Текст книги "На неведомых тропинках. Сквозь чащу (СИ)"

Автор книги: Аня Сокол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Вечная мелодия стала оглушительной, на плечи вместо тяжести опустилась радость. Чистое удовольствие ласково коснулось затылка, пробежалось по позвоночнику, растеклось по телу. Снова здесь, снова в переходе. И теперь уже смеялась я, не баюн остановившийся в десяти шагах впереди.

– Эта не наша стежка, – проговорил сказочник.

Я рывком преодолела разделявшее нас расстояние. В его черных глазах не было страха, лишь удовольствие. И все отошло на второй план, и кровь, и смерть и люди, которые давно утратили право так называться. Люди вроде меня и Валентина.

– Я знаю, – не в силах перестать улыбаться ответила я, – Не имеет значения.

– Неужели? – удивился он, – Докажи.

Не успел звук угаснуть в сером мареве тумана, как он исчез. Растворился. Побежал так быстро, как вряд ли получиться у меня, во всяком случае не сразу. Но я все-таки пробежала с десяток шагов следом, прежде чем остановилась. Позволяя сладости проходить и проходить сквозь тело раз за разом.

Я остановилась, закрыла глаза, а потом подняла руку и укусила себя за ладонь. Сильно, чувствуя, как зубы впиваются в мышцы.

– Хватит бегать, – прошептала я, пробуя на вкус собственную кровь. – Хватит.

Боль смешалась с удовольствием. Я все еще состояла из плоти и крови. И могла причинить себе вред. Странно, но эта мысль принесла удовлетворение.

– Хватит, – повторила я.

Хватит отговариваться незнанием. Хватит списывать все на равнодушие.

Сказочник ведь специально вывел меня из себя, специально заманил сюда и дождался… Зачем? Ну же, начинай думать!

Меня давно провоцируют. Седой, Тамария, старик Дым, Лённик. Почти все. Зачем? А затем, что я все никак не могу сделать то, чего от меня ждут. Что именно?

За спиной раздался веселый отдаленный смех.

– Не сейчас, – рявкнула я, не оборачиваясь, но спиной чувствуя чужие взгляды.

Я слишком сосредоточилась на себе, на своих изменениях, а надо было на них. Увидеть собственное отражение в их глазах и поступках.

Что сделал баюн? Заманил в переход и скрылся. Я рванула бы за ним, но…

Стежка не наша, какой в этом смысл? Никакого. Только если…

Если, выскочив из перехода, он не нырнет в него снова. Мы не встретимся. Дорога всегда одна, всегда только в одну сторону. Он пройдет по нити обратно к колонии, а там его ждет моя машина, и ключи все еще у него в кармане. В любом случае баюн доберется до Юкова быстрее меня. И расскажет умирающей бабке, что я убила ее сына. Поиздевается напоследок.

Все это имело бы смысл, если бы не одно но… В моей привычном состоянии равнодушия, без топлива чужих жизней, я бы просто пожала плечами, принимая это как само собой разумеющееся.

Именно поэтому он убил всех этих людей, позволив мне чувствовать снова. Позволив осознать, что я натворила. И броситься за ним.

Парадокс в том, что, даже поняв это, я все еще не хотела, чтобы Марья Николаевна умирала вот так. Смерть, это как рождение, бывает только раз в жизни, и переиграть его невозможно. Это точка, которую я не хотела ставить.

Но его мне не догнать.

"Докажи" – сказал он напоследок.

Мелодия все еще играла, я слушала ее, знакомую вибрирующую. Как в первом переходе из Юково, как на алтаре Седого…

Я резко обернулась. Чужие взгляды звали, обещали сладость и веселье. Вечное наслаждение. Может и в правду остаться тут…

Но в тумане никого не было, лишь радость накатывала меня со всех сторон. Совсем как тогда, когда я касалась, стежек снимая нити с клинка Ушедших. Как тогда…

Земля укутанная туманом отозвалась гулом, который прошелся от ступней, по щиколоткам, коленям, бедрам, животу, груди, отозвавшись в каждой косточке.

Словно я вернулась на алтарь…

А почему как тогда, а не как сейчас? Чем та нить отличается от этой? Здесь точно такая же стежка, точно такая же нить, так почему бы и не повторить фокус…

Я опустилась на колено и провела рукой по земле, задев сухую траву. И снова услышала смех. Что в нем было? Одобрение? Предчувствие развлечения? Сжала кулак, пальцы зарылись в землю, грязь забивалась под ногти, кровь из укуса смешивалась с грязью и… ничего. Я не чувствовала стежку.

А смогу ли я повторить то, что совершила под присмотром Простого? Седой же сказал, что прокладывать стежки могут только те, кто их создавал. Только Создатели, которых назвали Великими. Последний из которых мертв.

Перед глазами промелькнули события ночи в серой цитадели, стоило вспомнить алтарь, демонов и то, что я совершила, как в голове что-то со звоном разбилось. Что-то что давно подталкивали к краю. Упало и разлетелось на мелкие кусочки.

Каждый из них в свое время постарался пододвинуть меня к краю, а упала я здесь, одна, в окружении тумана. В голове зазвучали равные обрывки фраз:

"Люди не так слабы, как кажутся" – сказал сказочник.

"Ты убила Простого. Так спроси себя с кем ты в родстве?" – прохрипел Март.

"Вы все одного рода только не догадываетесь об этом" – усмехнулся Кирилл.

– Я догадалась, – проговорила я, и позвала, – Где ты?

Зная, что сейчас мне ответят. Не могут не ответить. Потому что в переходе стояла…

Мелодия тут же изменилась, загудела низкими нотами. Ладонь кольнуло теплом, и почувствовала, как там, в глубине земли, что-то движется. Быстро очень быстро, словно подземная река, или вода по трубам или… канализация.

– Я вижу тебя, – прошептала я, словно все еще нуждалась в подтверждении того, что делаю. Того, что могу сделать.

Быстрый и подвижный поток. Я видела его, погрузилась с головой, словно в детстве, попавши в течение, которое завертело меня настолько быстро, что девочка даже не успела испугаться. Он вынес меня на серый снег, серый подлесок и почерневшие избы вдалеке. Шел липкий снег, который я видела, но не чувствовала. Я была там и здесь. В переходе и вне его.

Выбежавший на поляну сказочник зачерпнул пригоршню снега и вытер лоб. Поднял скуластое смуглое лицо и усмехнулся, будто знал, что я его вижу или надеялся. Секундное размышление и баюн снова нырнул в переход.

Тональность тут же изменилась, став выше. Ленник вступил на параллельный путь. Он опережал меня как минимум на одну стежку.

Я не успела отнять от земли руку, изображение ринулась вперед, унося меня следом. Снежная поляна сменилась грубо сколоченной конструкцией, так напоминавшей торговые ряды в базарный день, только вот сами продавцы отсутствовали, да и черные подпалины явно не добавляли месту популярности. Очередной рывок и теперь я вижу старые дома, извилистые улочки, картинка сместилась, словно кто-то толкнул окошко, через которое я смотрела. В фокус попали черные глаза, миндаливидные, озабоченные, почти испуганные и знакомые…

– Максуд? – пробормотала я.

Ответить Хранитель Кощухино не успел, поток рванулся дальше, кружа мне голову.

И показал мне ровный ряд могил и старых крошащихся надгробий, Где-то вдалеке качали ветвями деревья великаны. Парк-на-костях.

Не надо быть шибко умным, чтобы понять, что именно я вижу. Стежки. И их пересечения.

Изображение расплылось, а потом собралось вновь. Дорога, линия построек. На первом плане дом, который мне понравился с первого дня на стежке. Двухэтажный, каменный, так похожий на те, что изображают на буклетах туристических агентств и фирм по продаже недвижимости, парочка подобных висела у меня над кроватью. Дом старосты. Юково.

– Стой, – закричала я, но поток слишком быстрый и слишком непредсказуемый уже тащил меня дальше.

Деревья, много деревьев и коричневые черепичные крыши, проступающие сквозь листву вечного лета filii de terra, широкая тропа и девочка, нет уже почти девушка, разворачивается и что-то кричит, тем, кого я не вижу. Высокая, но совсем не хрупкая, скорее спортивная. Распущенные белые волосы каскадом падают на спину.

"Она их обрезала" – было моей первой мыслью – "Обрезала свою косу". Острое чувство утраты резануло, как по живому. Опять я что-то пропустила, какой-то этап ее жизни, который больше не повторится.

"Алиса!"

И она обернулась, так, словно действительно слышала.

Все что я хотела это оказаться там, оказаться радом с дочерью. Сколько я ее не видела? И сколько не увижу еще? Может к ушедшим все! Рвануть на землю детей и остаться там, пока возможно. Листва на деревьях вдруг обрела четкость, а невидимый поток стал притормаживать, словно вагон поезда, приближающийся к станции.

"Они возводят свое материнство на пьедестал и поклоняется ему, забывая о себе и о мире" – так сказал священник Андрей. Не важно настоящий он или нет, главное он сказал правду.

Правдивые слова. Я ведь знала, что для меня это "пока возможно" обернется секундой.

Я все еще чувствовала под пальцами стежку перехода, но она уже размывалась, отдаляясь, словно собираясь исчезнуть, черепичные крыши приближались. И я знала, что это будет неправильным. Знать и чувствовать, разные вещи. Наверное, именно поэтому я и дернулась. Отпрянула на назад, и поток с готовностью подхватил меня, отбрасывая на шаг обратно.

На перекресток с каменным двухэтажным домиком. Я сжала пальцы, силясь остановить это мельтешение, ухватилась, словно за поручень, стараясь не упасть, не дать себе утонуть в водовороте потока. Нить отозвалась на мое прикосновение, замедлилась, почти остановилась.

Смех за спиной распался на отдельные удивленные смешки. Картинка пряничного домика Семеныча подернулась серой пеленой тумана перехода. В ней, в этой серости зажглись красные глаза, одни, вторые, третьи.

Бесы! Их веселый смех отозвался в каждой клеточке тела. Это было здорово. Они враги, но эти враги так заразительно смеялись. Я почувствовала, как губа задирается, как руки сжимаются еще крепче. Если я сейчас брошусь, то сделаю это не с гримасой ярости, а с улыбкой. Неизвестно еще что хуже.

Красные глаза приблизились. Мир раскололся. Две картинки одна проступала сквозь другую. Дом в Юково или туман с алыми глазами. На выбор не дольше секунды. Смертельные друзья или заклятые враги?

Вывод очевиден. Я сжала невидимую нить. Любой выбрал бы битву. Потому что тот, кто бежит от драки, слаб, а я слишком долго была слабой, чтобы допустить это.

Стежка загудела, струны брякнули, будто по ним провела неумелая ученическая рука. Поезд, что катал меня по потоку, исчез, развеялся в сером тумане перехода. Как и красные глаза. Как и видения. Как и смех за спиной. Мир дрогнул, качнулся и встал на место.

Я улыбалась, когда, поднималась и улыбалась, когда делала первый шаг. Нить все еще дрожавшая под ногами была другой. Странное ощущение, но не неприятное. Это если бы асфальтовую дорожку сменила бы мощенная мостовая или тротуарная плитка или небрежно набросанный гравий. Все дороги разные. Путь один.

– Ты ведь хотел, чтобы я пришла к финишу первой? – спросила я у тумана.

Но тот не ответил. Да я и не нуждалась.

– Вы все хотели, – пробормотала я, и рассмеялась, удовольствие никуда не делось, – Я буду первой нечистью, сбежавшей от драки и очень радующейся этому.

Звуки взлетали и гасли, меня некому было слушать. И некому слышать. Я выпрямилась и пошла вперед, не думая о том, что удовольствие может в любой момент закончиться. И не сожалея об этом… Вернее стараясь не сожалеть, очень стараясь. Остальные могут походить на зверей, могут даже быть ими. Я не обязана.

Обернувшись, я подняла руку и снова укусила ладонь. Боль тут же вернула четкость, прогоняя сладость перехода. Тело предавало меня не раз, но что значит зародившееся в груди тепло по сравнению с бурей, что разгоралась от каждого прикосновения Кирилла? Пшик, пусть и очень приятный.

Туман расступился, дорога прыгнула мне под ноги. На миг, на одно краткое мгновение показалось, что я ошиблась, что все это было галлюцинацией, а настоящая Ольга осталась в переходе, щурясь от удовольствия, и обреченная в вечном счастье бродить по безвременью. Нечисть, не умеет менять стежки, они даже порт приписки изменить не в состоянии, пока нож к горлу не приставить.

А я только что села на экспресс и перевела стрелки. Или спятила. Кстати, давно пора.

Я вывалилась в хмурый весенний день. Разгоряченных щек коснулся прохладный ветерок, вдалеке загрохотал гром. Впереди на обочине лежал труп. Как старый знакомый уже успевший заждаться друзей. И единственное чувство, которое я испытала, это отстраненное удовлетворение. Поезд приехал по назначению. Я в Юково.

– Значит, это правда, – прогудел низкий голос у меня над головой.

Я подняла взгляд. Чувствуя, как равнодушие снова сменяется усталой яростью. Я так устала его ненавидеть. Над землей висел Михар, бес Юкова.

– Значит, правда, – ответила я и пошла вперед.

– Послушай, – бес отлетел назад, что меня нисколько не смутило, нельзя отступать до бесконечности, – Ольга, – он произнес мое имя с усилием, словно оно причиняло ему боль, – Мы можем поговорить?

– Она здесь! – закричал кто-то чуть дальше, послышался топот ног, а бестелесый все летел и летел.

– Мы уже говорим, – улыбнулась и, оттолкнувшись от старого асфальта, прыгнула, вцепилась в ткань плаща и повалилась на землю.

Вы когда-нибудь пробовали схватить дым? Нет? И не пытайтесь, не получится. Он просто расступился, пропуская меня сквозь себя. Все что мне досталось – это черный плащ.

– Сюда! – голоса звучали все ближе.

– Ведь даже с демонами можно договориться, – продолжал гудеть черный дым.

– А я не демон, – черная тряпка полетела на землю, – Демоны, это всего лишь оружие, нож, который держала другая рука…

На этот раз я метила в глаза, но ударить мне не дали. Сбили с ног и повалили на землю, прижимая щекой к влажному асфальту. Я дернулась, стараясь сбросить прижимающую к земле тяжесть.

– Держите ее! – в хриплом крике Семеныча слышалась паника, – Ради низших, держите.

– Ольга… – прогудел бестелесый.

– Ольга, – эхом повторили на ухо.

Я снова выгнулась, но лежащий сверху был сильнее.

– Тихо. Это же я, – прошептал он, – Я.

– Ты, – повторила я, и добавила, – Ты – мертвец.

Тяжесть тут же исчезла. Я перевернулась и посмотрела в темный глаз. Один глаз. Правая глазница была прикрыта черной тряпкой.

– Только сейчас поняла? – Веник поднялся, от него волнами расходилась злость, а еще разочарование.

Вот только мне все равно. И падальщику придется справляться самому.

– Вы всегда считали всех низшими, – проговорил Михар, – а себя…

– Кем? Высшими?

– Именно, – на этот раз мне ответил староста, вставший так, чтобы загородить от меня беса.

– И поэтому вы решили им… нам отомстить? – спросила я, поднимаясь, рядом с падальщиком стоял феникс Алексей, а чуть в стороне переминалась с ноги на ногу Пашка.

– Вам? Она что не одна такая? – спросил феникс, поправляя очки.

Я посмотрела на нелюдя, злость сразу ушла. Ушла ярость и желание погасить алые глаза беса и даже странная брезгливость, которая накатила, когда я поняла, что меня касается Веник. Человек без души, ходящий, разговаривающий и непонятно как живущий. Теперь я словно видела это, видела, что в нем не хватает какой-то важной части… Все исчезло. Потому что они тоже не знали, догадывались, хитрили, врали, но всей правды не знали, хотя она и лежала на поверхности. За исключением… я посмотрела в чернее колодцы глаз ведьмака и спросила:

– Где же ты споткнулся-то?

– О чем она? – рыкнул Веник.

– Это сейчас так важно? – спросил староста.

– Я повторяю вопрос: кто такие вы? Это сейчас важно, – повысил голос Алексей.

И мы замолчали. Черный дым метнулся к брошенной на землю тряпке, словно оставшаяся без одежды стыдливая девица. Я физически ощутила, как за спиной выросла массивная фигура, волна неприязни наждаком прошлась по коже, царапая и провоцируя. Но я устояла, не повернулась и не вцепилась ему в глаза.

– Сегодня сказочник сказал одну вещь, – сказала я разглядывая профиль Веника, Пашка сделала пару шагов и снова замерла, – Он сказал, что люди не так слабы, как кажутся, – я отряхнула ладони, оттягивая момент, когда придется произнести это вслух, – И знаете, он прав.

Алексей покачал головой, словно не веря в то, что слышит.

– Великие ушли, они проложили путь в другой мир. Необитаемый мир. Но вмешались демоны, и не дали забрать с собой силу. Не позволили сделать свой мир и себя слабыми. Но Великие все рано ушли! Вы слышите это? А прерванный ритуал связал два мира. Связал стежками переходов. Святые, – я потерла лоб, – Как же все просто. Кем по вашему стали Ушедшие? Там, в мире, который вертится быстрее, в мире, который называют Земля? А? Вариантов не так много…

– Людьми, – ответил за всех Семеныч.

– Именно, поэтому я и говорю "мы", – собственная фраза отдавала горечью, – Вы превратили потомков создателей в добычу. Седой как-то сказал, что люди один род, хоть и утверждают обратное. Их предков лишили магии, ее сменила наука и техника. Но наши тела остались слабыми, зрение и слух – скудными.

– А Седой нашел способ разбудить ваше… – феникс снял очки. – наследие?

– Видимо да, – ответила я, и посмотрела на старосту, – Но попытки были и до этого.

– Вместе с магией проснулась и ненависть. К нам, – прогудел за спиной бес.

– Да, – не стала отрицать я.

– Великая, – протянул Веник с презрением, и вдруг поклонился, – Будут приказания для трупа, хозяйка.

– Да, иди прикопайся где-нибудь.

Я понимала, что он не заслужил этого, объективно не заслужил, но… Это были даже не чувства, скорее видение очевидного. У стула тоже нет души, но тот обычно молчит.

– Прекратите, – рявкнул староста, – Не время сейчас для свар. Мы и так на грани истребления, а если уж внутри стежки сцепимся, – он по очереди посмотрел на падальщика, меня и даже качнувшегося за спиной беса.

– Поясни, – попросил Веник.

– Она вернула стежку!

– Извини, – скривилась я, – в следующий раз не буду.

– Да я не о том, – отмахнулся старик, – Я о том, что Юково больше не принадлежит Седому. И не врите, что не почувствовали никаких изменений…

И они все, даже, стоящая в отдалении, Пашка в раздражении отвернулись от меня. И от Семеныча. Они чувствовали, но не хотели признавать. Ведь теперь когда слова произнесены, придется что-то с этим делать, решать… Лишь бес продолжал смотреть и ждать неведомо чего, сверля спину горящими глазами.

– Стежка твоя, Ольга.

– А мы не преувеличиваем? – спросил феникс.

– Нет. Она нашла сюда дорогу с другого перехода, – покачал головой староста, – Плюс мы спокойно стоим тут и обсуждаем ее природу. Нарушаем приказ Седого. Сознательно. И еще живы, а не лежим безголовыми трупами

– Почему не сказали сразу? – я повернулась с Михару, и сразу ощутив уже знакомую ярость.

– Потому, что башка одна, – ответил Веник.

– Искали подтверждения, – прогудел бес.

Я дернулась от звука его голоса, но смогла остаться на месте.

– Нашли?

– Да, – ответил старик.

– Меня по обыкновению, спрашивать не будут, – я отвернулась, сквозь голые ветви деревьев проглядывала крыша моего дома, – Надо было догадаться. В сообщениях… в них было что-то неправильное, но я не поняла что. Ты не ставил меня в известность, ты отчитывался, – я повернулась, поймала взгляд темных глаз старосты, – Бонусы никогда не раздают просто так.

Вдали раздался хриплый крик, в котором не было ничего человеческого. Ветру стало хуже еще несколько часов назад. А теперь это "плохо" сменилось агонией.

Не глядя ни на кого, я быстро пошла по дороге, старательно отгоняя мысли о том, что могу не успеть… не исцелить нет, могу не успеть к смерти.

– Ольга, – позвала Пашка.

– Погоди, – отмахнулся от нее Семеныч, догоняя меня, – Что сказал Седой?

– Когда? – спросила я, – Он много чего говорит, но редко правду.

– Мы вышли из-под власти Севера, так что…

– "Так что" что? Нас хотят атаковать? Отдельную стежку вдруг получившую независимость? Нас хотят прибрать к рукам? Если так, то мы все покойники, – я не остановилась.

– Ну, формально, – прогудел бестелесый, пристраиваясь где-то за спиной, за одно это я уже была ему благодарна, – Ты хозяйка севера. Седой уже дважды объявлял об этом. И знаешь, многие склонны верить.

– И поэтому пока поостерегутся, – кивнула я, – будут наблюдать.

Я снова потерла кольцо. Цепочка подчинения Кирилл – я – Юково прослеживалась без труда. Пока нечисть уверена, что Седой контролирует мать Дегенды Зимы нас не тронут. Но если будет хоть малейшее сомнение… Да, сказочник сказал правду, мы будет жить недолго. Оставалось надеяться что хорошо.

Казалось, серий двухэтажный дом с плоской крышей, по которой громко барабанил едва начавшийся дождь, звал меня. Притягивал словно магнит. В его скупом и лаконичном убранстве поселилась боль и смерть. Небо прочертила молния, далекая, сухая, звук грома, как обычно запаздывал.

На крыльце целителя стоял, державшись за перила, охотник-ветер. Вернее не стоял, а едва держался, привалившись к темному дереву. Мужчина поднял свое бледное неподвижное лицо к темнеющему предгрозовому небу и завыл. Хрипло, тоскливо, безнадежно.

А потом упал. Повалился вперед, на прошлогоднюю ржавую траву. Каждый из нас мог подхватить его, поддержать, не дать удариться о грязную землю, собирая бесцветными волосами влагу. Мы были быстрыми и сильными. И равнодушными.

Тём упал, перевернулся на спину, тяжело дыша и тщетно стараясь подавить нервный тик, кривящий его лицо. А ведь это боль, она скручивает его мысли узел и заставляет кричать.

– Уходи, – прохрипел он, стоило мне остановиться рядом, – Мне провожатые на тот свет не нужны.

Я переступила через него, перешагнула, словно он уже был мертв.

– Ольга, – снова позвала Пашка, и я обернулась.

Бес отлетел чуть дальше и замер на углу дома, как умирающий вглядываясь в хмурое небо.

– Две минуты, низшие тебя забери, – закричала она.

Старик не стал ничего говорить, не стал останавливаться, он поднялся на крыльцо и скрылся в доме.

– Что случилось?

– Ты мне нужна… я… – она покосилась на Веника, тот оскалил зубы не торопясь уходить, – Моя руна, – она коснулась пальцами затылка, неуверенным нервным движением, словно расстроенная девочка, – Я должна рассказать Косте, но…

– Ты не можешь, – поняла я, честно говоря, история семейства явиди – целителя волновала меня сегодня в последнюю очередь. Но я знала, что не могу отмахнуться, воспоминаний о нашей дружбе было для этого более чем достаточно для этого. Знала, но не чувствовала.

– Могу, но хочу, чтобы ты была со мной, когда… когда… – она замялась и вдруг выпалила, – Я скоро отложу еще одно яйцо.

– Здорово, – ответила я, понимая, что надо бы порадоваться, но как назло не получалось, особенно в свете того, что первая жена черного целителя забеременела от любовника, и Константин повесил ее на позорном столбе. – Это обязательно делать сегодня?

– Нет, – она стерла с лица первые капли дождя. – Не обязательно, но… ты даешь слово?

– Даю.

Она с облегчением выдохнула, и, посмотрев на серую железную дверь, спросила:

– Помощь нужна?

– Нет.

Повторный вдох облегчения. Уже поднимаясь на крыльцо, я обернулась, и увидела только стремительно удаляющийся сверкающий влагой хвост.

Интересно, а насколько на самом деле экспериментатор "не в курсе" раз она позволяет себе спокойно разговаривать со мной у его дома, да еще и при свидетелях?

В доме было тихо. Слишком тихо для места, где умирают от боли. Я прошла по коридору, миновала лестницу на второй этаж и ряд закрытых дверей, остановилась перед открытой. Комнату временно переделали в палату. В нормальную палату, а не ту что располагалась в подвале, где находился "исследовательский материал".

И даже эти мысли не вызвали во мне привычных эмоций…

Константин что-то беззвучно говорил ведьмаку, а тот также, шевеля губами, отвечал. А рядом с ними кричала Марья Николаевна. Два ремня перетягивали ее тело, прижимая к кровати. Один за щиколотки, второй под грудью. Шерстяное платье задралось, выставляя напоказ плотные коричневые колготки на худых старушечьих ногах. Все это выглядело куда откровеннее обнаженной кожи.

– Беззвучный карман, – проговорил появившийся в коридоре Март, – Отец поставил. Соседи конечно и так знают, что у нас тут твориться, но на крики старухи слетались словно воронье, – парень устало прислонился к стене.

– Карман? – я снова посмотрела на черного целителя, у меня были не очень приятные воспоминания об этом, о "кармане" хотя тот был в безвременье…

– Да. Звук рождаемый там, там же и гаснет.

Значит, Пашка была не так уж и неосторожна. Зная про карман, то, слыша Контантина, то нет, она вполне могла говорить свободно. Да и потом, что такого она сказала? Фактически ничего. Интересной может показаться только новость о яйце… тьфу, еще одном детеныше.

– Что произошло? У нас было еще пара часов, так почему…

Марья Николаевна дернулась, открыла рот и опять беззвучно закричала.

– Если сравнивать с человеческой инфекцией, я бы сказал, что иммунитет вдруг "просел", как после облучения, а зараза разогналась, поражая орган за органом.

– Так это инфекция?

– Нет. Я просто провел аналогию. Больше похоже на проклятие или руну. У них произвольно сокращаются мышцы и сосуды, с каждой минутой все сильнее и сильнее. Настолько, что их внутренности действительно скручиваются в узел. И это не метафора. Скорей всего на артефакте был ступенчатый заговор. Поэтому зараза и идет рывками. Они сгорят в ближайшие полчаса, – от оттолкнулся от стены и счел нужным добавить, – Говорят старуха была тебе дорога, мне жаль.

"Жаль" – какое обычное ничего не значащее слово.

Я вошла в комнату, сразу ощутив карман о котором говорил Мартын, прегладу. Она была похожа на порыв ветра, который мы ловим из открытой двери или форточки. Прохладный, подвижный и неприятный.

В уши тут же ввинтился крик. Мужчины обернулись. От бабки пахло потом и болью. От них неуверенностью. Я коснулась прижатой к телу руки, той на которой все еще горела защитная печать стежки, кожа было горячей и дряблой. Она это почувствовала, распахнула глаза и закричала. Я знала, что должна зажать уши, должна… не знаю, расплакаться, попытаться в очередной раз совершить невозможное, спасти?

Я всмотрелась в искаженное судорогой лицо, почти физически ощущая накатывающую на нее боль. Сладкую боль.

– Времени не осталось, – ни на сожаления, ни утешения черный целитель не разменивался.

Я достала телефон, взвесила в руке, поймала тяжелый взгляд ведьмака и набрала номер. Один гудок, бабка стала хватать ртом воздух, как рыба, второй – за окном сверкнула молния, и третий прервался.

– Не могу сказать, что приятно слышать тебя, но ты и сама это знаешь, наорочи.

– Артефакт, – напомнила я, хотя голос зазвенел от злости.

Мне не хотелось прибить ее немедленно как Михара, хотя вру, конечно хотелось, но совсем по-другому. Если говорить о бесах, то совсем не важно какого из них душить, а когда о демонах… Только Прекрасная, слишком прекрасной чтобы жить хотелось свернуть шею. Я не испытывала такого ни к Владе, ни к остальным безликим, но наверняка очень красивым и амбициозным созданиям прошедшим через постель Кирилла. И та холодная часть меня, новоприобретенная, рассудочная часть сейчас удивлялась, пытаясь найти решение.

– Предатель, – точно таким же тоном отозвалась Тамария.

– Это Ветер, – ответила я, ведьмак дернулся, а целитель нахмурился.

Снова закричала бабка. Я сжала трубку, чувствуя, как хрустит под пальцами пластик.

– Ветер? Я тебе не верю.

– Почему? – этот казалось простой вопрос, заставил ее задуматься. – Или такой не устраивает тебя лично?

– Доказательства, – потребовала она.

По подоконнику забарабанили крупные капли разошедшегося дождя, снова сверкнула молния.

– Сначала артефакт, – не осталась в долгу я.

– Металлический носитель с руной боли. Примитивная магия, но действенная. Когда сломали круг, высвободили руну. Это не тоже самое, что нарисовать ее на коже. Более рассеянно и чем больше попавших под удар тем он слабее для каждого. Ты понимаешь, что я хочу сказать наорочи?

Да, я понимала. Руна на коже – это свет фонарика, узкий и направленный. А руна на носителе, как прожектор, и все кто попал под свет – ослепли, образно говоря. Если бы под удар попало бы еще с десяток нелюдей, думаю, они отделались бы болью в животах и разошлись по домам. Но попали только двое. Один, из который был человеком.

– На их коже ничего нет, – сказала я, и стоящий напротив целитель кивнул подтверждая.

– Я не собираюсь читать тебе лекцию о контактной и бесконтактной магии.

– Насколько сильно тебе нужен предатель?

– Нужен.

– Отлично. Говори, как нейтрализовать руну или он откинет копыта.

Порыв ветра швырнул в стекло упругие струю дождя. Бабка опять открыла рот, чтобы закричать. И я сделала это, отпустила ее руку и зажала рот, пальцами чувствуя ее слабые попытки вырваться, выпустить наружу часть сидевшей внутри боли. Выцветшие голубые глаза закрылись.

– Удобно, – через несколько секунд ответила Тамария, – Даже слишком. Позволь тебе не поверить.

– Как хочешь.

– Ты врешь! – наконец-то и в ее голосе прорезалась злость.

– Ты же сама сказал, что слышишь мою ложь? Пусть так. Но это так просто проверить. Противоядие и охотник предстанет перед Кириллом. И я. Думаешь, так легко соврать своему демону?

Семеныч вдруг весело ухмыльнулся. Ключевым было словно "своему".

– А знаешь что, позови Кирилла прямо сейчас и я прямо сейчас повторю все вышесказанное, а ты поддакнешь, и если я вру… – я позволила себе паузу, почти бесконечную, заполненную раскатом грома и дрожью умирающего от боли тела, – Тебе же понравиться смотреть, как наказывают других.

Прекрасная ответила таким же напряженным молчанием, но наполненным неуверенностью и смыслом.

– Ветер? – переспросила она.

И я ответила. Ответила не отвечая, но чистую правду:

– Он был в нужное время в нужном месте. Он единственный кто может противостоять магии допроса, единственный кто настолько силен, чтобы противостоять всем и не бояться быть убитым.

– Ветер, – на этот раз в ее голосе сквозило разочарование.

– Артефакт, – потребовала я, – Иначе казнить будет некого.

Константин задумчиво перевел взгляд на стену, словно вспоминая или просчитывая возможность этого варианта. Только бы не сказал ничего вслух, Тамария тоже прекрасно слышит.

– Руна на артефакте двухступенчатая. Первая ступень обратима, это когда они кричат, но еще и соображают на каком свете. Вторая хуже, много хуже. Сознание путается, или его глушат намеренно.

– Обратима? – спросила я, уже зная ответ.

– Нет. И судя по всему, ваши уже взяли билеты на проезд в одну сторону.

– Нет, их можно вылечить!

– Разрушение тканей уже началось?

В ответ Константин кивнул. И мне очень хотелось ударить его за этот кивок. Он не имел права соглашаться с ней. С врагом.

Но она истолковала молчание правильно, не дав мне даже попытки соврать или увильнуть от ответа.

– Тогда поздно. Убейте их. быстро и чисто. Или грязно и долго. Мне все равно.

– Руна ухода… – начала я.

– Перекроет руну боли, – согласилась она, – но не отменит смерть.

– Как обратить первую ступень? – спросила я скорее из упрямства.