Текст книги "Раскол"

Автор книги: Ариф Караев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– Женя, у меня к тебе просьба, – осторожно начал Вагиф, закуривая сигарету. – Ты не мог бы съездить по одному адресу и посмотреть, что там и как?

– Сегодня?

– Желательно сегодня.

– А куда?

Вагиф назвал ему адрес дачи Алексея Васильевича, расположенной недалеко от Москвы, в одном из ее пригородов. Дело в том, что мэтр, к удивлению многих своих коллег, отказался от полагающейся ему дачи в так называемой охраняемой дачной полосе и предпочел поселиться в обычном двухэтажном деревянном доме в нескольких десятках километров от столицы. А уж потом, в течение нескольких лет, собственноручно доводил там все «до ума», лишь изредка пользуясь услугами работающих под его началом более молодых сотрудников.

Так что Жене нетрудно было осмотреть интересующую Вагифа дачу, не привлекая к себе внимания. Но на всякий случай Вагиф его предупредил, чтобы он долго там не задерживался и ни с кем в разговоры не вступал. Чтобы только осмотрел и сразу же возвращался назад. Встретиться они договорились в зале вечером, перед самым его закрытием.

Взглянув на часы, Вагиф попрощался с Женей и поспешил в ресторан. У него оставалось менее пятнадцати минут до встречи с Ксенией. Придя за пять минут до назначенного срока, он потоптался на углу улицы, прямо напротив входа в ресторан, но ничего подозрительного не заметил, Ксения пришла вовремя. Мило улыбнувшись, она помахала ему рукой, и они прошли в небольшой вестибюль ресторана.

Выглядела Ксения необычайно привлекательно. В длинном вечернем платье и изящных лодочках, которые она здесь же извлекла из своего пакета, она была просто неузнаваема. Еще совсем недавно она казалась привлекательной девушкой с энергичными повадками начинающего бизнесмена и уверенной манерой разговаривать, а сейчас перед Вагифом стояла очаровательная молодая женщина с приятным мягким голосом и манерами светской дамы. Даже предположив у нее недюжинные актерские способности, трудно было не заметить, что выбранная роль ей внутренне более близка.

Они заняли дальний столик в углу. Его выбрала сама Ксения, объяснив это тем, что не любит, когда ее рассматривают. Не успели они занять свои места, как появился молодой официант. Поздоровавшись, он положил перед Вагифом меню и отошел в сторону. Вагиф, не раскрывая, пододвинул его Ксении и лишь после того, как она выбрала блюда, заказал спиртное, предварительно обсудив это с ней.

Вагиф сам ощущал некую театральность происходящего, но, как ни странно, это не было ему неприятно, он даже получал от всего этого определенное внутреннее удовлетворение.

– Ты часто здесь бываешь? – начал светский разговор Вагиф.

– Второй раз, – откровенно призналась Ксения, чему-то улыбнувшись.

– Да, здесь уютно, – проговорил Вагиф, которого так и подмывало почему-то спросить, с кем именно она тут была.

– Нас с мамой приглашал сюда Сергей Арутюнович, он тогда как раз получил за что-то гонорар, – как бы угадав вопрос Вагифа, спокойно произнесла Ксения.

– Ты давно его знаешь?

С самого детства. Он был другом моего покойного отца, потом, после его смерти, стал помогать нам. Мама моя человек гордый, ничего не хочет ни у кого просить, даже то, на что имеет право. И сразу после смерти папы у нас были определенные трудности. А Сергей Арутюнович помог нам получить за него пенсию и вообще помогал чем мог. Я, честно говоря, думала, что со временем они, моя мама и Сергей Арутюнович, сблизятся, тем более что я уверена – мама ему очень нравится, но ничего не получилось. Он несколько нерешителен, а она считает, что в их возрасте уже поздно думать о таких вещах. Вот так и живут бобылями.

– Ну, а ты не пыталась что-нибудь предпринять?

– Пыталась и не раз, да все без толку.

Вагиф, внимательно слушая Ксению, поймал вдруг себя на мысли, что, сам того не желая, невольно сравнивает ее с Сашей. Безусловно, они были совсем непохожи, это были два совершенно разных человека, но было между ними что-то общее. Возможно, этим общим являлось то чувство симпатии, которое он испытывал к ним обеим.

Из-за непрерывного потока нахлынувших на него событий он далеко не всегда имел возможность остаться один на один со своими мыслями и переживаниями. Но все равно где-то глубоко внутри у него всегда теплились воспоминания о Саше и не утихала горечь утраты. Но сейчас он вдруг ощутил, что все его мысли заняты Ксенией, и это несколько удивило его самого.

Он и предположить не мог, что эта девушка, на целых пятнадцать лет моложе его, может так его волновать, но тем не менее факт оставался фактом и, очевидно, позитивным – это был явный признак того, что он постепенно выходил из того эмоционального ступора, в котором находился все последнее время, стараясь сосредоточиться только на своих делах.

Поданные блюда были приготовлены хорошо, заказанное шампанское было отменного качества. Беседа, как течение медленной реки, аккуратно обходя пороги и мели нежелательных тем, лилась спокойно, становясь все более и более непринужденной. И тогда Вагиф осторожно перевел разговор на интересующую его тему. Он попытался выяснить, кто именно надоумил Ксению заняться бизнесом и именно таким, связанным с электроникой, которая была так далека от ее интересов.

Ксения вначале отшучивалась, а потом все-таки рассказала очень любопытную, с точки зрения Вагифа, историю. Сразу после отъезда Вагифа у нее опять начались проблемы с тем молодым человеком, ссора с которым один раз уже привела ее к целому ряду неприятностей, в результате чего и состоялось ее знакомство с Вагифом. Но на ceй раз этот молодой человек действовал несколько иначе, он стал ей угрожать. И тогда она обратилась за помощью все к тому же Сергею Арутюновичу. Тот в свою очередь к своему другу, большому любителю театра, который согласился помочь.

Что он там предпринял – неизвестно, но этот молодой человек исчез из поля зрения. А несколько позже Ксения с Сергеем Арутюновичем посетили этого благодетеля, который оказался еще достаточно молодым человеком, веселым и оптимистично настроенным. Они как-то сразу нашли общую тему разговора и приятно провели вечер. Уже в самом конце встречи Ксения обмолвилась, что не прочь бы заняться бизнесом.

Друг Сергея Арутюновича поинтересовался, чем именно, и узнав, что дальше желания просто попробовать себя в бизнесе Ксения пока не продвинулась, посоветовал заняться именно тем, чем она сейчас занимается. Более того, взяв ее номер телефона, он сам позвонил ей домой и предложил помочь с оформлением всех необходимых бумаг. Она согласилась, и буквально через неделю все было уже решено и местные власти даже выделили помещение под ее кооператив.

С техникой также проблем не возникло. Он помог и с приобретением электроники, предварительно получив на очень льготных условиях кредит в банке. Так, со слов Ксении, и начался ее бизнес. Лишь значительно позже ими был составлен документ, официально заверенный нотариусом, согласно которому Ксения и друг Сергея Арутюновича – дядя Коля, как она запросто его называла, стали как бы официальными учредителями, имеющими право претендовать соответственно на половину всей прибыли.

И она начала работать. Сам дядя Коля появлялся в кооперативе каждый день, хотя ни разу не подал виду, что имеет к нему какое-то отношение. Обычно он приходил после десяти утра и до обеда находился в зале, ремонтируя вышедшую из строя электронику или внимательно следя за игрой подростков, облюбовавших этот зал. Наконец, видя, что без дяди Коли не обойтись, Ксения сама предложила ему работать здесь, получая дополнительно зарплату, на что он согласился.

Она несколько раз пыталась узнать, где он работает официально, но он всегда отшучивался, а спрашивать у Сергея Арутюновича ей было как-то неудобно. Потом неожиданно в зале появился один подросток-инвалид. Он приезжал сам на инвалидной коляске, из чего можно было сделать вывод, что он живет где-то недалеко, и они как-то быстро нашли с дядей Колей общий язык. Ксении даже показалось, что они были знакомы раньше.

И этот подросток с необычным именем Родригес через какое-то время стал создавать свои собственные игры, которые, несмотря на некоторую бедность изображения и кажущуюся примитивность сценария, стали пользоваться определенной популярностью. В большинстве своем они были построены на одном и том же принципе. Играющему предлагалось продолжить последовательность показанных на экране геометрических фигур, букв и даже цифр. При этом четко определялось время. Выигрывал тот, кто мог быстрее найти необходимую фигуру, букву или цифру, заключенные в правый прямоугольник, и нажать на соответствующую кнопку, подведя к выбранной фигуре курсор.

Так вот, самым удивительным было то, что в эту игру пыталась играть и сама Ксения и, несмотря на все свои старания, очень редко могла угадать, что нужно выбрать, или же ей явно не хватало времени. Но несколько ребят были просто виртуозы. Родригес примерно раз в неделю менял игры, принося все более и более сложные. Постепенно в эти игры стали играть и ребята повзрослее, а потом и парни всех окрестных домов.

И произошло то, чего меньше всего ожидала Ксения: эти электронные игры стали в полном смысле слова азартными. На выигрыш начали делать ставки. В зале появились какие-то малоприятные личности, уже далеко не подросткового возраста. Несколько раз происходили потасовки, и тогда Ксения обратилась к Родригесу с просьбой стереть в памяти компьютеров эти игры. И вот тут, единственный раз за все это время, к ним подошел дядя Коля.

Он посоветовал не уничтожать программы, так как это сразу вызовет массу осложнений, а постепенно делать их все менее и менее логичными, доведя до полного абсурда, и тогда играющие, мол, сами от них откажутся. Это предложение Ксении понравилось, и она согласилась. Родригес все это время молчал, опустив голову, но потом неожиданно посмотрел прямо в глаза дяде Коле. И Ксения поняла, что они хорошо и, главное, давно знают друг друга.

Тогда ее еще очень удивила одна фраза, как-то вскользь произнесенная дядей Колей. Он, поглядев на Родригеса, вдруг сказал, что спор, как это чаще всего бывает в жизни, разрешился согласно внутренней сущности человека. А она у него еще очень далека от совершенства.

Все рассказанное Ксенией, безусловно, представляло определенный интерес, только вот какой – в этом еще предстояло разобраться.

– Ну, а сейчас где дядя Коля? – спросил Вагиф, дождавшись паузы.

– Не знаю. О нем около недели ни слуху, ни духу.

– Телефон, адрес?

– Телефон не отвечает, а дома никого нет, я уже дважды там была. А жил он один.

– Ну, а этот Родригес, он-то где?

– Тоже пропал.

– Чертовщина какая-то. Хорошо, а тот парень, который пытался отнять у тебя программу? Он-то как со всем этим связан?

– Самым непосредственным образом. Он один из тех, кто устраивал в зале своеобразный тотализатор. Но в отличие от других, которые поверили, что программы сами по себе просто стали неинтересны большинству играющих, никак не хочет в это поверить и думает, что у меня остались те самые первые, неиспорченные, программы.

– И они у тебя есть?

– Для хорошего человека что-нибудь да и найдется.

Выяснять, хороший он человек или не очень, Вагиф не стал. Он как-то и без ответа Ксении понял, что с программами ему еще придется познакомиться, а возможно, даже помучиться. Покинули они ресторан уже в восьмом часу вечера. Дойдя до метро, Вагиф купил у стоявшей возле входа женщины великолепный букет цветов, правда, за не менее великолепную цену, и преподнес Ксении. Она несколько смутилась, но было заметно, что ей это очень приятно. В метро они почти не говорили. Лишь уже подъезжая к ее остановке, Вагиф неожиданно для самого себя спросил Ксению о том, что произошло в ту ночь, когда они с ней познакомились.

Вообще Вагифу не следовало бы задавать этот вопрос, но он его почему-то очень волновал. Причем причина этого волнения с некоторого момента стала для него вполне очевидной. Эта девушка ему очень нравилась. И не спросить он уже просто не мог.

Что произошло, то произошло, – посмотрев ему в глаза, твердо ответила Ксения. – Но ничего подобного больше никогда не произойдет.

ГЛАВА 17

Попрощавшись с Ксенией, Вагиф продолжил свой путь. В игральном зале он оказался к девяти вечера. Там его ждал Женя. Пройдя в отведенную ему комнату, уже тщательно прибранную, Вагиф первым делом переоделся в спортивный костюм, после чего стал заваривать чай. Когда он был готов, Вагиф налил крепкого чаю в две фаянсовые чашки, оставленные Ксенией, и, открыв коробку шоколадных конфет, приобретенную им на выходе из метро, пригласил Женю, который увлеченно играл в электронную игру «морской бой».

Рассказ Жени был коротким. Да, водитель не ошибся, сгорела именно та самая дача, о которой спрашивал Вагиф. Сгорела дотла, ничего не осталось. Мусор частично убрали, частично нет, но каменные перекрытия фундамента остались в целости. И он даже видел, что люк, ведущий вниз, открыт. Он ни с кем не говорил, если не считать одного подростка примерно его возраста, с которым он познакомился на стоянке автобуса. Повод был существенный: у Жени были сигареты, но не было спичек, а у того подростка наоборот.

Так вот, подросток этот оказался смышленым и сообщил массу интересных сведений. Например, сказал, что в ту ночь, – а дом, где он живет, находится на краю поселка, от которого не так уж было далеко до дачи мэтра, – часа два слышалась стрельба. Притом стреляли не только из пистолетов, но и из автоматического оружия. Даже слышны были разрывы, отдаленно напоминающие взрывы гранат, но очень глухие. А потом уже начался пожар, но пожарные почему-то долго не ехали. Появились они лишь утром, когда от дома уже ничего не осталось.

А утром их участковый сказал, что на даче засела банда преступников и их оттуда выбивал какой-то специальный милицейский отряд. Кто-то в толпе даже вспомнил, что видел одного из нападавших, сильно раненного, которого несли на носилках в машину «скорой помощи». Но говоривший был известным алкоголиком, и к его рассказу никто серьезно не отнесся. Хотя тот божился, что своими глазами все это видел, но никак не мог объяснить, зачем он сам ночью оказался там.

Все это было, безусловно, очень интересно, особенно то, что в нападении на дачу участвовали структуры МВД. Но оставался один, самый главный вопрос: что произошло с обитателями дачи? Вагиф сомневался, что Алексей Васильевич мог себе позволить такую роскошь, как быть убитым, он обязательно что-нибудь да придумал бы. Кроме того, Вагифу не верилось, что само нападение было столь уж неожиданным для мэтра.

Вспоминая некоторые его короткие реплики, Вагиф всё больше убеждался, что мэтр не исключал и такого поворота событий. Но была еще одна причина для сомнений. Как-то, еще в самом начале их совместной деятельности, Алексей Васильевич сказал примерно следующее: в случае необходимости срочного ухода в подполье он предпочел бы инсценировать собственную смерть и, возможно, одновременно с исчезновением нужных для дальнейшей работы документов.

– Ну, что, Жень, спасибо, – улыбнулся Вагиф. – Да, кстати, ты не знаешь, как найти того парня, который поставлял вам игральные программы?

– Родригеса? – спокойно спросил Женя, на минуту перестав жевать – он не утерпел и сразу же открыл коробку с конфетами.

– Да, его, – медленно проговорил Вагиф.

– Нет, никто не знает, где он.

– А где он жил, ты тоже не знаешь?

– Почему не знаю? Знаю. Недалеко отсюда, в соседнем дворе.

– И с кем он жил?

– А вот с кем – точно сказать не могу. Дома я у него не был. Но слышал, что он живет с какой-то придурковатой теткой, которая кормит всех окрестных котов и бездомных собак и даже пытается их лечить.

– А дядю Колю ты помнишь?

– Конечно, мировой был мужик, электронику как свои пять пальцев знал.

– Так вот, как ты думаешь, дядя Коля был знаком с Родригесом до встречи с ним в вашем зале или нет?

– Думаю, что да.

– А почему ты так считаешь? Ты видел, как они общались?

– Нет, как они говорили, я не видел. Ведь Родригес был молчун. За весь день слова не скажет. Все только «да» или «нет». Да и дядя Коля был не особенно болтлив. Так что точно сказать, общались они или нет, во всяком случае в зале, я не могу. Хотя вот что я вспомнил. Когда началась вся эта катавасия с тотализатором и стало ясно, что постепенно наш игральный зал для детей превращается в зал для азартных игр, я был свидетелем одного-единственного разговора между ними. Родригес сказал дяде Коле, который настраивал монитор, что-то резкое и сразу же отъехал на своей инвалидной коляске в сторону. Тот ничего не ответил, закончил свою работу и лишь потом подошел к нему и что-то произнес. После чего они оба куда-то исчезли. И что интересно – по-моему после этого Родригес у нас больше не появлялся, а дядя Коля еще пару раз зашел, но практически уже ничего не делал, а потом тоже исчез. Не могу дать гарантию, что все было именно так, но мне кажется, это происходило именно в такой последовательности.

– Эту тетку можно найти?

– Конечно, можно. Если надо, я прямо с завтрашнего дня этим займусь.

К тому времени в зале появился ночной сторож Виталик, о котором говорила Ксения. Поздоровавшись с Женей и прочитав записку Ксении, в которой она просила его не оставлять Вагифа одного, он молча протянул ему руку и широко улыбнулся. Виталик был крупным парнем лет двадцати – двадцати пяти. По его виду нетрудно было догадаться, что он долгое время занимался тяжелой атлетикой.

– Рад, очень рад, – медленно произнес он, все еще продолжая улыбаться. – Я сделаю все что в моих силах. Меня тут все знают, и если вы будете осторожны и не станете удаляться за пределы нашего района, то я более чем уверен, что с вами ничего не случится.

Все это он сказал на очень правильном литературном русском языке, который как-то не вязался с его несколько простоватым и даже грубоватым внешним обликом. Потом он добавил, что должен осмотреть, как он выразился, территорию и, пообещав еще зайти, удалился. Женька тоже спешил домой, и через несколько минут Вагиф остался в зале один.

Проводив всех, Вагиф направился в кабинет Ксении и, вытащив ключи, которые она сама ему дала, открыл дверь. После чего подошел к сейфу и, достав из кармана еще два ключа, также полученных от нее, открыл и его. Сейф был небольшой. На верхней полке лежала выручка за сегодняшний день, а на нижней, в папке для бумаг, он нашел несколько дискет.

Взяв эти дискеты и аккуратно закрыв сейф, он прошел в зал, где в углу стоял компьютер, на котором когда-то и работал таинственный Родригес. Эта был компьютер семейства IBM класса XT. Вставив дискету, Вагиф просмотрел каталог файлов на дискете и выбрав файл с именем game l, нажал на клавишу ввода. Вскоре на экране появилась заставка игры.

Здесь не были указаны ни имя создателя игры, ни год ее написания, лишь внизу, под названием самой игры – «Поиск», приводилась краткая инструкция. Суть ее состояла в следующем. На экране появлялись, например, цифры, которые какое-то время оставались на экране, а иногда, через определенные промежутки времени, исчезали. Внизу, в прямоугольнике, также были высвечены цифры. Необходимо было в установленный срок успеть выбрать с помощью курсора нужную цифру и зафиксировать ее, нажав клавишу «ввод».

При этом сами цифры возникали на экране, как правило, в сопровождении каких-то сопутствующих символов самой разнообразной формы. В случае, когда цифры исчезали с экрана, на их месте также появлялись какие-то непонятные символы. Вагиф так и не успевал разглядеть, что это были за странные значки, пытаясь вовремя найти нужную цифру. Потом он понял, что время было подобрано именно с таким расчетом, чтобы нельзя было успеть осмыслить все эти сопутствующие символы. В этом, очевидно, и заключалась одна из основных мыслей этой странной, кажущейся вначале очень примитивной игры.

Но могли появляться не только цифры. В некоторых играх предпочтение отдавалось геометрическим фигурам и даже буквам, которые выстраивались в очень замысловатые словосочетания. Помучившись с полчаса и так и не добившись особых успехов, Вагиф решил подойти к этим играм несколько иначе. Выбрав одну из самых первых игр, он стал скрупулезно выписывать все случаи удачного угадывания, взяв за единицу времени один час.

Через час он выключил компьютер и внимательно ознакомился с тем, что было им записано на бумаге. После нескольких минут усиленного размышления он наконец заметил определенную закономерность. Пропорция между количеством сыгранных игр и соответственно выигранных им точно соответствовала его коэффициенту G.

Так что это был за странный коэффициент? Чтобы точно объяснить его природу, необходимо вернуться несколько назад, в недавнюю историю спецслужб Союза. Дело в том, что в практике спецслужб испокон веков применялись методы, скажем так, психического воздействия. Это и четко разработанные инструкции ведения допроса, и различные способы воздействия на психику человека. Об одном таком методе уже говорилось.

Безусловно, эти методы недолго оставались секретом спецслужб, время от времени они становились достоянием не только спецслужб других стран, но иногда даже и широкой общественности. Подобные работы велись и в Советском Союзе и, надо сказать, не без успеха, особенно в первые годы становления спецслужб молодого советского государства.

И на то имелись объективные причины. Во-первых, военная разведка российского генштаба всегда была привилегированным государственным институтом, с которым охотно сотрудничали без зазрения совести лучшие умы России. (Не надо путать ее с политической охранкой, это совсем другая структура.) Можно назвать десятки известнейших имен, которые в то или иное время оказали неоценимые услуги военной разведке Российской империи.

Покровителями этого института государственной власти всегда выступали члены царской семьи, и потому военная разведка никогда не имела проблем с тем же финансированием и охотно поддерживала разнообразные научные изыскания, в том числе и в области психиатрии.

Во-вторых, как ни кощунственно это звучит, неоценимый опыт первой мировой войны, а за ней и гражданской подвел солидную экспериментальную базу под теоретические разработки. Здесь возникает естественный вопрос: а существовали ли в то время в новой, советской России люди, которые могли бы осмыслить весь этот опыт? Так вот – они были, и их было даже более чем достаточно.

Руководство молодого государства, будучи нетерпимым к гуманитарной интеллигенции, очень покровительственно относилось к представителям естественных наук, и в первую очередь к тем, кто занимался военной тематикой. Они были окружены вниманием и не терпели никаких лишений. В этот период и был заложен фундамент научного и военно-промышленного комплекса страны.

Но с течением времени отношение к психиатрии стало несколько меняться. Идеи Фрейда, метод психоанализа и связанное с этим понятие подсознания как-то не прижились в Союзе начала тридцатых. И работы в этой области стали сворачиваться. Лишь после войны, в эпоху сильнейшего противостояния Запада и Союза, к руководству советских спецслужб стали поступать материалы по методам психического воздействия, широко применяемым американцами. Кое-какая информация перепала и от некоторых пленных немецких ученых.

Наконец информации скопилось так много, что доложили Берии. И он после долгих раздумий пришел к оригинальному решению. Он не стал докладывать наверх, что отвергнутые советской философией методы психоанализа тем не менее дают ощутимые практические результаты, а просто-напросто распорядился организовать на базе некоторых городских поликлиник так называемые спецотделы. Параллельно с этим на территории Восточной Германии также были созданы закрытые лаборатории, где немецкие ученые продолжали работу в этой области. И надо сказать, что восточные немцы добились значительных успехов.

Но более серьезно этим занялись в Союзе уже значительно позже, где-то в конце семидесятых, и то благодаря личной инициативе Андропова. И вот тогда-то и стали появляться на различных спецкурсах учебники западных авторов по психологии и философии, в том числе и чисто специального характера. Так вот, с одним из таких специальных трудов, притом очень хорошо, и был знаком Вагиф.

Последнее время, уже работая в Москве, он был вынужден по роду своих занятий общаться с учеными ряда академических институтов столицы. И в частности, курировать работу по переводу трудов одного не очень известного ученого, чеха по национальности, но работающего в Италии в одном из научных центров, который финансировался американцами.

С этим чехом в свое время произошла очень забавная история. Первые тридцать лет своей жизни он прожил в Праге, работая в одном из научных заведений. Пришло время «остепениться», и он представил работу, которую его более маститые коллеги сильно раскритиковали, но позже смилостивились и разрешили выдвинуть ее на соискание ученой степени вторично, но только после существенной переработки. Соискатель наотрез отказался и даже публично обругал местных научных светил непечатными словами. Естественно, ни о какой вторичной защите не могло быть и речи.

Уже задним числом соответствующим органам удалось узнать, что далеко не все ученые мужи были против представленного научного труда. Скорее наоборот, среди научной братии поговаривали, что этот молодой ученый совершил нечто неординарное, но открыто поддержать его при господствующих в то время коммунистических догмах поостереглись. Хотя, как потом выяснилось, ничего особенного там и не было. Просто сперва его раскритиковали лишь потому, что работа по своей форме несколько отличалась от общепринятых, а уж потом все перешло в область личной неприязни.

Молодой ученый разобиделся, а тут как раз рядом с ним появился какой-то западный немец, и через некоторое время этот ученый выплыл в Италии, в том научном центре. Но и там он не прижился, и его не слишком баловали вниманием. Хотя по другим источникам выходило, что тамошние ученые тоже быстро разобрались, что этот молодой чех далеко не профан, но поскольку признание правильности его результатов автоматически могло поставить под вопрос дальнейшее финансирование ряда научных тем, за которые несколько десятков ученых в течение ряда лет получали приличные гонорары, его просто задвинули, создав ему репутацию одаренного ученого со скверным характером, который сам до конца не понимает, что он делает. Некий чудак от науки.

Но это было на Западе. У нас же процесс пошел в обратном направлении. Сотрудник компетентных органов, который после исчезновения ученого из страны занимался его научным наследием, оказался дотошным и не только разобрался, что эти труды представляют интерес, но и смог убедить в этом своих начальников. Что, очевидно, было куда сложнее, нежели вникнуть в суть научных изыскании. К слову сказать, после этого сотрудника заметили, и он сделал стремительную карьеру. А все оставшиеся труды того ученого были срочно засекречены и перевезены в Союз.

После того как вышла научная монография этого чеха, она была срочно приобретена, и ее изучением вместе с другими документами серьезно занималась целая группа специалистов. Честно говоря, когда Вагиф впервые познакомился с этими трудами, – он тогда входил в группу, непосредственно курирующую работу ученых, – у него невольно возникло сомнение в подлинной ценности этих трудов. Поскольку ему, имеющему университетское образование, притом естественное, часто была непонятна логика автора. Порой она казалась ему просто наивной. А по форме изложения материала все вообще мало походило на научный труд.

Но постепенно мнение у него менялось, хотя кое-какие утверждения автора были более чем спорные. Например, он утверждал, что современное математическое моделирование, на базе которого проектируется и создается современная техника, становится тормозом именно вследствие излишне жесткого математического аппарата, особенно в вопросах построения математической модели сложного объекта, состоящего из более простых, чьи модели как раз истинны. И предлагал свою систему, называя ее G-алгеброй и утверждая, что с ее помощью можно смоделировать и, что самое главное, получить достаточно простую систему, состоящую буквально из нескольких уравнений, которые с большой точностью и оперативно могли быть обработаны средствами вычислительной техники.

Но никаких доказательств адекватности предлагаемых моделей тем, которые были строго математически получены ранее, не было. Как и вообще не было понятно, откуда он извлек эту самую G-алгебру, которая была введена сугубо аксиоматически. И тем не менее конкретные результаты были. Оказалось, что построенные на базе предложенной методики модели наиболее точно описывают состояние очень сложных объектов, а при введении в модель различных управляющих параметров можно с большой точностью тут же, за компьютером, спроектировать более современные аппараты, подчас очень точно предугадывая границы использования того или иного принципа, заложенного в соответствующей конструкции.

Единственным объяснением всей этой чертовщины была последняя статья, которая просто привела в глубокий шок всю научную группу. Ознакомившись с тремя первыми главами, они с трудом, но все-таки кое-как свыклись, что авторское изложение материала местами похоже на математический текст, а местами на чисто технический, иногда же идет просто чистая, порой не совсем понятная философическая галиматья. Но когда они открыли последнюю главу, их ждал еще более неожиданный сюрприз. Там автор решил побаловаться психологией. И очень аккуратно, что резко отличалось от материала предыдущих глав, даже с некоторым изяществом он излагал методы проверки своего G-коэффициента и предлагал развивать умение строить так называемые эмоциональные алгоритмы. И пытался доказать, что все, чем мы сейчас оперируем в точных науках, есть не что иное, как результаты использования тех же самых алгоритмов, но других людей, порой не совсем точно изложенные и далеко не отражающие истинного существа проблемы.

Тем самым у него выходило, что вся математика и физика на девяносто процентов состоят из личного восприятия мира рядом незаурядных умов, выводы которых далеко не универсальны и не могут быть справедливы всегда и везде. И предлагал всем желающим заниматься наукой проверить себя на наличие этого самого коэффициента, который, по понятию автора, и позволял определенным людям видеть проблему как бы в целом, не замечая пока не изученные и не понятые детали. И такое видение проблем, согласно его мнению, является научным талантом.

Так вот, у Вагифа этот непонятный G-коэффициент был равен 0,33, что точно соответствовало отношению количества выигрышей к количеству сыгранных партий. Но было кое-что еще, что заинтересовало лично Вагифа в этих трудах. Он попытался применить эту G-алгебру в теории вероятностного прогноза развития событий при условии дефицита так называемой базисной информации, то есть того минимального количества данных, без которых результат теоретически не может быть, хотя бы частично, адекватен реальности. И столкнулся с чем-то необычным. Построив согласно аксиоматики этой самой алгебры необходимый алгоритм, который почему-то автор вполне серьезно называл «эмоциональным», он получил очень хороший результат – более шестидесяти процентов достоверности. Это было трудно объяснить.