Текст книги "Пять лет на острове Врангеля"
Автор книги: Ареф Минеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
Ососки и пестуны пользуются бережным отношением со стороны взрослых. Лежат они, если лежбище тесно, обычно, на спинах взрослых особей. Я неоднократно наблюдал, как сосунки ползали по спинам спящих моржей, и это их не беспокоило и не будило.
Малыши очень часто и в воде совершают путешествия на спинах матерей, хотя они сами отличные пловцы и проделывают все, что положено моржу проделывать в воде, с неменьшим искусством, чем взрослые. Несмотря на это, очень часто приходилось видеть, как морженок, взгромоздясь на спину мамаши и держась за шею передними ластами, плыл, почти до половины выступая из воды. Когда самка уходит под воду, морженок с матери не сходит, а продолжает сидеть на ее спине. Особенно хорошо это бывало видно во время охоты на воде. В такие моменты морженок как бы прирастает к матери и сходит с нее только тогда, когда погоня отстает и морж уходит далеко от вельбота.
Но моржата держатся на спинах матерей до тех пор, пока мать находится в воде и над водой в горизонтальном положении. Когда моржиха выходит на лед и подъем крут, ее спина принимает на некоторое время вертикальное положение. Пока морженок находится в воде, он крепко держится, но как только его тело достаточно обсохло, он скатывается в воду. Однажды мне пришлось наблюдать в продолжение почти двух часов попытки «почтенной мамаши» подняться со своим отпрыском на льдину, плотно покрытую телами моржей. Там, где оставался небольшой кусок свободной площади, подъем был крутой. Сама моржиха при помощи клыков и передних ластов сравнительно легко взбиралась на льдину, но малыш, державшийся за ее спиной, каждый раз скатывался в воду. Вылезшая моржиха начинала устраиваться, но крик малыша сгонял ее опять в воду. Она обходила кругом льдины и опять делала попытку в том же месте, но с тем же успехом. И так много раз. Только наши выстрелы по лежбищу заставили ее вместе с другими моржами уйти в море.
Особенно бросается в глаза общественность моржей, когда бьешь их на лежбище. Стадо моржей часто идет на самопожертвование. Это делается не слепо, а только в тех случаях, когда животные замечают, что кто-либо из стада нуждается в помощи.
Неоднократно случалось, что из обстрелянного нами стада ни один морж не оставался убитым на льду или в воде: все стадо поспешно уходило в море, в сторону, нам противоположную. Если же оставались убитые или тяжело раненые моржи, тогда стадо уходить не торопилось, несмотря на убийственный огонь наших винтовок.
Убитых, оставшихся на льдине, живые упорно стремятся столкнуть в воду. Часто всем стадом, с оглушительным ревом и сопением, идут они ко льдине на выручку товарищей. Только частый огонь заставляет их отступить. Через минуту-две они опять начинают появляться из воды у самой льдины. Некоторым из них, несмотря на огонь, удается выбраться на лед, и, если такой морж не падает убитым, он сбрасывает в воду трупы убитых товарищей.
Если же морж убит на воде и благодаря запасу воздуха в легких не утонул, тогда к нему под водой подходят моржи и утаскивают убитого на глубину, окончательно потопляя его. Убитых на воде моржат, если они не загарпунены, заполучить в большинстве случаев не удается: моржихи незаметно для промышленников подходят к ним под водой и утаскивают в пучину.
Тяжелораненые моржи, потерявшие способность самостоятельно двигаться, не покидаются собратьями. Я наблюдал, как раненый морж в десятки пудов весом окружается 5—6 моржами и, поддерживаемый ими, понемногу уходит от места боя. Выстрелы в эту кучу не вынуждают бросить раненого. Моржи все вместе ныряют и через несколько минут вновь появляются на поверхности и тащат раненого дальше.
Паля разделывает на льду ункувака.
Бывало, что, выведя из-под выстрелов одного подбитого товарища, моржи возвращались и забирали остальных раненых.
Я видел, как моржиха, потеряв в бою морженка и увлеченная стадом, уходила далеко от места боя. Убедившись же в отсутствии детеныша, она возвратилась и долго плавала в поисках его.
Убив моржей на льдине, мы часто не могли подойти к ним на вельботе. Вокруг льдины творится что-то невообразимое. Бешено извиваются десятки могучих тел. С диким ревом и громким сопением моржи уходят в воду и снова появляются на поверхности. Сунуться в эту «кашу» с вельботом значит погубить его: моржи мгновенно превратят суденышко в щепы. И, лишь окончательно выбившись из сил и потеряв еще несколько убитых и раненых, моржи постепенно удаляются, то-и-дело пытаясь возвратиться вновь. Долго еще слышен рев громадных животных, уходящих подальше от этой, роковой для многих из них, льдины. Чем больше лежбище, тем упорнее моржи в стремлении убрать раненых и убитых.
Моржи очень боятся крови и вообще всего красного. Но во время боя, когда из многих кровь бьет фонтаном, окрашивая воду и лед в ярко-красный цвет, они на это не обращают внимания.
Случалось, что промышленникам приходилось выдерживать длительные осады моржей. Вот один из многих случаев. Группа промышленников, человек в 6—7, отправилась на парусно-гребном вельботе бить моржей. Встретив несколько лежбищ на льду, выбрали наиболее удобное для себя. После первого залпа уцелевшие моржи ушли в воду, убитые остались на льду. Промышленники быстро высадились на льдину, вытащив за собой и вельбот. Животные, появившись над водой, повернули к льдине, с которой их только что прогнали. Промышленники открыли огонь, но так как уже было убито семь моржей, а больше вельбот не мог поднять, поэтому стреляли они, целясь в ласты, – ранение для моржа, очевидно, болезненное, но не гибельное. Вода вокруг льдины окрасилась в розовый цвет, но моржи не уходили. Расположенные неподалеку другие лежбища, обеспокоенные тревожным ревом соседей, грохотом выстрелов и пороховой гарью, бросились к соседней льдине. Промышленники, отбивая атаку, расстреляли все патроны, но животные осады не прекратили. Наконец промышленники вылили в воду весь наличный запас керосина, – только это помогло ослабить осаду. Ряды осаждавших начали редеть, и наконец моржи покинули это место. Мне пришлось быть очевидцем неоднократных моржевых осад, хотя и не таких упорных.
Морж обладает плохим зрением, он очень «близорук». Рассмотреть что-либо морж может только в непосредственной близости. За несколько десятков метров, несмотря на то, что он пристально смотрит на предмет, привлекающий его внимание, разобрать, что это такое, морж не может. Чаще всего промышленники подходят на гребных посудинах – обычно на байдарах – к моржам на 20—30 метров. Я, участвуя в охоте, подходил к моржам еще ближе, и они не могли разглядеть характера движущегося предмета.
Однажды мы обнаружили довольно большое лежбище на отдельной льдине. Вокруг лежбища находились небольшие льдины. Нужно было подойти к одной из них, чтобы, высадившись, начать бить моржей. Дул очень слабый вест. Льдина, которую мы облюбовали для высадки, находилась за лежбищем, и нам нужно было идти мимо моржей так, чтобы ветер не донес до животных наших запахов. Я пошел с промышленниками, с целью снять на кинопленку лежбище и бой моржей. Сев в байдару, двинулись к моржам. Грести нужно было совершенно бесшумно. Распашные весла для этого не годились. Когда мы проходили мимо льдины, расстояние между нами и лежбищем не превышало десяти метров. Как тихо мы ни гребли, все же мы, видимо, обеспокоили лежавших с краю моржей. Сперва один, а за ним еще несколько моржей подняли головы и спросонья пристально вглядывались в нашу сторону. Все сидевшие в байдаре затаили дыхание. Весла замерли в том положении, в каком они находились перед тем, и байдара, как призрак, совершенно бесшумно продолжала скользить мимо встревоженных моржей к намеченной нами льдине. Через несколько мгновений успокоившиеся моржи опустили головы и снова погрузились в сон. Мы возобновили работу веслами и вскоре высадились на льдину.
Я так ясно видел моржей, что различал моргание их глаз. Моржи смотрели прямо на байдару. Они, вероятно, видели лодку и сидящих в ней, но видели смутно, как через матовое стекло. То, что предмет двигался, моржей не удивляло. Они живут среди движущихся льдов. На самом предмете ничего не двигалось, и это их успокоило.
Если бы они хоть на секунду различили на этом предмете живые существа, они встревожили бы все лежбище и ушли бы в воду.
Слух у моржей лучше зрения. Но звуки, как бы они ни были необычны, на известном расстоянии не производят на моржей почти никакого действия. Но если звуки раздаются близко к месту лежбища, моржи начинают беспокоиться и потом уходят в воду, даже если бы на них и не было произведено нападения.
Однажды, проходя мимо лежки моржей, я решил заснять ее на кинопленку и распорядился направить вельбот прямо на льдину. Заслышав шум мотора и громкие голоса людей, моржи забеспокоились, начали подниматься на передних ластах, вытягивать в нашу сторону длинные шеи, но со льдины не уходили. Вельбот шел прямо на них. Беспокойство моржей возрастало, они тревожно ревели, но со льдины пошли в воду только тогда, когда мы подошли на расстояние не больше десятка метров. Взяв круто вправо, мы прошли левым бортом у самой льдины. Брызги воды от падавших в воду громадных тел обдали вельбот. Примерно так же ведут себя моржи, когда они на воде.
Бывает иногда, что моржи вместо того, чтобы уходить от шума… идут на него. В сентябре 1930 года мы должны были забросить около 400 пудов моржевого мяса из бухты Роджерс на северную сторону острова. На выходе из реки Клер, куда мы заходили на ночь, почти у самого берега кормилось довольно большое стадо моржей. Когда мы поравнялись с моржами, часть из них, услышав шум мотора, пошла к нам. Загруженный вельбот, имея на буксире тяжело нагруженный кунгас, шел медленно. Имея такую скорость, попасть в стадо моржей, хоть и мирно пока настроенных, было не совсем приятно. Желая остановить шедших прямо на нас моржей, я распорядился дать несколько выстрелов в их сторону. Моржи ушли в воду, но через некоторое время снова вышли на поверхность еще ближе к нам. Опять загремели выстрелы, моржи опять ушли в воду. За это время мы успели отойти от прежнего места. Когда моржи вышли из воды, то они были уже за кормой. Хватив запаха бензина и масла, часть из них возвратилась обратно, а часть ушла в море.
Между мысом Пиллер и мысом Уэринг за нами, немного в стороне, долго шло несколько моржей, предводительствуемых старым самцом, обладавшим громадными клыками. Несомненно, они слышали шум мотора. Это их, как видно, мало трогало, они продолжали свой путь вблизи от нас, словно нас тут и не было вовсе.
Наиболее остро у моржа развито обоняние. Часто случалось, что не во-время задувший ветерок портил нам всю охоту. Ветер доносил до далеко расположенных моржей запах людей, и зверь моментально уходил.
Так же резко реагирует морж и на механические раздражения. Если быстро плывущая по течению льдина со спящими моржами сильно столкнется с другой льдиной, моржи моментально уходят. Бывало, подходишь к моржам. Они еще далеко, простым глазом видишь только большое темнобурое пятно. Ветер дует от них. Промышленники, соблюдая предосторожности, не шумят. Вдруг, казалось бы, без видимой причины звери возбужденно поднимаются и быстро покидают льдину. Причиной этого были толчки льдины.
Морж очень любопытен. Мы часто наблюдали, как зверь в-одиночку долго плыл недалеко за вельботом, совершенно не проявляя враждебности. Однажды нам нужно было подойти на веслах к довольно большому лежбищу, голов в 150—200. К льдине шли с двух сторон – на байдаре и на гребном вельботе. Когда байдара была уже недалеко от места высадки, у самой кормы вышла из воды матуха с морженком-сосунком и, не выказывая враждебности, быстро начала настигать байдару. Кричать или стрелять нельзя было, так как шумом можно было разогнать все лежбище. Но и иметь за кормой преследующее тебя животное, находясь в такой утлой ладье, как чукотская байдара, не особенно приятно. Моржиха приближалась и, наконец, подошла столь близко, что ее можно было достать вытянутой рукой. Сидевший на корме промышленник ударил ее по голове поком[44]44
Пок – надутая воздухом шкура нерпы; употребляется в качестве поплавка.
[Закрыть]. Она ушла в воду, но тотчас же появилась снова и так провожала нас до самой льдины. Здесь она ушла под лед и исчезла.
Однажды за нами, – когда мы шли на гребном вельботе, – долго следовал средних размеров самец. Он плыл в непосредственной близости от кормы, стрелять нельзя было, и я ограничился тем, что заснял его на кинопленку. Или, бывало, разделываешь на льду убитых животных, а моржи из любопытства подходили совсем близко. Мы их тут иногда убивали.
Хорошо морж идет на манок. Однажды, разделывая на льдине животное, мы заметили проходящего мимо моржа. Убили мы в тот раз мало. И вот кто-то из охотников начал «гукать», подражая моржу. Он повернул к льдине, подошел к нам так близко, что мы прямо со льдины его и загарпунили.
Морж, особенно молодой, в-одиночку лучше идет на манок, чем группа. Однажды на наши «гуканья» молодой морж так заторопился к льдине, что мы все громко засмеялись. Это его спасло. Подойдя близко, он последний раз нырнул и вышел в метре от льдины. Вместо того, чтобы стрелять в него, мы загалдели, замахали руками, начали швырять в него чем попало. Зверь так обалдел, что только охнул и камнем скрылся в воде, подняв фонтан брызг.
Склонности к нападению на судно промышленников морж большой не имеет. Если бы это животное было более мстительным, то несчастные случаи были бы более часты. За пять лет промысла в моей практике было только два случая нападения на вельбот. В обоих случаях морж нападал в одиночку, и то причиной этому была больше неосторожность со стороны промышленников, чем свирепость зверя.
Однако, отсюда вовсе не следует, что охота на моржа такое же безобидное дело, как, скажем, промысел зайца или мелкого морского зверя. Напротив, дело это довольно серьезное и требует исключительной бдительности от охотников. Если залезешь с посудиной, хоть и относительно крепкой, в гущу возбужденных животных, то от суденышка быстро не останется и помину. Но это не значит, что моржи напали: охотники сами пришли к ним. Нельзя считать нападением и «осады», о которых рассказано выше: стоит убрать со льда убитых животных, и моржи уходят. В большинстве случаев раненые моржи, особенно на воде, стремятся уйти, как бы тяжело ранены они ни были.
Смысл охоты на воде заключается в том, чтобы измучить животное. Когда оно, загнанное, с трудом движется, тогда на него направляют нос посудины. Гарпунер приготавливается бить гарпуном, а стрелок ждет момента, когда гарпун ударится в моржа, чтобы выстрелом в голову прикончить зверя. Для удара гарпуном нужно подойти очень близко. Случается, что гарпунер дает промах, стрелок не стреляет, а морж у самого борта. Если байдара не уйдет быстро в сторону, то морж может оказаться под ней и, защищаясь, будет наносить удары клыками. То же бывает и тогда, когда морж у борта.
Для иллюстрации расскажу о двух случаях, бывших в моей практике. В один из дней охоты среди довольно густого льда мы нашли сравнительно небольшую лежку моржей. Трех моржей убили на льду, остальные ушли. На льду осталась матуха, а касекак и ункувак ушли в воду и вертелись неподалеку, оглашая воздух ревом. Нужно было добыть и их, так как день был не из удачных: добыли всего трех моржей. В погоне за моржами мы наткнулись на «старуху» с агнасалик. Неудачным выстрелом «старуху» утопили, а агнасалик осталась тут же. Она была изранена и истекала кровью. Решили гарпунить. Но едва подошли к моржу, животное нырнуло, и гарпун попал в воду. Морж очутился под вельботом. Дали полный ход, и морж остался позади. Когда он вынырнул за вельботом, он плыл на спине с клыками, направленными вверх. В суматохе мы ничего не заметили, продолжая погоню, и только появление воды в вельботе показало, что морж где-то пробил днище. Вода поступала слабо, мы успевали ее отливать, и потому особенно это нас не беспокоило. Позднейшее обследование показало, что нас выручил только полный газ мотора. Животное ударило, когда вельбот уже успел развить достаточную скорость, поэтому удар был ослаблен и большого вреда не причинил.
Второй случай был более опасен и богат сильными ощущениями. Выйдя промышлять на двух вельботах – моторном и гребном, мы после безуспешных поисков моржей на льду пошли искать моржей на чистой воде. Через некоторое время наткнулись на небольшую семью, состоявшую из матерого самца и двух самок. После первого залпа одна из самок утонула, а самец и другая самка бросились наутек. Через некоторое время вторая самка также утонула, остался один «старик». Он уже был достаточно изранен, но еще основательно подвижен. Я был на гребном вельботе, с кинамой. На вельботе всего было 5 человек, из них двое на веслах. Когда мы приблизились к антохпаку[45]45
Антохпак – старый, обычно крупный, самец.
[Закрыть], он ушел в воду и вышел у самого борта. Гарпунер метнул гарпун, но промахнулся.
Стрелять на убой было нецелесообразно: мы и так утопили двух. Морж подошел к борту и ударом клыков пробил борт выше воды. Он закинул клыки на борт и, видно, пытался взобраться в посудину. Эскимосы разбежались на нос и корму и стали бить его веслами и кричать. В момент, когда мы подходили к моржу, я стоял на средней банке с кинамой в руках, готовый заснять удар гарпуна и поведение моржа. Гарпунер промахнулся, – дальше я не снимал, потому что морж полез на вельбот. Отбросив кинаму, я схватил свой винчестер и начал в упор расстреливать зверя. После первого выстрела морж нырнул и вышел с другой стороны вельбота. Я опять ударил его, он опять нырнул и вышел с другой стороны. Я расстрелял все патроны, а морж нырял, продолжая нападать. Туземцы с носа и кормы продолжали пугать его веслами и криками. Когда я увидел, что патронов больше нет, я заорал:
– Винчестер, винчестер!
Паля быстро подал мне свою винтовку, но в ней было только два или три патрона. Опять я закричал: «Винчестер!» Мне Аньялик подал свой винчестер, но из этой винтовки я не успел выстрелить. Подошел моторный вельбот, и Таяна выстрелом в затылок утопил разъяренное, израненное животное. Я обругал Таяну. Убить моржа мы могли и сами, но топить третьего нам не хотелось.
В суматохе не заметили, что вельбот наполняется водой, не слышали мы и удара клыков по днищу. Вода прибывала быстро: дыра, как видно, была велика. Мотор взял нас на буксир, и мы, отливая воду, пошли к ближайшей льдине. Там мы извлекли вельбот на лед и залатали дыру у самого киля.
Оба случая, быть может, и нехарактерны как образец нападения, но других, повторяю, за пять лет пребывания на острове я не видел. Если не лезть «на рожон», не забираться в гущу возбужденных или даже спокойных моржей, не соваться гарпунить раньше, чем следует, моржи сами не нападут. Из моих наблюдений я вывел твердое убеждение, что морж – животное добродушное, к драчливости и нападениям не склонное. Если уж морж и нападает, то только будучи вынужден к этому. Но и в этих случаях морж чаще всего стремится уйти от драки.
Туземцы неоднократно рассказывали нам, что моржи, нападая на вельбот или байдару, не стремятся ее разбить, а только взобраться на посудину. Промышленники Паля и Тагью были очевидцами такого случая. Разъяренное животное закинуло на борт клыки, потом быстро вскинуло передние ласты, перевалилось через борт и подтянуло задние ласты. Взобравшись на байдару, морж не перевернул ее, а когда центр тяжести передвинулся на другой борт, байдара сильно накренилась. Морж неуклюже скатился в воду, перевернув байдару и вытряхнув в воду все ее содержимое.
Однажды взобравшийся на байдару морж был убит выстрелом наповал. Падая на днище, морж пробил клыками шкуру байдары. Клыки его так плотно вонзились в кожу днища, что днище почти не пропускало воды.
«Начиняемые» свинцом животные до того балдеют, что не только лезут на вельбот, – они готовы куда угодно залезть, лишь бы уйти от смертоносных «шмелей», посылаемых людьми. Иногда после первых выстрелов вместо того, чтобы как можно скорее уходить, морж начинает метаться из стороны в сторону, лезет на небольшие льдинки, всячески стремится уйти из воды, где ему причинено так много неприятностей. Мы часто убивали на льду моржей, охотиться за которыми начали на воде.
Необходимо рассказать об одной странности. В своей книге «Путешествие на «Мод» Х. Свердруп много раз отмечает, что в желудках убитых ими моржей они, как правило, находили остатки нерп. На острове Врангеля за все пять лет нашего промысла моржа нам ни разу не случалось убить зверя, в желудке которого были бы найдены остатки нерпы. Больше того, из расспросов туземцев нам удалось выяснить, что и за предшествовавшие три года они ни разу не встретили хищного моржа. Проглядеть хищного моржа мы не могли, так как туземцы, как правило, забирают желудок моржа с собой и употребляют его после очистки на разные хозяйственные надобности.
Вообще, туземцы прекрасно осведомлены о существовании хищных моржей, но последние встречаются крайне редко. По их словам, в районе бухты Провидения и мыса Чаплин, где они промышляли до прихода на остров Врангеля, встречи с хищным моржем крайне редки, – не чаще, чем один раз за 5—6 лет. Хищниками бывают только самцы. Клыки у хищников устроены по-иному. Клыки, нормально расположенные, падают вертикально и загибаются несколько внутрь; клыки хищника расходятся в стороны. Чем старше обычный морж, тем ближе сходятся у него концы клыков, а у совсем старых самок концы клыков сходятся плотно вместе. У хищника же клыки к старости расходятся все больше и больше. Хищные моржи необычайно свирепы и первыми нападают на охотников. Насколько все это соответствует истине, трудно сказать. Охотясь на моржей, мы неоднократно встречали животных с расходящимися концами клыков, но моржи эти по своему поведению, по содержанию желудков ничем не отличались от обычных моржей.
О моржах, поедающих нерп, нам случалось слышать не только от наших эскимосов. Возвращаясь на «Красине» с острова Врангеля, мы слышали от судового врача Чечулина, что он с несколькими товарищами видел моржа, пожирающего нерпу. Было это как будто в проливе Вилькицкого. За пять лет мы убили всего 600—700 моржей, и из них не было ни одного хищника.
Морж приходит к острову очень рано, – еще в мае, июне, когда море плотно укрыто льдом и только кое-где появляются небольшие полыньи. Сравнительно часто на острове случалось убивать моржей во время поездок на собаках. Чем больше разрушается лед, тем больше появляется моржей. Ко времени вскрытия моря, то-есть к середине июля, морж уже в большом количестве находится у берега – в количестве, совершенно достаточном для промысла.
За все годы советской колонизации острова промысел моржа не имел товарного характера, обслуживая только местные нужды. Только моржевый клык является товаром и принимался на склады фактории. Но бить моржа только ради клыка крайне бесхозяйственно, поэтому я категорически запретил бить больше, чем необходимо для удовлетворения местных нужд в мясе и жире. Клыки убитых моржей являлись своеобразным «отходом» промысла.
Ежегодно для внутриостровных надобностей убивалось от 120 до 150 моржей, считая касекаков и ункуваков. В среднем, выходило по десятку моржей на туземное хозяйство, не считая фактории со страховочным запасом.
При наличных хозяйствах можно было бы убить несколько больше, но, так как мы не заготавливали жира и шкурья, в этом необходимости не было.
Мы совершенно не заготовляли шкуры и жир. Не потому, что нам не были даны задания, а потому, что у нас совершенно не было соли для консервирования шкур, а для жира не было тары. Весною 1932 года я получил от АКО телеграфное распоряжение начать заготовку жира – пластом. Требовать от нас вытопки жира они не сочли возможным, зная, что у нас не осталось топлива, плавник же на южном берегу был весь использован. Но для пласта тоже нужна была тара, и какой-то «шутник» из АКО рекомендовал нам использовать в качестве тары… ящики, освобождающиеся из-под товара. Пришлось по радио разъяснять, что моржевый жир в пласте – жир особый. Это совсем не то, что шмат свиного сала. Его в ящике не удержать. Жир вытечет, останется одна клетчатка. Эскимосы, при отсутствии топлива, «вытапливают» жир давлением: складывают куски свежего жира в пок и подвешивают его. От собственной тяжести жир из пласта вытекает и собирается в верхней части пока, а клетчатка постепенно оседает на дно. Даже в большие морозы жир не замерзает и при малейшем нажиме вытекает чуть загустевшей массой.
Но шкурье можно заготавливать не только в соленом, но и в сушеном виде. Хотя ценность сухих шкур несколько ниже, чем соленых, но на худой конец и сухие шкуры – благо. Мы так и поступали, но только с нерпичьим шкурьем. Шкуру же моржа, достигающую у средней самки до дюйма толщины, чрезвычайно богатую влагой и основательно прожиренную, во влажном климате острова высушить так, чтобы она не сквасилась, дело, видимо, невозможное. В процессе сушки шкура неизбежно частично, если не вся, сквасится и может иметь только местный сбыт.
Но даже если бы нас снабдили запасом соли и тарой для жира, ежегодная добыча шкурья и жира была бы незначительной.
Промышленная заготовка моржа дело довольно трудоемкое. Промысловое население острова не могло бы обеспечить необходимой добычи, тем более, что женская половина населения может быть занята только на подсобных работах. Шкура с жиром средней самки весит 180—200 килограммов, а шкура среднего самца, не говоря уже об антохпаке значительно больше. Поэтому первичная обработка – очищение шкуры от жира – не может производиться одними женщинами. В хозяйстве эскимосов и береговых чукчей (анкалин) выработалось своеобразное разделение труда. Нерпа, лахтак полностью обрабатываются женщинами, мужчина только растягивает шкуры для сушки. Шкуры моржа обрабатывает только мужчина, целиком вплоть до очистки от жира, и только раскалывание[46]46
Раскалыванием называется расслаивание шкуры надвое.
[Закрыть] шкуры обычно поручается женщинам, да и то все подготовительные работы к этому производит мужчина. Манипулировать женщинам с такой тяжелой шкурой очень трудно. В 1933 году, ожидая прихода «Челюскина», мы для наших зоологических коллекций заготавливали шкуры моржей обоего пола и разных возрастных групп. Для очистки шкур от жира я нанял двух женщин, так как не мог оторвать мужчин на это дело. Однако каждый раз, когда нужно было развернуть или передвинуть крупную шкуру, женщины бросали работу и звали мужчин.
Процесс «раскалывания» шкуры моржа.
Размах промысла моржа, таким образом, зависит прежде всего от людей. Без завоза на остров промыслового населения промысел моржа неизбежно будет кустарным и ежегодный выход моржевого шкурья будет незначителен, – тем более, что основой промыслового хозяйства является промысел белого песца. К нему, как побочный, добавляется промысел белого медведя и добыча мамонтовой кости[47]47
30—40 тысяч лет назад на всем севере Азии жил мамонт. Остатки (бивни, части скелета) этого древнего зверя встречаются и на острове Врангеля (в тундровой части) в большом количестве.
[Закрыть]. В ценах 1929 года это давало, в среднем, 1000—1200 рублей на хозяйство чистого дохода, при чем некоторые промышленники зарабатывали значительно больше. Это, конечно, не стимулирует промысла моржа, так как хозяйство за счет наземного промысла обеспечивает себя средствами для приобретения со складов всего необходимого.
Моржевая шкура используется в хозяйстве эскимоса в незначительном количестве: обтянуть байдару, сделать ремни да подошвы для торбозов, если нет лахтажьей шкуры, причем на последнее, как правило, идет касекак и ункувак. Добытое шкурье, следовательно, не будет задерживаться в хозяйстве. С жиром дело обстоит сложнее, так как он в больших количествах употребляется для освещения и отопления. При наличном населении даже интенсивный промысел зверя не даст большого количества жира, пока мы не заменим жир другими осветительными материалами. Вместе с тем, пока туземцы будут жить в меховых пологах (аграх), жир неизбежно будет расходоваться на отопление.
Промыслово-навигационный период у берегов острова в среднем равен 60 дням, но, конечно, не во все дни можно выходить в море из-за льда или ветра. Однако, время невыходов в море не пропадает: оно занято обработкой шкур.
При организации на острове широкой заготовки моржа необходимо, учесть, что наиболее удобным местом для этого является южное и северное побережье. Восточный берег высок, и там только в устье реки Клер можно расположить поселение. Кроме того, вследствие сильного течения, районы, смежные с восточным берегом, не имеют, как видно, хороших пастбищ, и морж там держится в очень небольшом количестве только на отмели реки Клер. Западный же берег, хотя и имеет сносные места для поселения и запасы моржа там достаточны для промысла, слишком удален от мест подхода судов. Транспортировать оттуда шкурье и жир (в пласте) водой на мелкой посуде можно только в исключительно благоприятный в ледовом отношении год. Транспортировка же по суше на собаках обойдется слишком дорого. Механический транспорт вряд ли применим без элементарного дорожного строительства: путь пролегает по резко пересеченной местности.
Южный берег значительно удобней. На его протяжении разбросан ряд бухт, в которых промысловая посуда может укрываться в штормовое время. Запасы моржа тут обильны. Но передвижение по южному побережью водой временами также бывает значительно затруднено, а располагать промысловое поселение только в одном месте – значит не использовать запасов моржа по всему побережью. Во всяком случае промысловые поселения должны быть расположены в бухте Роджерс, бухте Сомнительной и на мысе Блоссом или, в крайнем случае, в бухте Предательской. Иметь салотопку в каждом поселении нет смысла, так как только продукция всего побережья сможет ее полностью загрузить.
Особенно удобно во всех отношениях для целей промысла моржа северное побережье. Это объясняется тем, что, начиная от залива Дублицкого, у мыса Литке и до бухты Песцовой – линия берега отделена от моря рядом кос, разделенных неширокими, но достаточно глубокими проливчиками. Глубина бухты на всем ее протяжении значительна. Промеров для определения глубины в них никто до сих пор не производил, но, судя по тому, что при северных ветрах в бухту заходят крупные торосы, достигающие в своей надводной части до 3 и больше метров, можно думать, что глубина здесь порядка 8—10 метров. Несмотря на то, что в бухты заходят льды, они все же, благодаря узкости проливов и незначительному количеству их, никогда не забивают бухту настолько, чтобы это препятствовало плаванию на промысловых судах.
Это даст возможность на протяжении всей навигации удобно сообщаться по всему северному побережью, причем это не потребует дополнительных затрат на транспортные средства.
Моржей на северном побережье, по мнению туземцев, гораздо больше, чем на южном. Все это дает основание считать, что северное побережье наиболее удобно для расположения там главных зверопромыслов.
