но вы же понимаете, если на фабрике действительно идут хищения, то орудовать там должна целая группа преступников. Один ничего не сделает, будь он даже главным инженером.

Клим утвердительно кивнул головой.

– Это ясно.

– Так вот, – продолжал Геннадий. – Нам очень важно выявить всех участников преступления, если оно совершается. Конечно, всех – крупных и мелких. А среди мелких участников есть наверняка люди случайные, неопытные, запутавшиеся, которые тем или иным путем были втянуты в преступные махинации. И когда мы заинтересовались такими именно людьми, нам понадобилась ваша помощь, Привалов. Как видите, я говорю с вами очень откровенно. Но командир «особой группы» заслуживает и особого доверия.