Текст книги "Пять лет на острове Врангеля"
Автор книги: Ареф Минеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Глава XIV
ЛЕТНИЕ ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ РАБОТЫ
Складское хозяйство, которым располагала фактория к нашему приходу, состояло из одного склада из волнистого железа 6 на 12 метров. С собой мы привезли железный склад 6 на 6 метров. Оба эти склада, как хранилища для товаров, были совершенно неудовлетворительны. Первый склад потому, что был стар и изношен. Железо во многих местах проржавело. Оно было настолько ветхо, что ветром его рвало, как бумагу. Склад же, который был привезен нами, оказался плох, потому что мы его строили сами, а строители мы были неважные. Зимой, во время пург, склады обильно забивались снегом; снега было так много, что он затруднял работу. Иногда для того, чтобы достать какой-нибудь товар или ящик, приходилось выбрасывать из склада по несколько тонн снега.
Но, пока стояло зимнее время, можно было не опасаться таяния снега, увлажнения и порчи товаров. Но вот весной, когда солнце начинало основательно припекать, под крышей склада становилось жарко и снег начинал таять, – начинались генеральные работы по уборке снега. Приходилось перекладывать с места на место каждый ящик, каждый мешок, до последнего грамма выбрасывать снег.
Каждый год в эту пору мы вдвоем с Павловым, – иногда нам помогал врач, – выкидывали из складов по много тонн снега.
Впрочем, снег доставлял нам хлопоты не только в складах. Старый дом был построен крайне неудачно, на середине берегового склона. Результатом этого были снежные заносы. Дом ежегодно заносился снегом по, самую трубу. Собаки тогда забирались на конек крыши и спали у теплых труб. После каждой пурги приходилось откапывать окна и двери. Чердак зимой также приходилось часто чистить от снега.
Дом ранней весной.
Каждый год, к началу таяния, мы прокапывали вокруг дома глубокие канавы в снегу, чтобы дать дорогу вешним водам. Весной 1930 года мы вместо канавы, по совету Павлова, вырыли у восточной стены дома шахту до самой земли. Он уверял меня, что все три года до этого они делали так, и вода их не беспокоила. Вырыли шахту и успокоились, хотя я иногда говорил Павлову:
– Зальет нас водой, с ямой этой!
– Не зальет, Ареф Иванович. Нас не заливало.
– Ну-ну, посмотрим.
С началом таяния в яме стала накапливаться вода, постепенно поднимавшаяся все выше. Мы беспрерывно следили за подъемом уровня воды и ждали, когда она прососет снег и пойдет на убыль. Но вода упорно поднималась. Наконец вода появилась в комнатах. В нашей комнате она начала проступать из-под пола, линолеум вздулся, и в местах соединений образовались лужицы, страшно быстро выросшие в лужи, а потом весь пол покрылся сплошь водой, и слой ее становился толще. В комнате врача и Павлова вода начала пробиваться тоненькими струйками через лазы нижнего венца.
Наводнение! Самое настоящее наводнение, хотя снаружи вода была видна только в яме, вырытой в плотном, как белый мрамор, снегу.
Пришлось нам спешно вооружаться кайлами, топорами, лопатами и авралом копать, – как я и предлагал в самом начале, – канаву вокруг дома. Пока мы копали, в комнатах было много воды, легкие вещи плавали, не задевая пола. Потом вода спала, оставив на полу тончайший слой ила. В последующие годы мы каждую весну прорывали канавы, и наводнений у нас больше не было. На дворе всегда лежали некоторые товары, хозяйственные принадлежности, нужные только летом. Все эти вещи за зиму глубоко заносились снегом, и их также необходимо было ежегодно откапывать.
Товары, которые мы оставили на зиму 1929—30 года на дворе в месте, указанном Ушаковым, как месте, на протяжении трех лет не заносившемся снегом, против нашего ожидания, были занесены глубоким снегом. Над бунтом[42]42
Бунт товаров – товары, сложенные компактно и укрытые брезентом.
[Закрыть] товара снега намело больше трех метров. Его так уплотнило ветрами, что он не поддавался лопате. Снег с поверхности был совершенно сух, и ничто не предвещало опасности для товаров. Но когда мы начали, перед половодьем, раскапывать сугроб, оказалось, что нижние слои снега приблизительно на полметра от земли были пропитаны водой и вода подмочила наш склад.
Баня в наводнение (лето 1930 г.).
Мы быстро вытащили весь товар. Что можно было высушить, сушили. К счастью, большая часть товаров не была попорчена водой, и только несколько мешков сахара растворились совершенно; остальное же – бочки с маслом и запаянные ящики, которые мы положили в самом низу, – хотя и оказались в воде, но не пострадали.
Летом 1930 года я решил строить третий склад. Это решение вызывалось следующим: для обеспечения промысла на протяжении трех лет мы привезли с собой большое количество огнеприпасов. У нас было больше полутонны пороха, несколько десятков тысяч патронов, полсотни тысяч капсюлей для снаряжения патронов, масса китобойных патронов, китобойные бомбы и т. д. Помимо этого, из огнеопасных предметов, которые мы принуждены были хранить в складе, у нас было 300 литров спирта. Все это крайне огнеопасное имущество находилось в продуктовом складе, заложенное в разных местах среди товаров. В случае какого-либо несчастья с огнеприпасами, мы могли остаться не только без единой порошинки, но и без съестных припасов. Поэтому я решил выделить огнеприпасы в особое место. В отдалении от складских помещений и жилых построек началось строительство «порохового» склада.
Каждое лето в то время, когда весенние заготовки птицы и яиц уже кончались, а моржевый промысел еще не начинался, – море еще было покрыто льдом, – мы ежегодно проводили учет товаров, инвентаризацию.
Обычно в течение 2—3 недель мы вдвоем с Павловым, – в первый год нам помогал в этом и врач, – перевешивали, перемеривали, пересчитывали все остатки товаров. К концу инвентаризации все наше хозяйство бывало точно учтено.
Проводя инвентаризацию, мы производили и перегруппировку товаров, переваливая некоторые из склада в склад, так как не все они расходовались нами одновременно. Поэтому они закладывались в складах так, как это требовалось: то, что предполагалось потребить предстоящей зимою, мы клали сверху, а то, что мы не собирались расходовать в настоящую зиму, мы закладывали подальше.
В 1929 году мы привезли на остров большое количество оленьих шкур, постелей, пыжиков, недорослей, выпоротков, несколько тысяч камусов, необходимых для пошивки одежды и обуви. Забота о рухляди отнимала у нас много времени. Специального помещения для хранения ее у нас не было, пришлось держать рухлядь в общем большом складе. Пыжики, недоросли и прочие легкие меха мы поднимали под конек крыши и размещали на особых полках. Тяжелые пачки постелей, которые мы не могли поднять наверх, пришлось оставить внизу.
Работа по учету товаров. Сидят: Анна и Павлов. Стоят: Старцев и Паля.
Чтобы предохранить меха от сырости внутри склада, были пущены в ход брезенты, паруса и так далее. Но, несмотря на это, снег находил щели и проникал к постелям. Летом приходилось каждую пачку раскрывать, внимательно просматривать каждую постель и, если надо, сушить. Но и в тюки мехов, запрятанные нами под крышу, проникал снег. С ними проделывалось то же, что и с мехом, лежавшим на полу.
Сушить шкуры на острове Врангеля на полу – дело хлопотное. В складе тесно, шкурье негде разложить, другого помещения или навеса у нас не было. Шкуры раскладывались для просушки на земле у склада и придавливались камнями, чтобы их не унес ветер. Только успеешь, бывало, разложить шкуры, как небо хмурилось, начинал накрапывать дождь; спешно приходилось убирать шкуры в склад. Оленьи шкуры – штука нежная, потаскаешь дня два-три, смотришь, уже шерсть лезет, местами сквасилась и приходит в негодность.
Все эти работы отнимали много времени до начала моржевой охоты. Ни у меня, ни у Павлова совершенно не оставалось свободного времени для какой-нибудь другой работы.
Летом 1932 года к острову должно было придти судно со сменой. Нужно было сдавать зимовку новым людям. Проводя учет, мы обращали особенно большое внимание на маркировку ящиков, мешков и тюков с рухлядью. Учитывая личный опыт по приему хозяйства от Ушакова и зная, что времени для подробного подсчета, перемера и перевешивания в связи с множеством всяких дел не будет, я приводил хозяйство в наиболее пригодное для сдачи состояние.
Но нас постигла неудача: в 1932 году судно к острову не подошло, и сдавать хозяйства нам не пришлось.
Глава XV
ВСКРЫТИЕ БУХТЫ И МОРЯ
Тундра давным давно очистилась от снега. Горы стоят голые, бесснежные. Только в распадках, напоминая о зиме, лежат толщи тающего снега. На море все еще царит зима. Правда, лед и здесь изменился, он уже не представляет собой сплошного белого покрова, изборожденного торосами. Весь он изрезан каналами, покрыт озерами, и только сравнительно неширокие перемычки, покрытые снегом, напоминают зимний лед. Но это только вблизи от берега, – дальше в море лед так же толст и крепок, как зимой.
С началом таяния снежных масс на суше вешние воды бесчисленными ручейками, сливаясь в реки, текут к морю. Не в силах пробить броню льда, вода разливается по льду.
Вода, устремляясь с берегов, промывает в снегу каналы, пропитывает весь снег. Между снежными холмами и торосами образуются озера. Но вода неглубока. Очень часто в такое время, когда на льду как будто стоит безбрежное море, мы ездили на собаках охотиться и по другим надобностям.
Но вот ближе к берегам вода постепенно размывает лед. Образуются первые забереги, куда устремляется вода со льда; каналы на льду остаются, но они более резко намечаются. Вода в них на протяжении суток течет то в одну, то в другую сторону. Приливы и отливы, наблюдающиеся у острова, хотя и не так велики, но все же подъем воды сказывается в это время и на воде, в ледяных каналах. В момент полных отливов вода из озер и каналов устремляется в море. В это время каналы совсем мелки и их легко переходить. С приливом, вода поднимается и течет из моря на лед. Уровень воды в каналах поднимается, и переход их становится затрудненным.
Растекаясь по каналам, вода разрушает лед. Лед также разрушается и общими морскими течениями. Снизу лед разрушается по всей поверхности равномерно, сверху же он больше разрушается по каналам.
Этот процесс охватывает только сравнительно узкую прибрежную полосу, и прежде всего бухты. Чем дальше в море, тем меньше вешних вод. Когда нам случалось ездить по льду на большие расстояния, мы, чтобы не испытывать всех неудобств мокрой дороги, уходили подальше от берега.
В бухтах всегда наблюдается очень интенсивное движение воды по каналам, и поэтому бухты и непосредственно к берегу прилетающие области льда разрушаются прежде всего. Первые забереги, в которые уходит вешняя вода, расширяются. Они увеличиваются за счет взламывания ближних участков льда. В них раньше всего начинают плавать отдельные мелкие льдины. Этот процесс взламывания постепенно идет дальше от берега.
На помощь солнцу и воде в их разрушительной работе приходит ветер. Ветер до поры до времени как будто не оказывает никакого влияния на лед, но вот наступает какой-то критический момент, когда основательно разрушенный лед уже не может сопротивляться мощному напору воздушных масс, и происходит общая подвижка. В таких случаях в бухтах лед взламывается первоначально в подветренных частях и весь прижимается к противоположному берегу. С прекращением ветра лед разжимается, занимая опять всю поверхность бухт. Но это уже не сплошная неподвижная ледяная броня, а взломанный лед, хотя занимающий еще все пространство бухты. Он начинает беспрерывно двигаться по воле прилива и отлива. Льдины при столкновении крошатся, вода продолжает их размывать. Через неделю-полторы льда в бухте остается очень мало. До тех пор, пока не произойдет взламывания льда на море, лед в бухте плавает, как в закрытом озере.
У южного берега острова Врангеля лед на море взламывается обычно во второй половине июля – между 15 и 20 числами месяца, хотя бывает и раньше и позже.
Обычно лед уходит от берега под действием сильных ветров, чаще всего NW и N, но иногда лед начинает двигаться и в почти совершенно тихое время. Случай начала подвижки льда в безветрие мы наблюдали только однажды – весной 1930 года. В этот день мы с Власовой пошли охотиться на гаг, только что начавших прилетать на остров. С трудом перебрались мы по льду бухты на внешнюю косу и шли к устью реки.«Нашей», поминутно осматриваясь. С востока дул легчайший ветерок. Небо было закрыто тучами, но дали были ясны. В пути Власова обратила мое внимание на какой-то странный, постепенно нараставший шум. Мы остановились, прислушались. Шум шел с востока. Я решил, что идет большой ветер. Успокоившись на этом, пошли дальше.
Несколькими минутами позже она окликнула меня.
– Смотри-ка, а лед-то движется!
– А ведь верно, пес его возьми, лед пошел.
– Вот что шумело. Вовсе не ветер, как ты думал.
Лед двигался с востока на запад, всей массой, за исключением нескольких десятков метров береговой полосы, сидевшей, как видно, на грунте.
Мы долго стояли, как зачарованные, наблюдая за льдом. Мимо нас медленно проплывали громадные торосы. Ледяные поля, изборожденные громадными морщинами, как тени двигались мимо нас. Движение колоссальных масс льда было почти бесшумным; только шуршание временами достигало значительной силы, но и оно временами падало почти до полной тишины. Это было так необычно, что казалось сном, а не действительностью.
Чему приписать эту форму взламывания льда? Можно сделать два предположения: или сильному ветру, поднявшемуся где-то к северо-востоку от острова и не задевшему его, или сильному течению, наблюдавшемуся в проливе между островами Врангеля и Геральд. Скорее всего последнее, так как общему движению льда с северо-востока мешает массив острова Геральд.
В остальные же годы лед окончательно взламывался помощью ветра северных румбов, больше всего норд-вестовых или чисто нордовых. После многих часов беспрерывной «работы» шторм нарушает связь ледяной коры с прибрежными частями острова. В таких случаях вся масса льда, насколько видит глаз, начинает медленно, но неуклонно отходить от берега.
Летом 1932 года мы ждали прихода судна со сменой, и нас особенно интересовал ледяной режим. Мы очень часто обсуждали вопрос о том, когда уйдет лед, как он уйдет, даст ли возможность судну пройти к острову.
17 июля мы работали в складе. Вытащили часть рухляди для просушки на солнце, – было совершенно тихо и тепло. Неожиданно с гор упал нордвест, с каждым часом крепчая. Через 2—3 часа ветер достиг силы шторма. Мы принуждены были прекратить работу и, убрав рухлядь в склад, обратили все внимание на море в надежде, что лед оторвет ветром.
Ожидания нас не обманули. Первоначально показалась узкая, как будто бы проведенная пером, чернильно-темная полоска. Она была настолько узка, что мы сразу не поняли, в чем дело, и только когда мы ясно заметили, что полоска стала расширяться, мы все возбужденно закричали: «лед оторвало! лед оторвало!» Значит, море у острова очистится от льдов.
Ветер продолжал свирепствовать, и я опасался, как бы он не произвел каких-либо разрушений на нашем складе. Полоса воды становилась все шире, уже начали плескаться волны, они появились у края льда и брызгались, а лед уходил все дальше и дальше. Из бухты начало уносить отдельные льдины и прибивать их к кромке уходящего льда.
Моторный вельбот и кунгас, груженые моржевым мясом, по пути к северу. Стоянка в лагуне р. «Нашей» (1930 г.).
Так хорошо начавшееся освобождение побережья от льда однако не закончилось так же хорошо. Зимой приблизительно в 10—15 километрах от острова почему-то происходило чрезвычайно интенсивное торосообразование. Лед был вздыблен в громадные торосистые гряды, идущие параллельно берегу. Торосы были так велики, что ни ветер, ни вода не могли ничего с ними сделать. Прибрежное поле льда, разрушенное, вешними водами и действием солнечных лучей, сдвинулось силой напора ветра, спрессовалось о торосистую гряду и дальше не пошло. Образовавшаяся широкая, до 4—5 километров, полынья воды после того, как ветер прекратился, начала постепенно покрываться разжимающимся льдом, пока не закрылась полностью. Это уже не был сплошной неподвижный лед. Это был крупно-битый, мятый лед, но ему некуда было деваться, и он все лето, пока судно, шедшее к нам, билось во льдах, носился в прибрежной полосе из стороны в сторону, постепенно мельчая.
Как только на море взламывался лед и очищалась бухта, начиналась навигация. Правда, и до этого мы плавали по бухте между льдинами на парусиновых каяках, кожаных байдарках, но главный вид нашего транспорта – вельботы – на воду не спускали. Как только бухта очищалась совершенно и лед на море взламывался, мы быстро спускали на воду моторный вельбот и выходили в первое пробное плавание для проверки мотора.
За неделю или больше до вскрытия моря мы между другими делами подготовляли и наши пловучие средства к работе: красили корпуса вельботов, собирали разобранный на зиму мотор, тщательно чистили его, притирали клапаны, устанавливали мотор на вельбот, пробовали. В общем, готовились к летней страде – охоте на моржа.
В это же время мы подготовляли и прочее промысловое снаряжение: точили гарпуны, готовили ремни, поки и прочее. Приводили все промысловое хозяйство в готовность, чтобы по самой первой воде можно было отправиться на промысел моржа.
У нас не было специального моториста. Правда, младший радист Боганов, бывший в то же время и мотористом радиостанции, имел некоторое представление о двигателях внутреннего сгорания, но он не мог уделять много времени и нашему мотору, и моржевой охоте, и другим надобностям островного хозяйства. Поэтому мне самому пришлось освоить обращение с мотором и превратиться в моториста. Но и я не всегда мог покинуть факторию. Чтобы не связывать промысел, я научил этому делу Павлова, а позже и промышленника Старцева.
Мотор на нашем вельботе был несложный, да и ученики были толковые. Двух-трех дней занятий с ними было достаточно, чтобы сделать их способными к самостоятельному обращению с мотором. Работали они не плохо. Мотор, привезенный нами в 1929 году без единой запасной части, работал безотказно все пять лет, и сдали мы его в 1934 году нашей смене вполне работоспособным и исправным.
Глава XV
МОРЖИ
Морж, – этот громадный зверь, достигающий веса до полутора тонн, – имеет для колонизации острова исключительное значение. Да и не только острова. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что морж является основным продовольственным животным для всего побережья северо-восточной части Полярного океана и побережья северной части Берингова моря. Наш северо-запад, изобилующий громадными стадами гренландского тюленя, не особенно нуждается в морже, как побережья, указанные выше.
Другие ластоногие встречаются у острова в незначительном количестве. Заменить, хоть в малой степени, моржа они не могут.
Морж туземцами используется весь. Все, что могут съесть люди и собаки, – поедается. Клык продается, жир частью поедается, частью сжигается в качестве осветительного или отопительного материала. Моржевое мясо является главным материалом для песцовых приманок. Шкура моржа обычно скармливается собакам, но иногда ее поедают и люди. Незначительная часть шкур убитых моржей используется в хозяйстве для различных надобностей. Ее использование универсально: шкурой обтягивают байдару; ее режут на длинные ремни и употребляют вместо троса при отсутствии шкуры лахтака, делают подошвы к торбозам; как линолеумом застилают пол юрты; при отсутствии другого строительного материала, делают из нее стены и крышу юрты.
Для разных надобностей используются шкуры зверя разных возрастов. Подошвы, как правило, готовятся из касекаков (ососки), на ремни идет ункувак (пестун), на байдару лучше всего агнасалик (молодая половозрелая самка). При нужде, конечно, можно обтянуть и «старухой», но агнасалик – лучше. Шкуры старых матерых самцов совершенно не употребляются из-за толщины и трудности обработки.
Ежегодно, ко времени взламывания льда, к берегам острова приходит громадное количество моржей. Мелкое илистое дно, богатое различными придонными животными, является прекрасным пастбищем для этой «коровы» Северного Полярного океана.
Запасы моржа у острова колоссальны. Нам неоднократно случалось, наблюдать на льду лежбища моржей во много тысяч голов. Бывало, подходишь к кромке льда, отстоящего от берега на полтора-два десятка километров, видишь, как весь горизонт, насколько хватает глаз, буквально усеян черными пятнами моржевых лежек, при чем многие из этих лежбищ имели по несколько сот голов. За 5—6 километров рев их доносился ужасным концертом. Вблизи он оглушал, и часто нужно было кричать, чтобы расслышать хоть слово соседа. А ведь не вся масса моржей кричит сразу. Кричат лишь обеспокоенные чем-либо одиночки. Но моржей так много, что рев этих «одиночек» на расстоянии сливается в общий гукающий гул.
Кормится морж у самого берега, пасясь в-одиночку или парами, но чаще всего партиями по десятку и более особей. Мы часто наблюдали пасущихся моржей. Время от времени то в одном, то в другом месте расступается вода, и показывается хоботообразная голова, вооруженная парой громадных – иногда до метра – клыков.
Появившись над водой, животное с шумом выпускает из легких запас воздуха, что сопровождается фонтаном брызг. Несколько минут морж лениво плавает, с сопением отдуваясь, потом, набрав полные легкие свежего воздуха, делает под водой движение задними ластами и уходит в воду головой; показывается бурый бугор спины, и, наконец, задние ласты, поднявшись почти вертикально-над водой, скрываются от наблюдателя. Спокойно ныряющий морж напоминает человека, занятого таким же делом.
В спокойном состоянии морж остается под водой от трех до пяти минут, но в моменты опасности может оставаться под водой значительно больше.
Выходит морж из воды, лежа на брюхе или на спине, накренившись под углом в 75°. Мне лично случалось наблюдать подъемы моржа из воды так близко, что я различал даже морщины у глаз.
Однажды на промысле, встретив стадо пасущихся животных, мы начали расстреливать тех из них, которые выходили неподалеку из воды. Я работал в вельботе у двигателя. Неожиданно у самого борта я довольно глубоко под водой заметил поднимающегося моржа. Мощная масса мяса и костей, не торопясь работая передними ластами, рассекала воду. В зеленой массе, как под стеклом, двигалось чудовище, с каждым мигом все больше и яснее выступая из мрака глубин. Через несколько мгновений вода с шумом раздалась, показалась усатая морда и мощные бивни. Но, услышав треск винтовок и уловив бензинно-масляную вонь мотора, не успев как следует подняться над водой, морж камнем ушел под воду. Он проделал это с такой молниеносной быстротой, что я, заинтересованный видом поднимающегося зверя, не успел предупредить промышленников, и морж ушел невредимым. Мне больше никогда не пришлось так близко наблюдать спокойно поднимающееся на поверхность воды животное. Глаза этой «коровы» северных морей своим выражением походили на глаза какой-нибудь деревенской «буренушки» и страха поселить, конечно, не могли.
Когда морж видит близко что-либо ему угрожающее и если он не совсем еще вышел из воды, он иногда тихо уходит под воду, и только круги на этом месте свидетельствуют, что тут действительно был морж, а не призрак.
Как-то в один из промысловых дней 1931 года мы вчетвером долго бороздили море в поисках моржей. Море было довольно бурно, дул ровный, хоть и не очень сильный восточный ветер. Вельбот бросало, как ореховую скорлупу. Ветром лед угнало от берега очень далеко, только кое-где попадались отдельно плавающие льдины. В такую погоду я не решался уходить далеко в море. Наконец, километрах в 10—12 от берега встретили небольшую льдину, сплошь усеянную моржами. Их было штук около пятидесяти. Подойти к льдине в упор на байдаре нечего было и думать: на льдине не оставалось и метра свободной площади, да и сама по себе она была неудобна для высадки. Нам показалось, что моржей несет ветром к большой льдине, стоящей на «якоре». Мы высадились на нее. Часть людей с байдары перебралась на рядом расположенную, тоже заякорившуюся льдину. После первых же выстрелов моржи ушли в воду. Я был на вельботе и с винтовкой в руках ждал появления моржа вблизи. В момент, когда у меня уже иссякла надежда, у самой кормы вдруг вынырнул громадный самец, но я не успел поднять винтовку к плечу, как его уже не было над водой. По этому месту катились волны, можно было подумать, что морж просто пригрезился. Но эта «греза»… весила по меньшей мере 40—50 пудов.
В нормальной обстановке морж, находясь над водой, ныряет вперед и делает это медленно. Но если он уходит от опасности, он тонет камнем. В таких случаях ни бугра спины, ни задних ласт над водой не увидишь. Морж словно проваливается.
Набив желудок различной снедью со дна морского, моржи отправляются на лед, выбирают удобную для себя льдину и предаются сну. Но морж спит не только на льду или на удобном для этого берегу. Он часто довольствуется и сном на воде.
Из ластоногих, водящихся у острова, способностью спать на воде обладает, кажется, только морж. За все пять лет промысла в водах острова нам не приходилось наблюдать спящих на воде лахтака или нерпу.
Когда подходишь близко к стаду спящих на воде моржей, то видишь только несколько бурых бугров, выдающихся из воды и свободно уносимых течением. Только вглядевшись, начинаешь замечать в этих буграх признаки жизни. Время от времени то один, то другой бугор скрывается под водой, появляется тупая морда с закрытыми глазами, раздается шумный вздох. Опять морда ушла под воду, и над водой остается бурое возвышение. Слегка покачиваясь, оно плывет по течению. Эти вздохи повторяются через каждые 10—15 минут, и если моржей не беспокоить, то они, отдавшись течению, спят, убаюкиваемые легким покачиванием. В таком состоянии они могут пробыть неопределенно долго.
Спят на воде моржи и в другом положении: стоя вертикально. Тогда над водой видишь голову, шею и верхние части плеч; все остальное – под водой. Сон в таком положении не требует движения для вдохов и выдохов. Животное совершенно неподвижно и движется только волею течения. Но, несмотря на то, что такой способ сна, казалось бы, удобнее, моржи к нему прибегают реже, чем к первому. Впервые спящего таким образом моржа я увидел издали. Рассматривая льды в сильную зрительную трубу, я обнаружил какой-то темный конический предмет, уносившийся течением. Долго силился я понять, что это такое, но безуспешно. Я окликнул рядом находившегося Павлова. Посмотрев в трубу, он сообщил, что это спящий морж. Однажды на охоте, встретив спавшего так моржа, мы тихо подошли и загарпунили его.
К спящему на воде моржу подойти гораздо труднее, чем к спящему на льду. Любопытно, что если хоть один морж заметил что-либо угрожающее, он без звука уходит в воду. В тот же миг все спящие моржи уходят под воду, даже не подняв головы. В этом случае весьма кстати поговорка: «ушел как ключ в воду». Они уходят в воду до того тихо и незаметно, что если море гладко, как зеркало, то на месте, где только что был морж, не остается даже волнения, обычного при нормальном нырянии моржа. Только несколько минут спустя, далеко от этого места, появляется группа моржей, неторопливо уходящих в открытое море. Очевидно, у спящих моржей имеется какой-то способ беззвучной сигнализации, повинуясь которому они мгновенно уходят от места «приятных сновидений», которое почему-либо стало вдруг опасным и неприятным.
В спокойном состоянии морж не кричит под водой, – нам, во всяком случае, не приходилось этого наблюдать. Но израненный, агонизирующий зверь иногда трубит под водой, и тогда его рев на поверхности хорошо слышен. Жутко становится, когда в почти абсолютной тишине из-под воды несется гукающий рев.
Морж, в отличие от лахтака и нерпы, животное общественное.
Моржи не ложатся на окраинах больших ледяных полей, а всегда выбирают свободно плавающую льдину. Если льдину, на которой залегли моржи, течением или ветром подносит вплотную к ледяному полю, моржи с этой льдины уходят, хотя им ничто не угрожает. Если же вокруг льдины, на которой они лежат, скопился битый лед, то на это моржи внимания не обращают.
Лежат моржи на льду страшно тесно и беспорядочно. Не только плотно друг к другу, но и друг на друге. Это приводит к постоянным дракам из-за места. То один, то другой морж поднимает туловище на передние ласты и наносит клыками несколько ударов неспокойному соседу. Более слабый с ревом сторонится. Но, посторонившись, он причинил неудобство рядом лежащему моржу… и история повторяется. Если моржи силами равны, то бой может длиться долго.
Драка, происходящая в большой тесноте, неизбежно беспокоит окружающих. Я наблюдал, когда рядом лежащие моржи нападали или на обоих или на одного из дерущихся и тем быстро прекращали драку. Побитый морж с льдины не уходит, а устраивается где-нибудь поблизости, может быть, и менее удобно, чем раньше. За все время охоты мы не наблюдали бегства с лежбища побитого моржа.
В большие компании для сна на воде моржи не собираются. Обычно льдина, облюбованная хотя бы одним моржем, на которую он и выходит, постепенно заполняется мимо проходящими в поисках спален моржами. Иногда льдина столь густо заполнена спящими животными, что, как говорят, «курице некуда клюнуть», но проходящие пытаются на ней устроиться, и иногда это, после долгих стараний, им удается. Так создаются перенаселенные «дортуары».
Чаще всего лежки располагаются по кромке льда, в непосредственной близости друг от друга. Таким образом, получается, что на небольшой сравнительно территории скапливается по несколько сот лежек и моржи в них исчисляются тысячами голов.
Расстояние от берега до лежек определяется расстоянием до кромки льда. У острова лед присутствует всегда и крайне редко уходит дальше двух-трех десятков километров[43]43
Если не считать таких периодов, как 1934 год, когда во второй половине лета льда у острова не было почти совершенно. Но такое состояние бывает исключительно редко: во всяком случае за пять лет это был единственный год с таким режимом льда.
[Закрыть].
Моржа в летнее время можно найти в любой части побережья, но особенно богато им северное побережье. По рассказам эскимосов, моржи заходят большими массами в бухту, и туземцы часто охотятся, даже не выходя в море.
Береговых залежек моржей на острове не имеется. Раньше, когда в бухте Сомнительной не было поселения, моржи выходили на оконечность косы, но, как только там поселились люди, звери покинули это место. Береговые залежки наблюдаются только там, где лед уходит далеко от берега и на большие глубины.
Коса бухты Роджерс и до появления человека, судя по ряду признаков, не избиралась моржами как место регулярных залежек, хотя как-то осенью 1933 года все население фактории было свидетелем того, как моржи упорно пытались выбраться и залечь на оконечности косы. Несколько дней дул небольшой, но ровный ветер, угнавший лед далеко. Затем ветер неожиданно усилился и достиг силы шторма. На море развело изрядную волну. Благодаря мелкому дну волна была небольшая, но крупная. Пасшиеся в округе моржи, застигнутые штормом, собрались у подветренной стороны косы в большом количестве. Около сотни животных беспокойно крутились в воде у самого берега. Они беспрестанно ревели и пытались выйти на косу. Их, видимо, отпугивал стоящий на самом берегу астрономический знак, поставленный в 1924 году канлодкой «Красный Октябрь». До самой темноты мы наблюдали это стадо, пребывавшее в крайнем возбуждении. Ночью ветер стих, и утром моржей у косы уже не было.
