Текст книги "Девушка в тюрбане"

Автор книги: Антонио Табукки

Соавторы: Джанни Челати,Марта Мораццони,Джузеппе Конте,Стефано Бенни
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

Сегодня у Термита с покупателями негусто, он сидит в тени живой изгороди из артишоков, читает какую-то газету, типа «Суперменеджера», где советуют, как выгоднее вложить капитал в сына, но у Термита нет сына, а только сторожевой пес – примут ли его в Гарвард? Но тут у входной двери звякает колокольчик, и на пороге появляются две красивые девушки сорта «покупаю мало, больше языком чешу».

(Нашим героиням в пещере Термита становится не по себе. Солнечные лучи сюда не проникают, с потолка свешиваются туши животных и белые вонючие сыры, похожие на человечьи головы. И среди всего этого внезапно возникает рожа Термита, перекошенная в подобии улыбки.)

– Что угодно синьоринам?

Лючия собирается с духом.

– Мы пришли насчет Леоне.

– А-а...

– Вы знаете, что его...

– Я читаю газеты... – (Вранье, он читает одну-единственную.)

– Мы выясняем, что делал Леоне в последний день... Не заходил ли он к вам?

– Нет, не заходил, я его уже месяц не видел... – выпаливает Термит.

– Однако он собирался зайти к вам... за деньгами, которые вы ему должны...

– Ничего я ему не должен! – вспыхивает Термит. – Это он считал, что я должен ему пятьдесят тысяч, но я их удержал из его жалованья, потому что, пока он у меня работал, из магазина пропало три ящика пива. И он за это в ответе.

– Непременно передам ему ваше мнение, – резко обрывает его Лючия.

– Я понимаю ваше горе, синьорина, – проявляет снисхождение Термит, – но дело есть дело. Леоне работал у меня три месяца, но пришлось его уволить. Он пел целыми днями, а человек либо поет, либо работает. А потом, он говорил: «На заводе я вкалывать не могу». Вы меня простите, синьорина, но давайте начистоту: когда человек так говорит, значит, он бездельник, а не безработный. Не трогайте персики, персик помнешь – он в продажу негож.

– Так вы его не видели?

– Не видел с тех пор, как уволил. Оставьте в покое мой виноград!

Из кладовой доносится шорох. Термит стремглав бежит туда: в муке копошится мышь. Слышится шум яростной схватки. Когда Термит возвращается, девушек и след простыл. Наметанный глаз Термита тут же обнаруживает, что стройные ряды артишоков поредели. Термит стонет, как от боли. Мухи облепили его ветчину. Воробьи пасутся на огороде. В углу грозно, как ревизор, поблескивает касса. И нет у него сына, не в кого вложить капитал.

Да, деньги завелись – с покоем распростись.

Как раз в тот момент, когда двое младших Рэмбо подъезжают к СоОружению на своих «Макарамото» и одного из них заносит при виде Розы, дом оцепляют полицейские с автоматами, примчавшиеся на «пантерах». Во главе осады комиссар Порцио. С воплями выскакивает Сандри Старший, показывается из привратницкой Федери. Завязывается оживленная беседа.

Лючия и Роза сидят на лавочке метрах в ста к юго-западу от них. Все передвижения Леоне в последний день они восстановили. Не пойдя на матч, он отправился слоняться по городу, заглянул в один бар. Последний раз его видели в четыре: он шел по направлению к центру. И все. Дальше «Бессико».

Прибывает репортер в оранжевом жилете с четырьмя блокнотами, следом за ограду въезжает еще одна «пантера». Что случилось?

– Пойду послушаю, – говорит Роза (порой она не брезгует даже карабинерами).

Лючия останавливает ее. Над девушками доверчиво кружат голуби. Нетрудно догадаться, что, несмотря на свой мелкий калибр, они слетелись поглазеть на Розины ноги. Роза угощает их артишоками, пернатые выражают ей признательность.

Находящийся в центре внимания комиссар Порцио не скрывает досады: уж больно усложняется дело. Он – интеллигент, а призвание интеллигенции – либо нарушать, либо восстанавливать порядок. Кроме кроссвордов комиссар увлекается греческой поэзией, передовицами, журналом «На четырех колесах». К тому же сам сочиняет стихи, например: «Мерцающий маяк любви» или «Снег, лишь снег и мы в небытии». У него язва, переходящая в злокачественную опухоль, когда он в депрессии, и в гастрит, когда он в эйфории. Он закончил юридический факультет, имеет жену, гадающую по руке, толстяка сына, двух хомяков и садик. Сейчас он с тоскливым видом стоит в окружении Манкузо, Ло Пепе и Пинотти, которых в глубине души ненавидит, причем не только их, а вообще всех. Комиссар Порцио без особых затруднений научился ценить здравый смысл. Он всегда сдержан, степень народного гнева измеряется сдержанностью вооруженных сил. Кто знает, к чему все это приведет... пять букв...

– Пусть он только явится, этот беглый псих, я его собственноручно пристрелю! – Голос Сандри, как всегда, на четыре тона перекрывает остальные. – Вся городская нечисть сюда стекается! Сволочи! Моя семья им, видите ли, покоя не дает! Думаете, почему мы всей семьей торчим в городе в разгар сезона? Ах, не знаете? Так я вам скажу! Мы ждем избрания Сороки. Нашего лучшего друга.

– Все этого ждут, – вздыхает Порцио. – Успокойтесь, кавалер. Через несколько дней об этом происшествии никто и не вспомнит.

– Можно узнать, что случилось?

Это синьора Варци, бесподобный макияж, шелковый брючный костюм – на голубом фоне бежевые разводы, – три коралловые нити эффектно подчеркивают бронзовый загар. Небось под кварцевой лампой лежала, думает привратница, ишь как себя холит, барынька, мне бы такую прорву косметики, я бы тоже выглядела...

Комиссар склоняет голову перед Варци, разыгрывая из себя по меньшей мере атташе по культуре.

– Ничего страшного, синьора. Необходимые меры приняты, расследование продолжается...

– Ах, ничего страшного! – разоряется Сандри. – Эти олухи из психбольницы прошляпили дружка убитого, экстремиста, и теперь он как пить дать здесь околачивается, жаждет мести...

– О мадонна! Какой ужас! – восклицает синьора Варци, но ее испуг не имеет ничего общего со страхом привратницы.

– Пусть только сунется! – Федери демонстрирует присутствующим свою бейсбольную биту.

Из подъезда выходит и синьор Эдгардо; такое скопление полиции наводит на него ужас, и, чтобы скрыть это, он с притворной непринужденностью обращается к Манкузо:

– Вам, должно быть, и не то случалось видеть?

Манкузо расценивает эту фразу примерно так: «Счастливчик, весь мир повидал!» – и улыбается, мысленно посылая Эдгардо куда подальше.

– Дайте пострелять из пистолета! – подает реплику Рэмбо Шесть, младшая из Сандри, появляясь на сцене.

– А теперь всем разойтись! – командует комиссар.

Несколькими жестами пастуха, перегоняющего стадо, он отправляет по домам штатских и расставляет на посты военных: одному велит засесть в кустах, другому – у калитки с домофоном, третьему определяет место возле фонтана, в качестве статуи сатира.

– Вы полагаете, троих достаточно? – с алчным блеском в глазах вопрошает Варци.

– Более чем. Все будет в порядке, успокойтесь. – Комиссар обращается к подчиненным: – Предельная бдительность и никакой паники...

– А я вам говорю... – тычет в него пальцем Сандри.

Порцио проходит под указующим перстом к своей «пантере», собираясь отбыть к любимым книгам, вонючим хомякам, законной жене и злосчастному названию реки... Но в окошко, там, где маячит индейская морда Манкузо, просовывается постмодернистская физиономия Карло Хамелеона.

– Одно слово, комиссар...

– Вы и так уже слишком много написали...

– Известно ли вам насчет Сандри? Десять лет назад...

– Нам все известно.

– Его обыскивали?

– Законное владение оружием. Интересующей нас системы в его арсенале нет. Оставьте его в покое, не настаивайте на этой версии.

– Подскажите, на какой версии настаивать.

– Не уверен, что мы вообще докопаемся до истины. Значительно более серьезные случаи остались нераскрытыми. Я же не ясновидящий. А население обезумело. Убивают друг друга почем зря. Такое впечатление, что мы в африканских джунглях. Чувствуете, какая жара? Думаю, надо искать наркотики.

– Поподробнее, прошу вас.

– Манкузо, поехали!

Инка нажимает на газ. Порцио уезжает, Хамелеон – тоже, к дому подходят Роза с Лючией, Федери замечает их.

Как вы знаете, Федери полон решимости, не щадя своей жизни, защищать СоОружение. Но здесь неприятелем и не пахнет: блондинка – пальчики оближешь, подружка тоже очень недурна. Федери хочется показать себя перед ними настоящим мужчиной. Почесать низ живота, пожалуй, будет недостаточно. И он, подобно Гераклу, крутит в руках бейсбольную биту; она, естественно, вырывается, угодив прямо в копчик полицейскому Ло Пепе.

Тот резко оборачивается и нацеливает на Федерико автомат.

– Что за шутки?!

Федери, принеся свои извинения, направляется навстречу двум красоткам.

– Вы здесь живете? – ангельским голоском осведомляется Роза.

– Живу и несу боевое охранение.

– Не дадите ли интервью для нашей радиопрограммы?

– Какой?

Лючия и Роза переглядываются, лихорадочно соображая. «Красная Волна» не годится, «Венсеремос» и «Повстанческая Фасоль» – тоже.

– Радио «Чуингам», – нашлась Лючия.

– Не слыхал.

– Это новая частная компания, основал ее Фьорини, ну, из джинсовой фирмы, передачи в основном музыкальные и немного информационного «чуингама» – пожевал и выплюнул.

Роза завершает объяснения тремя взмахами ресниц, отчего у Федери голова идет кругом.

– Даже не знаю... Я уж столько этих журналистов перевидал... Вроде все им выложил.

– Вы... Ты видел, как это случилось?

– Я разминался... я ведь играю в бейсбол в клубе Фредерикса... слышу – выстрел. Выхожу, а он валяется. Я подумал сперва, что наркоман, а потом гляжу – голова прострелена и мозги навылет.

Федери сочиняет на ходу, чтобы произвести впечатление. Брюнетка бледнеет и прислоняется к подруге.

– Да, для журналистки ты слабовата, – неодобрительно замечает Федерико.

– Ладно, продолжай.

– Сдается мне, он намылился чего-нибудь спереть. Такой, знаете, замухрышка в стоптанных кроссовках. Еще сумка у него была...

– Спортивная, что ли?

– Я не разглядел толком. Ее полиция забрала.

– Воры не таскают с собой на дело сумки с футбольной формой! – Голос у Лючии дрожит от гнева, и Федери мгновенно настораживается.

Заметив эту увлеченную беседу, к ним из глубины сада спешит Ло Пепе.

– Послушай... – Роза ослепительно улыбается. – Ты, я вижу, малый с головой. Как думаешь, кто бы это мог быть?..

– Вообще-то я догадываюсь, – доверительно шепчет Федери. – У нас тут кое-кто приторговывает «ширевом»... сечешь терминологию?

– А то как же? Мы из свободного радио!

– Этот Леоне, по-моему, наркоман. Меня не обманешь, сколько раз я их отсюда вышибал. – (Соответствующий жест.) – У меня на этих типов нюх. – (Касание носа.) – Тут их много крутится. Видно, и у того Леоне ломка была, он «ширево» искать пришел, да не договорились, он начал возникать и, само собой, схлопотал пулю – у них это запросто.

– А кого ты подозреваешь?

– Сейчас не могу сказать... Видишь, легавый сюда двигает... А вы приходите вечером в бар «Поло», что у супермаркета, прямо против стоянки мотоциклов... там и потолкуем...

– Заметано! – Роза сияет.

В разговор встревает Ло Пепе:

– Кто такие? Сюда посторонним запрещено.

– Да это подруги мои.

Федери обнимает Розу, ее передергивает, а он решает, что это от удовольствия, и еще пуще распаляется. Ло Пепе явно тоже не прочь, но он при исполнении.

– Сигарету? – предлагает Лючия.

– Благодарю, как сказано двумя строками выше, я при исполнении.

– Тогда привет.

Лючия и Роза удаляются. Федери и Ло Пепе, мгновенно ставшие сообщниками, провожают их оценивающими взглядами. Федери позволяет себе довольно тяжеловесный комментарий, а Ло Пепе в своей оценке превосходит его на несколько килограммов. Они продолжают смотреть, как грациозный дуэт «блондинка – брюнетка» удаляется к югу, будто легкий бриз. Оглянись они на север, непременно бы столкнулись с Трамонтаной, то бишь с Ли, который спрятался в автомобиле. Воин все слышал, он ждет, чтобы взошла луна и осветила лица лжецов. Так говорят китайцы, и кое-кто из них уже проснулся.

Возбужденный Федери возвращается в привратницкую и тут же попадает в облако пара от кипящих перцев, отчего тело его сразу становится липким и противным.

– Черт возьми, опять эта дрянь! – возмущается Федери, перефразируя Голта и Мильо.

Пьерина Дикообразина, привратница, молчит – что тут скажешь, если кругом и без того тихий ужас, перцы – это еще не самое страшное, в конце концов, съест их сама.

– Где моя черная майка? – бушует Федери. (Он еще не достиг уровня постоянной агрессивности Сандри, но срывы у него бывают.)

– В шкафу Джана. – (Сокращенно от Джанторквато Крысы, мужа Пьерины, в данный момент находящегося в больнице.)

– Почему моя майка в отцовском шкафу?

– Чтоб чище была!

(Для развития этой темы понадобилось бы порядочно страниц. Пожалуй, пойдем дальше.)

Федерико при полном параде: из-под мотоциклетной куртки изумрудно-бронзового цвета выглядывает огромная позолоченная цепь. Исполненная гордости мать машет ему на прощанье прихваткой. Быстро темнеет. В баре «Поло» собираются отечественные Персифали, совершенно не поддающиеся обучению, в майках, расписанных названиями американских университетов. Федери обходит вокруг мощной ограды СоОружения, присматривается в темноте к самурайским очертаниям своего «Макарамото-500 СС». Вблизи от мотоцикла он замечает у ограды чью-то тень. Худощавое, как у индейца, лицо, резко обозначенные скулы. Федери вздрагивает. Потом вспоминает о полицейских и спокойно продолжает путь. А зря. Как при вспышке, он видит крупным планом мужскую ступню и в себя приходит на полу гаража.

Индеец склоняется над ним.

– Как... ты сюда проник? – Федери потирает распухшую челюсть.

– Я могу открыть любую дверь – машины, квартиры, гаража, – объясняет Ли. – Они поддаются мне. Знаешь, почему? Я не посягаю на то, что за ними спрятано. Они это чувствуют и впускают меня...

Федери понимает, что встретился с улизнувшим психом, и от этого ему, прямо скажем, неуютно.

– А ведь я тебя знаю, красавчик, – спокойно говорит Ли. – Видел несколько раз с молодчиками из «Бессико», что орудовали железными прутьями... ну да ладно, что было, то прошло. Я долго спал. Сон, как тебе известно, смягчает обиды. Да и не за этим я сюда пришел... и без меня ребят за решеткой полно.

У Федери начинается приступ синонимического заикания:

– Ты сбежал из су... пси... клиники...

– Да, я взял отпуск, – смеется Ли. – А теперь, будь любезен, расскажи-ка и мне, что за тип здесь «ширевом» торгует?

– Я... я этого не говорил.

Ли ребром ладони бьет его в лоб.

– Мне нечего терять, понял? – Снова смех. – И долго возиться с тобой не намерен. Я привык спать, а во сне все происходит мгновенно. Слышишь меня?

Федери дрожит в темноте гаража.

– Ты же псих, – бормочет он. – Мне, ей-богу, нечего сказать, кроме того, что сюда приходит один тип... вроде посредника... он с ребятами в баре ошивается, снабжает их «травкой»... странный тип, носит куртки из искусственной кожи... на змею похож.

– На змею? – Лицо Ли каменеет. – А может, на крокодила?

– Можно сказать и так.

– К кому он здесь ходит?

– Не знаю, я за ним не слежу. По-моему, он поднимался как-то на второй этаж... а к кому – не знаю.

– Это все? Как на духу?

В гараже так темно, что Федери даже не видит, к кому обращается.

– А что еще тебя интересует? Ну, фотограф кокой балуется, не без этого, но не торгует, на что ему?.. Варци мне один раз предлагала... она этим ребят к себе завлекает. Усек? На пятом этаже, бывает, устраивают вечеринки с девочками... ну, с несовершеннолетними, ясно? Меня однажды просили раздобыть... да нет, не девочек, амфетамин. Они думают, раз я спортсмен – я играю в бейсбол у Фредерикса, – так мне это раз плюнуть. Но ничего подобного, я как стеклышко, сам говоришь, времена уже не те, мы сейчас готовим карнавал «Фредерикс для Африки»... Эй, ты где?

Скрипит засов на двери гаража. В щель на мгновение проникает полоска света, и опять кромешная тьма. Федери бросается к двери и кричит:

– Полиция! Здесь псих! Хватайте ублюдка!

На этот вопль одновременно срываются Ло Пепе с Пинотти и сталкиваются за углом гаража. Открывают. Обыскивают парк. Мечутся туда-сюда в лунном свете. Психа нигде нет.

– Сбежал, сволочь, – говорит Федери, – ударил меня по спине чугунной кувалдой и сбежал.

– Что случилось? – интересуется Эдгардо, высунувшись с террасы, словно рак-отшельник.

– Лучше не пугать жильцов, все равно он уже скрылся, – шепчет Ло Пепе. – Ничего, все обошлось, синьор!

Эдгардо успокаивается. Пинотти делает коллеге замечание: глагол «обошлось», по его мнению, недостоин полицейского. Они бродят по территории, шарят на клумбах, то и дело прицеливаются в хорошо замаскированную воинственную саранчу. Вечер напряженно-тихий, из чьей-то машины доносится далекая музыка. Внезапно Эдгардо услышал, как взламывают дверь в квартире напротив. У него не хватает смелости выйти посмотреть. Там кто-то ходит и обшаривает все углы. Эдгардо подбегает к окну. Шепотом звать на помощь бессмысленно, а если закричать – взломают и его дверь. Он выбирает золотую середину.

– На помощь! – вполголоса, словно репетируя интонацию, взывает Клещ. – На помощь!

На террасу выходит Варци-олеандр с маской из ароматических трав на лице.

– Что вы там напеваете, синьор Эдгардо?

– Синьора, у фотографа взломали дверь...

У Варци собственная система сигнализации: она визжит примерно тридцать секунд.

Поднимается очаровательный переполох. Выскакивают Сандри, вооруженные в общей сложности шестью пистолетами. Ло Пепе оккупировал лифт, взлетел и очутился на пятом этаже в полной небоеспособности. По лестнице галопом мчатся наверх остальные силы правопорядка, отбивая себе лодыжки автоматами. Наконец врываются в разгромленную квартиру. На столике – единственном нетронутом предмете обстановки – выложена на всеобщее обозрение иностранная валюта и компрометирующие фотографии влиятельных жителей города в сладострастных анальных, оральных, содомических, акробатических и еще невесть каких позах.

Полиция подозревает сеть шантажа. В настоящее время следствие располагает несколькими записными книжками с адресами. Объявлен розыск фотографа Летучей Мыши, а также лиц, его посещавших. Следы Ливиано Лонги обнаружить не удалось. Жильцы дома на виа Бессико, уже подвергшиеся суровым испытаниям в день убийства, требуют от полиции надежной охраны. Как, спрашивается, злоумышленник мог проникнуть (Тормозила внес редакционную поправку: слишком сильный глагол)... беспрепятственно попасть в квартиру и перевернуть все вверх дном? В данной связи мы цитируем заявление депутата Сороки, который сосредоточил внимание на двух моментах...

Карло Хамелеон стучит на машинке, пишет, курит, опять стучит.

С террасы «Бессико» видна Башня номер Три, и наоборот. Сегодня ночью отличная видимость. В эту ночь, вероятно, многое станет явным.

РИТМ ВТОРОЙ. НОЧЬ

Спускается ночь, город приветствует ее светящимися словами. Длинные, мигающие, струящиеся слова приглашают посмотреть фильм, закусить, развлечься; дрожа, вспыхивают запятые фонарей, восклицательные знаки светофоров, многоточия автомобильных фар. Бледные неоновые лампы подсвечивают манекенов обоего пола, стайки обуви в витринах-аквариумах, надгробья банков. Лучи, красные, желтые, индиго, фиолетовые, разбегаются и сливаются на стенах и тротуарах. Из отражений в стеклах возникают иллюзии: актеры с афиши представляются сидящими в баре, прохожие с содроганием обнаруживают себя среди застывших манекенов. Окна небоскребов напоминают падающие звезды, а настоящие звезды, кажется, можно погасить, повернув выключатель. Большая настольная лампа на тумбочке Всевышнего, думает Лучо, понимая, что раз такие мысли приходят в голову, значит, ему явно не по себе.

Несколько дней спустя после своего семидесятилетия он бредет по центру города и тащит за руль Велу. С виа Бессико его выпроводили два тупых, но вежливых полицейских. Сейчас он тащится в шумной толпе Полуночников: у одного в руках мороженое, другой вооружен газовой зажигалкой, третий собирается вооружиться, засунув руку в карман. Из бара доносятся мелодии песенного конкурса, истошные вопли солистов и ансамблей; на улице то и дело взрываются автомобильные сирены. Лучо Ящерица в поисках тишины зажимает ладонями уши и погружается в бездну океанических вибраций. А китайцы сейчас накручивают педали, отправляясь на работу, дружно, словно кузнечики, звякают велосипедными звонками. Лучо открывает глаза, отнимает ладони от ушей и задерживает плотоядный взгляд на Ночной Бабочке в пятнистом платье; язык его в полном согласии со взглядом облизывает губы.

– Старый червяк, – осуждает его Вела.

– Ты хотела сказать «пошляк», – поправляет Лучо.

– Да одно и то же.

Лучо прислоняет старую боевую лошадь к стене, прислушивается к мерной поступи Полуночников.

 
Quàdrupedànte putrèm sonitu quatit ringula càmpum.
 

– Это стихи Вергилия Марона, аллитерация, имитирующая стук копыт.

– А он молодой? – любопытствует Вела.

– Родился в семидесятом году.

– Бедняга! И двадцати нет! Купи себе мороженое и выбрось это из головы, – советует Вела.

Лучо решает воспользоваться добрым советом и, приготовив пятьсот лир, входит под вывеску «Ice cream». И сразу понимает, что за такую сумму тебе и лизнуть не дадут. В мозгу мгновенно складывается рифма:

 
Как незаметно время пробежало,
Мороженое и то подорожало.
 

За стойкой черно-белый Пьерино Пингвин выдает вафельные конусы с расписанными рукой мастера шариками. Перед ним скользит длинная вереница страждущих душ, и каждая, получив произведение искусства, чувствует себя очищенной и умиротворенной. У одного в руках Лимонный Эверест, у другого – Малиновый Матисс, у третьего – россыпь шоколадного гуано, у мальчика – Фруктовый Гоген, у девочки – сливочно-шоколадный Клее, а совсем малютка сжимает пальчиками невероятное небесно-голубое мороженое.

– Цвет Беато Анджелико, – комментирует Лучо.

– Нет, мультяшек Пуффо, – уточняет Вела.

Лучо вдруг замечает в углу мальчишку лет одиннадцати, завистливо наблюдающего за очередью, мусолящего в руке монетки, которых явно недостаточно для порции мороженого. Лучо медленно продвигается – точнее, его продвигают – к стойке, при этом он мысленно составляет взбитый полифонический букет и сглатывает слюну.

Волчонок сглатывает в унисон.

Клиент впереди попросил банальное ореховое. Неэстетично! Немногим изобретательнее оказался мальчишка, стоявший за ним, – сливочно-ореховое. Лучо решил, что его вкусу соответствует мороженое примерно по такому рецепту: черника, ананас, угорь, крем, китайцы, гоголь-моголь, бактерии, банан и завершающее начало.

– Вам за сколько? – выводит его из задумчивости Пьерино Пингвин.

– За две тысячи.

– Какое?

– Сливочно-лимонное крем-брюле.

Отчеканив эту поэтическую строку, Лучо затылком ощущает отчаянные флюиды Волчонка. Учитель оборачивается. Их взгляды встретились.

– Ты – младший брат Томмазо?

– Попали в точку сразу.

Никогда еще рифмы не способствовали возникновению столь мгновенной и трогательной симпатии. То ли еще будет!

– А что ты в стороне стоишь?

– Без денег здесь получишь шиш!

– Я угощу, иди, малыш!

– Мы что здесь, за мороженым стоим или стихи сочиняем? – рявкает нетерпеливый покупатель за спиной Лучо.

– Ты какое любишь? – спрашивает Лучо.

– Если он хочет мороженого, пусть становится в очередь, – требует нетерпеливый.

– Да бросьте, он же ребенок, – вступается сердобольная Полуночница.

– Дети тоже стоят в очереди, вон, оглянитесь!

Атмосфера накаляется. Пингвин молча слушает перепалку.

– Слушай, дед, забирай свое мороженое и отваливай! – командует нетерпеливый.

– А если я хочу две порции? Нельзя, что ли? – бросает вызов Лучо.

– Нельзя. Ясно, что берешь для мальчишки.

– Ах так? Дайте мне шесть порций по две тысячи. Хочу попробовать все сорта!

Пингвин в сомнении.

– Я сказал – шесть! – Лучо с торжествующим видом выкладывает деньги, забирает шесть порций мороженого и выходит, едва не задев нетерпеливого, при этом конус держит над головой наподобие короны.

– Выпендрежник! – злобно шипит нетерпеливый.

– Спасибо, – говорит ему Волчонок уже на улице.

– Чего не сделаешь для друга, – отзывается Ящерица.

Они усаживаются за столик, о таком количестве мороженого новые друзья могли только мечтать: Лучо много лет назад, Волчонок только что. Лучо передает малышу крем-брюле и клубничное, во время этой операции ореховое у него в руках раскалывается и рыбкой летит на землю, будто прыгая с вышки. На помощь торопится дворняга-бедолага и добросовестно все вылизывает. Лучо берется за сливочное; прохожие с любопытством глядят на него, порой даже показывают пальцем на старичка с трезубцем.

Подходит официант.

– Здесь без заказа сидеть нельзя.

– Что еще заказывать?! У нас и так шесть порций.

– Вы взяли у стойки. А здесь, за столиками, наценка.

– Возьмите порцию мороженого в оплату.

Официант не настроен шутить. Лучо не настроен вставать. Назревает конфликт, но Волчонок, принимая волевое решение, вскакивает, сгребает все мороженое и дает тягу. Ему хватает двухсот метров, чтобы разделаться с кремовым, шестисот – с фисташковым. На расстоянии километра от столика он проглатывает клубничное. Затем уничтожает лимонное и делает заявление для печати:

– Ну вот, теперь уже лучше!

– Это видно, особенно по лицу, – замечает Лучо.

– А почему бы вам не покрутить педали, вместо того чтобы тащить велосипед за руль?

– Неплохая идея.

Учитель садится в седло. Волчонок неожиданно впрыгивает на раму.

– Куда поедем? Отвезти тебя домой?

– Вовсе нет. Я провожу расследование убийства Леоне.

– Я занят тем же самым.

– Мне удалось разузнать много интересного.

– Мне – ничего.

– Тогда операцией буду руководить я. Господин учитель, рулите направо.

– Садись ближе ко мне.

– А вы случаем не дон Педро?

Они выезжают с центральной улицы на боковую. Вела ловко подпрыгивает на булыжнике, пока они не останавливаются под большой неоновой вывеской:

ГАМБУРГЕРЫ

Казалось бы, это должна быть Германия – ан нет, США: внутри все из настоящего американского пластика, зеленые стулья и столы, официанты в морских беретах.

– Здесь кормят круглыми булочками с говяжьей котлетой внутри, а каучук хочешь бери, хочешь нет, – объясняет Волчонок.

– Думаю, это называется кетчуп.

– Сейчас скажу, зачем мы здесь, но сначала войдем!

– Никогда не был в подобном заведении, – признается Лучо.

Это заметно. Едва они переступили порог, как молокососы и молокососки начинают острить по поводу дедозавра. Официант считает нужным предупредить:

– Синьоры, у нас только гамбургеры.

– Мое любимое блюдо! – восклицает Лучо. – Принесите шесть штук!

– И шесть пластмассовых стаканчиков с лимонадом, – добавляет Волчонок.

– Пока ждем, рассказывай! – Лучо не успевает закончить фразу, как шесть круглых булочек с котлетой уже на столе.

– Кетчуп нужен? – осведомляется официант.

– А то как же! – радуется Лучо. Прицелясь, он опрокидывает бутылочку, и гамбургер погружается в кровавую лужу.

– Надо поаккуратней с этим куб-чубом, – говорит Волчонок, уже успевший проглотить полгамбургера.

– Да знаю, – отзывается Лучо, – но я до него уж очень большой охотник.

Они пускают в расход двоих (гамбургеров), остается четверо.

Молокососы и молокососки не обращают больше на них внимания – занялись своими делами.

– Я привел тебя сюда, – вполголоса начинает Волчонок, – потому что здесь всегда шумно, никто нас не услышит. Я напал на верный след. В «Бессико» живет некий Сандри, который много лет назад обделывал темные делиф... – (прожевывает), – очень темные делишки. В общем, ему есть что скрывать.

– А ты-то откуда знаешь?

– Связи в прессе.

Они расправились еще с двумя гамбургерами, осталось два.

– Тогда сделаем вот что, – говорит Лучо. – Я знаю одну женщину, она долгие годы ежедневно прочитывала все газеты. У нее не память, а компьютер. Она помнит все, что когда-либо случалось с высокопоставленными лицами: скандалы, браки, болезни. Очень толковая дама. Кроме того, вращается в высоких сферах.

– Журналистка?

– Не совсем.

– Как это? Не понял. Ну что, будешь есть последний или я его прикончу?

– Дорогой мой Волчонок, не знаю, как бы тебе объяснить. Короче, в перерывах, предусмотренных ее профессией, она читала газеты – по две или три за ночь. К тому же в силу своих служебных обязанностей она вступала в контакты с самыми разными людьми, ну и...

– A-а, дошло, потаскуха! – рявкает Волчонок.

Молокососы и молокососки как по команде поворачиваются в их сторону.

– Говори тише!

– Ладно, пошли к твоей даме.

– Ты еще мал для таких визитов.

– Да ладно! Я уже все знаю.

– Ой, не смеши!

– Ну так устрой мне экзамен!

– Что такое презерватив?

– Доподлинно не знаю, но однажды я налил в него воды и сбросил тебе на голову с третьего этажа.

– Так это был ты!

– Брат велел.

– Первый пакостник из моих учеников.

– Ну давай, учитель, спрашивай дальше!

– Сколько у тебя было девок?

– Сорок.

Такая беспардонная ложь нуждается в дополнительном расследовании еще за двумя гамбургерами и бутылкой ячменного пива. Ведь впереди у нашего бесстрашного учителя и его юного оруженосца исключительная, неповторимая ночь.

Всего в километре к востоку от наших героев Лючия прощается с Розой: той пора на работу, она официантка в «Пуластере», шикарном ресторане, где подают свежую зубатку и живых (а если и умерших, то своей смертью) омаров.

Лючия останавливается возле бара, где несколько дней назад была с Леоне. Котище-официант в очках кивает ей.

– Одна сегодня? А дружка блондинка увела?

Лючия улыбается и молчит. Она шагает и мысленно разговаривает с Леоне – объясняет ему, что только сейчас поняла, как нелегко дается и дорого стоит его веселость, которой она всегда завидовала. Леоне отвечает, как в тот вечер:

– А я хотел бы походить на тебя с твоим скромным мужеством, я-то вечно готов на коне саблей махать. Может, когда-нибудь я у тебя и научусь...

– Как думаешь, есть на свете счастливые люди? – спрашивает Лючия.

– Мы с тобой.

– И сейчас тоже?

Леоне не отвечает, а навстречу Лючии движется толпа.

– А несчастные есть?

– Еще сколько! Но будем надеяться, счастливые им помогут.

Голоса Леоне не слышно, его перекрывает резкий автомобильный гудок. Пробегает человек. Прохожие даже не оборачиваются на него. Внезапно Лючия чувствует, что у нее перехватило дыхание. Кружится голова. Она садится на тротуар, у нее соскочила туфля. Мимо, переругиваясь вполголоса, проходит парочка. Над ней склоняются двое молодых военных. Один спрашивает, не надо ли ей чем помочь, другой, подхватив под руку, тащит его прочь. Мелькают ноги и ботинки, Лючия на них и не смотрит. Теперь перед глазами маячат брюки табачного цвета, чья-то рука опускается ей на голову и гладит по волосам. Лючия с трудом поднимает взгляд и в свете витрины видит Ли. Он очень похудел, обрит наголо, а в остальном все тот же, совсем даже не...

– Тебе тоже трудно подняться? – спрашивает он.

– Ты здесь... С ума сошел! – выпаливает Лючия, и ей становится смешно.