Текст книги "Девушка в тюрбане"

Автор книги: Антонио Табукки

Соавторы: Джанни Челати,Марта Мораццони,Джузеппе Конте,Стефано Бенни
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

– А Говард? – опять спросил он.

– Наш брак распался быстро – он не был создан для меня, а я – для кино.

– Ты как-то сразу исчезла с горизонта, почему перестала сниматься?

– Тем, кому первый раз повезло случайно, вроде меня, только потому, что пробы оказались удачными, продолжать не так-то просто. Они там в Америке профессионалы, как-то раз меня пригласили в один сериал на роль богачки, желчной, завистливой, представляешь, как я выглядела? По-твоему, это на меня похоже?

– Я бы не сказал, у тебя вид вполне счастливый. Ты счастлива?

Она улыбнулась.

– Да нет. Однако жизнь меня не обделила.

– То есть?

– Ну, скажем, у меня есть дочь. Прелестная девочка, на третьем курсе университета, мы очень друг друга любим.

Он посмотрел на нее с недоверием.

– Больше двадцати лет прошло, – сказала она, – почти целая жизнь.

– Ты по-прежнему очень красива.

– Это грим, а так я вся в морщинах. Скоро бабкой стану.

Они долго молчали. Из кафе доносились голоса, гремел музыкальный автомат. Было такое чувство, что ему хочется заговорить, но он упорно глядел в землю, как будто не находя слов.

– Расскажи мне о своей жизни, пока шли съемки, меня так и подмывало тебя спросить, но не решался.

– Ну конечно расскажу, – охотно согласилась она. – Мне бы тоже хотелось узнать, как ты жил.

В этот момент из-за угла появилась синьорина Ферраретти, ассистент режиссера, нахальная дурнушка, тощенькая, в круглых очках и с хвостиком на затылке.

– Синьора, гримироваться! – крикнула она. – Через десять минут съемка!

3

Звонок под навесом умолк. Вдали послышался стук колес. Мужчина поднялся и сунул руки в карманы.

– Я провожу тебя до вагона.

Девушка решительно покачала головой.

– Не надо, это опасно.

– Все равно провожу.

– Прошу тебя.

– И вот еще что, – сказал он, направляясь к двери, – говорят, этот майор – донжуан, так что не слишком ему улыбайся.

Девушка взглянула на него с мольбой.

– О, Эдди! – воскликнула она голосом, полным муки, и подставила ему губы.

Он обхватил ее за талию, так, что она выгнулась назад. Напряженно глядя ей в глаза, медленно приблизился губами к ее губам и страстно поцеловал. Поцелуй был крепкий и долгий, вокруг одобрительно зашушукались, кое-кто даже присвистнул.

– Стоп! – крикнула ассистентша. – Снято!

– Обед, – объявил режиссер в мегафон. – Продолжим в четыре.

Съемочная группа начала разбредаться. Многие вновь направились в кафе, другие – к фургончикам на небольшой привокзальной площади. Он снял плащ и повесил на руку. Они вышли последними на пустой перрон и двинулись в сторону набережной. Пучок солнечного света озарял несколько розовых домов, море было небесно-голубое, почти прозрачное. На одной из террас появилась женщина с тазом под мышкой, принялась развешивать белье. Аккуратно прикрепила пару детских штанишек и маечки. Затем раскрутила блок, и бельишко заскользило по натянутой между домами проволоке, развеваясь, будто флажки. Теперь они шли мимо портиков, где стояли покрытые клеенкой лотки; на некоторых были выведены синий якорь и надпись «Дары моря».

– Здесь раньше была пиццерия, – сказал он, – как сейчас помню, называлась «У Пецци».

Женщина молча опустила глаза.

– Неужели забыла? – продолжал он. – Там еще была вывеска: «Пицца навынос», и я сказал тебе: «Давай вынесем пиццу от Пецци», а ты засмеялась.

Они вышли из переулка, спустились вниз по ступенькам под аркой, соединявшей два окна. Их шаги по блестящей булыжной мостовой звучали коротко и звонко, как на морозе, и от этого казалось, что уже зима. Однако ветер с моря был теплый и доносил запах водорослей. Магазинчики на набережной были закрыты, стулья в кафе сложены один на другой рядом с перевернутыми столами.

– Прошла пора, – заметила женщина.

Он взглянул на нее украдкой, стараясь уловить какой-то намек, но потом, видимо, решил не развивать эту тему.

– Вон там ресторанчик открыт, – кивком указал он. – Зайдем, а?

Он назывался «Устрица» и представлял собой свайную постройку из дерева и стекла на линии прибоя, рядом с крашенными в голубой цвет купальнями. К сваям были привязаны две лодки, качавшиеся на волнах. Некоторые окна оказались зашторены циновками, и на столах, несмотря на обилие дневного света, горели лампы. Посетителей было мало: чета пожилых молчаливых немцев, два интеллигентных молодых человека, светловолосая женщина с собакой – последние курортники. Они сели за угловой столик, поодаль от всех. Официант их, вероятно, узнал – судя по тому, что подлетел к ним с радостно-смущенным лицом, изо всех сил стараясь держаться непринужденно. Заказали камбалу на решетке и шампанское и стали глядеть, как гонимые ветром облака постепенно меняют цвет неба на горизонте. Сейчас граница между морем и небом была темно-синей, а вершина высокого утеса у входа в залив – зеленовато-серебристой, точно глыба льда.

– Невероятно, – помолчав, сказала она, – целый фильм за двадцать дней – это просто абсурд, некоторые сцены снимали даже без дублей.

– Техника авангарда, – улыбнулся он, – этакая лжекиноправда. Кинопроизводство сейчас дорогое, потому так и снимают. – Он принялся скатывать хлебные шарики и выкладывать их перед тарелкой рядком. – Тоже мне, Ангелопулос[58]58
  Ангелопулос, Теодорос (р. 1936) – греческий кинорежиссер.


[Закрыть], – с усмешкой пробормотал он, – решил сделать подобие его «Комедиантов» – зрелище внутри зрелища и чтобы мы играли самих себя. Ну, песни той поры и планы-эпизоды – это ладно, но что у него будет вместо мифа и трагедии?

Официант принес шампанское, откупорил бутылку. Она подняла бокал, словно собиралась произнести тост; глаза ее лукаво искрились.

– Мелодрама, – сказала она, – у него будет мелодрама. – Выпила шампанское маленькими глотками и улыбнулась, теперь уже открыто. – Иначе для чего заставлять нас все утрировать, – продолжала она. – В сущности, мы изобразили карикатуру на самих себя.

Он тоже поднял свой бокал.

– Тогда за мелодраму! Ведь, если на то пошло, и Софокл, и Шекспир, и Расин – не что иное, как мелодрама, а я все эти годы тоже только ею и занимался.

– Ну расскажи о себе, – попросила она.

– Ты действительно этого хочешь?

– Конечно.

– Держу ферму в Провансе, уезжаю туда при каждом удобном случае. Природа красивая, люди душевные, лошадей я люблю, словом, мне там хорошо. – Он вновь принялся за хлебные катышки: уже слепил их столько, что они двойным кольцом опоясали его бокал, а теперь старательно двигал их один за другим, будто тренировал свое терпение.

– Я не это имела в виду, – проговорила она.

Он подозвал официанта и заказал еще шампанского.

– Преподаю в академии драматического искусства, – добавил, помолчав, – моя жизнь – это Креонт, Макбет, Генрих Восьмой. – Он виновато улыбнулся. – Специализируюсь на жестокосердых.

Она смотрела на него внимательно, напряженно, словно с тревогой чего-то ждала.

– А кино? – спросила она.

– Пять лет назад снялся в детективе, играл американского сыщика – всего три эпизода, потом меня убивают в лифте. Но в титрах значилось: «а также с участием...» и мое имя во весь экран.

– Ты – миф, – сказала она убежденно.

– Осколок мифа, – поправил он. – Как вот этот окурок, смотри. – Он изобразил отчаянно суровое лицо в клубах дыма от висящей на губе сигареты.

– Не строй из себя Эдди, – засмеялась она.

– А я и есть Эдди, – буркнул он, надвигая на лоб воображаемую шляпу. Затем снова наполнил бокалы, поднял их, протягивая один ей. – Выпьем за кино.

– Если так пойдет и дальше, Эдди, – она шутливо подчеркнула имя, – то на площадку мы заявимся пьяные в дым.

Театральным жестом сняв воображаемую шляпу, он приложил ее к сердцу.

– Тем лучше – в мелодраме как в мелодраме.

На десерт заказали мороженое с горячим шоколадом. Официант торжественно внес в одной руке блюдо с мороженым, в другой – соусник с дымящимся шоколадом. Подавая на стол, он робко, но не без жеманства спросил, не окажут ли они ему честь, поставив автографы на меню, и, когда они ответили согласием, расплылся в довольной улыбке.

Мороженое имело форму большущего цветка с ярко-красными вишнями в центре венчика. Пальцами он положил одну в рот.

– Послушай, – сказал он, – давай изменим финал.

Она взглянула с недоумением – скорее всего, наигранным: ей надо было лишь услышать подтверждение словам, смысл которых она прекрасно поняла.

– Не уезжай, – сказал он, – останься со мной.

Она смущенно уставилась в тарелку.

– Ну, пожалуйста, – произнесла она, – прошу тебя.

– Это из фильма, – заметил он, – те же слова.

– Мы не в фильме, – почти обиженно ответила она, – перестань, ты переигрываешь.

Он отмахнулся, словно и в самом деле собираясь прекратить разговор.

– Но я люблю тебя, – произнес он еле слышно.

На сей раз шутливый тон взяла она.

– Конечно, – согласилась она чуть снисходительно, – в фильме.

– Это одно и то же, – ответил он, – это все фильм.

– Что – все?

– Все. – Он протянул через стол руку и сжал ее пальцы. – Давай пустим пленку обратно и вернемся к началу.

Она смотрела на него, не осмеливаясь что-либо сказать. Позволила погладить себя по руке, ответила тем же сама. И долго подыскивала подходящую реплику.

– Ты забываешь, как называется фильм. «Возврата нет». Сияющий официант уже спешил к ним за автографами, размахивая меню.

4

– С ума сошел! – смеялась она, упираясь, но все же позволяя себя тащить. – Они же там все озвереют.

Он довел ее за руку до причала и ускорил шаг.

– Ну и пусть. Это нашему нахалу только на пользу. Ожидание способствует вдохновению.

На катере оказалось человек десять, не больше, – кто-то спустился вниз, остальные заняли железные сиденья на корме. Что все они местные, было ясно по одежде и естественности, с какой они ощущали себя на борту: явно этот вид транспорта был для них привычным. Три женщины весело болтали, держа пластиковые пакеты с названием большого универмага – видно, приезжали за покупками из деревенек на берегу залива. Кондуктор, компостировавший билеты, был одет в голубые брюки и белую рубашку с эмблемой компании на кармашке. Они спросили, сколько времени займет путешествие туда и обратно. Кондуктор, молодой человек со светлыми усиками и ярко выраженным местным акцентом, обвел широким жестом залив и перечислил деревни, где пристает этот катер.

– Часа полтора, не меньше. Но если вы спешите, из первой деревни, едва мы пришвартуемся, отойдет встречный катер, и он будет здесь через сорок минут. – Он указал на гроздь освещенных солнцем белых домиков справа по берегу.

Она все еще пребывала в нерешительности, но было видно, что поездка эта очень ее соблазняет.

– Они же просто озвереют, – повторила она. – Ведь сегодня собирались закончить.

Пожав плечами, он беспечно махнул рукой.

– Ну не сегодня, так завтра, оплата ведь аккордная, даже лучше, если задержимся на день.

– Завтра самолет на Нью-Йорк, – сказала она, – и место уже заказано, и дочка ждет.

– Решайтесь, синьора, – вежливо поторопил ее кондуктор. – Нам пора сниматься с якоря.

Катер дал два гудка, и матрос на причале стал отвязывать канат. Кондуктор вынул книжечку и протянул им два билета.

– На носу вам будет удобней, – посоветовал он, – там ветерок, зато не так качает.

Железные сиденья здесь были все свободны, но они облокотились о невысокие перильца, чтобы полюбоваться пейзажем. Катер проворно отчалил и пошел полным ходом. Поселок вмиг отдалился, обнаружив строго геометрическую и полную изящества планировку старых домов, расположенных в неожиданном и логичном порядке.

– С моря земля красивей, – заметила она. Волосы ее трепал ветер, щеки порозовели.

– Красивей всех ты, – откликнулся он, – на море, на земле, везде.

Она засмеялась и стала рыться в сумке – должно быть, в поисках платка, чтобы повязать на голову.

– Ты стал ужасно галантным, раньше таким не был.

– Раньше я был глуп, глуп и инфантилен.

– А мне кажется, сейчас ты инфантильнее, – заметила она, – прости, но я правда так думаю.

– Да нет, – возразил он, – ты ошибаешься, просто старше. – Он бросил на нее озабоченный взгляд. – Только не говори, что я старый.

– Нет, – успокоила она, – не старый. Однако дело не только в этом.

Она достала из сумочки черепаховый портсигар, вынула сигарету. Он сложил руки лодочкой, защищая спичку от ветра. Небо теперь было ярко-голубым, хотя от горизонта поднималась темная завеса и море потемнело до глубокой синевы. Первая из прибрежных деревень стремительно приближалась. Уже четко вырисовывалась розовая колокольня с белым куполом, похожим на безе. Стая голубей поднялась с крыш и, описав широкую дугу, повернула к морю.

– Наверно, жизнь там прекрасна и проста, – заметил он.

Она с улыбкой кивнула.

– Наверно – потому, что она чужая.

Она разглядела встречный катерок, стоявший в крошечном порту, – старенький, похожий на буксир. При появлении их катера он в знак приветствия дал три гудка. Несколько человек сгрудились на причале в ожидании посадки. Девочка в желтом, держась за руку женщины, без устали подпрыгивала, как пичужка.

– Вот чего бы я хотел, – сказал он некстати. – Жить чужой жизнью. – По ее глазам он понял, что выразился туманно, и стал объяснять: – Жить счастливо, не так, как мы, той жизнью, какую мы себе вообразили, глядя на ту деревушку. – Он взял ее за руки, повернул к себе и долго, пристально всматривался в ее глаза, не говоря ни слова.

Она мягко высвободилась и быстро его поцеловала.

– Эдди, – нежно произнесла она, – милый Эдди! – Потом взяла его под руку и потянула к уже подготовленным для спуска на берег сходням. – Ты большой актер, – сказала она, – настоящий большой актер. – Голос у нее был веселый, полный жизни.

– Но я вправду это чувствую, – неуверенно запротестовал он, послушно двигаясь за ней к выходу.

– Конечно, вправду, – отозвалась она. – Как все настоящие актеры.

5

Поезд остановился с резким скрежетом, весь в клубах пара. Окошко одного купе опустилось, и в нем показались пять девичьих головок. Были среди них крашеные блондинки, с локонами по плечам и завитками на лбу. Они наперебой весело защебетали:

– Эльза! Эльза!

Одна, огненно-рыжая, с зеленым бантом в волосах, крикнула остальным:

– Вот она! – и свесилась из окошка, энергично размахивая руками.

Эльза, прибавив шаг, подошла, радостно коснулась протянутых навстречу ей рук.

– Коринна! – воскликнула она, обращаясь к рыжеволосой. – Что ты с собой сделала?

– А Саверио нравится! – рассмеялась Коринна, подмигнув и кивая на кого-то, кто, видимо, сидел в купе. – Ну поднимайся скорей, или так и будешь там стоять? – пропищала она. И вдруг взвизгнула: – Ой, девочки, да тут Рудольф Валентино!

Все девушки высунулись и замахали руками, стараясь привлечь внимание того, на кого указывала Коринна. Эдди был вынужден выйти из-за щита с расписанием и направиться к ним по перрону, надвинув шляпу по самые глаза. В это время в кованые ворота вошли двое немецких солдат и направились к будке начальника. Через несколько секунд начальник вышел с красным флажком и двинулся к паровозу быстрым шагом, подчеркивавшим неуклюжесть его тучной фигуры. Солдаты встали перед будкой, как на посту. Девушки умолкли и озабоченно следили за происходящим. Поставив чемоданчик на землю, Эльза растерянно оглянулась на Эдди. Он знаком велел ей идти дальше, а сам уселся на скамейку под рекламой побережья, вынул из кармана газету и заслонился ею.

Наблюдавшая за этим Коринна, кажется, все поняла.

– Ну, дорогая моя, – крикнула она, – будешь ты садиться или нет?! – Она игриво помахала смотревшим на нее солдатам и одарила их ослепительной улыбкой. Начальник станции возвращался обратно, держа под мышкой свернутый в трубку флажок, и Коринна поинтересовалась у него, что происходит.

– Попробуй разбери, – ответил, пожимая плечами, толстяк, – похоже, отправление задерживается еще на четверть часа, а почему – не знаю, таков приказ.

– A-а, ну тогда мы можем выйти немного размяться, правда, девочки? – радостно пискнула Коринна и вмиг оказалась внизу, а следом за ней и остальные. – Ты поднимайся, – поравнявшись с Эльзой, шепнула она, – а уж мы сумеем их отвлечь.

Девушки, пройдя мимо солдат, направились в противоположную сторону от Эдди.

– А что, буфета здесь нет? – глядя по сторонам, громко спросила Коринна. Она, как никто, умела привлечь к себе внимание, вызывающе покачивая бедрами и сумочкой через плечо. На ней было облегающее цветастое платье и босоножки на пробковой подошве. – Ой, море! – воскликнула она. – Девочки, смотрите, какое море, ну разве не чудо! – Театрально облокотившись на фонарь, она поднесла руку к губам, и выражение лица у нее стало совсем детское. – Будь у меня купальник, не посмотрела бы, что осень.

Коринна тряхнула головой, и грива рыжих локонов разметалась по плечам. Солдаты, остолбенев, не сводили с нее глаз. И тут девушку осенило. Может быть, идею подал ей тот фонарь или просто безвыходность ситуации, всегда подсказывающая наилучшие решения. Она спустила бретели платья, обнажив плечи, прижалась спиной к фонарю, лукаво прищурясь, обвела взглядом окрестности, как будто всю природу брала в сообщники, и обратилась к воображаемой публике:

– Эту песню поет весь мир! Даже наши враги! – Повернувшись к другим девушкам, Коринна хлопнула в ладоши. (Это был явно один из номеров представления, так как девушки стали в ряд по стойке «смирно», маршируя на месте и отдавая честь.) Держась одной рукой за фонарный столб, Коринна грациозными шажками описала вокруг него оборот. Юбка ее вздернулась, оголив ноги. – Vor der Kaserne vor dem grossen Tor stand eine Laterne, und steht sie noch davor... so wolln wir uns da wiedersehen, bei der Laterne wolln wir stehn wie einst, Lili Marleen, wie einst, Lili Marleen[59]59
  Около казармы, у больших ворот, где фонарь качается уж который год, будем мы там друг друга ждать, под этим фонарем стоять, как встарь, Лили Марлен, как встарь, Лили Марлен (нем.).


[Закрыть].

Девушки зааплодировали, один солдат присвистнул. Шутливо поклонившись, Коринна направилась к фонтанчику у ограды. Пальцем смочила виски, внимательно оглядев дорогу, потом вместе с остальными девушками вернулась к вагону. – Auf Wiedersehen, дорогие! – крикнула она солдатам с подножки. – Мы уезжаем, у нас впереди турне!

Эльза, ожидавшая в коридоре, порывисто обняла ее.

– Коринна, ты ангел, – сказала она, целуя подругу.

– Да ладно, – вздохнула Коринна и расплакалась как ребенок.

Подойдя к поезду, солдаты стали переговариваться с девушками, один из них знал несколько слов по-итальянски. Тут послышался шум мотора, и из ворот выехал черный автомобиль; он промчался по всей платформе и остановился в голове состава, у первого вагона. Девушки высунулись посмотреть, что происходит, но путь был слегка изогнут, и видно было плохо. Эдди, якобы погруженный в чтение газеты, не пошевелился.

– Девочки, что там такое? – с деланным равнодушием спросила Эльза, укладывая на сетку вещи.

– Да ничего, – отозвалась одна из девушек, – какой-то новый пассажир, должно быть, важная птица, но в штатском, сел в первый вагон.

– Один? – спросила Эльза.

– Вроде бы да, – ответила девушка. – А солдаты стали «смирно», в вагон не садятся.

Эльза высунулась посмотреть. Солдаты развернулись кругом и зашагали по дороге, ведущей в поселок. Появился начальник станции, он волочил по земле флажок, уставясь на свои башмаки.

– Поехали, – проговорил он с видом человека осведомленного и взмахнул флажком.

Паровоз дал гудок. Девушки расселись в купе. Одна Эльза осталась стоять у окошка. Волосы ее были зачесаны назад, глаза блестели. И тут Эдди встал и подошел к окну.

– Прощай, Эдди, – прошептала Эльза, протягивая ему руку.

– Увидимся в другом фильме? – спросил он.

– Что он несет? – завопил за его спиной режиссер. – Что он такое понес?!

– Остановить? – спросила ассистентша.

– Да нет, – ответил режиссер, – все равно мы его дублируем. – И крикнул в мегафон: – Ну, пошли, поезд отходит, прибавляйте шаг, следуйте за вагоном, протяните ей руку!

Поезд тронулся, Эдди послушно двинулся следом – все быстрей и быстрей, пока хватало сил, но поезд набрал скорость и свернул на стрелке. Эдди остановился, сделал еще несколько шагов вперед, потом закурил и медленно пошел на камеру. Режиссер жестами задавал ритм его шагам, как будто вел его на невидимых нитях.

– Пусть со мной случится инфаркт, ну пожалуйста! – умоляюще произнес Эдди.

– Что-что? – не понял режиссер.

– Инфаркт, – повторил Эдди. – Вот здесь, на этой скамейке. Вот смотрите – я обессиленно опускаюсь на скамью и подношу руку к груди, как доктор Живаго. Ну давайте я умру, а?

Ассистентша глядела на режиссера, ожидая указаний остановить съемку. Но режиссер жестом показал, что он все это вырежет, и велел продолжать.

– Какой инфаркт, – ответил он, – с таким-то лицом! Ну, шляпу на лоб, как у Эдди, одумайтесь, не вынуждайте меня переснимать. – Он подал знак рабочим включать насосы. – Ну, давайте, – подзадоривал он, – начинается дождь, вы – Эдди, слышите, Эдди, а не сентиментальный влюбленный... руки в карманы, плечи чуть вниз, вот то, что надо, идете на нас... сигарета висит на губе... отлично... глаза в землю. – Он повернулся к оператору и крикнул: – Пошла назад камера, снимаем с отъезда, камера, назад!