Текст книги "Раскол"

Автор книги: Ариф Караев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 6

В Москве Вагифа никто не встречал. Быстро пройдя таможенный досмотр, он направился к автоматической камере хранения, где в одной из секций его дожидался сверток с оружием, документами и небольшой суммой денег. Уже захлопнув дверцу, Вагиф невольно улыбнулся. В Лондоне на ту же операцию у него ушло куда больше времени. Дома, что ни говори, все как-то иначе.

До города пришлось добираться на рейсовом автобусе. Удобно устроившись в мягком кресле новенького «икаруса», Вагиф попытался восстановить в памяти все детали разговора с Лестерном. Его интонацию, жестикуляцию, короче, весь тот эмоциональный фон, который там, в Лондоне, оказался как бы на втором плане.

Тогда для Вагифа куда большее значение представляли сами факты, излагаемые Джорджем. Но сейчас, после его трагической гибели, Вагифа интересовали те неуловимые детали, невольно раскрывающие душевное состояние собеседника, которые могли бы помочь разобраться в истинных причинах случившегося. Вагиф был уверен, что Лестерн знал или во всяком случае предполагал, откуда ему грозит опасность. И не успел или не захотел сказать из чисто профессиональной гордости, решив, что сам во всем разберется.

Сам процесс восстановления разговора требовал огромной сосредоточенности на так называемых «узловых» моментах. Таковыми, согласно очень популярному в последнее время среди сотрудников спецслужб курсу логического восстановления действительности, являлись факты, словесные обороты и просто отдельные слова, которые произвели на человека, восстанавливающего события, какое-нибудь впечатление. Неважно, хорошее или плохое.

После чего составлялась первичная схема разговора – в виде геометрической фигуры, на углах которой записывались те детали общения, которые на эмоциональном уровне запомнились наиболее ярко. По ним в соответствии с внутренней логикой разговора и личного, интуитивного восприятия самого анализирующего восстанавливались менее запомнившиеся детали, и так до тех пор, пока полностью не исчерпывались все факты, сохранившиеся в памяти восстанавливающего.

В процессе такой работы, как правило, всплывали самые мельчайшие подробности, которые заново переживались, тем самым обостряя эмоциональный фон и интуицию, очень часто подсказывающие верное решение. Но для восстанавливающего это было настоящей пыткой. Чтобы полностью воссоздать даже самый короткий разговор, требовались титанические усилия и отменное здоровье.

Техника восстановления фактов была известна давно. Еще во времена Римской империи применялись подобные методы. Потом о них забыли и лишь в эпоху Возрождения вспомнили вновь. Особенно серьезно увлекались этим в Ватикане, достигнув потрясающих результатов. Тогда же на основе огромного экспериментального опыта и были сформулированы основные ограничения на ресурсы человеческой памяти.

Для активизации процесса восстановления применялись в первую очередь специальным образом подобранные вопросы. После чего в те суровые времена пускались в ход различные вспомогательные средства: физическое воздействие, проще говоря, пытки, а также алкоголь, дурманящее зелье и тому подобное.

Но человеческая память все равно сопротивлялась. Мешало то, что позднее было названо подсознанием. И вот уже в наше время, а точнее, перед второй мировой войной и после нее, вновь вернулись к этому вопросу. Но уже вооружившись современными методами – математикой и наркотическими веществами вкупе с другими изощренными средствами, к которым можно отнести и электрошок.

Особенно в этом продвинулись нацисты, ставившие опыты в концлагерях. Потом отличились американцы, которые, получив немецкую документацию, привнесли нечто свое, начав широко применять синтезированные сильнодействующие препараты.

К счастью, этот путь оказался ошибочным. Расторможение подсознания сыграло злую шутку. После подобной обработки испытуемый вспоминал порой события, вообще не происходившие в действительности, а реальные факты претерпевали просто фантастические видоизменения.

Но самое главное, подвергавшийся такому воздействию человек отныне принимал за реальность ту интерпретацию событий, которую создало его больное воображение. И изменить что-либо было уже невозможно. Он мог вспомнить лишь то, что представляло собой бессмысленную мешанину из его детских воспоминаний, личных переживаний, нереализованных желаний и бог знает чего еще. Этот путь оказался тупиковым.

Где-то в конце семидесятых все-таки снова вернулись к этой проблеме, сделав на сей раз упор на кибернетику и применение современной вычислительной техники. Особенно большие успехи были достигнуты во второй половине восьмидесятых после изобретения персональных компьютеров. Теперь ставка делалась на так называемые интеллектуальные программы анализа и хорошо подобранные тесты.

В СССР эти работы велись на базе одного из технических вузов Москвы, готовящего специалистов в области космической техники и связи. И сделано было немало.

Впервые Вагиф познакомился с современными методами логического воссоздания действительности в восемьдесят восьмом году. В то время, работая над одним делом, он вынужден был ознакомиться с азами компьютерной грамотности, а заодно с американскими программами вероятностного анализа. Специалист, которого к нему прикрепили, был энтузиастом своего дела. Он не только умудрился за три месяца хорошо обучить Вагифа работе на персональных компьютерах, но и ознакомил его с кое-какими методами математического анализа достоверности логической цепи фактов, первоначально никак между собой не связанных.

Позднее на основании докладной записки Вагифа подобные системы были внедрены и в его отделе. До последнего времени он усиленно занимался ими, все глубже проникая в премудрости данной науки, существенно расширив при этом область применения этих интеллектуальных систем. Он успешно пользовался ими не только для воссоздания деталей разговора, но и для эффективного построения плана допроса, применяя метод построения последовательности наводящих вопросов.

Поэтому сейчас, сидя в автобусе и полузакрыв глаза, Вагиф усиленно пытался расслабиться, чтобы потом, сосредоточившись на какой-нибудь детали, врезавшейся в память – на выражении лица Лестерна, его жесте, слове или характерной паузе, – восстановить звено за звеном всю цепь фактов, промелькнувших в их беседе.

После нескольких неудачных попыток ему это удалось. Восстановив практически всю беседу, слово в слово, Вагиф заострил внимание на трех фразах, которые, по его мнению, Лестерн произнес с особым смыслом. Во-первых, его фраза, что по форме слежки можно было предположить, что им интересуется советская разведка.

Вторая фраза – об обращении в спецслужбы США каких-то ученых из СССР. И третье, что запомнилось Вагифу, была уже не отдельная фраза, а часть беседы – непредвзятый анализ внешней политики США. Он пока не знал, что конкретно заинтересовало его в этих фразах, но у него возникло ощущение, что именно они являются стержневыми для анализа причин убийства Джорджа.

Вагиф решил не ехать в центр Москвы и вышел на остановке автобуса недалеко от станции метро. Вечерело. Накрапывал мелкий дождь. У подземного перехода стоял парень лет двадцати с девушкой. Она держала в руке яркий зонтик и что-то увлеченно рассказывала своему спутнику. Автоматически оглянувшись по сторонам, Вагиф крепко сжал ручку своего «дипломата» с документами и легко сбежал по ступенькам вниз.

Как ни странно, в переходе было безлюдно. Он успел сделать всего шагов десять, как перед ним неожиданно возник темноволосый парень в темной куртке с капюшоном. «Стоял за колонной», – машинально отметил Вагиф, невольно отступив в сторону. Парень, скользнув по нему равнодушным взглядом, легко развернулся и правой ногой, обутой в тяжеленный ботинок с металлическими пластинами по бокам, нанес скользящий удар.

Сделано это было профессионально. Если бы Вагиф не успел резко отклониться в сторону, инстинктивно обеими руками прижав к груди «дипломат», лежать бы ему с развороченной челюстью на холодных каменных плитах перехода. Но он успел не только уйти от удара. Уловив момент, когда парень по инерции развернулся к нему боком, слегка приоткрыв спину, что не произошло бы, достигни его удар цели, Вагиф, пригнувшись, нанес сильнейший удар ребром ладони в нижнюю часть позвоночника, крепко сжимая в правой руке «дипломат».

Его удар был не менее профессиональным. Не в меру агрессивный молодой человек, завалившись на левый бок, с шумом плюхнулся в небольшую лужу у автомата по продаже газет. Вагиф, перехватив «дипломат» левой рукой, устремился вперед. Но сделал всего лишь шаг. Кто-то сзади нанес ему неожиданный удар под левую почку. У Вагифа перехватило дыхание. «Ударили чем-то металлическим», – промелькнуло в голове, пока тело, подчиняясь доведенным до автоматизма навыкам, разворачивалось в сторону нового противника.

Тяжелый «дипломат» со стальными уголками по краям, описав небольшую дугу, обрушился на нападающего. Им оказался тот самый парень, который стоял наверху с девушкой. Удар был настолько сильным, что он, как-то неестественно отпрянув, рухнул наземь, раскинув в стороны руки. Тяжелый кастет, соскочив с его руки, отлетел в сторону, прямо под ноги Вагифа.

Все еще чувствуя боль, Вагиф подхватил кастет и, прижимаясь к стене, побежал наверх, на улицу. Уже практически на последней ступеньке он неожиданно закинул правую руку на каменный парапет и, сделав неимоверное усилие, подпрыгнул. Перелетев его, он тяжело приземлился на свой «дипломат», оказавшийся под ним, но уже по другую сторону парапета. За секунду до автоматной очереди, выпущенной из оружия с глушителем и веером пронесшейся у входа в подземный переход.

Вагиф, резко оттолкнувшись рукой от внешней стенки парапета, грузно перекатился к краю тротуара, что спасло его от второй очереди, и, больно ударившись рукой о лежащую на мостовой чугунную крышку водосточного люка, свалился на проезжую часть улицы. До люка, оставленного открытым нерадивыми работниками коммунальных служб города, оставалось от силы полтора метра. Сзади послышался шум мотора. Повернув голову, Вагиф увидел серую «девятку», которая, сорвавшись с места, устремилась в его сторону.

Разбрызгивая лужи, она неслась как ураган, перестраиваясь на ходу в наиболее выгодное положение для наезда на Вагифа. Поняв, что автоматчик стрелять не будет, чтобы не попасть в машину, Вагиф рывком бросил свое тело вперед, и преодолев эти несчастные полтора метра, рухнул вниз, в люк. Уже ощущая под собой пустоту и явственно слыша шум медленно текущей внизу зловонной массы, он успел, крепко держа в левой руке «дипломат», зацепиться правой за металлическую раму и повиснуть, с замиранием сердца ожидая когда над ним промчится автомобиль.

Как только машина миновала люк, Вагиф, подтянувшись на правой руке, резко бросил левую с «дипломатом» наверх и, оказавшись на поверхности, навалился грудью на мостовую. Почти полностью выбравшись из люка и выхватив пистолет, он один за другим сделал три выстрела. За мгновение до того, как парень с автоматом, увидев наконец, что машина никого не задела, снова вскинул свой «Калашников». Но он опоздал. Все еще продолжая по инерции поднимать руки с оружием, он уже начал заваливаться набок, получив пулю точно в переносицу.

Две другие пули также достигли цели. Водитель «девятки», вывернув влево руль, в неестественной позе припал к нему, и машина, развернувшись, накренилась на правую сторону. А через секунду, подброшенная мощным ударом не успевшего вывернуть в сторону «КамАЗа», перевернулась набок, потом на крышу и, тяжело упав вновь на колеса, как-то странно загорелась. Сразу, вспыхнув факелом. Зрелище было впечатляющим.

Вдалеке послышалась милицейская сирена. Вагиф не стал ждать появления блюстителей порядка. Схватив свой «дипломат», он бросился в заросли небольшого городского сквера, вплотную примыкающего к злосчастному подземному переходу. Пробежав добрых полкилометра по пням и кочкам этого уголка «девственной природы», он тяжело опустился на какой-то ящик.

Очевидно, здесь недавно кто-то пировал. Повсюду были разбросаны пустые бутылки из-под пива, скомканные сигаретные пачки и старые пожелтевшие газеты. Вагиф невольно улыбнулся, ему почему-то вспомнилось описание пиршества людоедов из детской книги о Робинзоне Крузо. Сам удивившись возникшей ассоциации, он встал с ящика и поплелся в сторону виднеющейся сквозь деревья дороги.

Перед ним стояла сложная дилемма – ехать или не ехать к Алексею Васильевичу. Он, конечно, и подумать не мог, что этот «теплый» прием произошел не без участия мэтра, но, с другой стороны, он не мог понять, как его вычислили. Каким образом определили, где именно он выйдет из автобуса. Безусловно, теоретически это было не под силу даже самому Алексею Васильевичу. Но в то же время в процессе длительного общения с ним Вагиф не раз убеждался, что этому опытному старому «волку» все по плечу. Поэтому он не знал на что решиться.

Наконец рискнул все-таки поехать к нему. Не мог Алексей Васильевич так поступить, это был не его почерк. Вагиф не строил никаких иллюзий относительно методов «конторы», но здесь явно был иной случай. Более чем за пятнадцать лет работы в органах он встречался с разными начальниками. Среди них, что греха таить, были и полностью разложившиеся люди, не брезгующие буквально ничем.

Порой они были даже по-настоящему умны и более чем удачливы, делая свою карьеру. Но, как правило, они занимались, и успешно, чем угодно – интригами, политическими и криминальными махинациями, но только не своими прямыми обязанностями. На это у них просто не хватало времени. А Алексей Васильевич был прежде всего работник, так что это явно был не его метод.

Но решить в данной ситуации было куда легче, чем выполнить. Ему предстояло пересечь весь город да еще часа полтора ехать на электричке. И все это притом, что его внешний вид, мягко говоря, не способствовал такому путешествию.

Кашне он где-то потерял, рукав пальто был надорван, у одного сапога напрочь отлетел каблук. Но все это были цветочки по сравнению с тем, что представляло собой после всех этих акробатических номеров его лицо. Один глаз от удара о край «дипломата», полностью заплыл. Левое ухо приобрело не свойственные ему округлые формы и ужасно горело. Нижняя губа распухла и кровоточила. Так что видочек у него был еще тот.

Вскоре он вышел к дороге. Встав за дерево, Вагиф усиленно размышлял, что же ему предпринять, как достать хоть какой-нибудь транспорт. Прошло около получаса. Никакого более или менее приемлемого решения у него не было. Остановить просто так машину он не мог, слишком уж неприглядный был у него вид, а попытаться как-то иначе завладеть автомобилем на этом скоростном шоссе с непрерывно летящими куда-то машинами было весьма проблематично.

Вдруг он заметил машину с яркой надписью «милиция», которая, неожиданно сбросив скорость, притормозила у обочины дороги, недалеко от того места, где стоял Вагиф. В салоне остановившейся машины зажегся свет, и он рассмотрел двоих: капитана милиции, сидящего за рулем, и молодую девушку лет двадцати. Капитан, взяв у девушки сумочку, бесцеремонно залез в нее. Вытащив какие-то документы, перелистал их и опять бросил в сумочку. Девушка безучастно смотрела перед собой, положив руки на колени.

Вагифу это показалось странным, и он, воспользовавшись тем, что в салоне горит свет и его вряд ли заметят, осторожно проскользнул к другому дереву, стоящему впритык к автомобилю, где на правом сиденье находилась девушка.

Капитан, окончив осмотр сумочки, вытащил пачку сигарет и закурил. Девушка, кашлянув, поднесла ладонь ко рту. Тогда милиционер, наклонившись вправо всем своим корпусом, протянул руку к дверце и, неприятно ухмыльнувшись всем своим широким, рябоватым лицом, нарочито медленно опустил стекло. После чего, слегка качнувшись, положил как бы невзначай тяжелую ладонь на колено девушки.

Она, вздрогнув, прижалась к дверце, инстинктивно отстранив рукой капитана, который, почувствовав сопротивление, откинулся на спинку сиденья. Медленно цедя сквозь зубы ругательства каким-то равнодушным тоном, он не спеша повернулся и влепил девушке звонкую пощечину.

– Что, – проговорил он, слегка присвистывая от плохо скрываемого возбуждения, – брезгуем? Нам чистеньких подавай, чтоб одеколоном разило. А когда я тебя, суку, на дороге подобрал и ты умоляла помочь тебе, что ты тогда не брезговала? Что это тогда твои дружки тебя, такую недотрогу, из машины-то вышвырнули? Может, и с ними ты характер свой показывала, а?

Вагиф, прижавшись к дереву, положил на землю свой «дипломат» и вплотную приблизился к автомобилю.

– А я вот не гордый, я могу и без твоего согласия, прямо тут, в машине. Ну, а пойдешь потом жаловаться, кто же тебе, шлюхе, поверит? Никто. Потому как цена тебе грош. Вот так!

Свет в салоне погас, одновременно с этим неожиданно распахнулась дверца, и девушка вывалилась на дорогу. Зацепившись сапогом за край проема, она упала на правую коленку и, ухватившись рукой за спинку сиденья, попыталась встать.

Но это ей не удалось. Милиционер, успев поймать ее за рукав пальто, с силой тащил обратно в салон. Его голова с надувшимися от напряжения жилами на шее показалась в проеме правой дверцы. Крепко упершись левой рукой в лобовое стекло, правой он тянул ее к себе. И тогда девушка закричала. Этот крик вернул Вагифа к действительности.

Выскочив из-за дерева, он нанес ребром ладони удар по шее милиционера. Тот, повалившись на сиденье, выпустил рукав пальто, и девушка отлетела в сторону. Она упала на спину, больно ударившись головой об асфальт.

Быстро оценив обстановку, Вагиф, не мешкая – ведь в любую минуту на шоссе могла появиться какая-нибудь машина, – втащил в салон милиционера и, перехватив ему руки его же ремнем, поместил на заднее сиденье. После чего занялся девушкой. С ней ничего серьезного, к счастью, не случилось. Не считая сильного ушиба колена и солидной шишки на лбу. Она просто находилась в шоке. Единственное, что ей грозило, это легкое сотрясение мозга.

Ее он усадил на переднее сиденье. Она слабо стонала, не приходя в себя. Разобравшись с ними, Вагиф побежал за «дипломатом», который он оставил под деревом. Лишь поставив его справа от себя, он успокоился. Быстро обдумав создавшееся положение, он снял с капитана китель и фуражку, надел их на себя и осторожно тронулся с места. Часы на приборном щитке показывали что-то около восьми вечера.

В целом ситуация стала еще сложнее. Приобретя транспорт, он оказался связанным по рукам и ногам девушкой и капитаном. С милиционером хлопот не предвидится. Его он сдаст ребятам Алексея Васильевича, а те уж знают, что делать в данной ситуации. Куда сложнее с девушкой, ее необходимо было срочно отвезти домой.

Остановив машину, Вагиф взял ее сумочку и внимательно осмотрел содержимое. Найдя студенческое удостоверение, перелистал его. Оказалось, что девушка – студентка университета, но адреса, естественно, там не было. Вздохнув, Вагиф поехал в сторону города.

Положение было, как говорится, лучше не придумаешь. В любую минуту коллеги капитана могли связаться по рации с патрульной машиной, в которой находился Вагиф, и, не получив ответа, начать ее поиски. Да и сам «доблестный блюститель порядка» мог очнуться, и еще неизвестно, как он себя поведет. Даже будучи связанным, этот бугай представлял определенную опасность. Но больше всего Вагифа беспокоила девушка. Ее присутствие было весьма некстати.

Безусловно, у него была возможность связаться с Алексеем Васильевичем по телефону. И, конечно, нужный номер был, как принято в данных случаях, с двойной степенью гарантии. То есть входил в число телефонов партийной элиты, которые нельзя было прослушивать еще на основании личного распоряжения незабвенного Сталина. Что, впрочем, никогда не выполнялось. В том числе и в то незабываемое время.

Вагиф как-то сам слышал от одного старого чекиста, что Сталин особенно любил две вещи. Спаивать на систематических попойках своих сотоварищей, стравливая их Потом друг с другом. И слушать, как правило, глубокой ночью их разговоры из разряда «не для чужого уха», записанные недремлющими «слухачами».

Но что самое поразительное, злые языки утверждали, что и самого Сталина слушали. Поговаривали, что еще во времена Ягоды, этого всесильного главы спецслужб молодого советского государства, на вид тихого, исполнительного человечка с повадками гомосексуалиста, были проложены в Кремле и, в частности, под кабинетом «Хозяина», так называемые информационные линии – для связи системы микрофонов с записывающей аппаратурой.

Позднее, когда Ягоду убирали, ему инкриминировали и это. Объяснив узкому кругу особо доверенных лиц, что этот сукин сын и, что греха таить, просто педераст чистой воды подслушивал без высочайшего ведома всю партийную верхушку. Потом, уже после расстрела Ягоды, Берия уговорил Сталина пока сохранить эту систему.

Сперва он тянул время с ее демонтажом, объясняя все сложностью и дороговизной работы. Как будто наши бывшие партийные лидеры на чем-то экономили, когда дело касалось их самих. А потом вообще представил Сталину пространную докладную записку, где доказывал необходимость этой системы: якобы в случае покушения охране, мол, будет легче сориентироваться и оперативно прийти на помощь.

Объяснение, конечно, было более чем странным, но систему подслушивания тем не менее сохранили. А через два десятка лет, в смутное время, сразу после смерти Сталина, в узком кругу своих холуев всесильный Берия проговорился. Сказал все-таки, будучи уверенным в своей вседозволенности, что косвенно способствовал смерти «Хозяина».

В течение нескольких часов, хорошо зная, в каком состоянии пребывал парализованный Сталин, и отдав приказ скрупулезно записывать все, что происходило в комнате, он всячески препятствовал доступу туда медперсонала, предоставив вождю долго и мучительно умирать. Воистину незабвенный Лаврентий Берия был изощренным садистом.

Уже во время следствия это стало известно. И кто-то из военных чинов, поговаривали, сам Жуков, участвовавший в расследовании деятельности этого изверга, все спрашивал его в сердцах: «Ну, а зачем записывать-то, что в комнате происходило, зачем?» Но ответа так и не получил. Странное было время, не менее странными были и люди.

Да и в более позднее время прослушивались откровения кремлевских «мыслителей». Алексей Васильевич как-то в разговоре сказал Вагифу примерно следующее: наиболее интенсивно «слушали» Хрущева, поскольку эта «открытая» душа выдавала порой такое, что необходимо было все это фиксировать хотя бы для того, чтобы хоть как-то сгладить его очередной неожиданный шаг, да и просто быть готовым с полуслова понять, что именно он хочет.

Хотя здесь тоже существовали определенные трудности. Лексика данного «вождя народа» была такой, что в спешном порядке пришлось заменить всех дам, сидящих на микрофонах, мужчинами. Как потом было сказано одним из больших начальников – с целью повышения эффективности и сохранения нравственности. Во времена кукурузного бума любили подобные маловразумительные формулировки.

Затем наступило небольшое затишье. Вновь все возобновилось уже в конце семидесятых. Особенно это практиковалось Андроповым начиная с восьмидесятых.

«Нельзя, – говорил этот по-своему неординарный человек, – оставлять этих „малых детей“ без присмотра, набедокурят. И сменить нельзя, уж очень хорошо вписываются в „картинку“, хотя порой и больно смотреть, что у такой державы подобное, с позволения сказать, руководство. Срам один».

Тогда еще Вагиф спросил Алексея Васильевича, а почему прошляпили все эти выкрутасы партийной номенклатуры, если всё знали. «Не всё знали, потому как не тех слушали, – улыбнувшись, ответил мэтр. – Слушать-то надо было секретарей обкомов и горкомов, а не этих безобидных старцев. Вот в чем был весь фокус».

Что же касается второй степени гарантий, это было совсем новое, недавно вошедшее в практику КГБ. Суть заключалась в следующем. Давался телефон, по которому можно было позвонить и передать небольшое, чаще всего шифрованное сообщение. Иногда к телефону подключалось устройство, которое через определенные промежутки времени приятным женским голосом произносило нейтральные «да» или «нет» и тому подобное.

Само же сообщение, записанное на пленку, соответствующим образом сжималось аналогично тому, как это делается при архивации информации при работе на компьютере, и передавалось через ту же самую телефонную сеть или отстреливалось прямо на спутник с последующим возвратом на Землю, в компьютер истинного абонента.

Все эти системы гарантий имел телефон, номер которого Вагиф получил перед вылетом в Лондон. Загвоздка была в другом. События последних часов развивались в таком бешеном темпе, что Вагиф просто чисто физически никак не мог позвонить Алексею Васильевичу.

Наконец, решив связаться с мэтром, он остановил машину метров за десять до ярко освещенной витрины какого-то магазина и, повернувшись, внимательно посмотрел на девушку. Он специально остановился в этом месте. Здесь было довольно светло, хотя не настолько, чтобы хорошо разглядеть сидящих в салоне, но вполне достаточно для того, чтобы девушка успокоилась. В ее положении освещенная витрина, редкие прохожие, мелькающие за окном, безусловно, должны были придать ей внутреннюю уверенность и успокоить.

Девушка постепенно приходила в себя. Она уже не лежала безжизненно на спинке сиденья, а сидела довольно прямо, крепко держа обеими руками свою сумочку. Ей было чуть больше двадцати. Невысокая, хрупкого сложения девчушка с милым, по-своему запоминающимся лицом. Особенно хороши были глаза. Большие, серые, с длинными пушистыми ресницами.

– Куда тебя везти? – как можно мягче спросил Вагиф, повернувшись в ее сторону.

– Метро «Автозаводская», – еле слышно произнесла девушка, опустив голову, а потом, неожиданно всхлипнув, стала беззвучно плакать.

Вагиф терпеть не мог слез. Он неумело стал ее успокаивать, говоря какую-то несусветную чушь вроде того, что ничего трагического не произошло, главное, что она жива и здорова, все перемелется и встанет на свои места и тому подобное. На все это ушло минут пять. А когда девушка несколько успокоилась и он уже собирался тронуться с места, Вагиф вдруг заметил, как из остановившегося впереди милицейского автомобиля вылезает лейтенант и, неторопливо закурив сигарету, направляется в их сторону.

Конечно, Вагиф мог представиться и потребовать вызова представителя КГБ. Но в его ситуации, когда он не знал, кто конкретно на него «наехал», это было небезопасно. Кроме того, у него, как у большинства офицеров спецслужб, было свое, мягко говоря, недружелюбное отношение к МВД и, в частности, к их методам работы.

Подобные отношения между КГБ и МВД имеет свою историю и, естественно, причины. Но основные противоречия между этими двумя силовыми институтами особенно проявились в начале восьмидесятых, когда с легкой руки одного из секретарей ЦК КПСС сотрудники КГБ стали привлекаться к расследованию особо сложных уголовных преступлений, в первую очередь в экономической области.

Именно тогда между КГБ и МВД пробежала черная кошка. При проведении оперативной работы сотрудниками КГБ выявилось очень много интересного. Ну, например, такая пикантная подробность: практически во всех более или менее крупных делах в той или иной степени видна была определенная личная заинтересованность, а то и соучастие некоторых милицейских чинов.

Естественно, это не способствовало улучшению отношений двух силовых структур. Кроме того, в силу ряда специфических причин отношения партийной номенклатуры и МВД всегда были более тесными, чем со спецслужбами, хотя внешне, как многим казалось, все выглядело совсем наоборот. И объяснение лежало на поверхности – партийная номенклатура побаивалась их.

Большинство проштрафившихся сынков и родственников партийной элиты обычно устраивались в системе МВД. Чаще всего, сразу после неудачных дебютов в МИДе или в других многочисленных внешнеэкономических организациях. А в КГБ до самого последнего времени обычно почти никто из семей партийной элиты не работал.

Лишь совсем недавно из-за боязни партийной элиты, что КГБ и другие службы могут выйти из-под контроля, туда стали настойчиво командировать бывших партийных и комсомольских деятелей. Те, быстро разобравшись что к чему, стали оседать в первую очередь в резидентурах, находившихся на территории западноевропейских стран. И лишь после нескольких громких провалов, поняв наконец, что мало быть политически подкованным, надо еще знать по крайней мере хотя бы азы профессии, они пачками стали перекочевывать в более удобные места в службу безопасности посольств в развивающихся и пока относительно спокойных странах.

Иногда, для успокоения собственной, вечно мятущейся души, партийные умники переводили какого-нибудь милицейского генерала на руководящую работу в КГБ. «Чтоб не задавались», – хором приговаривали при этом «бессмертные» из ЦК, очевидно, потому, что для каждого в отдельности эта глубокая мысль казалась слишком сложной. Приходящих в КГБ из МВД обычно не жаловали. У них, как правило, было два пути. Или, забыв о милицейской практике, научиться работать так, как того требовала их новая должность, или под каким-нибудь благовидным предлогом уйти.

Что же касается метода работы милиции, то это отдельный разговор. Вагифу как-то пришлось воочию убедиться, как работают некоторые советские милиционеры. Дело происходило в восемьдесят седьмом. На одном оборонном заводе Подмосковья произошло ЧП. На молодого инженера поступил «сигнал». Стали его разрабатывать и выяснили, что еще в юности он привлекался по факту мелкого хулиганства. Решили, строго следуя «железному» правилу не упускать никакой мелочи, обратиться в местную милицию, нет ли чего у них на него.

На встречу с местными милиционерами откомандировали молодого оперработника. Тот поехал. Как потом выяснилось, в приватной беседе с ними он посетовал, что на этого молодого специалиста у него пока ничего нет Что точно ответили сотрудники доблестной милиции, неизвестно, но Вагиф не удивился бы, если б это было что-то вроде уже не раз слышанного: нет, так будет.

И появилось. Подбросили ему в спортивную сумку после работы он шел в спортзал – какую-то детальку которую он якобы хотел вынести. На проходной его скрутили, составили акт и отправили в районное отделение милиции. Но инженер оказался не дурак. Он в два счета доказал на пальцах не в меру ретивым милиционерам что эту детальку украсть он не мог по той простой причине что в быту ее просто некуда приспособить. И сделал глубокомысленный вывод, что ее подбросил человек, ничего не смыслящий в технике.