Текст книги "На неведомых тропинках. Сквозь чащу (СИ)"

Автор книги: Аня Сокол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Мальчишки, которых обнимали материнские руки, были совершенно одинаковыми. Близнецы. Одинаковые лица, одинаковые позы, глаза, черты лица. Только если внимательно присмотреться тот, что справа казался более недовольным, тогда как тот, что слева смотрел вперед прямо и равнодушно. Что это, дрогнувшая рука художника или мастерство, с помощью которого он передал единственное отличие мальчишек? Уверена равнодушие одного из них, я видела на этом пороге не далее чем пять минут назад.

Стены овального зала памяти на третьем этаже все еще были увешаны портретами. Там почти ничего не изменилось, только убрали постамент, на котором лежало жало Раады. Я смотрела чужие мертвые лица, комкая платок в руке, скользкая ткань казалось обжигала кожу, хотя перо, для надежности убранное под подушку, осталось в комнате.

Портрет Нинеи висел на прежнем месте, она все еще опиралась на туалетный столик, и будет опираться на него вечно. Трифон Седой в паре сантиметров правее, спокойный и немного презрительный. Чуть ниже девочка с наивным миловидным личиком на холсте гораздо меньших размеров.

Каково это – втыкать атам в собственную дочь? А каково матери жить после этого? Делить с убийцей постель? Стол? Замок? Мир? Не уверена, что хочу знать ответ.

Но в этой комнате – музее не хватало одного изображения. Портрета Игната. По семейной традиции изображения членов семьи появляются здесь лишь после смерти. Значит ли это, что брат Кирилла жив?

– Опять интересуешься историей? – раздался знакомый голос, я обернулась испытав сильнейшее дежавю, – Это снова я, – развел руками вестник, – Увы.

– И мне нечем вас порадовать.

– Тебя, – поправил Александр, – Ольга, давай не будем начинать все заново.

– Давай, – согласилась я, силясь отогнать видение его мертвого тела, и чувство гадливости обрушившееся на меня, когда мертвец встал.

– Я могу помочь? – он кивнул на картины.

– В этом? Вряд ли.

– А в чем могу? – его взгляд стал чуть более напряженным.

Я молчала.

– У меня приказ, – чуть помедлив, добавил мужчина, – Облегчить тебе переход настолько насколько это вообще возможно. Отвечать на любые вопросы, помогать, если понадобиться, направлять.

– В нужную Седому сторону.

– Само собой, – Александр прошел чуть вперед.

– Кем я стану? – тихо спросила я.

– Не знаю. Как хозяин решит, – он пожал плечами.

Ни слова вранья, но и ни слова утешения.

– А ты?

– Я? – он сунул руки в карманы, – Я вообще ничего не решаю. Те, кто вручают души вестнику, становятся теми, кем заслужили. Своей жизнью, своими желаниями.

– Много их было? Тех, кого ты уже….

– Полтора десятка, – без колебаний ответил вестник.

– И кем они стали? Эти пятнадцать?

– Одиннадцать, – вестник посмотрел на высокую урну с очередным ценным прахом, – С четырьмя вышла осечка. Серьезная, – он поймал мой напряженный взгляд – Двое впали в кому. Двое сошли с ума, один из них уже мертв, другой сидит в подвале и ласково улыбается отхожему месту. Если ничего не изменится, его подадут к столу в ближайший ужин.

– Святые, – я почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота, сухие слова царапали горло. – Почему так получилось? Почему одни впадают в кому, другие сходят с ума, а третьи… живут?

– Уснувшие, – он пробежался ладонью по ближайшей медной статуе, мальчик лет семи застыл навсегда с тянущейся к чему-то невидимому рукой, к босоногим ногам жался лопоухий щенок, – Были верующими. Излишне набожными, можно сказать до идиотизма. Они не смогли смириться с потерей души, для них она равнозначна самой жизни.

– Зачем ты вообще купил их?

– Зачем? – он отвернулся, – Именно поэтому и купил. Души тех, кто мнит себя праведниками – это как….

– Орден на грудь, – закончила я.

– Самонадеянный дурак, – выдохнул он.

– Почему другие сошли с ума? – после паузы спросила я.

– Хозяин сказал из-за несоответствия того, чем они хотели стать, и тем чем стали.

– Как это? – я нахмурилась.

– К примеру, человек до обморока боящийся вида крови становится лгуной или падальщиком. Такие сходят с ума. Дым говорит, я пока лишен чутья.

– А остальные?

– Две сваары, морок, три шептуна, падальщик и два лихача – все живы, здоровы, привыкают к новой жизни.

– Еще один? Пятнадцатый?

– Хозяин отменил сделку, – вестник вздохнул, – Мою единственную стоящую сделку.

– Расскажи, – попросила я.

– Не хочу.

– Именно поэтому и расскажи.

– Мальчишка лет пятнадцати, инвалид без обеих ног, попал под поезд, еле спасли. И знаешь, о чем он попросил? Об исцелении младшей сестры от ветрянки. Представляешь? Она заболела, и он испугался, что она умрет. Он не поверил взрослым и их уверениям. Он давно им не верил, с тех пор, как его самого убеждали, что все будет в порядке, и не сдержали слово. Я сдержал.

– Сделку отменили, потому что он несовершеннолетний?

– Нет. Не только, – он горько рассмеялся, – Я лишь чуть помог ему перефразировать желание на "здоровье для него и сестры". За эту помощь и наказали. Меня. Люди не в счет.

– Печально.

– Весь этот мир печален, – он встряхнулся, словно большой пес, – С тобой этого не будет, ты давно живешь здесь, и знаешь, на что идешь.

– Напоминает утешение тех взрослых, которым не поверил мальчик, не находишь?

Александр улыбнулся краешком губ.

– Говорят, Дым мог предсказать, кем станет человек, заключающий сделку, – задумчиво проговорил вестник.

– Дым? Ты второй раз произносишь это имя. Предсказатель?

– Вестник. Очень старый. На самом деле думаю старейший в северных пределах. Он давно не торгует. Его душу принял в оплату еще отец Трифона Седого.

Я мысленно присвистнула, середина Общей эпохи. Еще один старожил, еще один живой памятник ушедших столетий. С первым у нас вышло не очень продолжительное знакомство. Сергий умер.

– Есть возможность с ним увидеться, – на этот раз улыбка Александра была искренней, – Он живет неподалеку – вестник неопределенно мотнул головой, – Вполне укладывается в приказ о помощи, – и протянул руку.

Ухватиться за его ладонь, за его помощь оказалось самым естественным. Впервые появилось надежда, нет, не избежать обязательств, а вера в то, что я все еще что-то контролирую, и смогу вовремя уйти с пути мчащегося поезда под названием жизнь.

Селение льнувшее к графитовым стенам при свете зимнего дня выглядело еще более темным, чем в серых сумерках. Замшелые камни, гниющее дерево, черепица и пласты рубероида засыпанные мусором, мутные окна и мелькающие за ними силуэты. Звери с всклокоченной шерстью и отхожие ямы. Черный внедорожник менял улицу за улицей, рифленые покрышки оставляли на белом снегу глубокие следы. Вестник уверенно следовал по одному ему известному маршруту. Готова спорить, он бывал у этого Дыма не раз, в противном случае я бы в нем разочаровалась.

Когда последний дом и стоящий возле него лохматый мужчина в фуфайке с лопатой наперевес остались позади, я поняла, что понятие "неподалеку" у нас с вестником разные. Желтую цитадель окружали пески и каменистая равнина, Серую – лес. Иногда темный и мрачный, редко светлеющий прогалинами и полосами вырубки, сейчас полностью покрытыми ледяным покрывалом. Голые черные ветки сплетались в путанную сеть над головами. Одна из просек заканчивалась невысоким курганом. На более низкой машине мы бы не проехали, даже высокий джип в один момент стал яростно зарываться колесами в светлую кашу.

Вылезая я сразу ухнула в снег до середины икр, заслужив ироничный взгляд Александра. Домом старому вестнику служила сложенная из округлых камней землянка. Вернее курган, словно он уже похоронил себя. Вход прикрывал толстый деревянный щит, который Александр сдвинул в сторону. Квадратный коридор нырял в толщу промерзшей земли, теряясь в уходящем вниз мраке.

Я подняла воротник куртки, перчатки торчали из кармана, ноги в толстой подошве ступали по ковру из коричневых листьев. Как много вещей сохранилось из моей прежней жизни, теперь я надевала их без всякого пиетета, просто тряпки.

С каждым шагом становилось все темнее и темнее, сперва я видела на пару шагов, потом на один, а потом перестала различать даже очертания ступней. Ход закончился второй дверью. Я просто на нее наткнулась, едва не разбив голову.

– Иногда мне этого не хватает, – резкий росчерк, и легкий огонек затанцевал на спичке в руках у Вестника, осветив личину замка с массивным кольцом по центру.

– Чего? Слепоты? Беспомощности?

– Непредсказуемости. Теперь я всегда знаю, что скрывается за темнотой, – вестник схватился за кольцо и гулко постучал.

– А я боюсь того, что могу увидеть.

Открыла женщина в платке, из-под которого выбивались седые пряди, морщины вспарывали ее широкое лицо крупными бороздами. Под впалыми губами не было ни одного целого зуба, лишь обнажившиеся в оскале пеньки.

– Ты можешь прекратить это в любой момент.

Старуха развернулась и пошла обратно без единого слова, без вопроса или удивления. Вестник прижал указательный палец к губам, призывая к тишине, и последовал за ней.

Стены коридора разошлись в стороны, и мы вошли в большой зал с низким потолком. Большая комната наполненная холодом, старой мебелью и… дверьми. Они словно портреты в рамках шли по обе стороны на расстоянии в локоть друг от друга. У дальней стены мягко потрескивали дрова в камине. Столы, стулья, кресла, маленькие пуфики и скамейки были расставлены по помещению без всякого порядка, словно в лавке старьевщика. Эдакая комната сумасшедшего столяра, помешенного на всем, куда можно пристроить седалище.

Старуха довольно ловко проковыляла между вещами, не задев ни одной. Чего нельзя сказать обо мне, с грохотом повалившей стул времен эпохи истребления, с кожаными ремнями, кандалами, прикрученными к ножкам. Вряд ли я буду скучать по этому, как Вестник

Три головы одновременно повернулись в мою сторону. Подслеповатый прищур старухи, легкое недовольство Александра и пренебрежение пожилого мужчины. Хозяин землянки, или лавки антикварной мебели зарытой под землю сидел в глубоком кресле. Приятно представлять себя в таком с пледом, чашкой чая и любимой книжкой. Последняя, кстати была, небольшой томик, заложенный пальцем с черным ногтем.

– Извините, – промямлила я, поднимая стул за рассохшуюся спинку.

Старуха фыркнула и скрылась за одной из дверей. Старый вестник перевел взгляд обратно на огонь.

– Дым, это мать Легенды Зимы, Ольга, – представил меня Александр, обходя кресло.

– Рад за нее, – ответил тот, кого называли Дымом.

– Можешь сказать, кем она станет после залога? – сразу перешел к делу молодой вестник.

– Я много чего могу, – голос, словно, нарочно стал брюзжащим, хотя сидящий в кресле был отнюдь не старым, пожилым, но не развалиной, встретившая нас женщина и та выглядела старше, – Но зачем мне это делать?

– Приказ хозяина.

– Ха, пусть прижжет и прикажет лично, – Дым посмотрел на меня. – Тебе-то, девка, это зачем?

Вытянув руку, я показала ему ладонь. Выцветшие карие глаза под набрякшими веками, внимательно осмотрели бугристую руну.

– Я спросил не о том, зачем тебе сделка. У девок всегда сотни желаний. Я спросил, зачем тебе знать? Это будет чудище, вот и весь сказ.

– Чудища бывают разными, – я опустила руку.

– Это да. Я тоже первую сотню лет так думал, – старый вестник хихикнул, пошлый старческий звук, – Хочешь совет? Пошепчи демону на ушко в постельке, поработай губками и станешь вестницей.

– Этот вариант обсуждается, – ровно ответил Александр, не обращая внимания на пакостное лицо Дыма, – Она хочет знать…

– Я хочу знать, кем стану, если приду к вам, – перебила я, – Губки, знаете ли, устали.

– Занятная нынче молодежь пошла. И ленивая, – он погрозил мне пальцем, страницы лежавшей на коленях книги лениво качнулась из стороны в сторону, – И что же ты потребуешь взамен? Чего тебе не хватает? Денег? Власти? Мужчин? Силы? Красоты? Чего?

– Ни одна магия не вернет мне семью. Я хочу, чтобы те, кто мне дорог всегда были рядом. Хочу, что бы наши жизни были переплетены хоть в радости, хоть в боли. Потянешь такое желание, торговец?

– Вот ты сама и ответила на свой вопрос, – морщинистые руки ухватили книгу и подняли кожаный переплет, – Можешь увести ее, мальчик.

– Ты не ответил, – сказал молодой вестник.

– Мне и не надо.

– Что вы читаете? – неожиданно вырвалось у меня, глаза не отрывались от шуршащих страниц, исписанных небрежным почерком, в котором чудилось что-то знакомое, чего не могло быть в принципе.

– Дневник одного ученичка. Глупость на глупости, но временами это меня развлекает.

– У меня есть похожая тетрадь.

– Рад за тебя, девонька. Марька, – рявкнул он, и бабка выглянула из-за ближайшей двери – Проводи.

Я снова открыла рот, но руки вестника опустились на плечи, невысказанные слова остались невысказанными.

– Бесполезно, – тихо сказал мужчина, – Если он не захочет, не скажет ни слова.

Я знала, видела, что он прав, по поджатым губам старого вестника, по равнодушию в глазах. Наверняка, таких девок у него было много, и все о чем-то просили, а некоторые еще и получали. Мне была знакома эта несговорчивая порода стариков, управляющий нашим Юково был не менее упрям.

– Он однажды сказал мне, что слишком стар, чтобы выслушивать людскую ахинею, – проговорил вестник, когда мы садились обратно в машину.

– Зачем ты вообще, ходил туда? – спросила я, и тут же сама ответила, – Ты хотел у него учиться?

– "Хотел" – хорошее слово, – вестник завел двигатель и выехал обратно на колею, – От моего желания мало что зависит. Дым на все вопросы отвечает так же туманно. И через раз.

– Есть и другие вестники, – я посмотрела на резко очерченный профиль, мужчина был недоволен и не скрывал этого.

– Есть. Но мне нужен лучший. Его сделки вошли в историю. И он будет говорить, я не оставлю ему выбора.

В голосе мужчины была твердая уверенность, вполне возможно, что со временем Александр разговорит старика. Со временем… жаль, что у меня его не осталось.

– А если кто-то пожелает стать демоном? – спросила я, поворачиваясь к водителю, – Ты сможешь выполнить?

– А ты желаешь? – он смотрел только вперед.

– Да.

Он резко повернулся, в глубине темных глазах стала закручиваться спираль, словно в зрачок вдруг стали вплетаться серебристые нити, машина сбросила скорость.

– Если это позволит мне быть рядом с Алисой, то да?

– Врешь, – уверено сказал мужчина и отвернулся, – В тебе нет желаний один только страх.

– Ответь на вопрос, – попросила я.

– Исполнить желание можно по-разному. Можно вложить в человеческое тело силу демона, и тебя разорвет на куски. И, увы, – он на секунду поднял руки, и тут же снова положил на руль, – Де факто, желание исполнится. Или, заставить тебя поверить, что ты демон. Но создать из смертного, – он покачал головой. – Нет.

– А говорят любой каприз, за вашу душу, – горько пробормотала я.

– Ну, извини, редко кто до такого додумывается, но создать из кошки кашалота не под силу даже хозяину.

– А если я пожелаю возвращения Юкова? Ты вернешь мой дом? – надежда странная отдающая горчинкой, но такая прекрасная вдруг проснулась во мне, если уж суждено нырнуть в омут с головой, то не зря.

Несколько секунд вестник смотрел на однообразный зимний пейзаж, разбавленный черными хибарами поселка, а потом нехотя ответил:

– Я мог бы соврать. Но не буду. Не тебе. Ответ – нет. И не потому что это не в моей власти. В моей, если бы оно существовало. Если бы оно пряталось за пеленой заклинаний, но… Ольга, пойми, его нет, стежку выдернули из одеяла мира. Его просто не существует. Хочешь, я по твоему приказу поставлю дома, проложу дороги, и даже посажу яблони? Легко. Но я не могу создать его жителей. Вестник не творец. Но я все еще могу заставить тебя поверить, что твой дом на месте. Или забыть его навсегда.

– Святые, – я закрыла лицо руками, – Всегда есть подвох, всегда обман, игра словами…

Машина подпрыгнула на ухабе, и я едва не прикусила язык.

– Отдать душу за пшик, за видимость, – выпрямившись на сиденье, я откинула голову назад, – Отдать все и не получить ничего. Самое время рассмеяться.

– Мы можем разобрать случаи залога и попробовать вывести статистическую вероятность перерождения, так можно хоть предположить…

– Не надо.

– Почему?

– Это ничего не даст, лишь займет меня на некоторое время. Понимаю, зачем ты это делаешь, но не надо. Я должна принять решение. Должна подумать. Одна. Извини.

– Не извиняйся.

Он довез меня до ворот цитадели, лишь раз, для проформы спросив, уверена ли я, что он мне не нужен. Я ни в чем не была уверена, но он не настаивал.

В замке царило оживление, не столь явное как перед балом, но все же заметное. Увеличившееся количество слуг, чуть торопливее их походка, чуть больше подносов в руках. Надеюсь, не очередной торжественный ужин на подходе.

Я свернула в крыло первого этажа, вплотную примыкавшее к служебным помещениям. Слуг тут сновало больше, чем на лестнице и в парадном зале. Дверь в нужную комнату я открыла без стука. Закрыла и выпалила:

– Надо поговорить.

Сидящая на кровати Пашка отставила тарелку с остатками мяса, и уставилась на меня медными глазами с двойными зрачками, спросила:

– Что опять?

– Я видела второй дневник Тура Бегущего, или другую его часть, или продолжение…, не знаю. Вестник сказал, что это писал его ученик. Как такое может быть? Тур был подвием, Дым – вестник.

– Ольга – попеняла мне девушка, – Что сказал хозяин? Когда ты заключишь сделку?

– Завтра, – выдохнула я.

– Тогда понятно с чего тебя так разбирает, – она задумчиво осмотрела меня с ног да головы. Я могла говорить о чем угодно, только не о том, что произойдет завтра. Не хочу, не могу, – В какой-то степени тебе повезло, отмучаешься сразу, и никаких бессонных ночей, раздумий. Как представлю свой разговор с Костей, так…

– Интересно было бы послушать, – раздался хриплый голос, дверь снова бесшумно открылась и закрылась.

Я повернулась к молодому целителю, и не сдержала шумного выдоха. За прошедшие сутки Мартын обзавелся украшением в виде трех набухших багровых рубцов, начинающихся на шее и заканчивающихся на щеке под левым глазом.

– Это он один раз без спроса сюда ввалился, – пояснила Пашка, – И даже что-то похожее ляпнул. Только на твоем месте хозяин стоял.

– Я "ляпнул", что собираюсь навестить брата в filii de terra. Для тебя, между прочим, старался.

Мартын качнулся с носков на пятки. Он не проявлял к змее открытой агрессии, но после откровений Простого, что-то меж ними изменилось, и иногда парня прорывало.

– В результате тебе разукрасили личико и запретили исцелять. А я не могу покинуть цитадель. В следующий раз сделай милость, не утруждайся, – змея отвернулась.

– Конечно, ты этого не заслуживаешь, – парень скривился, – Бедный Невер, бедный отец.

– Бедная я! – зарычала явидь.

– Что происходит? Вы в шкафу сваару прячете? Или на вас так суматоха в цитадели действует? – я огляделась головой, – Март, не будь ребенком, чтобы не произошло между Пашкой и твоим отцом, это только между ними. Ты не он. Тебе оно надо? К низшим, пусть сами разбираются, – я подошла к парню, рассматривая воспаленные покрасневшие следы прикосновения Кирилла, – А почему вам нельзя выходить из цитадели?

– Хозяин не объяснил, – буркнул парень, – Как ты понимаешь, расспрашивать мы не стали. А сейчас, я и сам за эти стены не ногой.

– С чего бы это? – фыркнула явидь приподнимаясь, вилка звякнула о тарелку.

– По приказу хозяина Шорох Бесцветный приехал.

Прозвучало излишне торжественно, так что я не удержалась, и спросила:

– Кто это?

– Шутишь? – удивился парень, – Он легенда, единственный целитель вне цветов, вне уровней. И возможность увидеть его, я не упущу.

– В ученики не забудь попроситься? – ехидно заметила Пашка, – Не забывай, тебя на цепь посадили, дом охранять.

– Вы задушите друг друга не успеет время обежать внешний круг, – сказала я, – И про это тоже сложат легенду.

Явидь захихикала, парень попытался состроить серьезное лицо, но не преуспел и едва слышно рассмеялся, хотя было видно, что рана доставляет ему боль.

– Она не будет пользоваться популярностью, таких легенд на каждой стежке с чертову дюжину. Это легенда о Простом одна. Или о Шорохе бесцветном, – все еще улыбаясь, добавил парень.

– Или о фениксе – ясном Соколе, – вставила явидь.

– Серьезно? – я присела на кровать, – О Фениксе, молодце из детской сказки?

– О да. Только он отнюдь не молодец, и сказка совсем не детская, – фыркнула Пашка, – Вечно людям нужно все "прилизать". Сказочка о Простом не менее слюнява.

– Точно, – подтвердил целитель, – О том, как он дал слово девушке влюбленной в другого, сохранить сопернику жизнь, если та останется с ним. Не сдержал его. И был наказан Высшими ушедшими, но девушка все равно осталась с ним, для нее данное слово не пустой звук. Сказка для молоденьких ведьмочек. Любовь, ля-ля-ля, и все такое. Правду мы видели.

– Любовь, и все такое, – снова помрачнела змея.

– Давайте о чем-нибудь более веселом, – парень повернулся ко мне. – Когда день икс?

Я отвернулась к графитовой стене.

– Нашел веселость. Ольга предпочитает говорить об еще одном дневнике Тура Бегущего. Не понимаю только, зачем он ей нужен.

– Правда? – парень поднял брови, – И где ты его нашла?

– У Дыма, еще одна легенда. Старейший из вестников.

– Интересно, зачем хозяину столько легенд в одном месте и в одно время? – задумчиво протянул Мартын.

– А ты спроси, если башка запасная есть, – посоветовала явидь, – Раз нас в торжественный комитет по встрече не включили, предлагаю развлечь себя самим. Партию? – в тонких руках замелькали потертая колода карт.

– На желание, – уточнил целитель, садясь рядом.

– На чешую, – отбила явидь.

Если есть занятие хуже чем заключать сделки с нечистью, то это играть с ней в азартные игры: карты, наперстки, баночки.

– Раздавай, – я отодвинулась, освобождая место для ложащихся поверх покрывала карт. Пусть человека в последний раз раскатают в лепешку.

На кровати сидел мужчина. Но моей кровати в моей комнате. Неверное это должно было мне польстить, но вызвало лишь глухое раздражение. Все чего я хотела, это зарыться лицом в подушку и впасть в забытье до утра. Незнакомец в деловом костюме, белой рубашке, черном галстуке и лаковых ботинках, на вид то ли адвокат, то ли работник похоронного бюро.

Рядом стояла открытая коробка из белого картона, мужчина напряженно вглядывался в ее содержимое. Я не стала деланно возмущаться, кричать и задавать бесполезные вопросы, как сделала бы еще год и одно путешествие в пески назад.

Седая безупречно причесанная голова поднялась. Я увидела голубые глаза, горбатый выступающий нос, упрямый подбородок.

– Его зов так же силен, как и век назад, – проговорил незнакомец.

– Зов?

– Его слышат все, кто хоть раз брал доспех в руки, кто хоть раз собирал его. Не хотите попробовать? – он протянул мне мою же, по-сути коробку.

– Нет. И вам не советую.

– Поздно. Все что могла, эта вещица для меня уже сделала. Стоит оказаться рядом, как ее голос проникает даже сквозь стены цитадели, и манит меня, как доза для наркомана.

Я вспомнила жадное выражение на лице у ведьмака из пустоши, Ксьян не остановился даже перед убийством племянника, чтобы заполучить артефакт. Что еще я не знаю об этом доспехе?

– Говорят, его зов может остановить только земля.

– Я попробую это прекратить, – мне вспомнилась хрупкая девушка в кимоно, и данное ей обещание.

– Тогда не тяни, – он встал, с трудом отводя взгляд от белой коробки Киу, – Сделаешь и заполучишь Шороха Бесцветного в должники, – мужчина оправил пиджак, – И даю тебе слово, игрушка Седого, я отдам этот долг даже из-за черты ушедших.

Одну томительную минуту он разглядывал меня словно старясь запомнить каждую черточку, а потом, не оглядываясь, вышел. Ничего не сказав и не добавив.

А я не спросила, оставшись наедине с невеселыми мыслями, и неприятным удивлением, что вот так, между делом, познакомилась с кумиром Мартына.

Коробка отправилась на дно старого чемодана, к не менее старому белью, но как сказал очередной легендарный старик, против зова это вряд ли поможет. Вот уж не было печали.

Я упала на подушку и закрыла глаза. Что ты отдала мне в руки Киу? Что это на самом деле?