Текст книги "Личный досмотр. Черная моль"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

…В тот вечер Сенька Долинин еле дождался своего дружка. Пока пришел Клим, он весь извертелся на скамье у ворот и выкурил от волнения не меньше десятка папирос.

– Явился не запылился? – ядовито приветствовал он приятеля. – Ты, слава богу, не девушка, чтобы на свидание опаздывать, учти. А ко мне, между прочим, и девушки не опаздывают.

Клим, не отвечая, уселся на скамью и с мрачным видом закурил.

– Ну, чего молчишь? В милиции был? Чего сказали? – принялся теребить его Сенька. – Ты мне эти сфинксы брось. Давай рассказывай.

– Эх, Сенька, – вздохнул Клим. – Зря, брат, мы то письмо накатали.

– То есть как это зря? – возмутился Сенька. – Ты чего несешь?

– А то, – с раздражением ответил Клим. – Чуть два года тюрьмы из-за него не схватил.

На веснушчатом Сенькином лице отразилось такое изумление, что Клим даже в темноте заметил его и невольно усмехнулся.

– Факты, видишь, там непроверенные, и доказать их я не могу, – пояснил он. – Ну, а за ложные показания следует два года. Девяносто пятая статья у них какая-то есть. Вот и пришлось от письма отказываться. В письменной форме.

Потрясенный Сенька не сразу пришел в себя.

– Отказываться? – не веря своим ушам, переспросил он.

– Ага. А что поделаешь?

– Выходит, мы к ним с открытой душой, а они тюрьмой грозят?

– Выходит, так.

– Ну, нет. Ясности тут не вижу.

– А ты, Сенечка, валяй, как тогда с Марсом, – насмешливо посоветовал Клим. – Раз ясности нет, то и отложи. – Он устало махнул рукой. – И вообще, что нам, больше всех надо, что ли?

– По-твоему, значит, наплевать и забыть?

– Ага.

– Это, если хочешь знать, на Марс можно наплевать и забыть. А наша грешная земля меня еще волнует. Понятно?

– А ты нервы свои побереги. Пригодятся.

В это время к их скамейке подошел какой-то человек. В темноте нельзя было разглядеть его лица.

– Здорово, хлопцы! – весело сказал он. – Это дом девятнадцать?

– Он самый.

– А вы тут Привалова Клима, такого не знаете?

– А он вам зачем? – насторожился Сенька.

– Да потолковать с ним надо.

– А вы сами-то откуда? – продолжал допытываться Сенька.

– Прямо-таки допрос по всей форме, – засмеялся незнакомец. – Значит, без доклада к товарищу Привалову никак не попасть?

– Я Привалов, – мрачно сказал Клим.

– Вот это здорово. А моя фамилия Коршунов. Я к вам из МУРа.

– А-а, – враждебно заметил Сенька. – Арестовывать, значит, пришли? На два года?

– Ты что, парень, спятил? – удивился Сергей. – И почему именно на два?

– Так вон ему сегодня объяснили у вас. За дачу ложных показаний. Ну что ж, Клим, – обернулся Сенька к приятелю, – иди, собирай вещички.

– Ты, парень, не дури, понял? – строго сказал Сергей. – Может, я для того и пришел, чтобы дело исправить?

Теперь Сергею окончательно стало ясно то, что он только почувствовал из короткого разговора с Гараниным, когда вернулся час назад в управление. Так и есть. Козин сорвал разговор с Приваловым, озлобил парня. Костя прав. А еще больше, кажется, прав был он, Сергей, когда не хотел доверять Козину действовать самостоятельно. Теперь вот изволь, расхлебывай.

– Да, исправить, – повторил он. – Тот сотрудник подчиняется мне, Клим. И я пришел, брат, извиниться перед тобой.

Сергей сказал это так искренне, что оба его собеседника невольно смутились.

– Ну, чего там, – пробормотал Клим. – Всяко может случиться.

– У нас такого случиться не может, – твердо произнес Сергей. – Не должно такого случиться. И сотрудник тот будет наказан. А письмо ваше нужное, полезное. Это мне тоже поручено вам сказать. Все факты в нем мы обязательно проверим.

– Вот это, я понимаю, разговор! – с восторгом произнес Сенька. – Выходит, «моя милиция меня бережет», как сказал великий поэт Владимир Маяковский?

– Выходит, так, – улыбнулся Сергей.

– Тогда разрешите осветить и запомнить вашу личность. – Сенька зажег спичку и поднес ее к лицу Сергея.

– И удостоверение у вас есть? – деловито осведомился Клим.

– А как же!

Зажгли вторую спичку, и Сергей показал удостоверение.

– Знакомство состоялось по всей форме, – шутливо сказал Сенька. – Начинается, как пишут в газетах, обмен мнениями в сердечной обстановке.

– Нет, хлопцы, обмена мнениями не будет, – серьезно возразил Сергей. – И, честно говоря, мне не до шуток. Расскажи, Клим, все, что ты знаешь об Андрее Климашине.

– Это который сбежал? – уточнил Сенька. – С их фабрики?

– Он не сбежал, – покачал головой Сергей. – Вам могу сказать то, что мы еще никому не говорим. Потому что я вам верю. И вы пока никому это не должны передавать. Ясно?

– Ясно, – почти в один голос ответили Клим и Сенька, и оба вдруг ощутили странный холодок, прошедший по спине.

– Климашин убит, – коротко сказал Сергей.

На минуту воцарилось тягостное молчание. Первым его нарушил Клим.

– Это был хороший парень, – убежденно произнес он.

– А ты знаешь, что на складе у него обнаружена недостача, что его самого однажды задержали в проходной со шкуркой? – спросил Сергей.

– Слыхал. Но шкурку могли подложить и по злобе. Я так полагаю. Да и… он так полагал.

«Проверяй факты характером», – вспомнил Сергей слова Зотова.

– А чем можно доказать, что Климашин был хорошим парнем? – снова спросил он.

– Ну, чем… – Клим задумался. – Вот, к примеру, он первый выступил на собрании против Горюнова, когда тот еще только у нас появился. А вот другие побоялись, видно.

– А почему выступил?

– Потому – очковтирательство. Какой он слесарь?

И Клим подробно рассказал историю появления Горюнова на их фабрике.

– С того и вражда у них пошла, – заключил он. – С того, наверно, и начальство его невзлюбило.

Сергей вспомнил отчет Козина. Там Горюнов упоминался дважды: встреча в проходной и стычка с Климашиным. Козин отметил даже необычайный испуг Горюнова при упоминании о милиции. Ничего не скажешь: отчет был составлен хорошо.

– А за что Климашин избил Горюнова?

– За дело, – коротко ответил Клим. – Чтоб пьяный к девчатам не приставал.

– Ну, за это стоит, – согласился Сергей. Он минуту подумал, что-то соображая. – И это было до случая со шкуркой?

– Угу.

«Надо будет познакомиться с этим Горюновым, – решил Сергей». – Он завтра в какой смене, не знаешь? Ах да! – с досадой вдруг вспомнил он. – Горюнов-то небось на бюллетене сейчас? Он же руку обжег.

– Обжег? – с усмешкой переспросил Клим. – Это кто вам сказал?

– Перепелкин нашему сотруднику сказал, с его слов, Горюнова.

– Брешет, – спокойно возразил Клим.

– То есть как брешет?

– А так. Очень даже просто. Я же видел. Саданули ему чем-то по руке. Небось пьяный был, подрался.

– Интересно, – задумчиво произнес Сергей. – А не помнишь случайно, когда это было?

– Как же не помнить? В прошлый четверг. Наряд его мне еще передали по третьему цеху.

– Так, четырнадцатого, значит, – медленно произнес Сергей и про себя добавил: «На следующий день после убийства Климашина». – Тут есть о чем подумать. И мне, хлопцы, ваша помощь понадобится. Не откажетесь?

– А по девяносто пятой в тюрьму не угодим? – лукаво спросил Сенька.

– Ох, Сенька, и язва же ты, – рассмеялся Сергей.

– Смотри, пожалуйста, в темноте меня узнали, – удивился явно польщенный Сенька.

– Язык я твой узнал. Так как же, хлопцы?

– А что делать? – с любопытством спросил Сенька.

– Там решим, – ответил Сергей. – Только уговор: это все надо по-настоящему в секрете держать.

– Это уж само собой, – согласились друзья. – Можете положиться.

Получилось это у них твердо, без всякой рисовки, и Сергей ощутил неподдельную радость от встречи с этими хорошими и надежными парнями.

В тот же самый вечер в просторном кабинете Плышевского оживленная, раскрасневшаяся Галя подавала мужчинам кофе.

На круглом полированном столике были приготовлены бутылка коньяка и блюдце с аккуратно разложенными дольками лимона.

Пока Галя не вышла, Козин поспешил сказать:

– Прошлый раз, Олег Георгиевич, если помните, вы говорили о сплетнях. Так вот. Ложные подозрения мы с вас сняли. И никому больше этого не позволим делать.

Галя испуганно посмотрела на него.

– Какие были подозрения против папы?

Плышевский в своей домашней куртке устало развалился на диване, перекинув ногу на ногу. Его длинное костистое лицо с синеватыми мешочками под глазами, в которые врезалась тонкая золотая оправа очков, оставался добродушно-спокойным.

– Пустяки, моя девочка, – сказал он. – Очевидно, про меня написали какое-то глупое и грязное письмо, а Михаил Ильич вызвал и отчитал его авторов.

– Но Миша говорит, что снял подозрения. Значит, они были?

– Он просто не так выразился, – с заметным нетерпением ответил Плышевский, делая Козину предостерегающий знак. – Иди, милая. Нам надо поговорить.

– Хорошо, папа.

Галя послушно направилась к двери, бросив на Козина настороженный, испытующий взгляд. И ему вдруг показалось, что под напускной покорностью девушки скрывается какое-то затаенное от всех беспокойство.

Когда она вышла, Плышевский извиняющимся тоном сказал:

– Мне не хотелось ее пугать, Михаил Ильич. А вообще-то говоря, я вам бесконечно признателен. Что же все-таки произошло?

– Кое-кто действительно написал про вас такое письмо. Вы, кстати, не догадываетесь, кто именно?

– Понятия не имею.

– И я вам этого сказать не могу.

– Но мне же надо как-то реагировать на это безобразие, – с хорошо разыгранным возмущением сказал Плышевский.

– Не волнуйтесь, мы уже приняли меры.

– Как же вы поступили?

– Этот тип написал объяснение, где полностью отказался от письма. При этом был немало испуган. Вот и все, – усмехнулся Козин.

– Бесподобно! – развел руками Плышевский, но тут же скорбно прибавил: – Но все-таки этот проходимец Климашин до сих пор не разыскан.

– Вы так думаете? – улыбнулся Козин.

При всем умении владеть собой Плышевский не смог удержаться от возгласа, в котором опытное ухо могло бы уловить не только удивление, но и изрядную долю тревоги.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только, то, что он, увы, найден.

– Увы? Ну, не томите, Михаил Ильич. – Плышевский умоляюще сложил руки. – Что значит «увы»? Или, может быть, это тоже служебная тайна?

– Только отчасти, – небрежно ответил Козин, отхлебывая из маленькой чашечки кофе. – Дело в том, что ваш Климашин найден убитым в лесу у станции Сходня.

– Что-о?!

На этот раз Плышевскому даже не пришлось притворяться: изумление и испуг его были вполне искренни.

– Козин минуту наслаждался его растерянностью, потом с напускным хладнокровием прибавил:

– Можете успокоиться. Преступники будут арестованы в ближайшее время.

– Да, конечно, – приходя в себя, ответил Плышевский. – От вас скрыться вряд ли возможно.

И он как-то странно взглянул на Козина.

Работа оказалась далеко не такой простой, как это могло показаться. Первая неудача постигла группу Сергея в ГАИ. Целый день невылазно сидели там Лобанов и Козин, прежде чем вместе с сотрудниками автоинспекции пришли к выводу, что найти синюю «Победу» с номером, обозначенным условно так: «Э (или З)-3 (или 8)-7», – практически почти невозможно, тем более, что буква «З» означала, что машина зарегистрирована не в Москве, а на букву «Э» их набралось свыше двухсот.

И все-таки Сергей приказал под разными предлогами осмотреть все эти машины. Помочь должна была важная примета: царапина на уровне левой дверцы.

– «Почти» – это еще не причина, чтобы отказаться от розыска, – сказал он Лобанову.

– Ну, все, – объявил Саша. – Прощайте, братцы. Ухожу в годичное плавание. Раньше не ждите.

– Сроку тебе даю неделю, – жестко отрезал Сергей; Саша в ответ только вздохнул.

Однако поиски машины были не самым важным в расследовании. Главная линия была – поиск людей, самих преступников. И направление здесь зависело от того, удастся или нет правильно определить мотивы убийства. Что это: грабеж, месть, ревность, пьяная драка, внезапная ссора?

Первый мотив отпал сразу же после беседы с женой Климашина. Она рассказала, что у Андрея в тот день никаких денег не было. Часы, конечно, в расчет здесь не шли. Повода для грабежа да еще с убийством явно не было.

Что касается остальных версий, то их можно было принять или отвергнуть только после тщательного изучения характера Климашина и круга его знакомых. Две оценки, полученные с самого начала от Плышевского и Клима Привалова, были диаметрально противоположны. Это осложняло дело.

Козин по указанию Сергея вызвал в МУР работников фабрики.

Секретарь парткома Тарас Петрович Чутко понравился Сергею с первого взгляда. В этом человеке сразу бросалась в глаза главная его особенность: доброта и расположение к людям. Это было как бы разлито во всей его толстой, короткой, но удивительно подвижной фигуре, написано на широком усатом лице с лукавыми морщинками вокруг глаз, сквозило в простой, душевной манере говорить с людьми.

– Я тебе, сынок, скажу так, – ответил он, когда Сергей спросил его о Климашине. – Парень он был хороший, правдивый, но горячий, я бы сказал, неустойчивый. Про случай тот со шкуркой он мне сам рассказал. Мы как раз хотели это дело в парткоме разобрать. Что до меня, то прямо скажу: не верю, что он мог на такое пойти, что хочешь со мной делай. Это был морально со всех сторон чистый человек. Со всех сторон, понял? В нем я успел разобраться точно. Хотя вообще-то я на этой фабрике недавно. Да, недавно. И не во всех еще людях здесь разобрался. И, прямо тебе скажу, не все мне тут нравятся. Нет, не все. Но и в них разберемся. И тогда еще поглядим… – неожиданно закончил он, и тут Сергей почувствовал, что вовсе не из одного добродушия соткан характер этого человека.

Маленькая, энергичная, острая на язык председатель фабкома Волина очень волновалась и, отвечая на вопросы, смешно мешала хлесткие, грубоватые словечки с канцелярскими штампами.

– Филонить он не любил. Это точно. Работяга был. И водку презирал. А вопросы всегда на принципиальную высоту ставил. И если критикнет на собрании, то уж по всем падежам. Я иной раз, бывало, даже распсихуюсь на него за это. А уж ворюгой он не был, это точно.

Последним был приглашен для беседы Свекловишников. Он уже знал отзывы других о Климашине и не решился идти против течения. Багровея и по-бычьи выкатывая глаза, он прохрипел:

– Работник Климашин был, я вам прямо скажу, неплохой. Правда, факты последнего времени свидетельствуют против. Я такие факты сразу отметать не могу, не имею права. Чуткость надо сочетать с требовательностью. В таком разрезе я вопрос и ставлю. В дополнение могу проинформировать: фабрика наша на самом хорошем счету у министерства и главка.

Были вызваны для беседы и соседи Климашина по дому, удалось даже разыскать его бывших сослуживцев по армии. Отзывы всех полностью совпадали с тем хорошим, что говорили о Климашине работники фабрики.

Сотрудникам МУРа не удалось обнаружить ни одного человека, с кем бы Климашин был в длительной ссоре и враждовал, ни одного… за исключением Горюнова. Тот после драки, оказывается, не раз грозил, что еще посчитается с Климашиным. Сразу же после разговора с Климом и Сенькой в тот памятный вечер Сергей принялся собирать сведения о Горюнове.

Это была трудная и кропотливая работа. Ни с кем из людей, с которыми в разное время был связан Горюнов, нельзя было прямо говорить о нем, ибо это могло стать ему известно, насторожить и, в случае его вины, позволить скрыться. Поэтому сотрудникам МУРа удалось на первых порах выяснить только самые основные факты последних лет жизни Горюнова: прежнее место его работы, успехи в спорте, переход в общество «Пламя» и на меховую фабрику, новые спортивные достижения, травма руки и вслед за этим – пьянство и «полное моральное разложение».

На следующий день после выезда на место происшествия эксперт научно-технического отдела Дубцова сообщила Сергею, что следы на снегу имеют четкие индивидуальные особенности, которые позволят определить по обуви подозреваемого, был ли он на месте преступления. Это оказалось тем более возможным, что, как пояснила Дубцова, один из убийц, и именно тот, кого ранил Климашин, был в кирзовых сапогах на литой узорчатой подошве. В таких же сапогах, по словам Клима, ходил и Горюнов. Кроме того, из всех возможных мотивов к убийству Климашина остался один – месть, и версия эта могла быть связана только с Горюновым, больше ни с кем.

Но выстрел? Значит, второй из убийц имел пистолет? И, не задумываясь, пустил его в ход? А первый, раз он полез в драку, выходит, ничего не знал о пистолете или не предполагал, что второй пустит его в ход? Но раз так, то первый был куда менее опытен и опасен, чем второй. Окончательно ответить на все эти вопросы можно было только после ареста хотя бы одного из преступников.

Итак, перед Сергеем и его сотрудниками встала нелегкая задача – получить хотя бы ненадолго обувь Горюнова или, в крайнем случае, четкий ее отпечаток. К этому решению они пришли уже на второй день после разговора Сергея с Климом и Сенькой. Поэтому Сергей прежде всего решил посоветоваться с Приваловым. Клим долго молчал, что-то обдумывая, потом сказал:

– Можно сделать так. После работы мы в душ пойдем. А раздеваемся мы в первой комнате. Вот, пока мыться будем, ваш человек пусть обувь и посмотрит. А я Горюнова задержу сколько надо.

– Значит, он, хоть рука и не в порядке, на работу выходит?

– Выходит. Не хочет почему-то бюллетень брать. Это, между прочим, тоже на него не похоже.

– Так. Запомним. А скажи, не помешают нам в душе-то? Ведь туда народу много небось сразу приходит?

– Человек пятнадцать. Да мы раньше времени никого не выпустим.

– Кто это «мы»?

– А я еще двух-трех ребят возьму. И объяснять ничего не буду. Мне так поверят. Раз надо, – значит, все.

– Кого же ты возьмешь?

– Да хоть Женьку Осокина. Хороший парень. Все доверить можно. Ну, и еще найдется. Надежных ребят у нас хватит, – Клим добродушно улыбнулся.

На том и договорились.

В тот же день Клим выполнил свое обещание. Операция прошла успешно.

Под вечер Сергею позвонили из научно-технического отдела. Старый эксперт Лев Матвеевич Юров коротко пробасил в трубку:

– Коршунов? Так вот. Следы совпали полностью. Можете брать этого типа.

Обрадованный Сергей немедленно вызвал машину и вместе с двумя сотрудниками поехал на фабрику. Но там ему сообщили, что Горюнов сегодня на работу не вышел. Дома его тоже не оказалось.

– Как вчера после работы пришел, так и ушел с мужчиной, – сказала соседка. – Конечно, выпили перед тем. – И, заметив досаду на лице Сергея, она прибавила: – Да вы не расстраивайтесь. Это с Колькой теперь случается. Не сегодня-завтра заявится.

– А с кем же он ушел вчера?

– Вот уж, право, не знаю. Никогда он раньше у Кольки не бывал. Сам такой худой-худой, с усиками. А глаза красные, как у кролика. Больной, наверно.

Но Горюнов не вернулся.

Засада в его комнате была снята на третий день. За это время к нему никто не приходил, и только раз его спрашивал по телефону девичий голос.

– Это Клавочка, – охотно пояснила соседка, вешая трубку. – Девушка его. А вот где живет или там фамилию, ей-богу, не знаю. Ни к чему было.

Обыск в комнате Горюнова ничего не дал.

Сергей позвонил по телефону Гаранину и коротко сообщил, что группа возвращается в управление.

В этот момент взгляд его остановился на висевших тут же рядом с телефоном правилах пользования газовыми колонками. Края листа были испещрены номерами телефонов, именами, фамилиями. Около одного из номеров стояло: «Клава».

Вот тут-то у Сергея и мелькнула новая мысль…

Зиновий Арсентьевич Поленов давно уже оставил работу и жил на свою скромную пенсию. Единственный сын его погиб на фронте еще в тысяча девятьсот сорок третьем году, спустя несколько лет умерла жена, и Зиновий Арсентьевич остался один. Здоровье у него было неважное, и если бы не забота многочисленных соседей по коммунальной квартире, то старику пришлось бы плохо. Навещали его и товарищи с завода, где он проработал почти полвека. Словом, жил Зиновий Арсентьевич тихо, мирно и сам давно уже примирился с такой жизнью, хотя и любил вспоминать огневые годы своей юности и свой не менее огневой в то время характер.

И можно себе представить удивление Зиновия Арсентьевича, когда его остановил на улице прилично одетый молодой человек и вежливо сказал:

– Простите, Зиновий Арсентьевич, нам требуется с вами поговорить. Вот мое удостоверение. Я из милиции. Фамилия – Лобанов.

Зиновий Арсентьевич с изумлением посмотрел поверх очков на незнакомца.

– А вы, батенька, не обознались, часом? – Он даже повеселел от этой мысли. – Я ведь не переодетый. Мне и в самом деле шестьдесят седьмой пошел. И паспорт не фальшивый, и вот усы тоже.

Он дернул себя за усы и, задиристо, по-петушиному вытянув вверх голову, посмотрел на Лобанова.

– Никак нет, Зиновий Арсентьевич, я не обознался, – весело сказал Саша. – Вы нам и нужны. Заслуженный рабочий, дважды орденоносец, персональный пенсионер, бывший боец Красной гвардии.

– Скажи, пожалуйста, – усмехнулся Зиновий Арсентьевич, – все успели разузнать! Ну, а зачем я, старый пень, вам понадобился?

– А это уж вам мой начальник объяснит. Прошу. – И Саша указал на стоявшую у тротуара «Победу».

Зиновий Арсентьевич снова усмехнулся и, кряхтя, полез в машину, придерживая рукой старенькую шапку-ушанку.

Вернулся он домой только через час, задумчивый и обеспокоенный. Про себя он все время повторял: «Высокий, черноволосый, правая рука перевязана, в кирзовых сапогах, светлой кепке и черном пальто». И еще он тайком поглядывал на маленький листок из блокнота, где был записан номер телефона. Ну и ну, впутался на старости лет. Но Клава-то, Клава!..

Зиновий Арсентьевич стал еще реже выходить из дома, но, к удивлению соседей, бодро выскакивал из комнаты, сколько бы звонков ни раздавалось в передней, хотя к нему было по-прежнему четыре: два длинных и два коротких.

Прошло несколько дней, и Зиновий Арсентьевич как будто даже свыкся с тревожной мыслью, что ему надо обязательно подстеречь приход к Клаве высокого парня с перевязанной рукой и в кирзовых сапогах. В этом случае от Зиновия Арсентьевича требовалось, собственно говоря, только одно: немедленно позвонить по указанному номеру телефона и, кто бы ни снял трубку там, в кабинете на Петровке, назвать себя и прибавить два слова: «Приезжайте проведать».

Уже по собственной инициативе Зиновий Арсентьевич стал приглядываться к Клаве. Это позволило ему заметить, что всегда веселая, общительная девушка в последнее время стала грустной, раздражительной, и ее мать жаловалась на кухне соседкам, что Клава очень переживает за одного своего знакомого, который из хорошего когда-то парня стал вдруг очень и очень плохим.

Прислушивался он и к телефонным разговорам Клавы. Это было тем более просто, что телефон находился в комнате Зиновия Арсентьевича. Он давно уже хлопотал, чтобы аппарат переставили в коридор, но пока что все жильцы невозбранно им пользовались, справедливо деля плату.

С момента посещения МУРа Зиновий Арсентьевич вдруг ощутил необычайный прилив энергии. Важное поручение целиком захватило его.

И вот на седьмой или восьмой день, под вечер, когда Клава вернулась с работы, в передней раздались три длинных звонка – к ней!

Зиновий Арсентьевич в это время читал газету. Уже натренированным движением он вскочил с кушетки и выглянул в коридор. Клава в домашнем халатике с повязанной полотенцем головой выбежала из ванной и открыла дверь. И тут Зиновий Арсентьевич вдруг ощутил слабость в ногах и необычайную дрожь во всем теле: на пороге перед Клавой стоял высокий парень с перевязанной рукой, в кирзовых сапогах. Все остальные приметы тоже совпали.

Клава очень сухо пригласила гостя в комнату, а Зиновий Арсентьевич, едва успев запереть за собой дверь на крючок и английский замок, опрометью бросился к телефону. Трясущейся рукой он набрал номер, который успел уже выучить наизусть, больше всего боясь, что абонент окажется занят. Но вот раздались длинные гудки, и Зиновий Арсентьевич приготовился произнести условную фразу. Но гудки все гудели и гудели, а там, в кабинете на Петровке, никто не поднимал трубку. Это было ужасно, почти невероятно: там никого не было.

Зиновий Арсентьевич бросил трубку и выскочил в коридор, чтобы проверить, не ушел ли опасный гость. Нет, тут все было пока в порядке, за Клавиной дверью слышались голоса.

Несвойственной ему рысью Зиновий Арсентьевич вернулся в комнату и в полном отчаянии снова набрал заветный номер. В ответ длинно и равнодушно, невыносимо равнодушно загудели гудки. Никого нет!

Старик был вне себя от злости. Боже, какими страшными словами называл он своих знакомых, как клял он их на все лады! При этом он снова и снова то выскакивал в коридор, страшась даже мысли, что знакомый Клавы может вдруг уйти, то бросался к телефону и набирал ставший ему ненавистным номер. Никого!

И вот, когда Зиновий Арсентьевич в десятый, наверно, раз выглянул в коридор, он вдруг с ужасом увидел, как тот самый парень – преступник! – сгорбившись, с потемневшим от злости лицом открывает парадную дверь, собираясь уходить, а разгневанная Клава следит за ним с порога своей комнаты. «Поссорились! – пронеслось в голове у Зиновия Арсентьевича. – Значит, больше он сюда уже не придет».

Он снова бросился к телефону, с ожесточением набрал номер, понимая, что даже если ему теперь кто-нибудь и ответит, то все равно будет уже поздно. «Тот» сейчас спускается по лестнице и через минуту исчезнет в толпе, исчезнет, может быть, навсегда. Эта мысль вдруг представилась Зиновию Арсентьевичу до того невероятной и недопустимой, что он с силой бросил трубку, так и не дождавшись гудка, и опрометью выскочил из комнаты.

В расстегнутом пальто, с шапкой набекрень, чувствуя, что сердце сейчас выскочит из груди, он бежал по лестнице, думая только об одном: догнать этого парня. Что делать потом, об этом он не думал.

И он его догнал уже на улице.

Идя в трех шагах за этим высоким и, как видно, очень сильным парнем, Зиновий Арсентьевич стал лихорадочно соображать, что же предпринять теперь. Схватить? Но об этом нечего и думать. Тот только двинет плечом, и старик отлетит от него, как пушинка. Позвать милиционера? Но тот спросит: а ты сам-то кто такой? Почему я должен верить, что этот гражданин преступник? Резонно. И, пока милиционер будет все это выяснять, преступник скроется.

Так что же делать?

Терзаясь сомнениями, Зиновий Арсентьевич неотступно шел за парнем и почти машинально вошел вслед за ним в метро, купил билет и спустился на эскалаторе.

И только когда парень вошел в вагон, Зиновий Арсентьевич наконец решился.

Он вскочил в тот же вагон и… притворился пьяным. Но как! Боже, какой скандал закатил он!

Зиновий Арсентьевич плохо потом помнил, что именно он вытворял в вагоне. Кажется, он сначала испугал какую-то женщину, потом вырвал газету из рук мужчины. Но главным объектом его «хулиганских действий» стал скромный молодой человек с перевязанной рукой. С воинственным воплем вцепился в него Зиновий Арсентьевич, сорвал с него шапку, оборвал все пуговицы. А молодой человек, который, казалось, мог одним ударом просто убить этого щуплого старикашку, в испуге озирался по сторонам и, по-видимому, мечтал только об одном: бежать. Но бежать было некуда, вагон несся в тоннеле. А старик буквально неистовствовал, вцепившись, как клещ, в свою жертву.

Между тем публика в вагоне постепенно стала накаляться при виде такого неслыханного безобразия. И когда поезд подошел к очередной станции, вагон уже бушевал, из раскрывшихся дверей на перрон понеслись крики: «Милиция!»

Минуту спустя целая толпа до крайности возбужденных свидетелей, плотным кольцом окружив «дебошира» и его перепуганную «жертву», в сопровождении двух суровых милиционеров проследовала в комнату для милиции.

Через полчаса ошарашенный Горюнов, еще не пришедший в себя от всего случившегося, был доставлен в МУР.

Другой машиной был отправлен домой Зиновий Арсентьевич. Он был в полном изнеможении, но в самом приподнятом настроении.

Его привез домой сам комиссар, начальник МУРа. Этот худощавый, с проседью человек в скромном синем костюме долго жал руку Зиновию Арсентьевичу, и в его умных, живых глазах было столько признательности, что Зиновий Арсентьевич наконец не выдержал.

– Да что вы, в самом деле! Я же не барышня. Лучше вон за своими смотрите, чтобы на месте были, когда надо.

Но в душе он был очень доволен. Усмехаясь, он еще долго вспоминал, какое удивление охватило всех присутствующих в комнате милиции, когда он вдруг «протрезвел» у них на глазах, и каким шумным восторгом встретили эти «свидетели» сообщение дежурного о поимке им, Зиновием Арсентьевичем Поленовым, опасного преступника. То-то теперь пойдут по Москве разговоры!

И все же для него было полнейшей неожиданностью, когда его пригласили вдруг в заводской клуб и там в присутствии сотен его старых друзей и совсем молодых рабочих пареньков ему под гром аплодисментов были вручены почетная грамота и новейший радиоприемник с надписью: «За заслуги в борьбе по поддержанию общественного порядка в столице нашей Родины – Москве».

Утром Сергей пришел на работу невыспавшийся и мрачный. Вызвав Лобанова, он сердито спросил:

– Где протокол повторного обыска в комнате Горюнова?

– У Воронцова. – Саша испытующе посмотрел на Коршунова и, помедлив, спросил: – А в чем дело? Случилось что?

– Ничего не случилось, ровным счетом – с непонятным ожесточением ответил Сергей, – кроме того, что я дурак последний. При обыске нашли что-нибудь?

– Опять ничего, – Саша усмехнулся. – Кроме характеристики. Она тоже у Воронцова. Умора, ей-богу.

– Это еще что за характеристика?

– Старая. У Горюнова, видишь ли, однажды какое-то прояснение наступило между двумя пьянками. Решил в вечернюю школу поступить. Ну и пошел в комитет комсомола за характеристикой. Назавтра благой порыв-то улетучился, как сон в майскую ночь. А характеристика осталась. Ну и документик! Особенно в сравнении с новой, которую на наш запрос прислали.

– Да в чем дело в конце концов?

– А вот ты их обе возьми, рядом положи и читай. Все и поймешь. Воронцов, кстати, еще одну получил. Тоже роскошь, а не характеристика.

Сергей быстро снял трубку и позвонил Воронцову.

– Виктор? Тащи сюда характеристики на Горюнова.

Потом Сергей снова обратился к Лобанову:

– Как с машинами?

– Вчера закончили первый тур. Всего обнаружено их три с царапинами на левой дверце. Теперь надо водителей изучать.

– Торопись, Лобанов, торопись.

– Будь спокоен. Тороплюсь.

– А я вот что-то не очень спокоен. Как там у тебя Козин? Ты за ним присматривай.

– Присмотрю не волнуйся! А ты что такой скучный? – Саша похлопал друга по плечу. – Ничего, все перемелется, и мука будет.

– Эх! – отмахнулся Сергей и тяжело вздохнул.

Саша внимательно посмотрел на него и, ничего не сказав, вышел. Встретив в коридоре Гаранина, он спросил:

– Слышь, что это там у Коршунова творится, не знаешь?