Текст книги "Как стать контрабандистом (СИ)"

Автор книги: Арест Ант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

А докатилось до того, что Государственная Дума перед самой революцией чуть не легализовала оборот и потребление любых наркотических средств. Ну, а у любящих трепологию демократов это обычное дело. Зачем головой думать, когда язык хорошо подвешен? Сразу после революции обиженные владельцы фармацевтических предприятий в ответ на большевистскую экспроприацию выкинули на «черный рынок» всю имеющуюся на складах дурь. И полку наркош резко привалило. Но даже это не помогло белоручкам супротив красного мозолистого кулака.

Как я понимаю, финны эту проблему начали пристально рассматривать значительно позднее обретения страной дармовой независимости. Судя по всему, только с того самого момента, когда местные государственные мужи стали мучительно изобретать дополнительные пути высасывания денег из населения для поддержания вечно спадающих штанов в стране, столь удачно спёртой из-под самого носа большевиков. Заметили, на что народ лишние деньги тратит. И произошло это задолго до начала всемирной борьбы с наркоманией.

По одной из услышанных мной версий, основной причиной всплеска потребления одурманивающих препаратов в народившейся республике явился резкий демографический взрыв на территории тогда ещё полностью аграрной Финляндии. И наложился он на древний обычай наследования по семейному старшинству. Старший сын получал всё, дабы хозяйство не дробилось и не разбазаривалось, а остальные многочисленные домочадцы могли или бесправно батрачить, полагаясь на доброе сердце нового владетеля, или свободно переселяться в безразмерную индейскую народную избу «Фиг—Вам».

Это, да ещё и устойчивый высокий уровень безработицы заставили многих финнов наивно поверить в Америку как в страну великих возможностей и помечтать в эмиграции избавиться от нищеты и начать новую светлую жизнь. Словно книжек начитались «How to Make It in America» (Как преуспеть в Америке).²⁸

В конце ХIХ – начале ХХ веков началась интенсивная эмиграция финских крестьян. Большинство на пароходах отправилось в США, в основном на земли северного штата Мичиган.²⁹

Основная масса выходцев с глухих хуторов, годилась только для черновой работы. Экономя на всём, они не только пытались скопить хоть какие-то деньги, но и ещё и поддержать оставшихся на далёкой родине. Работали на износ. Вот тут то они и натолкнулись на достижения передовой химии. И неоценимым подспорьем стал бензедрин, ныне более известный как амфетамин. После запрещения кокаина, врачи стали использовать в своей практике амфетамины и его производные, синтезированные из эфедрина, для лечения апатии, повышенной сонливости, чувства усталости. Даже детям спокойно прописывали при плохой концентрации внимания. В аптеках свободно продавалось как лекарственное средство для ингаляций. А какой он давал эффект! Резко поднималась активность, по всему телу растекалась бодрость, наступало радостное настроение, внимание чудесно концентрировалось и сходу решались все проблемы, а аппетит снижался, и пропадало желание спать. Просто мечта!

И стоила эта панацея значительно дешевле не только всяких там куртуазных кокаинов или экзотических опиумов с гашишами, но и нормальной человеческой еды. А потом в Штатах как то вдруг и сразу декларируемых великих возможностей стало не хватать на всех. The American Dream как-то усохла до простого выживания. Началось чистое плющилово. «Великая депрессия» плавно перетёкла в мировой экономический кризис, который для финнов ещё ощутимее обострился в период Зимней войны, а потом и вообще всё закрутилось в кошмаре Второй Мировой. У народа появились очень веские причины для возвращения из-за океана в родные пенаты. С новыми знаниями и пристрастиями. И начался эффект домино.³⁰

У финнов всё прошло быстро и благопристойно. Народ в механизированной Америке слегка пообтесался, научился гайки крутить да трубки в спирали сворачивать, а уж с рекламным делом ознакомился на собственном кошельке. Смекалка и торговая жилка позволила и себя обеспечить, да и соседям помочь. Благо результат виден сразу. А власть вообще спокойно на это смотрит. Даже поощряет. Амфетамин пошёл в свободную продажу. Ещё бы. Едят мало, работают много.³¹

Тут накатили военные действия и амфетамин стал уже жизненно необходим. И для снайперов-кукушек, и для бойцов при их многодневных перемещениях по бескрайним зимним лесам и болотам. Еды на всех не напасёшься, да и шишками со снегом не насытишься. А тут невеликий солдатский сухпаёк да с таким потрясающим эффектом.

Немцы тоже подсуетились и даже поделились со своим верным союзником дешёвым производством первитина и других амфетаминовых стимуляторов. Даже шоколадные конфеты Panzerschokolade с ними стали продавать. На все случаи жизни.³² Страх стирается, но, правда, и боевые потери повышаются. Ну, а на потери никто внимания никогда особо и не обращает. Какой ценой и что достигается – на это штабные писаря в тылу имеются. Цензурой сурово натасканные на победные реляции. Войну временно выигрывает тот, кого первым поздравят по радио и в газетах.

После войны финны запоздало спохватились, что с мозгами уж у слишком многих что-то не в порядке, да и дети стали появляться, ну как бы это помягче сказать, не совсем соответствующие статусу венцов творения. А то и вообще печать мудрости не оставляла своих отметин на массе народившихся послевоенных голов. Такое даже по хуторам долго не скроешь. Вот тут уже и деньгой вдарили по этому делу с широким привлечением всей мощи своей развитой пеницитарной системы. И стали бороться прямо таки с коммунистическим азартом и неуёмным рвением, что из чувства противоречия разожгло повышенное любопытство подрастающего поколения и непреодолимое желание лично вкусить запретный плод.

Но зато народное хозяйство получило нужные дороги, вручную пробитые сквозь гранитные скальные выступы и спрямлённые через болота. Тут Сталину финнов не переплюнуть. Да ещё и дармовая шефская помощь коренным жителям саами, которые ютятся за Полярным кругом. Они хоть и саами с усами, но сами ничего кроме возни со своими оленями не признают. Дикие люди.

И эта нескончаемая битва так и тянется в бесконечность, с переменными успехами сторон, ибо нормальное полицейское государство никогда и никому не позволит безнаказанно отщипывать даже крохи от доходной кормушки, на которую оно само наложило свою нарко-контрольную лапу.

Может всё это и так, а может и не совсем так.

Это местное табу, а из средств массовой информации узнать подробно можно только о наркоманах в России, которых на колёса с иглой посадило тоталитарное государство, агонизирующее под железной пятой злобных Пу и Му и примкнувшим к ним расплодившимся родственникам и иным чекистким людом.

Иногда только проскочит небольшая заметка об успехах американцев, удачно разбомбивших огородик особо несговорчивого мелкопоместного наркобарона где-нибудь на задворках Латинской Америки.

Да, изредка краткой строкой ещё, может, шведов пнут по старой привычке, но без особой язвительности. По эстонцам, как совсем отсталым финно-уграм, проходятся вообще без помпы, просто бегло констатируя их как главных поставщиков синтетики в Финляндию. Типа, ну что с этих взять, они же с оккупированных территорий.

А вот об удесятерившемся наркотрафике из Афгана после свержения власти Талибан странами НАТО здесь боятся даже думать, не то, что вслух говорить. Хотя и сюда ох как немало перепадает.³³

Зато иногда просачивается удивительная информация, что в Афгане не может, ну никак, быть уничтожен единственный источник дохода у нищих людей. Они же живут во второй по бедности стране мира! Так вот пусть себе что-то там выращивают. Вместо хлеба насущего. И скромный такой намёк, что у них под боком Россия. А уж эта страна большая, всё дерьмо через себя пропустит и переварит, а бедным трудягам-афганцам копейку малую подбросит на прокорм.

Но это не моя хворь. У меня здесь и так своего счастья привалило по самое не хочу.

В голове замелькали кадры из американских боевиков. Кровавые разборки, колумбийские галстуки, контрольные выстрелы, мрачные допросы с мордобоем и электрический стул – как happy end. Добрые голливудские картинки от дядюшки Сэма.

– Нет, – твёрдо сказал я себе, – Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Тут за наркоту сроки такие, что мама не горюй. Не Азия, но вполне хватит. И ведь не отмоешься. Остаток жизни можно на нарах загорать.

Да нет, маловероятно. И собаки у них там учёные, и приборы всякие навороченные. Таможенники сами, как сторожевые псы натасканные. Стукачей полна страна. И не только платных, но и по зову сердца.

– Это воображение разыгралось, — я погрозил стене кулаком, – С бодуна и от голода. Такого не бывает. Всё должно быть проще и прозаичнее. Завтра во всём разберёмся. Ну не полных же идиотов здесь понабирали? Спокойно посидим со следаком и всё расставим по своим местам. Закроем эту тему и потихоньку потопаю домой.

А если на все эти вопросы ответ «нет»? И тут я почувствовал, как начинает накатывать и холодеть в груди. И постепенно весь организм стал наполняться тяжёлым дерьмом как испорченная канализация.

– Звиздец, приехали… Здравствуйте девочки! – я вскочил и опять начал безостановочно кружить по камере, – Так, мысли из головы выкинуть. Всё образуется и всё будет хорошо… пива больше в рот не возьму, а то бред какой-то в голову постоянно лезет. О, Господи, спаси и сохрани! А теперь раздеться, лечь на нары и заснуть. Утро вечера мудренее… или мудрёнее… Медленно и глубоко дышим, глаза закрываем и закатываем. Считаем козочек-овечек. Раз.. два… три… сволочи… четыре… не дай Бог, наркота… пять… узнаю, урою…

Пробуждение было просто отвратным. Забылся я только под утро, выкурив две пачки сигарет и доведя себя почти до коматозного состояния. Как там говорится головка бо-бо, денежки тю-тю, а во рту кака-бяка. Симптомы страдальцев птичьей болезнью перепил. Очень похоже.

Набатом загрохотало в двери и раздался такой душераздирающий скрип, что я чуть не свалился со шконки, или как они там у себя культурно обзывают эту пыточную бетонную плиту. Теперь понятно, почему они петли не смазывают. Бьет по ушам, как серпом по яйцеклеткам. Видно в сугубо воспитательных целях.

Незнакомый охранник стоял у открытой двери с тележкой. Зевая и почёсываясь, я босиком прошлёпал по холодному полу, получил тарелку серой каши, несколько кусков хлеба (видно учитывают наши русские нравы!), пачку молока и маргарин в мелкой расфасовке.

Вид каши почему-то отчётливо ассоциировался с прозекторской. Да ещё и эти весёленькие склизкие комочки. Но жрать захочешь и не на такое позаришься.

– А можно попросить горячий чай или кофе?

– Кофе только в выходные дни, а чай выдаётся на ужин.

Выглядел охранник как киношный пейзанин, нацепивший хоть и пижонистую, но совершенно неудобную городскую одежонку. Униформа на нём висела даже не мешком, а как-то вся наперекосяк. Или это у меня глаза расфокусировались? Я прищурился, потом покосился в разные стороны. Вроде нет. Да и парень весь из себя какой-то пришибленный, кособокий, при том, что белёсый до бесцветности. Типичный представитель современного младого племени из близ живущих хуторян. В хозяйстве не помощник, образование по настроению, специальностью явно не обременён. А тут на полном довольствии, одет-обут, работа не обломаешься, да ещё и бабосы раз в месяц настырно перечисляют. Небось, родственнички подсуетились и пристроили. Но хоть по-пиндосски выучился лопотать. Явно из-за телевизионной зависимости.

– Это не разгильдяй, а идейный пофигист с уклоном в бытовую синеву, – произнёс я по-русски.

– Thank you, – ответил на мою мнимую благодарность охранник, начиная прикрывать дверь.

– Э-э-э, погодите, – я чуть за дверь схватился, но опомнился, – А когда будет представитель таможни?

– Не знаю.

– А что мне делать?

– Ждать.

– Как долго?

– Не знаю. Они сами придут за вами.

– Когда? Сегодня, завтра, через месяц?

– Не знаю, но думаю на этой неделе.

– Что? И я здесь всё это время должен торчать?

– Да, – он захлопнул дверь и устроил мне концерт своего петле-засовного инструмента. Это куда круче водо-бочкового.

Вот тебе и раз! А я-то думал, что у них всё горит. Так, вчера была среда, сегодня – четверг, а завтра – пятница. Потом выходные. Явно по выходным здесь народ не работает. Значит, сегодня-завтра всё уже решится и назад, домой.

Лязгнула, открываясь, кормушка в двери и там обозначилось лицо охранника:

– Забыл сказать. Ваша жена чувствует себя хорошо.

– Что? Она звонила?

– Нет, она здесь неподалёку от вас. В последней камере. Её привезли вчера поздно вечером.

– Зачем? – от такой неожиданности я даже присел.

– Арестовали.

– А её можно увидеть?

– Нет.

– Передать записку?

– Нет, – он с силой захлопнул кормушку.

Вот это номер! Они арестовали мою жену! Кому скажешь – не поверят. Вот ведь напасть какая. Она у меня из семьи потомственных староверов. Для неё и слегка приврать – это чуть ли не смертный грех. А тут здрассьте-пожалте в тюрьму на нары.

Ох, грехи мои тяжкие. И за что мне это всё? Нутром чую, ждёт меня дома суровый разбор полётов с многократным показательным расстрелом перед строем. И это как самый лёгкий исход после таких событий.

Да что ж такое творится, люди добрые? Жена работает в очень крупной французской фирме и никоим боком с моими делами не связана. И чего такого ужасного смогла таможня обнаружить, если всех начинают грести под одну гребёнку? Хорошо, что детей пока не трогают. Или только пока? Срочно нужны версии. Интересно, а я сейчас способен на простейший brainstorming (мозговой штурм)? Или совсем скуксился за ночь?

Итак, начнём изучать приходящие в голову версии.

С моим паспортом попался Усама бен Ладен из-за просроченной американской визы, шантажируя пограничников ворованным ядерным чемоданчиком? Нет, сейчас бы вокруг было оцепление из гогочущих US paratroopers, мошкарой крутились вертолёты и отовсюду лезли смазливые комментаторши вперемежку с суровыми корреспондентами. Да и я с ним никогда не был знаком, хотя теоретически и мог.

Незадекларированная тонна особо чистого полония для традиционного королевского чаепития в саду Букингемского дворца? Нет, нигде не видно чопорных дипломатов и типографских плакатов спонтанных демонстрантов.

Какая-нибудь очередная заблудившаяся «Булава-2008» так удачно приземлилась на один из моих трейлеров, что водила её даже не заметил? Но тогда бы вокруг местные вояки крутились с сияющими глазками, жадно потирая свои загребущие потные ручонки. Или вообще бы стояла вороватая тишина, а на мой дом просто упал случайно заблудившийся метеорит.

Что-то, ещё похлеще? Да нет и так полный бред.

В животе противно бурчало, но аппетит пропал напрочь. Я лёг и уставился в потолок.

– Подкрался незаметно маленький пушистый зверёк, – стал я утешать себя тихим голосом, – И в лесу стало тихо как на погосте. А звали его Alopex lagopus, что по-русски означает полный алопекс… жирный такой лагопус. И так он славно там отметился, что теперь весь этот уже мемориальный лес носит его имя. Навечно. Как говорят обрусевшие латиняне: «Топи в вине горе и будет полное memento mori». Жаль, что мне сейчас это не грозит.

Я ещё поворочался, осторожно жалея себя, чтобы не переборщить. Но требуемое успокоение никак не наступало. Наоборот всё ощутимее пробивалась тревога за жену. Как она там?

Неожиданно для себя я уснул.

А вот проснулся я, как ни странно, с улыбкой на лице. Потому, что во сне вспомнил, что в выходные заставил себя убить пару часов, но сделать все платежи на неделю вперёд. На счетах компании осталось не больше четверти зелёного лимончика. Жалко, правда, что я их не успел оприходовать на какое-нибудь бесполезное дело. Теперь налоговая свои загребущие лапы явно к ним будет тянуть. Им только дай незначительный повод. Воронье шакальное.

– И всё же это я удачненько подсуетился. Теперь клиенты и не озаботятся моим кратковременным отсутствием. Отряд не заметит потери бойца. Срочных дел нет. На складе сейчас пылятся только пять контейнеров дурацкой бумаги в рулонах. Но они уже полгода там торчат и есть пока не просят. Значит, сейчас с головой погружаемся в местную экзотику. Будет что в старости порассказать внукам. В стиле Жени Бондова под shaken, not stirred - то бишь смешить, а не болтать.

А свой не приезд в Питер замотивируем как-нибудь… тайная операция… дешёвая интрижка… как там нас учил Великий Лысый Вождь нашего шебутного племени?³⁴ Скушают как миленькие, да ещё и завидовать будут. Значит, и тут вывернемся.

Я допил жалкие остатки молока, сделал себе суррогатный бутерброд и решил повнимательнее ознакомиться с народным творчеством на предмет углублённого изучения и перенятия неведомого передового опыта.

Начнём с малоисследованных участков стен. Что у нас на кириллице? Преобладали записи выходцев из славного города Выборга. Этакая летопись пойманных с поличным и ожидающих своей участи. В основном за сигареты.

Вот только сроки, которые они провели в этой камере, оптимизма как-то не добавляют. От двух недель до трёх месяцев. Что-то невероятно долго. Или это обычные наши приписки, дабы особо подчеркнуть свою значимость?

Меня заинтересовала очень подробно описанная душераздирающая история некой сердобольной девы. Жаль, что она не оставила своих инициалов для истории. Я бы ей черканул пару сочувственных строк.

Судя по стилю, это была средних лет businesswoman, а точнее wheeler-dealer (автодиллер), которая кратко, но ёмко описала свою поездку из Питера на деловую встречу в Хельсинки.

Я просто явственно ощутил, как…

… она стремительно неслась тёплым летним утром, пребывая в прекрасном расположении духа. Короткие взгляды, бросаемые в правильно повёрнутое зеркало заднего вида, только поднимали настроение. Прическа не растрепалась, лицо свежее, макияж неброский, но эффектный. Надо только в Выборге не забыть остановиться и купить пару бутылочек минеральной воды Perrier.

Лихо запарковалась на площади у железнодорожного вокзала и пошла за водой. За её спиной машина ласково мяукнула сигнализацией и осталась терпеливо ждать возвращения хозяйки.

Воду она нашла быстро. На всякий случай купила ещё пару пачек Vogue Menthol и зажигалку. Когда уже расплачивалась, к ней подошли две симпатичных девушки-старлетки. Рыженькая и белокурая.

– Извините, пожалуйста, – очень вежливо спросила рыженькая, – Вы не в Финляндию едете?

– Да, а что случилось?

– Мы на автобус опоздали. А нас ждут в Котке. У нас через четыре часа морской круиз начинается. Мы никак не успеваем. А такие деньжищи заплатили. Вы не могли бы нас подвезти? – на глазах у девушек синхронно навернулись слёзы, – Ну хоть куда-нибудь поближе. Вам же по пути?

– Конечно, мои дорогие, – от осознания собственного благородства у неё даже глаза увлажнились, – Доставлю прямо в порт. У меня ещё есть свободное время.

Девушки притащили два больших новеньких чемодана и загрузили в багажник.

«Хорошо, что я без вещей», – подумала она, – «Небольшая сумка только с самым-самым необходимым на один день».

Дальше поездка проходила очень весело. Девушки щебетали и наперебой благодарили спасительницу. Благодетельница млела и даже неожиданно разрешила старлеткам курить в машине, чего обычно и себе не всегда позволяла.

Русские пограничники и таможенники были предупредительны, галантны и сияли улыбками глядя на такой цветник. Даже старались дышать в сторону своим профессиональным многослойным.

Идиллию, как это обычно и бывает, грубо испохабили на финской стороне. Сначала долгая очередь на паспортный контроль. Потом к машине выполз жирный неряшливый таможенник и хмуро попросил открыть багажник. Он толстым пальцем с грязным обломанным ногтем постучал по чемоданам и приказал отнести их на досмотр. Девушки как -то увяли, но чемоданы послушно поволокли.

Каково же было изумление окружающих, когда из чемоданов стали извлекать многочисленные блоки сигарет, пару дюжин бутылок, а под самый конец и пухленький красочный пакетик, набитый разноцветными таблетками с выдавленными на них смешными рисунками.

Старлетки моментально зарыдали в голос, размазывая сопли и тушь по лицу, и надрывно возопили:

– Это не наше! Мы это впервые видим. Она нас силой заставила, – они тыкали пальцем в благодетельницу, – Теперь нас дома точно убьют! Спасите нас. Требуем политического убежища по программе защиты свидетелей!

Через пару часов всё ещё хлюпающих девиц, после нудных, но суровых нравоучений, с рейсовым автобусом отправили назад в Выборг. Правда, предварительно загасив Шенген.

А наша героиня была доставлена прямиком в эту камеру. Где и просидела почти месяц. Прокурор требовал для неё пять лет за организацию и руководство преступной группой, а также конфискацию машины в счёт покрытия несусветного штрафа.

Её последняя запись была: «Суд завтра в 10:30. Неужели меня посадят в тюрьму? За что?»

Я долго в задумчивости смотрел на ровные аккуратные строчки на стене. Не приведи Господь, стать вот такой plaything of destiny (игрушкой судьбы). Доброта наказуема, но тут уж явный перебор. Очень надеюсь, что её просто депортировали, и она отделалась лёгким… ничего себе лёгким… не смертельным испугом.

Интересно, а подвезёт ли она ещё раз хоть кого-нибудь голосующего hitchhiker (путешественника автостопом)? Или ей уже этим на всю оставшуюся жизнь вбили, что Homo homini lupus est – Чувак чуваку волчара позорный?

У остальных всё слишком прозаично. И скучно. Воистину, даже как-то справедливо в главной книжке написано: «Да воздастся тебе по делам твоим».

А вот местные нацисты могли бы хоть имперского орла изобразить для разнообразия. И что их так циклит на этой свастике? Простота изображения? Тогда почему некоторые свои святыни они вообще не в ту сторону повернули? Авангардисты детской неожиданности. Им бы не мешало советские фильмы просмотреть для ликбеза. У нашего Михалкова поучиться. Может и со своими мотыгообразными крестами было бы легче разобраться. Только вот как они на потолке копотью буквы выписывали – это действительно интересный вопрос. Светочи-пропагандисты. Прометеи-коптильщики.

Ну их, пойду лучше к обнаженной натуре. У непутёвого Митьки на уме лишь титьки. А ведь правы психологи, если долго всматриваться в стену, то и все эти достоинства начинают зазывно разглядывать тебя. Просто жуть берёт.

– Вы кохайтеся, девчата, та не з москалями. Москали бо злы робята. Лихо зробят с вами, – негромко напевая, я стал придирчиво изучать немногочисленные экспонаты, – Мы такие. У нас амбиции имперские, очень даже зверские.

Н-да. Бедный Пикассо с его непотребными пятнадцатью именами.³⁵ Вот откуда надо было черпать истинное вдохновение для его голубого и розового периодов. Просто невероятно, какая тут сознательная деформация натуры! А непостижимая кубистическая тайнопись! Потрясающее стремление к гармонизации колорита! И всё это здесь канет в Лету при очередном ремонте. Да и где они теперь, эти гении, так и не признанные судьёй-ретроградом?

Из-за этого, возможно, не смог народиться какой-нибудь кубогеизм. Я представил себе мрачное эпическое полотно, наполненное внутренним трагизмом, когда волосатый цилиндрик из последних сил делает предсмертные фелляции мохнатому октаэдру, отчаявшись пристроится для иррумации… и истерично захохотал в полный голос. Надо бы финнам космический штраф выставить за такую безвозвратную утерю, о которой пока не знает, но уже горько скорбит весь цвет тонких ценителей и знатоков живописи. Готов предложить им свои услуги. Но только под грабительские комиссионные.

А вот это по-нашенски. Заботливая рука старательно выцарапала для соплеменников финско-русский словарь необходимых слов и выражений в тюрьме. Подробно и с любовью. Видно долго ты здесь парился, раз такой образованный стал. Да и гвоздик как-то сумел заныкать. Или шурупчик выкрутил во время допроса. Мастер из прорабки – золотые грабки.

А что это за обляпанные листочки? Ух ты, тут на финском, шведском и даже на русском есть. И наш рассейский листочек, как всегда, самый замызганный. Ого, оказывается, тут живут по распорядку. Жаль, что я часы дома забыл.

– Зазубрить Устав до дыр приказал нам командир, – я двумя пальцами брезгливо приподнял листок, – Так, трёхразовое питание. Душ по понедельникам и по пятницам. Ежедневная часовая прогулка. И усё. Негусто. Хорошо, что с туалетной бумагой проблем нет, а то и об этих событиях остался бы в неведении. Хотя… надеюсь, что его не употребляли в… э-э-э… гигиенических целях. А то пятна какие-то сомнительные.

Я брезгливо бросил листок назад и пошёл отмывать руки.

Однако любопытство скоро взяло вверх, и я, после нескольких кругов по камере, вновь остановился и стал разглядывать листок с российским текстом. С приличного расстояния и убрав руки за спину. Надо дать выплеснуться стрессу.

– Где? Где, я вас спрашиваю, – я помахал указательным пальцем в сторону потолка, – Где просветительская работа среди вверенного контингента? Почему нет концертов художественной самодеятельности? Где лектора? И эти… как их тут лучше обозвать… Маннергеймовские комнаты и Синие уголки с наглядной агитацией. «Пьянству – boy/girl» в зависимости от ориентации, «Наркотикам не место в вашем кармане», «Контрацепция при допросах», ну и там что-нибудь фольклорное: «Используй баян только по прямому назначению»… и на другие актуальные политические темы.

Я сделал поворот кругом через левое плечо и строевым шагом подошёл к двери:

– Разрешите доложить, господин двенералиссимус – я потопал на месте как греческий солдатик из почётного караула, но почему-то отдал честь только двумя пальцами, – При проверке отмечены серьёзные недостатки. Плохо поставлена идеологическая пропаганда. Все вокруг умные, а строем до сих пор не ходят. Хулиганские надписи и рисунки своевременно не замазываются. Проправительственные лозунги и патриотические призывы отсутствуют. А вертухаи три раза в день кормят без всякого общественно-полезного труда. Получается и напрасно, и совсем даром. Временно задержанный кляузу сдал. Разрешите идти?

Новый поворот и я принял вальяжную позу и брюзгливо оттопырил губу:

– Развели порнографию, понимаешь, – в моём голосе непроизвольно послышались рыкающие нотки и пьяная обида, – Хрен нарисовать не могут нормально. Зага… загы.. в общем… хулиёвинка какая-то мелкая. Их бы к нам, за Урал… сразу бы узнали, что и как рисовать… на специально отведённом участке… там, тайга, понимаешь… простор. Орешки кедровые. Во-о! Да, и картина должна быть… ого-го, понимаешь… чтоб медведи шарахались… А тут тьфу и растереть. ПисюлькИ городские. Я уверен, что никто из нас… из вас… с таким… из России не сбежит.

Я немного походил, приводя горло в порядок, и вспомнил нашего многоорденного и незабвенного. С причмокиваниями зашамкал:

– Бэз меня… все сосиски сраны… распались и бэгуть на гавно.... пстите, нога в ногу… в капи… тлизьм. Да… пэрэдовое учение… товарища… э-э-э… Крупского… забыто. Тут ещё… пно… граф… и я. Вон… на потолке… я вижу… вроде Карлсон… тут писанину развёл… предал… нашего ненецкого друга Энгельсона.

Я встал в гордую позу и отчеканил, почти по-военному, отмахивая рукой и слегка кривясь:

– Мочить таких… от слова худо… не в чистом сортире, а исключительно в забродившей параше. Общество должно отторгать всё, что связано с таким сексом. Я бы лично про себя столько не смог написать… и не только тогда, когда уже схватили за одно место. Никаких экспериментов здесь не будет. Над крысами пускай эксперименты проводят. У нас страна огромных возможностей не только для преступников, но и для государства… если у человека есть фуражка и сапоги, то он может обеспечить себе и закуску, и выпивку.

Я глубоко выдохнул. А вот от ныне высоко парящего ничего такого исторического, кроме глубокомысленного «м-да», на моих мозговых скрижалях пока не процарапалось. Он как-то застрял в переходном периоде из Хлестакова до Огурцова. Да и кавказские события ничего нового в его копилку не добавили. Мягковат он у нас пока, закалка не та, да и вообще… хотя, может подрастёт ещё, заматереет. Если земеля даст, в чём пока столичные политбрёхи сильно сомневаются. В ожидании перемен можно только стиль слегка подправить:³⁶

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета.

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее – область эстета.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно,

Третий храни: поклоняйся Мамоне,

Всё остальное лишь тлен и бесцельно.

Заскрипев, грохнулась на железные стопоры крышка кормушки. Обед. Интересно, сколько уже сейчас? Мои часы нагло сачкуют где-то дома в своём родном футляре и безмятежно тикают к стадии раритета.

– Который час? – очень вежливо спросил я у нового конвоира.

Тот удивлённо вскинул брови. Я выразительно похлопал себя по запястью. Он подумал и показал свои часы. Правда, издалека. Значит, имеет опыт. Ну, ни фига себе, только пятнадцать минут двенадцатого! А я думал, что уже глубокий вечер на носу.

Я забрал запаянный пластиковый поднос и отнёс его на свой импровизированный стол. Затем возвратился за хлебом, молоком и пакетиком с одноразовыми столовыми приборами.

– Kiitos, — выразил я благодарность из своего бронзового финского запаса. Есть ещё золотой, но оба заветных слова, взлелеянных и туда внесённых, я лучше поберегу исключительно для особых случаев. Серебряный запас состоит из старательно заученных ругательств и ряда производных от них. Их я произношу обычно скороговоркой и без всякого акцента. В некоторых случаях очень помогает. Но сейчас явно не время.