Текст книги "Личный досмотр. Черная моль"

Автор книги: Аркадий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

– Была. Все сделали, как надо. Штук шестьдесят получилось.

– Маловато.

– Так со вчерашними как раз сто. Тихон Семенович и увез.

– Так, так, знаю. А шапки твои мы сегодня же к Середе забросим, на свободное место.

– Господи, избавиться бы от них поскорее. А то девки мои не ровен час…

– Нервничаешь ты, Мария Павловна, – укоризненно покачал головой Плышевский. – На людей зверем бросаешься. Разве так можно?

– А жизнь-то у меня какая, – неожиданно всхлипнула Жерехова. – Кусок каждый поперек горла становится. Одна в комнате оставаться боюсь. Все жду, вот-вот придут. – И уже сквозь слезы продолжала: – Вчера котенок со стола прыгнул, так у меня сердце аж зашлось. Разве это жизнь?

– Ну все-таки дачу-то строишь?

– Опостылела она мне, эта дача.

– Ничего, лето придет – отдохнешь там в свое удовольствие. На Кавказ съездишь, подлечишься, погуляешь вовсю. Деньги, они, дорогуша, великие лекари и исцелители. Приедешь – не узнаем тебя. Ну, ну, веселей смотри. На людях сейчас появишься.

– Я уж и то, – спохватилась Жерехова, вытирая платком слезы, и громко высморкалась.

– Вот и хорошо. А теперь ступай, дорогуша.

Жерехова тяжело поднялась со своего места.

– Насчет Лидки-то Голубковой не забудь, Олег Георгиевич, – напомнила она, берясь за ручку двери.

– Не беспокойся, – усмехнулся Плышевский. – От нас эта птичка теперь никуда не улетит. Коготок увяз.

Жерехова вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Плышевский еще несколько минут задумчиво барабанил по столу, потом вдруг вспомнил что-то, улыбнулся и, сняв телефонную трубку, набрал номер.

– Розик? Здравствуй, кошечка, это я, – нежно проговорил он. – У тебя сегодня спектакль? Чудесно. Да, как условились. Там сейчас цыгане выступают. И среди них одна… Ну, ну, не ревнуй. Помни наше условие. Прощай, дорогуша.

Плышевский повесил трубку и, все еще улыбаясь, энергично потер руки.

Лидочка Голубкова до сих пор не могла понять, почему ей так запал в душу короткий разговор, который был у нее чуть не полгода назад с Климом Приваловым. Всего полгода назад, а можно подумать, что это было давным-давно, в какой-то совсем другой, далекой жизни. Почему же она так часто, особенно теперь, вспоминает этот разговор? И Клим-то ей в общем совсем безразличен – громадный, молчаливый, к тому же плохо одетый, он небось во время танцев все ноги отдавит. И разговор-то этот был, кажется, самый обычный: мало ли парней за ней пыталось ухаживать! Правда, Клим очень настойчивый, постоянный, раз влюбился в нее – и уже год ни на какую другую девчонку не смотрит, это Лидочка знает точно, от подруг, и это, конечно, все равно приятно. Но разве можно было сравнить этого Привалова с Гришей?

Какой он, Гриша, красивый! И как красиво он за ней ухаживал, просто, как в кино. Все цветы дарил, одеколон, а однажды такую косынку принес – все девчата чуть не умерли от зависти. И слова он ей говорил такие необычные и нежные, что голова кружилась, а Гриша при этом улыбался ласково и ослепительно, тоже прямо как в кино Самойлов. Ну, куда Привалову до него! И все-таки этот разговор…

Клим дождался ее тогда на улице, возле проходной. Она вышла с девчатами. Он подошел и сказал:

– Лид, мне поговорить с тобой надо.

Лидочка подмигнула подружкам, те отошли и принялись о чем-то шушукаться, поглядывая на них. А Клим – вот ведь всегда умеет испортить настроение – угрюмо так и брякнул:

– Ты, Лид, почему сегодня такая вроде бледная и плакала с утра чего-то? Тетка, что ли, доняла или мачеха эта самая?

Все ему, видите ли, сказать надо! Это он, конечно, от девчат дознался, что живет Лидочка с теткой, а у отца другая семья, и мачеха видеть ее не хочет, на порог не пускает, да еще отца против нее настраивает, гадости говорит. Отец, конечно, не верит и любит Лидочку, но человек он уж очень какой-то робкий и у жены под каблуком, слово поперек сказать боится. А тетка, она больная и потом жадная, все ворчит, но пока Лидочка ей все деньги отдавала, тетка ее терпела. Но до всего этого Привалову, да и вообще никому дела нет. А Гриша, он ничего про ее жизнь не спрашивал, и это Лидочке было больно. Но Климу она, конечно, ничего тогда не сказала.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – ответила она ему с вызовом.

– Ты это, Лид, зря, – серьезно сказал Клим. – Я же все вижу. Нелегко тебе…

Много он видит! Лидочка тогда здорово рассердилась и ядовито, стараясь как можно больнее его уколоть, громко спросила, так, чтобы слышали и девчата:

– А ты что, спасательная команда при фабкоме? Или, может быть, в жены меня хочешь взять, к себе в комнату, вас там, кажется, только четверо?

Ого, как покраснел тогда Клим! Странно только, что не разозлился, а так грустно на нее посмотрел, что у Лидочки на секунду даже что-то защемило в груди. А Клим сухо ответил, глядя уже в сторону:

– Я-то думал, как лучше. Не хочешь говорить – не надо. А насмехаться я тебе права не давал, поняла? Счастливо тебе жить дальше.

Счастливо… Так думала и Лидочка. А счастье-то и не вышло. Даже наоборот.

Она была без ума от Гриши, просто как будто сдурела. Ей так хотелось понравиться ему крепко-крепко. А для этого надо быть красивой, она это твердо знала. И Лидочка просиживала ночи напролет, сама переделывала свои платьица, сверяясь с последним рижским журналом мод, который выпросила у одной из подруг (он стоит тридцать рублей – это ведь немалые деньги). Сама укорачивала подолы, рукавчики, пришивала новые пуговицы, воротнички и легкие капроновые шарфики. Чего она только не придумывала! А кое-что пришлось и покупать. Что же поделаешь? Только очень боялась тетки. А та в первый же месяц, получив на шестьдесят четыре рубля меньше, прямо извела Лидочку упреками и угрозами выгнать из дому.

– Вот увидите, тетя, – вся трепеща от волнения, уверяла ее Лидочка, – скоро женится он на мне. У него денег много (знала, чем взять старуху!). Тогда вместе жить станем, вам будет у нас хорошо.

И уже замки воздушные строила, рисовала, не жалея красок, будущее свое счастье и тетино, конечно.

Теперь они с Гришей гуляли каждый свободный вечер, уходили далеко-далеко по Нескучному саду, где никого не было. Ох, эти душные, жаркие летние вечера! Гриша крепко обнимал ее и целовал прямо в губы. И Лидочка потом уже не отворачивалась…

А Гриша все так и не заговаривал о женитьбе, и она молчала, боялась чего-то и стеснялась. Потом Гриша начал реже приходить на свидания, отговаривался работой. И в это время Лидочка почувствовала, что у нее будет ребенок.

В первую минуту, когда это дошло вдруг до ее сознания, она вся оцепенела от ужаса, сжалась в комочек на кровати – была ночь, которая уже бессонная ночь! – и ей показалось, будто медленно останавливается сердце, голова закружилась, опять подступила тошнота, и Лидочка решила, что сейчас умрет в этой кромешной тьме, под храп тети и равнодушное тикание часов на стене. «Ну и пусть, – в отчаянии подумала она, – пусть, даже лучше».

На следующий день в обеденный перерыв она разыскала Гришу, хотела сказать ему, признаться, но губы вдруг так задрожали, что Лидочка поняла: только произнеси она слово – и сразу заплачет. А кругом люди. И она только подняла на него глаза, жалкая какая-то и самой себе противная.

Гриша взглянул на нее как-то странно, с прищуром и насмешливо сказал:

– Ты бы хоть подкрасилась, что ли. Зеленая вся какая-то стала. Смотреть не хочется.

Подбородок у Лидочки задрожал, и Карасевич, поняв, что она сейчас расплачется, оглянулся по сторонам и раздраженно добавил:

– Сегодня вечером увидимся. Прошвырнемся по центру. А если дождь, то уж в кафушку тебя отведу. Людей пугать там будешь.

И Лидочка, сама себя не узнавая, жалобно и заискивающе пролепетала:

– Куда же мне прийти?

– Куда надо, туда и придешь. Потом скажу, – грубо ответил Карасевич и, засунув руки в карманы, пошел прочь.

Это был тот самый дождливый, холодный вечер, когда они встретили в кафе Перепелкина. Лидочка тогда все-таки сказала Грише, что она беременна, и тот даже изменился в лице.

– Этого еще не хватало! – злобно проговорил он. – Спасибо за подарочек. Дура последняя.

И Лидочке вдруг показалось, что она летит куда-то вниз: так закружилась опять голова. Она закрыла глаза и крепко уцепилась руками за стол.

– Сиди, как люди, ты… – зашипел Карасевич. – Вон Ромка с нашей фабрики. Увидит еще.

И Лидочка заставила себя открыть глаза и даже улыбаться.

А потом они вышли из кафе, прямо под дождь, и Гриша был еще злее, как будто она была виновата, что он поссорился с этим Перепелкиным. Но Гриша сказал, что во всем виновата она, что все несчастья в жизни у него от нее и что она теперь может выпутываться сама как хочет, с него хватит.

Лидочка побрела домой одна, пешком, через весь город и всю дорогу проплакала. А пришла она такая мокрая от дождя, что тетка сначала не заметила ее слез. А когда заметила, стала так ее донимать, что Лидочка не выдержала и в отчаянии все ей рассказала.

С того дня началась у Лидочки страшная жизнь. Тетка превратилась в тирана, мачеха злорадствовала, а отец проклял ее со всей жестокостью тупого и слабого человека.

И тогда в исстрадавшейся душе Лидочки вдруг закипела злость на всех людей без разбора. Ах, так, все против нее? Пусть! Она справится сама, всем им назло! Но на фабрике никто не должен знать об этом – никто. Лидочка отыскала одну старуху, маленькую, седенькую, лукавую, все умевшую, и попросила помочь в своей беде, обещав расплатиться в будущем.

– Ах ты, касаточка, ах ты, несмышленая! – притворно вздыхала старуха. – Ну как не пожалеть-то тебя, как не помочь?

И сделала все, что требовалось.

– Жить уметь надо, милая, – говорила она, склонившись над бледной, без кровинки в лице, Лидочкой. – Отлежись, отлежись, не потревожу, не бойся. Мужики, они что? – продолжала она, усаживаясь возле кровати. – Все как есть подлецы. С ними играть надо, свою выгоду блюсти. Только скажи, я тебе хоть завтра такого богатого дурака найду, не нарадуешься.

Лидочку всю передернуло от этих слов, и она с отвращением и испугом посмотрела на старуху.

– Не по вкусу? – сочувственно откликнулась та. – И ладно, и забудь. Только жить-то, милая, как-то надо. И должок мне вернуть надо, да не малый! Вот и соображай. К примеру, может, с фабрики-то своей какую ни на есть шкурку принесешь! Я тебе ее и зачту. А то и две прихвати.

Лидочка ничего не ответила, только закрыла глаза, ее всю трясло, как в лихорадке.

Поздно вечером она кое-как добралась до дома, за ночь отлежалась и утром пошла на работу.

Подруги встретили ее настороженно, сочувственно, но ни одна не решилась заговорить. А в обеденный перерыв к ней подошла Аня Бакланова.

– Вот что, Лида, – решительно сказала она. – Мы у тебя вчера дома были. Тетка твоя страх один, что на тебя наговорила.

При этих словах Лидочка закусила губу, лицо у нее стало злым и упрямым, но Аня не дала ей ответить.

– Я тебя не собираюсь допрашивать. Что было, чего не было – ладно. Одно тебе скажу: ты с этой старой каргой не живи больше. С завтрашнего дня перебирайся к нам в общежитие. Поняла? Я с Волиной уже договорилась, ордер тебе выписан. А если о чем посоветоваться хочешь, то приходи в комитет. Круглова уже в курсе.

– Это в каком еще курсе? – криво усмехнулась Лидочка.

– Ну, твоих дел, что ли.

– Каких дел?! Что вы знаете о моих делах?! – пронзительно закричала Лидочка. – Чего вы суете нос, куда вас не просят! И никуда я не пойду жить! И отстаньте от меня! Отстаньте! Отстаньте! – в исступлении повторяла она, с ненавистью глядя на Бакланову.

В тот день Лидочка незаметно и вынесла с фабрики первую шкурку, а через два дня – вторую.

Вскоре ее вызвала к себе Круглова. Лидочка, конечно, не пошла бы, но за ней явилась Соня Плецкая, технический секретарь комитета, строгая, решительная, и Лидочка подчинилась. Ей вдруг стало невыносимо жаль себя. Тихая и покорная, побрела она за Соней.

Когда пришли в комитет, Соня сказала:

– Садись. Жди. Сейчас выясню обстановку.

Она скрылась за дверью.

– Велела подождать, – сказала Соня, появляясь через минуту. – С горкомом разговаривает.

Лидочка долго сидела на диване, перебирая в руках косынку, ту самую, что подарил когда-то Карасевич (она теперь даже в мыслях называла его только по фамилии). Темные курчавые волосы ее были небрежно собраны на затылке, уголки губ нервно подергивались.

Неожиданно в комнату зашел Клим Привалов. Он внимательно, серьезно посмотрел на Лидочку и, обращаясь к Соне, спросил:

– Зачем Круглова вызывала?

– Зайди и спроси, – пожала плечами Соня.

– Я потом зайду, раз тут уже ждут.

И вышел. А Лидочка вдруг снова вспомнила свой разговор с ним, и ей впервые стало почему-то совестно перед Климом.

Из двери выглянула Круглова.

– Заходи, Голубкова, – сказала она.

Лидочка вошла. Круглова велела ей сесть около стола, сама опустилась в свое кресло, зачем-то переставила чернильницу, подвинула пресс-папье и, не глядя на Лидочку, сказала:

– Давай, Лида, поговорим откровенно.

Она умолкла, не зная, видно, с чего начать, потом, чуть покраснев, сказала:

– Между прочим, Лида, у тебя большая задолженность по членским взносам. Так нельзя. Это нарушение устава. Надо погасить из первой же зарплаты. Хорошо?

Лидочка безучастно кивнула головой. А Круглова, уже увереннее, продолжала:

– И вообще, ты оторвалась от организации, от коллектива. С этого все начинается, имей в виду. Всякие там… семейные и личные неприятности.

– С чего же они начинаются? – тихо спросила Лидочка, подняв на Круглову свои большие карие глаза, в которых навернулись вдруг слезы.

– Ну, как с чего, – неуверенно ответила Круглова, – с этой… с моральной неустойчивости, с отсутствия правильной перспективы в жизни.

– Перспективы, – горько усмехнулась Лидочка. – С чем ее едят, эту вашу перспективу?

– Я, может быть, не так сказала, – смутилась Круглова. – Но ты же меня понимаешь? Лида, давай говорить начистоту, – решительно произнесла она. – Расскажи, как ты живешь, чем мы тебе помочь можем?

– Ничем мне помогать не надо, – устало возразила Лидочка.

– Нет, надо!

– Нет, не надо!

– Надо. Я же знаю. Ну, чего ты скрываешь?

– Что вы знаете, что? – запальчиво спросила Лидочка. – Откуда вам знать?

– Сигналы получила. От актива.

– Ах, сигналы? Ну и сигнальте, сколько влезет! А мне плевать!

– Ну, Лида, – вдруг как-то жалобно произнесла Круглова. – Ну, ведь мне же надо знать, пойми. Я же секретарь комитета.

– А что мне с твоего секретарства? Я же сказала: членские взносы уплачу. Все! А в душу ко мне не лезь! Ясно? И без тебя тошно!

Лидочка вдруг вскочила, глаза ее смотрели сухо и зло.

– И идите вы все к черту! – крикнула она и выбежала из комнаты.

Круглова ошеломленно смотрела ей вслед.

На следующий день Лидочка решила вынести с фабрики еще одну, третью по счету, шкурку. Надежно запрятав ее в широкий рукав платья, она после окончания смены направилась к проходной.

Лидочка уже перевернула табель, когда перед ней неожиданно выросла тощая фигура Перепелкина. Растянув в улыбке длинные губы, он с изысканной вежливостью произнес:

– Прошу зайти в мои апартаменты.

– Это зачем еще? – испуганно спросила Лидочка.

– Требуется смена декораций. На фоне служебного кабинета крупно: он и она. Драматическое объяснение.

– Никуда я не пойду. Пусти, – попыталась оттолкнуть его Лидочка.

Но Перепелкин уже цепко держал ее за рукав пальто.

– Попрошу без эксцессов. Не создавайте массовок.

Выходившая с фабрики вместе с Лидочкой Аня Бакланова сердито крикнула:

– Эй, кавалер! Чего к девчонке прицепился? А ну, дай проходу!

Перепелкин весело возразил:

– Анечка, мечта моя, вас вызовут. В этой мизансцене вы не участвуете. Пошли, девушка, пошли.

В это время к ним подошел Клим, тяжелым взглядом измерил Перепелкина и коротко спросил:

– Ты чего это?

– Вот, Климушка, – начиная нервничать, пожаловался Перепелкин. – Я же при исполнении служебных обязанностей. Выборочная проверка. А они срывают мероприятие.

Клим как будто и не видел перепуганного, бледного лица Лидочки. Глядя куда-то в сторону, он с усилием проговорил:

– Веди, раз так. И баста.

В проходной уже образовалась пробка.

– Давай, служба, действуй, – поддержал Клима Женя Осокин. – Все законно, и обижать никого не должно.

Довольный Перепелкин провел Лидочку к себе в кабинет. Закрыв плотно дверь, он повернулся к девушке и насмешливо спросил:

– Сама отдашь или обыскивать будем?

– Чего тебе отдавать?

– Ну, ну. Все известно. У меня, знаешь, глаз – алмаз, насквозь все вижу. Так как же?

Лидочка молчала.

– Да ты не бойся, – вдруг заговорщически понизил голос Перепелкин. – Обойдется без суда и следствия. Я даже протокола составлять не буду. Просто отправлю на беседу к Свекловишникову, и все тут.

У Лидочки по впалым щекам потекли слезы, но она продолжала молчать.

– Да я тебе говорю: ничего не будет, – уже искренне стал уверять ее Перепелкин, тронутый немым отчаянием, которое отразилось на лице Лидочки. – Ну, провалиться мне, ничего не будет.

Через несколько минут в кабинет Свекловишникова под конвоем Перепелкина вошла Лидочка. На директорский стол была положена украденная ею шкурка, после чего Перепелкин вышел.

– Садись, голубушка, и рассказывай, как ты дошла до жизни такой, – мягко, по-отечески произнес Свекловишников.

– Нечего мне рассказывать. Что сделала, то сделала. Судите меня теперь, – сквозь слезы ответила Лидочка.

– И не подумаю, – все так же мягко возразил Свекловишников. – Я-то знаю, что тебя на это толкнуло. Знаю. Тяжело тебе живется, Голубкова. А молодость, она свое берет. И то хочется и это. А денежек-то и не хватает. Знаю, как же. Сам молод был. А ты мне, Голубкова, в дочки годишься.

Лидочка, ожидавшая все, что угодно, но только не таких отцовских увещеваний, удивленно подняла на Свекловишникова свои большие, полные слез глаза.

– Ну, чего ты на меня так смотришь? – усмехнулся Свекловишников. – Небось думала, что я зверь? А я, Голубкова, человек. И наказывать тебя, а тем более судить не собираюсь. Наоборот. Я тебе даже помогу. Дадим подработать, чтобы не приходилось эдакими вещами заниматься. Есть у нас такая возможность. Иди-ка сейчас же к начальнику цеха, к Жереховой. Она тебе и скажет, что и как надо делать. Да слушайся ее. И помни, если что не так сделаешь, то уж пеняй на себя, пойдешь под суд – и лет так на десять со свободой прощайся. Понятно? – В голосе Свекловишникова прозвучали жесткие нотки, и Лидочка поняла, что шутить он не собирается.

– Спасибо, Тихон Семенович, – упавшим голосом ответила она, – я буду стараться. – И нерешительно встала. – Так мне идти можно?

– Иди, милая, иди. И наш уговор не забывай.

Опустив голову, Лидочка покорно вышла из кабинета.

…Когда Перепелкин вернулся к себе, его уже поджидал начальник охраны фабрики Дробышев.

Павел Афанасьевич Дробышев, невысокого роста, худенький и подвижный, с непокорным хохолком на затылке, в сапогах и гимнастерке, с которой только недавно снял капитанские погоны, был человеком крутым и прямолинейным. Перепелкин втайне побаивался своего начальника, хотя именно по его предложению он и был назначен начальником второго караула.

Дробышев сидел на диване, перекинув ногу на ногу, и нетерпеливо попыхивал старенькой почерневшей трубкой с изгрызенным мундштуком. Увидев входящего Перепелкина, он сердито проговорил:

– Ага, заявился! А ну, что у тебя тут приключилось, докладывай.

– Ничего особенного, – пожал плечами Перепелкин, – задержал работницу со шкуркой, только и всего.

– Ха, только и всего! Да это же чепе, ты что, не понимаешь? То, что задержал, – молодец. Но вообще я тобой не доволен, имей в виду. Ты что-то странные порядки стал вводить, дорогой мой, – отрывисто продолжал Дробышев. – Почему мне не докладываешь немедленно? Почему не составляешь протоколов? Почему водишь задержанных прямо к директору? Ты что, инструкций не знаешь?

Перепелкин счел за лучшее молча выдержать этот натиск. О личном распоряжении Свекловишникова он предпочитал не рассказывать. Вообще с Дробышевым связываться было опасно.

– И потом, – не унимался Дробышев, – ты зачем народу сказал, что идет выборочная проверка? Я ее объявлял? Зачем же брехать? Не нравится мне все это.

Перепелкин виновато молчал.

Среди дня в кабинете главного инженера зазвонил телефон. Плышевский снял трубку.

– Это меховая фабрика? – услышал он молодой, уверенный голос. – Мне нужен главный инженер товарищ Плышевский.

– Я самый. С кем имею честь?

– С вами говорят из МУРа. Оперативный уполномоченный лейтенант милиции Козин. Мы получили ваше письмо. По этому поводу необходимо встретиться и поговорить.

– С огромным удовольствием. Это нас очень волнует.

– Ну, что касается нас, то мы не такие впечатлительные. Но нас это, не скрою, заинтересовало. Так что, с вашего позволения, я завтра в шестнадцать ноль-ноль приеду к вам на фабрику. Побеседую с вами и, если найду нужным, то и с другими работниками.

– Пожалуйста, пожалуйста.

– Итак, до завтра.

Плышевский медленно повесил трубку, задумался, потом встал, прошелся несколько раз из угла в угол по кабинету и отправился к Свекловишникову.

– Ну-с, Тихон Семенович, – сказал он, заходя и плотно прикрыв за собой дверь. – Мне сейчас звонили из МУРа. Завтра приедут. Итак, начинается. Держись, дорогуша.