Текст книги "На неведомых тропинках. Сквозь чащу (СИ)"

Автор книги: Аня Сокол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Нашел? – я посмотрела, как бабка ставит кастрюлю с кипятком на стул с одеждой. – Кого?

– Кирилла Седого. Знакомое имя?

– А чего сразу не позвонили? – задал резонный вопрос Март, но староста не ответив вернулся в гостиную, продолжая прижимать к уху телефон.

Причины, у каждого из нас были причины находиться здесь, торопиться, или слегка опаздывать.

Я попыталась понять, что чувствую, слыша это имя, и не могла. Или не хотела. Пока не хотела.

И в самом деле в бега надумали? – спросил феникс, поправляя очки.

– Бега – это не для меня, – скривился Мартын, и нехотя попросил, – Расскажите мне, а то такое ощущение, что все состоят в тайном обществе рогоносцев, а меня не пускают, за отсутствием рогов.

– Ты почти прав, – целитель сел, рядом с затихшей явидью.

– Выживают лишь сильнейшие, – сказал Алексий, – И оставляют потомство тоже, – он взглянул на меня, – Закон природы.

Раньше, я бы точно возразила, что не хочу жить по таким хреновым законам, а они бы в очередной раз посмеялись бы. Сейчас я не чувствовала в себе ни сил, ни желания возражать. Природа редко спрашивает мнения своих созданий.

– У нас рождается не так много детей. По одному на пару – почти норма. Приток заложников, длинная жизнь и наша убыль почти незаметна. Но всегда найдутся энтузиасты страстно желающие стать многодетными, черт его знает почему, – Алексий улыбнулся Константину, бабка словно не слыша, о чем говорят мужчины подошла к Пашке и, охнув, стала закутывать обожженное тело простыней, несколько чудом сохранившихся лоскутков ткани были вплавлены в чешую, – Но в большинстве своем у них не получается. Один уже оставил потомство, а потому…

– Низшие, нужно сравнение, – закрыл глаза Март, – Другой партнер, и девка залетит от сильнейшего.

– Поясните, – потребовала я.

– У нас это называют amans – замена, дублер. Женщина призвана сохранить семя достойного, слабые умрут, сильные дадут потомство. – добавил Константин.

– Идиотизм.

– Не скажи, в природе самцы дерутся за право спариться с самкой – пожал плечами феникс.

– Вот и деритесь.

– Мы и деремся, просто на другом уровне.

– На клеточном. – вставил черный целитель.

– Повторюсь, это идиотизм.

– Согласен, – неожиданно рассмеялся Алексий, – Но этот идиотизм действует. Хотя я всегда думал, что наши девки пользуются этим, чтобы изменять мужьям. Почти законная причина уйти налево.

– Удобно, – согласилась я, – Значит, Пашка…

– Решила завести второго ребенка, – кивнул Константин. – Я только не знал, как далеко она готова зайти в этом желании.

– Но почему баюн? – спросил Март, – Ведь, когда мать спала с ним… – он замер пораженный мыслью, – Вы тоже хотели второго? – спросил он у отца и тот кивнул, – Но она забеременела от сказочника, а не от тебя!

– Хуже, – ответил целитель, – Она собралась уйти к нему, может, влюбилась, а может, с ним она чувствовала себя более защищенной. Как ты сам сказал, мне бы не простили слабость. Двойное поражение.

– Ушедшие, – вздохнул парень. – И ты…

– Дождался рождения ребенка и убил ее.

– Зачем?

– Я должен был точно знать, что он не мой, вернее она. Не с ее слов, а убедиться сам.

– Но почему ты не убил сказочника? Почему не утопил приплод? – зло спросил парень, глядя, как Марья Николаевна осторожно касается щеки Пашки, сердце змеи ударило один раз и снова затихло.

– Твою сестру, ты хотел сказать, – поправил феникс, веко парня дернулось, – А какой толк в убийстве младенца?

– Я хотел, чтобы дочь всегда напоминала психарю, чего он лишился. Чтобы он смотрел на ее лицо, а вспоминал Марьяну.

– Ты ненормальный, отец. Я бы вырвал сердце баюну, а не воевал с женщиной!

– Я и хотел.

– Это против традиции, – перебил Алексий, – Amans и так считается проигравшим, слабым, а противника надо выбирать с умом. И убивать тоже, – он вздохнул, – Сколько несчастных случаев с ними происходит…

– Но тогда проигравшим был я, целитель только-только получивший черный уровень, но еще не ставший оп… еще не рассчитывающий на защиту хранителя. – в последний момент поправился Константин.

– И ты испугался? – не поверил Мартын.

– Не за себя. Тогда я был слабее баюна, моложе, и у меня был сын. Именно поэтому я отправил тебя в filii de terra.

– Я сам сбежал!

– Точно, после того, как я оттаскал тебя за уши и запер на сутки в подвале. Конечно сам, кто спорит. И обучение оплатил сам, и комната тебя там ждала, потому что они экстрасенсы…

– Низшие, отец…

– А у Ленника была дочь, и эти двое осторожничали, скалясь друг на друга издалека. Марьяна была мертва. – резюмировал Алексей.

– Месть – это блюдо, которое едят холодным, – раздался тихий голос Веника из гостиной, он, конечно, все слышал.

– Для меня оно уже чересчур остыло, – скривился Константин, и жестом попросил бабку отойти от кровати.

– Но не для него, – буркнул парень, – Он мечтает увидеть, как ты перерезаешь себе горло.

– Значит, придется мне с ним поговорить, и убедить пересмотреть мечты.

– Никаких разборок на стежке, – рявкнул, заглянувший в спальню, старик, трубка все также была прижата к его уху, и там по-прежнему слышались длинные гудки. – Столько лет ждали, подождете еще. – он посмотрел на старшего целителя и добавил, – Он нам нужен, Костя.

– Все это очень занимательно, – заговорила я. – Биология, психология и иже с ними. Если бы не одно "но". Пашка вздорная, порывистая, себялюбивая, но не глупая, иначе ее бы не назначили следящей. Она понимала, к чему может привести ее загул со сказочником. Так какого черта она это сделала? Она же не полная идиотка?

– Не полная, – согласился Константин, – Но поверье до сих пор гуляет в народе, и в него верят, пусть и не безусловно. Спроси себя, сколько людей вместо того, чтобы идти к врачу заговаривают пупочную грыжу у разных, объявивших себя белыми колдуньями, старух?

– Я моего Валю возила, – закивала Марья Николаевна, заглядывая в кастрюлю с водой, словно надеясь найти в ней что-то новое.

– Много, – согласилась я, – Вот только ты не человек. Откуда ты вообще знаешь, что яйцо твое? Или это тоже не имеет значения? Такими темпами, я скоро в милосердие нечисти поверю?

– Лучше не надо, – скривился Константин и спросил у Марта, – Какого цвета скорлупа?

– Зеленого. – ответил парень.

– Еще раз поздравляю, – улыбнулся Алексий.

– То есть она решила сделать тебе подарок? Изменила, потом залетела и вздохнула с облегчением, отложив зеленое яйцо? Вопрос о ее уме снят. – резюмировала я.

– Ты хочешь, чтобы я убил ее за измену? – не понял целитель, – Вы вроде дружите…

– Не хочу, – я подняла руки, – Просто не понимаю, почему ты этого не сделал. Откуда она знала, что ты вышел вне уровней?

– Она не знала, просто верила.

– Бедная девочка. – Марья Николаевна вздохнула. – Все то у нее не как у людей.

– Трогательно, – съязвил Мартын. – Отдает идиотизмом.

– Думаю, все намного проще, – вмешался Алексий. – Пашка не дурочка, но дурную мысль вполне могли вложить в ее голову. Кто-то достаточно сильный, чтобы задурить голову нелюдю.

– Сказочник всегда был силен, – кивнул Константин, – Сыграл на ее отношении ко мне, подтолкнул в нужном направлении, а потом наблюдал.

– Один из сильнейших баюнов Нижнего мира, таких по пальцам пересчитать можно, – вздохнул Алексий.

– Поэтому старик так им дорожит? – спросил Март.

– Да. Большинство сказочников умеют заговаривать только людей или низшую нечисть, но пасуют перед высшими. – рассмеялся феникс, – А этому сам черт не брат. Мы как-то пили, и он говорил, что однажды, что когда ему все надоест, опробует силы на Седом. Просто возьмет и попробует.

– Похоже на него, – сказала я. – Кирилл Ленника на изнанку вывернет.

– Скорей всего, – равнодушно согласился Константин и посмотрел на явидь. – Но Пашка не смогла ему сопротивляться.

– Рецепт прост, – согласился Алексий. – Смешать вымысел с правдой, добавить каплю понимания, толику сочувствия, чуть-чуть симпатии и вызов. Много вызова. Как ей не откликнутся, не поставить на карту все и сыграть по самым высоким ставкам? Низшие, я бы и сам сыграл.

– Он выиграл много лет назад, уже тогда я был Черным. Но ничего не стоит на месте. Роли изменились. Я изменился.

– Когда же он ее зацепил то? – спросил Март, – Никто же в его дом не суется, и на улице за версту обходят…

– Тогда и зацепил, – я закрыла глаза вспоминая…

… Как мы шли по стежке, как змея уговаривала меня не спешить, не психовать, а остановиться на минуту и подумать. Но я шла вперед, напуганная исчезновением детей, среди которых могла быть и моя дочь. Почти миллион лет назад…

Ушедшие, это и вправду было настолько глупо, насколько кажется? – подумала я и почти испугалась. Вернее, должна была испугаться, хотя бы собственного равнодушия. Ничего не екнуло внутри. Совсем. Пропади Алиса сейчас, что я сделаю? Уж точно, не брошусь на землю детей сломя голову. И именно это пугало. Я знала, что должно пугать…

– Она хотела узнать есть ли у сказочника связь с filii de terra, чтобы выяснить, кто из детей пропал. Хотела узнать для меня, она пробыла в его доме всего пару минут…

– Этого более чем достаточно, – прервал Алексий.

"На меня не смотрят, не приходят в гости, не зовут на пиво. Меня боятся" – сказал мне иллюзорный сказочник в иллюзорном Юково, – "Тем приятнее награда, когда они преодолевают страх и отвращение. Или я заставляю их преодолевать, и они бегут за мной, как дрессированные щенята"

Это был ее сказочник, из ее иллюзии. Значит, Пашка знала, что он с ней играет, или догадалась позднее, и очень хотела исправить. Убить баюна хотело ее сознание.

Опять никакой романтики, одна грязь.

– Надеюсь, вы хорошо спрятали яйцо? – спросил Константин, – Потому что именно сейчас ворий пьет опиум с нашими соседями, и они очень охотно треплют языками. А он слушает. Если дракон завладеет яйцом, нам придется или выйти к нему, – целитель посмотрел на Пашку, – Хотя бы для того, чтобы отдать ее. Или забыть о твоем брате или сестре. Сделать вид, что никакого яйца не было. Мы сможем, а вот она…

– Она нет, – ответила я.

– Ни в жизнь не догадаются, – ухмыльнулся Мартын, а я посмотрела на бабку, которая, как само собой разумеющееся потрогала бок кастрюли, а потом, видимо решив, что в кипятке здесь не нуждаются, ухватилась за ручки. Низшие, я только сейчас поняла, что в ее руках нет прихваток, а металл должен обжигать, как феникс знает что. – Яйцо у…

– Стоп, – скомандовал целитель, – Мне совсем не нужно этого знать. Если змейка выберется, скажет сама. Если нет, – на лицо мужчины набежала тень, – Без нее оно все равно погибнет.

Марья Николаевна подхватила кастрюлю и понесла обратно.

– Да будь оно все проклято! – раздался из гостиной голос Семеныча.

Я бросила взгляд на Пашку, на замершего рядом с ней целителя, Алексия, грустного Марта и вдруг поняла, что больше не пью боль. Даже не порываюсь. Что слышу потерявшиеся во времени, отсроченные удары ее сердца и не впитываю их в себя. Не ловлю редкое болезненное дыхание, не принюхиваюсь к запаху сгоревшего мяса.

Стоило подумать, как мои жадные чувства, так похожие на невидимые щупальца или пики, антенны, не знаю, как их назвать, словно проснувшись, потянулись к явиди.

"Стоп" – скомандовала я себе, – "Стоп. Я не голодна"

И влетевшие, в предчувствии сладкой боли, пики опали.

– У каждого своя жажда, – проговорил внимательно наблюдавший за мной Алексий. – Но она не управляет нами, лишь придает жизни вкус, как приправа.

– Пора садиться на диету, – буркнула я и вышла вслед за бабкой из спальни.

Выплеснув часть кипятка на пол, Марья Николаевна вернула кастрюлю на плиту и снова зачем-то зажгла газ. Старик в раздражении сбросил вызов. Атмосфера в доме была нехорошая, такая что обычно предшествует буре, такая от которой волосы на затылке встают дыбом и очень хочется убежать и спрятаться. Тревожное ожидание и предчувствие неизбежного. Пашка снова вздохнула и замерла, заставив меня гадать, а будет ли он, следующий вдох?

– Я должен поговорить с Седым, – сказал староста, глядя в пространство, – Демон наш единственный шанс?

– Наш? – удивилась я.

– Ваш, – раздраженно ответил Семеныч.

– А это, – я указала на трубку. – Единственный способ с ним связаться?

– Нет, – он оглянулся, словно соображая, где находиться, и я уловила его досаду, – Мне надо домой. Надо найти Михара и еще попробовать… – он махнул рукой, – сам все сделаю.

– А где Ветер? – спросил сидящий на диване Веник, рука свободно лежала на спинке, я заметила блестящий циферблат часов. – Он мог бы оказаться в Серой цитадели и вернуться обратно еще до заката.

– Прости, но мне забыли выдать инструкцию по эксплуатации ошеров, – ответила я поворачиваясь к двери, к моему дому кто-то шел, тяжело и неторопливо. Кто-то посторонний и скрипучий.

– Не вздумай звать Тёма, – рявкнул Семеныч, – Ты не готова. А ты, – староста повернулся к падальщику, – Закрой рот, если не хочешь, чтоб тебе его зашили. Смелый больно стал.

– Да мне то что? – оскалился сосед, – Хранитель знаний не за мной приходил. Сейчас вернусь домой и буду этот спектакль оттуда досматривать, пусть не из первого ряда, зато с удобствами.

– Значит так, ты – скомандовал старик и ткнул пальцем в меня. Гость за дверью сделал несколько шагов к разрушенному крыльцу и остановился словно в раздумьях, я слышала его сиплое дыхание, слышала как его кости словно трутся друг о друга при движении, гость был стар. Я принюхалась, вернее стара. – Сидишь тут и ждешь меня. Идиотов не слушаешь. Ясно?

– Так точно, – отрапортовала я.

Бабка вытерла руки полотенцем и поспешила к двери. Я едва поборола желание спросить ее, что она делает? Заставить осознать, что все изменилось, ее слух, ее возраст, ее состояние… И остановила себя. Не потому что пожалела, а потому что это уже не имело никакого значения.

Тяжело дышащая гостья подошла к дому, Марья Николаевна открыла дверь, не дожидаясь стука. Семеныч обошел ее спрыгнул с порога и быстро зашагал по стежке. Стоящая рядом с обломками крыльца Караха его не заинтересовала.

– Тебе чего? – спросила моя бабка другую, – Соли? Аль спичек? Муки не дам, у самой мало.

Старая ведьма, поймав мой взгляд, спросила:

– Тот, что на грядке у вас валяется, – она ткнула пальцем за спину, – Для красоты? Или на удобрения? Если не больно нужон могу прибрать.

– Нужон, – ответила я, вяло удивляясь тому что меня кто-то о чем-то спрашивает, раньше бы уволокли и никаких проблем. – Не трогайте.

– Твоя правда, Оленька, чего добром то разбрасываться, – бабка закрыла дверь. Старая Краха с той стороны тут же на нее плюнула.

– Вы больше не называете меня Галей? – не удержалась от вопроса я, – Или Машей? Или Светой?

– Что ты Оленька, – она всплеснула руками, – Нежели я, какая маразматичка, – и совершенно безумно хихикнула. – Ты уж не трясись надо мной так, чай не стеклянная не рассыплюсь.

Я заглянула в светло серые глаза и не смогла сдержаться, потянулась всеми чувствами к ней, к этой замершей на грани смерти оболочке. И сразу почувствовала их. Струны стежки, мелодичные упругие, он словно сплетались внутри нее, вливая в мертвого человека жизнь,

Не будет стежки – не будет и хранителя. Эх, Ефим… что же с тобой стало?

Струны перехода исцелили ее, заполнили пустоты, соединили жизнь и смерть. Нити заменили собой старые проржавевшие контакты памяти, вернув старухе подобие разума, изломанного, шаткого, но все же по-своему неповторимого.

– Марья Николаевна… – позвала я, не зная толком, что собираюсь сказать. Наверное, ничего хорошего. Извиниться за смерть сына? Так я не чувствовала вины, я ничего не чувствовала, и она это сразу поймет. Или может рассказать правду о том, кем она стала и кем стала я? Бессмысленно. Тогда что? Я не знала…

Снова закипевшая в кастрюле вода выплеснулась на пламя и зашипела. Бабка бросилась к плите.

– Больше воду в спальню не таскайте, – в итоге сказала я, – Пашка кипяток не пьет и в ванной не нуждается. Лучше на того голого мужика выплесните.

– А что, – выключив конфорку, ответила она, – Если снова в непотребном виде явится, выплесну.

Из спальни вышел раздраженный март, Константин в полголоса спорил с Алексием о шансах Пашки на выживание, рассуждая об обмене веществ и изоляции сознания… Я отключилась от разговора.

– Черт лучше бы у нас застряли, или у старика, там хоть книги есть, – парень сел за стол, и бабка тут же поставила перед ним блины, как мало некоторым надо для счастья.

– У меня тоже есть, – я покосилась на толстый том о Великих который мучила все утро.

– Да, я видел, – он мотнул головой, – Анжелика и король, Порочная страсть, Мир полон женатых мужчин и Гарри Поттер. – тут взгляд его упал на толстый том.

– Бери, – разрешила я, – По мне так лучше Анжелика, – бабка фыркнула, так как книги были ее, большинство моих так и осталось в подвале, а пускать кого-то туда я пока не хотела. не знаю почему но не хотела и все, – Найдешь чего полезное, расскажешь.

Парень кивнул, и бессознательно взял блин с тарелки.

Мы ждали еще два часа. Ждали и молчали, потому что нечисти не нужны слова. Потому что они понимали, не будь рядом этих странных не всегда понятных нелюдей, я давно бы уже бегала по стенам, или того хуже была бы на пол пути в Африку.

Мыль о бегстве, казалась привлекательной как никогда, я играла ей, как ребенок играет погремушкой, вертя так и так, и прислушиваясь к себе. Как быстро меня найдет ворий после убийства Пашки и Мартына? Не знаю, но точно найдет. И там, неизвестно где, мне придется так же давать бой, но на чужой неизвестной территории. И умирать, но уже в одиночестве.

Я прошлась от плиты к дверям спальни. Константин ушел домой, но обещал вернуться… У меня вырвался смешок, хотя ничего веселого не было. Пашка пока дышала.

Хотя, если бы поехала совсем в противоположном направлении… например, в Серую цитадель? Шансы на выживание резко пошли вверх, а шкала самоуважения вниз. Стоит ли умирать из-за гордости? Однозначно – нет.

Однако, я все еще была здесь, все еще ждала непонятно чего. Почему? Я не думала, что мне будет так плохо у Кирилла, скорей наоборот. Или… Я замерла. А не этого ли он ждет? Чтобы я прибежала, размазывая слезы по щекам, как тогда в другой жизни, въехав бампером в кривую березу? Может быть.

Но, что еще вероятнее у меня паранойя на фоне собственной значимости. Великая, чтоб их всех, которая не может справиться даже с собой, не то, что с кем другим.

К дому в очередной раз подошли очередные любители порядка, третьи кажется, и великодушно предложили убрать лежащего на траве Радифа и получили столь же великодушный отказ и убрались. В этот раз обошлось без плевков.

Солнце клонилось к закату. Староста не возвращался и я уже начала думать о том, что и не придет. Не получилось, и он предпочел наблюдать за финалом с удобствами. Что через несколько минут из спальни исчезнет Алексий, из гостиной Веник…

Мысли вернулись к бегству и Кириллу. Нет ничего проще, чем выйти из дома, из Юкова, из стежки. Никому даже ничего объяснять не придется. Каждый за себя… Тогда почему они все еще здесь? Почему ухмыляется Веник? Бабка моет посуду и поглядывает на часы, скоро начнется сериал. Почему Алексий недвижимым изваянием сидит рядом с полудохлой явидью? А я должна уйти? Позволить какому то ящеру выгнать меня из дома? Моего дома? Моего Юкова? Моей стежки?

Я почувствовала, как в горле нарастает рычание, как руки сжимаются в кулаки, как…

Веник рассмеялся. Запрокинул голову и захохотал.

– Ты, как ребенок, – проговорил он, – Подросток в период созревания, эмоции, как качели то вверх, то вниз. Маленькая миленькая нечисть.

Март хмыкнул, не поднимая головы от книги. Я моргнула, посмотрела на соседа, злость тут же ушла, сменившись раздражением.

– Давай еще углы пометь, – продолжал смеяться он.

Я смотрела на него и не понимала, кто из нас изменился: он или я. Кончика пальцев закололо… Новые чувства играли со мной злые шутки, словно я и вправду стала ребенком.

– Низшие, – выругался Алексий, и что-то упало на пол.

Я моргнула, покалывание тут же исчезло. Из спальни вышел феникс держа в руке очки.

– А попросить? Язык отвалится? – сказал он, протягивая мне оправу.

– Я не хотела.

– Нет, – хмыкнул мужчина, – Именно хотела. Иначе они не слетели бы у меня с лица. Тебе нужны очки?

– Да. Зрение что-то подводит. – я посмотрела на соседа, – Все кажется не таким, как на самом деле. У вас ведь глаза в порядке?

– В полном. И тебе не мешает подправить.

Я все-таки взяла оправу, потому что именно этого и хотела, глядя на Веника. Хотела знать, кто передо мной. Нечисть не носит очки, не болеет катарактой, и у нее не садится зрение. Очки не носил Авис Лихорадный, очки не носил и Алексий. Они носили артефакты, чтобы быть уверенными в том, что видят.

Раньше я подобными вопросами не задавалась, потом мне стало все равно, зачем феникс таскает на лице это украшение. До сегодняшнего дня, пока подсознание не сформировало желание раньше, чем я успела как следует подумать.

– Я сдернула их у тебя с лица? – спросила я.

– Не задавайся, но артефакты тебя слышат, не забывай этого.

– Не забуду, – я надела очки, которые оказались чуть великоватыми, и несколько секунд смотрела в пол, не сразу решаясь поднять взгляд на соседа.

– Давай уже, не тяни. Твое любопытство похоже на изжогу, – лениво проговорил Веник и чуть шевельнулся, старый диван скрипнул. – Ведь нет ничего глупее, чем бояться знать, правда?

Я выдохнула и подняла голову.

Первое, что бросилось в глаза, это его молодость и беззащитность, словно передо мной теперь был не мужчина, а скорее студент. А потом пришло понимание, яркое, болезненное, словно удар в грудную клетку от которого перехватывает дыхание.

Он не был молод. Человек сидящий на моем диване был болен. Если бабка остановилась на самой черте, то он не дошел до нее всего ничего.

И это был именно человек. Осунувшийся, с заострившимися чертами лица, темными подглазинами и серой кожей, на которой то тут, то там темнели почти черные кровоподтеки. Взлохмаченные волосы потеряли блеск и висели сальными патлами, а в глазах стояла такая тоска, что в пору было завыть…

– Вот только жалости мне твоей не надо, лучше злись, – рыкнул он.

– Что же с тобой сделали? – протянула я, – Вени… Веньямин.

Потому что назвать того, кто смотрел, на меня этой собачей кличкой не поворачивался язык.

Один раз я видела похожего человека, один единственный раз, но запомнился он на всю жизнь. Это было отделение общей хирургии нашей областной больницы, мы девчонки старшеклассницы навещали учительницу биологии, на самом деле сварливую тетку, которая не гнушалась ставить двойки за любое неправильно произнесенное слово. Но она выбрала нескольких учеников себе в любимчики. Не за заслуги, не за ум, просто так, без системы, или ей лица понравились? Наверное, какая-то логика все же была, может мы ей кого-то напоминали? Не знаю, тогда я не задавалась такими вопросами, а просто радовалась, что попала в число, тех, кому ставили пятерки за правильно названный раздел в учебнике. Нас было пятеро: я, Маша Афанасьева, кстати, круглая отличница, близняшки Шалаевы брат с сестрой и двоечник Константинов, двоечник по всем остальным предметам. И когда биологичка слегла, нам совесть не позволила остаться в стороне, мы сели на тридцать третий автобус, Константинов нарвал на даче цветов, Машка яблок…

Да уж, воспоминания действительно похожи на шляпу фокусника…

Помню больничные коридоры, выкрашенные зеленой краской, длинные и изгибающиеся, белые никогда не закрывающиеся до конца двери, тишину, шарканье ног. Тогда еще пускали прямо в палаты, если накинуть на плечи белый халат, словно он убивал все микробов, мой, помню, волочился, никогда не была особенно высокой…

Его кровать стояла в коридоре, даже не кровать и не каталка, а кушетка, покрытая дешевым коричневым дермантином, серое белье и такое же серое лицо с необыкновенно ясными черными глазами. Мужчина был лыс, кожа так туго натянулась на черепе, что казалось, лопнет от любого неосторожного движения.

– Палата номер двадцать четыре, – Машка обеспокоено оглядела коридор, словно он был виноват, что мы до сих пор не нашли нужную дверь.

– Говорил же надо корпус обойти и в окно покричать, – Серега Константинов поежился, атмосфера больницы не нравилась никому, но ему в особенности. Женщина сидевшая на пост медсестры подняла голову от книги, но ничего не сказала.

Одноклассники прошли мимо, а я невольно замедлила шаг у этой одинокой кушетки, которой не место в коридоре. Тонкое байковое одеяло лежало неровно и одна нога мужчины, поросшая тёмными волосами, была выставлена напоказ, словно в этой серой наготе до бедра не было ничего необычного. Больной мигнул, раз второй…

– Это там! – закричала Верка Шалаева и, тут же вжав голову в плечи, продолжила, – Там, в следующем крыле.

– Дети, что вы здесь забыли? – громко спросила вышедшая из очередных дверей девушка в белом халате со стетоскопом на груди, – Чего шумите?

– Мы пришли…

Одноклассники как всегда предоставили объясняться Машке, как отличнице, командиру звена и старосте класса. Медсестра на посту не замедлила умилиться ответственности и заботливости пионеров, навещающих учительницу.

Больной посмотрел на меня, нет даже сквозь, словно никого здесь и не было, тянущаяся к руке трубка капельницы, тихонько качнулась. Он словно находился где-то в другом измерении, поколение, воспитанное на советской фантастике и сказках "Ленин и печник" всегда думало об измерениях.

Низшие, сколько ненужных деталей всплывает, стоит только задуматься, стоит только отпустить память…

Он не мог даже шевелиться, лишь изредка вздыхал, на приоткрытом плече темнел черноватый кровоподтек, распахнутые глаза запали, жидкость в капельнице текла очень и очень быстро "кап-кап-кап-кап". От мужчины плохо пахло, спиртом, йодом и чем-то другим… Чем-то резким и безнадежным.

– Ольга, кончай копаться, – позвал меня Витька Шалаев, придерживая дверь, и я поспешила за ним.

– Что с Имановым? – подойдя к посту, девушка со стетоскопом указала на одинокую кушетку.

– Ничего, – равнодушно ответила медсестра, – Сегодня кончится…

Дверь закрылась, громко хлопнув одной своркой о другую. Иногда люди могут быть ни чуть не менее жестоки, чем нечисть.

Сегодня кончится. Эти слова еще долго преследовало меня, увязавшись словно эхо по пустому коридору. И догнали спустя не один десяток лет. Потому что сосед выглядел именно так.

Сегодня кончится…

Нет! Неправда!

– Хорошо уметь чувствовать, – прошептал феникс.

Я вздрогнула, обернулась и едва не ослепла от огненной вспышки. Алексий, стоя на месте, горел, невозможно ярко, словно чучело на маслянницу. Горел и не сгорал.

– Чувствовать не только ярость, гнев и боль, а еще и жалость, – Веник зарычал, – Сострадание, неприятие… желание чего-то лучшего.

Веник отвернулся, словно ему был неприятен сам взгляд, а я не могла отвернуться от бледного лица, от сутулых плеч, от странных истончающихся отростков, которые вырастали у него из груди и бессильно трепетали в воздухе. Душа, пришло понимание, здесь была его душа…

Я перевела взгляд на бабку, которая больше всего напоминала заводную куклу, неживую, но способную обмануть детские глаза, способную казаться живой.

– Я помню, каково это, – язык вдруг оказавшийся жестким с трудом воспроизводил звуки, – Помню. Иногда, даже слишком сильно.

Я выпрямилась, и встретилась взглядом с Мартом, раскрытая книга лежала на столе…

Глаза парня горели зеленью даже сейчас, когда он не призывал магию. А по лбу шла цепочка древних символов. Рун, старых и страшных сочащихся зеленым гноем. Их не рисовали, их вырезали на его коже, почти достав до кости.

Низшие! Что же с вами сделали? Кто придумал превратить вас в… в это?

Сев на диван, я сдернула оправу. И так увидела больше, чем хотела. Главное, что Веник это Веник, не Кирилл, не Видящий, не Прекрасная, не бес… Веньямин Яковлев, обычный парень что живет по соседству и на досуге поедает трупы… И сам почти ставший покойником.

Глазами я нашла висящее на стене зеркало, не очень большое, всего то и можно увидеть лицо да плечи, но и этого хватит. Не один пальщик здесь отдал душу. Я аккуратно сложила дужки, и протянула артефакт фениксу. Затылка коснулось острое разочарование падальщика. Он ожидал от меня большей смелости, вот только я уже давно устала оправдывать чужие ожидания…

– Вернешь потом, – Алексий развернулся и пошел обратно в спальню, – Когда будешь уверена, что видела все.

Меня обожгло гневом. Знаете, как бывает, тебя за секунду бросает из озноба в жар и обратно. Ярость была мгновенной, яркой, как вспышка. Я бросила очки на пол и наступила ногой. Услышала хруст пластика и стекол и почувствовала удовлетворение. Никто не будет мне указывать. Ни он, ни Веник, ни…

– Я же говорю подросток, – удовлетворенно констатировал сосед.

Алексий скрылся в спальне, даже не обернувшись, я встретилась глазами с Мартом и поняла, что он только что увидел. Жар сменился холодом понимания, все это уже давно напоминало истерику ребенка, на которого не обращают внимания, или наоборот слишком много обращают.

– Может и так, – согласилась я и, нагнувшись, стала собирать осколки в ладонь.

– Как думаете, Седой откликнется? – спросил сын целителя, отложив книгу.

Веник посмотрел на меня. Он знал ответ на этот вопрос. Мы знали.

– Нет, – ответила я и подняла последний осколок.

– Почему? – удивился парень, – Потому что ты отняла у него стежку?

Падальщик фыркнул, едва сдерживая смех.

– Отняла? – я выпрямилась, – Считай, он сам мне ее вручил, и если бы захотел забрать, то вряд ли я или ты смогли бы ему помешать. А значит…

– Все идет так, как задумано, ну или просто интересно, – закончил Веньямин.

– Нет, – тряхнул головой Мартын, – Не верю.

– Не верь.

– Помнишь, как быстро Кирилл появился здесь, тогда? – спросила я у соседа, – когда его вестнику нужен был ребенок Милы?

– Помню, – он пристально посмотрел на меня, – Все помню.

– Если бы он только захотел… – я поднялась и подошла к мусорному ведру.

– Оленька, все в порядке? – бабка стояла, обмахиваясь полотенцем, – Мы кого-то ждем в гости?

– Нет, Марья Николаевна, идите, смотрите сериал, скоро уже начнется.

– Отсылаешь старуху, – прищурилась она, но тут же спокойно добавила, – Может, оно и правильно, чего я тут у вас не слышала, позовете, ежели есть захотите, – и она зашагала в сторону спальни.

– Или дракон захочет, – тихо добавил Мартын, – Тогда чего мы ждем? Если не Седого?

Я стала ссыпать осколки в ведро, представляя парню самому ответить на этот вопрос. Стеклышки ударялись о пластмассовое дно, последний, самый крупный прилип к ладони, делая неимоверно четкой линию жизни.

– Мы ничего не ждем, – сообразил парень. – Чуда не будет и на закате…Либо он нас, либо мы его

– Кто знает способ убить дракона? – спросила я, сжимая руку, осколок врезался в кожу.