Текст книги "На неведомых тропинках. Сквозь чащу (СИ)"

Автор книги: Аня Сокол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Но она стала хранителем и… И что? Излечился ли ее разум, где половина контактов давно уже покрылась ржавчиной от старости? Не знаю. Вернее, не стала узнавать. И теперь, оставалось только гадать, как ее изворотливое сознание впишет в картину мира дракона с горящим хвостом.

– Вот это змей Горыныч, – протянула она, и банка с вареньем грохнулась на землю, забрызгав ноги в тапочках красной, сладкой кашей.

Семеныч сжал кулак удерживая вория на месте.

– Я и забыл, что у нас теперь не Ефим, а это… – разочарованно протянул Константин, – обернувшись к нам рявкнул, – Чего стоите? Ждете торжественного съедения?

– Давай, – Март подтолкнул меня в спину.

Но я не могла… нет, не так. Могла, еще как, но я слишком много отняла у своей бабки, слишком много задолжала, чтобы вот так просто уйти. Я не чувствовала, но знала, прежняя Ольга так бы не поступила.

– Она же ничего не умеет, – возразила, едва не добавив "как и я".

– Не важно. Стежка не даст убить хранителя, хотя бы потому, что он уже мертв, Уходите, Ольга, – повторил Константин.

– Ради Пашки, – Мартын подталкивал меня к ступеням крыльца. – Ради святых, ушедших, ради кого угодно… только пошли!

Дракон снова взревел, горящий хвост описал круг по земле…

Мальчик в полосатой футболке показал отцу большой палец, и над его головой мигнула всеми цветами радуга. Молодое лихо, любопытное. Я уловила чистые, ничем не запачканные эмоции. Сумасшедший дракон собирается убить соседей, чем не повод для веселья.

– Не время для геройства, Ольга, – проговорил старший целитель, – Твоя бабка еще всех нас переживет, а этого ящера и подавно, – он обернулся, и в голосе прорезалось раздражение, – Вы же для него словно красная тряпка. Как только уберем раздражитель, он сможет говорить, поверь он и сам этого хочет, иначе не пытался бы обратиться человеком, но инстинкты… Иногда они сильнее нас, – зеленые глаза на миг погасли, – Мы опоры стежки и не обманываем друг друга.

– Точно. Вспомни Сергея и Михара, живой пример взаимовыручки, вернее мертвый, – скептически ответила я.

– Ты знаешь, что я не вру, – он не отводил от меня взгляда, – Ты знаешь это!

– Знаю, – против воли аповторила я.

– Пошли! – закричал Март, – Если все Великие такие тормоза, неудивительно что они вымерли.

И мы ушли. Вернее убежали. В последний раз оглянувшись на бабку, я увидела, как та грозит ему железной лопаточкой для блинов.

Мартын бросился между домами, я следом. Маленькая годика три падальщица показала на нас пальцем, а я не стала думать о ее воскресном меню. В спину нас летел разочарованный рев Картэна.

На дорогу мы совались, пробираясь к дому Пашки лужайками и огородами, в одном я заметила коноплю, или что-то очень на нее похожее. Глаза выхватывали куски, словно поставленный на таймер фотоаппарат. Спина марта и его синяя футболка с белой надписью, белые же подошвы кроссовок. Дом, у которого угол, был вмят внутрь сильным ударом драконьего хвоста. Ворона сидящая на подоконнике и с любопытством склонившая голову. Рожа заросшего бородой детины с лопатой, то ли в бой идет, то ли могилы копает. Стена выкрашенная голубой краской и почерневший от времени сруб по соседству, кирпич и желтая штукатурка. Крапива, конопля и лук – шалот для приправы…

До одноэтажного приземистого дома Пашки добрались за минуту. Ящер снова завыл, а я постаралась отогнать видение того, как он пережевывает мою бабку.

– Почему они вступились за нас? – спросила я парня, – Почему не стали глазеть, как остальные?

Вопрос мучил меня с тех пор, как я увидела старика и Алексия. Не люблю того, чего не понимаю. Как говорят, если тебе не выставили счет сразу, это не значит, что его не выставят никогда, да еще с процентами.

– Думаешь, мы такие бессердечные твари? – поинтересовался Март, распахивая дверь.

Я сразу же уловила свежий запах травы и услышала двойное биение сердца. Явидь была не одна.

– Да, – не стала лукавить я.

– Правильно думаешь, – он прошел в узкий коридор и позвал, – Пашка! – змея не ответила, – Ворий сам виноват, – Март пошел дальше, даже не заглядывая двери, он так же как и слышал, где бьются сердца, – Дракон не наш, не северный. Он должен был прийти к Семенычу, поставить в известность о свершаемой мести.

– Серьезно? И часто его извещают?

– Никогда. Проще подкараулить у выхода со стежки и… – он провел ребром ладонью по горлу, – А теперь Старику придется подавать протест.

– То есть оторвать стяжателю башку и повесить сушиться в огороде, чтоб остальным неповадно было в Юково соваться.

– Примерно так. Да и отец постарался, у него есть что-то на них. На старосту и феникса. Я пытался узнать что, но… – он развел руками и свернул в гостиную, – не смог.

– Если компромат не уникален, от него нет никакого толку, – согласилась я. – Дорожит тобой Константин. Пашка, у нас нет времени на прятки! – в свою очередь позвала я. Ответом был судорожный вдох.

– Не мной, – парень распахнул дверь в спальню, – Ими.

Явидь сидела на кровати, держа на коленях большое яйцо с малахитовой скорлупой. Вот тебе и два сердца.

– Она решила сделать отца многодетным.

– Святые! Пашка, ты не могла с этим подождать хотя бы денек?

– Нет, – кратко ответила явидь, поворачивая голову. Она смотрела прямо, не мигая, и словно не видела ничего вокруг, здорово напоминая при этом сову. Драконий рев оборвался, – Он первернулся, – прошептала она.

Я вопросительно посмотрела на целителя.

– Нелюди могут чувствовать друг друга, не все и не всегда, но такую громадину не хочешь, а почувствуешь, – Март прошел в спальню и выглянул в окно, хотя вряд ли оттуда был виден его дом, – Значит, начались переговоры.

– Есть шанс, что его отговорят нас жрать?

– Пока не вернем тетрадь, ни малейшего.

– Тогда выбора нет, придется возвращать, – решила я, а Мартын скептически хмыкнул.

– Говорят на востоке большие перемены, Простой вернулся в предел и затеял реорганизацию. Или сошел с ума, нечисть еще не определилась.

– Это не Простой, – прошептала я, вспоминая алтарь и стилет в теле.

Вряд ли кто знает, что под властью Кирилла уже не только север, но и юг с Прекрасной, а теперь еще и восток. Как удачно Простой обзавелся телом, а потом тело избавилось от него. А Седой вроде бы и не при чем, просто выполнил условия сделки. А когда задумаются, будет уже поздно. Видящий в тысячу раз прав, приводя в готовность боевые отряды, но для него уже поздно. Не надо было заключать тот самый первый союз с Седым. Запад не устоит против объединенной мощи трех пределов.

– Для всех остальных Простой, – покачал головой целитель. – потому что только демоны видят правду.

– А если восточники узнают и взбунтуются?

– Смеешься? – отмерла вдруг Пашка, – Да, Седые передушат их как кутят. Весь предел если понадобиться.

– Мы не знаем, перенял ли магию песков… – почему-то ни один из нас так и не осмелился назвать брата Кирилла по имени, – новый Простой, или он все еще Седой, и если так… – Мартын отвернулся от окна.

– Они просто физически не смогут его предать, иначе сдохнут сами. – закончила я, – А ведь на этом можно сыграть.

– На чем? – не понял он, а явидь только крепче стиснула руки на яйце.

– На том, что Простой уже не Простой, – пояснила я, – Настоящий Простой велел уничтожить тетрадь, не нравились ему опусы Тура Бегущего

– Я так и не понял с чего.

– И зря, не было бы тетради, мы не приперлись бы в цитадель. – сказала Пашка.

– Весомый аргумент, но Простой отдал приказ до того, как познакомился с нами.

– Сейчас это не важно, – отмахнулась я от парня, – Важно то, что новый Простой этого не знает, и если хорошенько попросить, то…

– Можно попробовать вернуть дневник, – впервые с тех пор как мы вошли в комнату, явидь улыбнулась, – Сама просить будешь, по-родственному?

– Почти. Есть у меня кандидат в просители.

– Тогда у нас появится шанс, – согласился Март, – Надо только потянуть время и первым делом…

– Спрятать яйцо? – я посмотрела на девушку, – Отлучаться от него можешь? Или уже все?

– Пока могу. Ближе к концу нет.

За окном снова взревел дракон, и земля вздрогнула.

– Переговоры провалились, – резюмировал целитель, – Из дома надо убираться. И быстро.

– Как хорошо, что Невер в filli de terra, думала, высижу и заберу, – Пашка встала, яйцо выскользнуло у нее из рук и проломив доски пола, замерло чуть покачиваясь.

– Так может и его туда закинуть? – задумчиво предложил Март.

– Нет! – выкрикнула Пашка, – Нет. Я должна его высидеть, иначе погибнет.

Я вспомнила маленького замееныша. Вспомнила его тяжесть в моих руках. И не почувствовала ничего. Мне было все равно здесь он или на другом конце света. Сердце кольнула тревога куда более сильная, чем та, которую я ощутила, увидев тень ящера в небе. Стяжатель был врагом, с которым можно сражаться, а как сражаться с собой. Не с теми чувствами, которые есть, а с теми которых нет, и взять их неоткуда.

Рев оборвался, видимо не все аргументы были еще исчерпаны. Вокруг зеленоватой скорлупы обвился черный хвост без усилий поднимая ношу. Я посмотрела в горящие медью глаза оборотившейся явиди. Судя по всему "беременность" проходила без осложнений, если не считать таковой охотящегося на нас вория.

– Как хорошо, что я не беременна, – проговорила я, прежде чем осознала что говорю, и как это может быть истолковано.

Зеленые глаза целителя тут же вспыхнули, ощупывая мое тело сантиметр за сантиметром, остановившись сперва на груди, потом на животе. Я не мешала, даже стало интересно, что он там увидит.

– Ты не беременна, – ответила вместо него Пашка, и парень согласно кивнул, зелень погасла, – Потомство оставит только сильнейший.

– Ты меня обрадовала, – я протянула руку и коснулась яйца, каменная скорлупа была холодной.

– Врешь, – зашипела змея. – Ты не рада.

– Но и не огорчена.

– А вот это правда.

– Быстро, – повторил Март, – Потом обсудите женские дела, когда с драконом разберемся. Если разберемся.

Пашка кивнула и скользнула к выходу, крепко сжимая яйцо. У дома она резко свернула одним слитным движением, втянувшись в кусты. Я за ней, стараясь не терять из виду малахитовой яйцо. Хлеставшие по лицу и рукам ветки совершенно не причиняли боли, лишь раздражали. За мной бесшумной тенью скользил целитель, он не был столь силен как Ветер, не пугал как Веник, но все же в парне была грация, которая давно сменила подростковую угловатость.

Вдалеке с шумом захлопали крылья, на этот раз точно все, переговоры закончены, и Картэн снова поднялся в небо.

– Куда ты? – спросила я змею.

– Я должна спрятать яйцо.

– Куда? В ямку закопаешь? – спросил Мартын, и Пашка остановившись, зашипела. – А куда? К старику отнесешь? К подруге? Отцу? Куда?

Яйцо снова упало на землю, а хвост описал дугу в опасной близости от лица парня. По небу скользнула тень, и мы пригнулись.

– К друзьям нельзя. Сдадут. А если дракон заполучит яйцо, ты сама к нему выйдешь

– Стоп, – я посмотрела на примявшее землю яйцо, – А что ему будет? – Пашка снова зашипела, – В том смысле, что разбить его целая проблема для будущего папаши. Остальным оно совсем не по зубам…

– Он же дракон! – заорала змея, и ответом ей был близкий рев с неба.

Пашка подхватила яйцо и бросилась вперед, за секунду преодолела пространство перед чужим домом и спряталась в тени поленницы.

– Он огненный, – пояснил для меня Март, – Как, к примеру, феникс. Только Алексий огнекрылый, а дракон огнедышащий. Все как в сказках, Ольга. И если ящер дохнет на яйцо… его уже не будет никакого смысла колоть. Разве что съесть, но это на любителя. – он выдохнул и быстро последовал за Пашкой.

Ворий сделал круг на соседним домом, и в взял курс на запад. Я перебежала чужой двор, когда змея уже присматривалась, как перебраться через орешник на краю участка. Наверное, раньше я бы не стала продолжать тему вареных яиц, раньше… Слава святым, интересовало меня несколько другое.

– Алексий поджог пером хвост дракона.

– Пламя нелюдей, – кивнул Март, – Пока Алексий не захочет, его не потушить. Ничем. Очень весомая карта при переговорах.

– Может потом поговорим о нашем, не о людском, – вернула ему его же слова змея, – Если к друзьям, – она посмотрела на нас, – нельзя, тогда остаются…

– Враги, – припечатал Март.

– Не улавливаю логики, – не поняла я.

– Уловишь, – ухмыльнулся Мартын, и скомандовал, – Давай на запад через две улицы до Октябрьской…

Змея ничего не сказала, лишь, глаза вспыхнули ярче прежнего. Дракон больше не ревел, не хлопали крылья, и эта тишина настораживала еще больше.

До Октябрьской добрались за минуту, дольше вглядывались в темные окна углового дома. Обычный деревянный с двускатной крышей, без излишеств и декоративной отделки. Я никогда не была внутри. И не хотела. Даже сейчас не хотела. Не в этом ли все дело, ни один житель Юково не желал оказаться внутри.

Сегодня Март решил найти там убежище. Широкая дубовая дверь, слишком знакомая для той, что никогда не поднималась на деревянное крыльцо. Я следовала за явидью, судорожно оглядываясь и ожидая каждую секунду услышать хлопанье крыльев над головой. Наверное, это было бы последним, что мы услышали, но в этой части Юкова царила тишина.

Пашка толкнула дверь, и я, наконец, вошла в дом. Знакомая гостиная с камином, круглым столом и… Ленником, держащим в руке банку пива.

– Знакомые все рожи, – протянул он, – Обычно калачом не заманишь, а тут сами явились. Видать конец света не за горами. Боюсь даже спросить, что вам нужно?

– Убежище, – проговорила ровным голосом явидь, пожалуй через чур ровным, – Спрячь мое яйцо.

– Прекрасно, – сказочник улыбнулся и отхлебнул из банки, – Два вопроса, – он поднял два пальца, – Первый: чем я обязан чешуйчатой девке, чтобы прятать в своем доме ее приплод? И второй…

– Не ей, – вышел вперед Март, – Ты обязан не ей, а моему отцу. Это не забыл? Жизнью дочери.

– Не забыл, – алюминиевая банка у него в руке лопнула, обрызгав черную чешую явиди пеной с резким запахом хмеля, – А тебе, щенок, я чем обязан? Смертью ее матери?

– Да, – ответил парень, и в его взгляде зажглась магия, в ответ черные зрачки сказочника растеклись непроницаемой кляксой по глазным яблокам.

И за миг до того как они сцепились, я поняла. Почти все, начиная с того, кто был таинственным любовником матери Мартына, и до того, почему мне знаком этот дом, хотя я ни разу не переступала порог. Хватило и того, что его переступал кто-то другой.

Молодой целитель привел нас сюда, может, хотел вскрыть давно назревший нарыв, а может… Тут мысль сделал неожиданный кульбит, отбрасывая меня в прошлое. Тогда нас тоже было трое, как и сейчас

Сын целителя зарычал и бросился на баюна, сбивая ног. А то захохотал, хотя должен был кричать. Должен был орать от боли, когда кожа на его руках и лице стала лопаться и расходиться, обнажая мышцы, словно кожура с ошпаренного помидора. Сказочник спиной сбил круглый стол, на пол полетели щепки, капли крови, и двое мужчин.

– Пашка! – заорала я, бросаясь вперед.

– Нет, – явидь схватила меня за руку, качнувшись на хвосте. – Это их дело. Не твое. Хоть раз не лезь!

– У нас нет на это времени, – рявкнула я.

– Только представь, – хохотнул Ленник, лежа на полу, и не замечая, как по лицу течет кровь, – Если бы Марьяна осталась жива, ты мог бы звать меня "папой"

Парень схватил его за воротник рубашки и ударил кулаком в рот, словно желая вбить слова обратно.

– Заткнись, – и еще раз. – Заткнись, – И еще.

Самое странное сказочник совсем не сопротивлялся, не закрывался руками, с которых слезала кожа, продолжая смеяться, как умалишенный, и изливая в этот звук причиняемую боль. Губы были разбиты, кровь окрасила зубы, превращая улыбку в звериный оскал.

– Зато она была бы жива, – проговорил Ленник и занесенный для очередного удара кулак замер.

– Ты этого не знаешь, – сказал Март и зеленый цвет его магии потух.

– Не я убил ее, – сказочник смотрел прямо на парня. И его глаза все еще оставались черны и полны силы, – Но если бы не закон, ты рос бы сиротой.

Март разжал руки, отпуская ворот, голова сказочника стукнулась об пол с глухим звуком.

– Люблю представлять, как твой отец сам себе перерезает горло. От уха до уха.

– Какой второй вопрос? – парень поднялся и одернул свитер.

– Что заставляет вас думать, что я смогу защитить это, – он сел и указал на яйцо. – от вория?

– Мы здесь не только потому что ты должен, а потому, что вряд ли кто вообще подумает искать приплод Константина Черного у тебя. Даже сам целитель, даже стяжатель, или тот с кем он поговорит и попробует выкупить сведения. Никто.

– Они не настолько ненормальные, как вы, – хохотнул Ленник и легко поднялся, – Считайте, я вернул долг, ребенок за ребенка. Я не сдам змеиное отродье дракону.

– А сам? – спросила я, – Сам ничего не сделаешь?

– Если бы мог, я бы съел яйцо ложечкой, смакуя каждую порцию. Но съел бы сам. – баюн развел руками.

– Но ты не можешь? – я повернулась к Пашке, – Так?

– Нет. – кратко ответила она.

В этом слове было столько всего, что я почти ей посочувствовала.

Логика, странная, неправильная стала проступать сквозь кучу догадок и предположений.

– Пашка, черт возьми, я же помню этот дом, эту комнату. Там в иллюзорном Юково, на востоке. Его, – я указала на сказочника, – хотели убить. Его мираж убивали все, потому что этого хотела ты. Твоя память, твои воспоминания. Ты была здесь. С ним.

– О чем ты? – не понял парень.

– О руне у нее на затылке и о том, почему она хотела, чтобы я была рядом, когда она выполнит данное Простому обязательство. Он знал, что просить. Что же ты натворила, Пашка…

– Расскажи им, змейка, – Ленник ухмыльнулся, а от этого ласкового "змейка" вздрогнули и я и Мартын.

– Так, это он, – застонал парень, – В округе мужиков, что ли мало? Бедный отец… Его снова предали… снова с ним.

– Не говори того, чего не знаешь, – зашипела явидь.

– Прости, но ты идиотка, – сказала я.

– Присоединяюсь, хотя трахать тебя было… – баюн задумался, подбирая слово, – Познавательно.

Март снова зарычал, сказочник отвернулся, открывая окровавленными руками, холодильник и доставая другую банку. На белой дверце остались красные разводы.

– Что мне делать с драконом, если явиться?

– Сказку расскажи, как мне, – огрызнулась явидь.

– И расскажу. Человеком он сюда не войдет. Вопрос в другом, – он с шипением открыл банку. – Что помешает ящеру вскрыть мой дом, как банку консервов и выковырять…

– А вот сейчас и узнаем! – закричал Мартын, за секунду до того, ка я услышала хлопанье крыльев, а секунду спустя оглушающий рев.

– Быстро, – Ленник пинком отправил останки стола к стене.

Под расколотой столешницей отказался квадратный люк в подпол. Мужчина рывком откинул крышку.

– Пашка, – заорала я, но та замешкалась, проводя рукой по малахитовой скорлупе. Скорлупе, которая крепче камня для чужих, и такое уязвимое перед тем, кто дал ему жизнь.

Медные глаза сузились. Рев повторился, земля вздрогнула, над головой закачалась люстра с белыми плафонами. Я не стала больше раздумывать. Ни о судьбе яйца, ни о чувствах Пашки – все это меня больше не интересовало. Я толкнула ее каменное, так похожее на отлитое из чугуна, тело, и яйцо с грохотом упало на пол.

Мартын не растерялся и пинком, придал ему нужное направление. Явидь яростно зашипела, словно забыв зачем мы пришли, чешуйчатый хвост взметнулся в воздух, обвиваясь вокруг шеи пасынка. Ее инстинкты просто кричали о том, что она должна защищать приплод. Защищать любой ценой.

Яйцо свалилось в подпол, с грохотом сломав что-то внизу.

– Пашка! – снова закричала я.

Сказочник вернул крышку на место. По потолку побежали трещины. Дракон собирался сделать именно то, о чем спрашивал Ленник, а именно вскрыть это дом, сняв с него крышу.

– Он рвется сюда только по одной причине, – сказал баюн, выпрямляясь и делая глоток из банки, – Его должники здесь.

Явидь отпустила полузадушенного парня и, рыкнув, ринулась обратно к двери. Ее встретил драконий рев и струя жалкого пламени, от которой съежилась молодая трава, и обуглились доски крыльца.

– Иди сюда, переросток! – закричала она, бросаясь в сторону, уходя от огненного плевка, попавшего в дерево, – Сюда, вор! Что не нравиться, когда воруют у тебя?

– Что она…?

– Она уводит его от дома, – перебил меня парень.

– И пусть делает это побыстрее, – вставил ленник, взмахнув банкой, – Низшие, так интересно я не проводил время с тех пор, как в Юково вторглись западники.

– Достань тетрадь, – прохрипел Март, – Достань тетрадь, Ольга, или мы все покойники, – он подошел к двери, – А мы пока развлечем хранителя знаний.

По крыше что-то проскрежетало и дракон оставив в покое шиферную крышу снова заревел. Змея уже выбралась на дорогу, тогда как целитель нырнул в кусты.

– Кажется, я приглашал тебя на пиво? – сказочник открыл холодильник.

– И я обязательно приму приглашение, – ответила я, подходя к двери. – Но не сегодня.

– Даже не взирая на Пашку?

Он впервые назвал ее по имени, и я поняла, что на самом деле все было не так просто, как он пытался нас уверить. Пашка, а не чешуйчатая девка.

– Мне все равно.

Ленник отсалютовал пивом.

У дома целителя, все еще толпился народ, хотя ни бабки, ни феникса, старика, ни еще кого из народных добровольцев не было. Увидев меня, пробегающую мимо, карка подняла большой палец, в знак одобрения. Но я не остановилась, лишь обернулась на рев, и одна из сосен на краю стежки загорелась. Маленький лихач зааплодировал, указывая отцу на пылающую крону.

Радиф все еще сидел на крыльце, словно сторожевой пес, которого избил хозяин, а у зверя не хватает ума сбежать и никогда не возвращаться.

Он все прочел по моим глазам, еще до того, как я взбежала на крыльцо, вытягивая руку, в которую тут же скользнула, ставшая материальной, цепь.

– Где тетрадь Тура Бегущего? – спросила я, вздергивая голову мужчины кверху.

– Не знаю, – ответил он глухо, а в глазах скользнула тень беспокойства, и именно она, эта тень не дала мне поверить словам, сказанным вполне искреннее. Он на самом деле не знал. Но знал что-то другое.

Где-то там на краю стежки раздался полный боли крик. Женский крик.

– Где? – зарычала я, склоняясь к его лицу.

От вестника пахло потом и кровью. Еще страхом и усталостью. Так же как и от меня тогда в каменном мешке Желтой цитадели. Я могла бы посмеяться над иронией судьбы, могла бы…

Вместо этого я замахнулась и ударила его наотмашь, по той стороне лица, где раздувались, волдыри от ожогов. Ударила, чтобы причинить боль, а не для того чтобы защититься, не в пылу схватки. Впервые.

Он ударился затылком о стену дома и застонал. Несколько волдырей лопнуло, оставив на моей коже разводы, рана успела загноиться. Его боль была похожа на леденцы монпансье из жестяной коробочки, многочисленные и колючие, но такие сладкие.

– Где? – повторила я и вопрос и удар.

Он открыл рот и едва слышно выдохнул:

– Не у меня.

– Где? – я толкнула его, и он упал на доски, оставив на светлой стене кровавый след. Цепь натянулась, я уперлась коленом ему в грудь.

– Не знаю, – зло огрызнулся Радиф, центральная руна на ошейнике вспыхнула алым.

Мужчина выгнулся и заорал не сдерживаясь. Громко, пронзительно, как никогда не кричат мужчины. А потом еще несколько секунд хватал ртом воздух, словно никак не мог надышаться.

А я впитывала сладость его боли и никак не могла остановиться. Это как сладкая шипучка, которая щекочет нос пузырьками, и ты кашляешь не в силах сделать следующий глоток.

– Где? – ласково спросила я, почти желая, чтобы он снова огрызнулся.

– Развлекаешься? – раздался ленивый голос.

Вот так нас и можно поймать. Нас – нечистых. Тех, кто так хорошо слышит, тех, кто так хорошо чувствует, и тех, кто, пьянея от чужой боли, перестает замечать все вокруг.

Я подняла взгляд, рядом облокотившись на перила, стоял Веник. Лохматый, небритый, в пиратской повязке через правый глаз. Меня снова резанула, какая-то странная неправильность в нем. Как и в том мужчине, что пытался приподняться с шершавых досок крыльца.

– Спрашиваю, – ответила я, снова опуская взгляд на Радифа.

– Кто ж так спрашивает, – ухмыльнулся падальщик, и одним рывком перепрыгнул перила. Ботинки, испачканные коричневой грязью, приземлились рядом с изуродованным лицом вестника.

– Я так понимаю, тебя поджимает время? – он выразительно посмотрел на чистое небо, я кивнула, – Позволишь? – он указал на вестника.

– Порадуй меня, – попросила я, выпуская цепь, которая тут же исчезла.

– Желание Великой – закон, – издевательски протянул падальщик.

– Северники, – Вестник приподнялся и сплюнул кровью.

– Восточник, – ответил сосед, и мазанул рукой по его груди.

Вроде бы легко, даже почти ласково. На коже резко расцвели три багровых полосы. Вестник сцепил зубы, не произнеся не звука. Сосед задумчиво облизал пальцы. А я поймала себя на том, что смотрю на его широкие ладони и улыбаюсь. Боль была резкой и острой, как приправа.

– А теперь… – многообещающе проговорил Веник, касаясь рукой раны.

Радиф вцепился в его пальцы, силясь оттолкнуть. Сосед перехватил правую и резко выкрутил. Раздался треск. Три пальца остались торчать под странным углом Восточник хрипло выдохнул, а падальщик уже погрузил когти ему в грудь. Погрузил, зацепил и выдернул.

Крик Радифа звучал нежной музыкой. Голые пятки глухо стукали по доскам. Сосед поднял окровавленную руку, в которой белел обломок кости. Ушедшие, он выломал ему ребро! Выдрал вместе с частью мышцы, сухожилием и еще низшие знают чем. Даже не знаю, ужасаться и восхищаться этим, действительно не знаю.

– Где тетрадь Тура Бегущего? – тут же спросила я.

Мужчина продолжал стонать и мотать головой, и Веник отбросив кость, с удовольствием погрузил пальцы в рану снова.

– Я могу сломать и вытащить их все, и ты все еще будешь дышать, – пообещал вестнику падальщик.

– Сделай одолжение, – еле слышно прошептал восточник, – Я не знаю где тетрадь, но могу начать фантазировать.

Когти вошли в рану, и сломалась еще одна кость. Крик, боль, сладость и запах.

Я смотрела на текущую по пальцам мужчины кровь, и вдруг поймала себя на мысли, что хочу попробовать ее на вкус, слизать с чужой кожи. Веник вскинул голову, всматриваясь в мои глаза, и раздувая ноздри.

– Не надо, – хрипло попросил он, таким тоном, словно ждал, что я не послушаюсь, что не услышу….

На краткий миг, глядя на мужчину, я забыла обо всем, о стежке, о Мартыне и Пашке, о восточнике у моих ног, и даже о драконе.

Еще один кусок плоти полетел на траву. Боль вестника вдруг сменилась усталостью, и… ожиданием. Сосед встряхнулся. Я с трудом подавила дрожь в теле, стараясь избавиться от видения, что нарисовало воображение. Потому что оно нее могло быть правильным. Оно не могло быть неправильным. Оно просто не могло быть. Я знала это совершенно точно. Такой нечистью, я быть не хотела..

Слюна вдруг стала вязкой. Где-то заревел дракон

– Где тетрадь? – на этот раз спросил сам Веник.

А я вдруг увидела нас со стороны, чужими глазами, чужими чувствами… Никогда не делай во тьме того, на что не сможешь посмотреть при свете дня. А я была во тьме, и мне это нравилось. Но та, прежняя Ольга Лесина, сейчас кричала бы от ужаса. Знать и чувствовать. Чувствовать и знать…

Я знала, что должна остановить это. Нет, не так, я должна попытаться остановить, падальщик должен отмахнуться от моих слов и продолжить. Тогда у меня будет и результат, и чистые руки.

Кажется, я зарычала, почувствовав в ответ недоумение Веника и колкий сахарный страх Радифа. Стилет со щелчком слетел с крепления, и я склонилась к лицу пленника, почти легла на грудь, чувствуя, как теплая сладкая кровь пропитывает кофту. Серебряное лезвие легонько коснулось скулы, на которой еще сохранилась кожа и короткая опаленная щетина.

– Где тетрадь? Отвечай или он разберет тебя на запчасти!

– А ты с восторгом к нему присоединишься, – прошептал он, улыбаясь, или кривя губы от боли, – Не этого ли ты боишься?

Где-то вдалеке захлопали крылья снова поднявшегося в воздух дракона.

– Возможно. А ты? Чего боишься ты?

Я посмотрела на его искалеченное, искореженное лицо и прижала стилет к щеке, медленно, ласково, ловя его кислое дыхание. Кожа стала обугливаться, запахло жареным мясом и я втянула в себя этот запах. Кожа разошлась и под ней обнажились кровоточащие красные мышцы. Я почувствовала каждый миллиметр их движения, когда он открыл рот и заорал, тогда, как серебро продолжало прожигать его лицо словно кислота.

Веник довольно заурчал, встряхивая лохматой головой.

Наверное, сегодняшний день запомнится моим соседям, как один из самых интересных. Дракон, пламя и окровавленный мужик на крыльце, которого неловко и неумело пытает бывший человек, почти захлебываясь от лавины боли, с которой он не в силах совладать.

Стилет стукнул о челюсть, прожигая щеку насквозь. Низшие, я даже видела его шевелящийся язык… Рука дрогнула, и нож погрузился глубже прижигая слизистую. Крылья хлопали ближе, солнце снова закрыла тень. Не думать о том, что у Пашки и Марта не получилось. Не думать о том, что сейчас моя очередь. Только о вздрагивающем куске мяса подо мной. Он уже мертв, остается только сделать номинальное действительным.

Он дернулся, и крик вдруг прервался, словно кто-то перерезал восточнику голосовые связки. А в черных глазах стала разворачиваться спираль силы вестника. Пытка вдруг стала неважной… не для меня, для него. Он словно отстранился от агонии тела, и вдруг четким и спокойным голосом проговорил:

– Тетради больше нет. Уничтожена. По приказу Хозяина, чтобы никто больше не…

Он вдруг закашлялся, давясь слюной и кровью, боль вернулась. Драконья тень скользнула по небу.

– Я сказал! Сказал! – заорал Радиф, смотря прямо перед собой, словно обращаясь к кому-то другому. Кому-то напугавшему восточника куда сильнее, чем мы с Веником.

Ворчание переросло в рык, падальщику это не нравилось. Я отпрянула, убирая стилет.

– И это все? – со злым разочарованием спросил Веник.

– Тетради больше нет, – повторила я, поднимаясь на ноги, в голове стал нарастать писк, сперва далекий, а потом все ближе и ближе, так похожий на писк старого телевизора, когда на экране появлялась настроечная таблица, в которой мы так любили пересчитывать цвета.

– Убьете меня? – спросил Радиф и снова закашлялся, разворочанная грудь вздымалась и опускалась.

– Надеешься или боишься? – уточнил падальщик. Взревел дракон. – Ольга? – он поднял на меня единственный темный глаз, на губах остались мазки потемневшей крови.

– Смерть – это всегда конец, а ты свой не заслужил.

– Надо же, как пафосно, – проскрежетал он, – А не боишься, что я придушу тебя первой же ночью и выем глаза?

– Не боится, – ответил сосед, – Ошейник не даст.

Я протянула руку и за секунду до того как появившаяся цепь коснулась пальцев, уловила знакомое покалывание. Тоже артефакт, который откликается на призыв хозяина. Ошейник заставил его приподняться.