Текст книги "Стражи восемнадцати районов. Том 1 (СИ)"
Автор книги: Антонина Крейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
3. Дар, о котором я не просил
Казалось, все тело Феликса представляло собой сплошную рану. Зайдя в квартиру, он закрыл за собой дверь и, прижавшись к ней спиной, медленно осел – на лаковой деревянной обшивке осталась длинная красная полоса.
Увидев это, я чуть не упал в обморок.
– Что с тобой?! – я заметался, не зная, что хватать первым: аптечку или телефон.
Золотой рыбке можно вызвать скорую, или это плохая идея?..
– Дух оказался не один… – пробормотал Феликс. – Там под домом оказался проход в бомбоубежище, откуда вылезло куча проклятых. Я скоро очухаюсь, просто не трогай меня, Женя.
Феликс буквально уполз в свою комнату, откуда какое-то время спустя вышел немного более бодрым. Ключевое слово – немного.
Одна его рука висела на перевязи, костяшки другой были сбиты в кровь, в вороте футболки виднелись бинты, перетягивающие раны на груди – и все равно на ткани то и дело проступали красноватые пятна. Щеку рассекал длинный глубокий порез, а хромал Рыбкин так сильно, что было больно смотреть.
– Кошмар, – резюмировал он, взглянув на часы.
До пробуждения Древних оставалось девять часов.
– И что теперь? – я встревоженно протянул ему упаковку обезболивающего. – Ты говорил, что с Деворатором можешь справиться только ты со своим проклятым мечом.
– Так и есть, – Феликс со стоном опустился на диван. – Черт, я подставил коллег. Ты даже не представляешь себе, как сильно.
Он трагически уставился в потолок.
– Теперь придется срочно созывать совет небожителей, искать способ привязать мой проклятым меч к другому колдуну – и, собственно, для этого еще найти сравнимого со мной колдуна... Блин, неужели придется просить помощи у стражей других столиц… Шеф меня убьет.
Феликс, морщась, разблокировал телефон и собрался набрать какой-то номер, но я внезапно даже для себя перехватил его руку.
– Подожди! А мы не можем просто стравить Древних, чтобы они сами убили друг друга?
Рыбкин устало закрыл глаза.
– В теории их было бы легко столкнуть лбами, так как у них высок инстинкт защиты своей территории от чужаков. Но, к сожалению, они не пойдут в чужой район. Мы в своё время тестировали эту гипотезу.
– А что если одну из проклятых сущностей… загипнотизировать? – помедлив, протянул я. – Позвать её так, что она не сможет сопротивляться?
Приоткрыл один глаз, Феликс внимательно посмотрел на меня.
– А как, по-твоему, это можно сделать?
Я облизнул губы.
Давай, Женя. Расскажи ему. Ты сможешь. Смотри, ему явно нужна помощь!
– Ты правильно догадался, что на моём последнем концерт кое-что пошло не так, – наконец начал я. – Именно поэтому я временно оставил карьеру: мне просто стало страшно. На том концерте я впервые играл не чужую музыку, а свою. Я давно пробовал себя в роли композитора, и вот наконец решился представить свои произведения на суд публики.
Я вздохнул, закрывая глаза и вспоминая тот день.
***
Музыкальный клуб. Яркие софиты, рояль, я в своем привычном концертном фраке. До того, как я поднялся на сцену, меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Но стоило оказаться за инструментом, и волнение полностью ушло, сменившись тотальным спокойствием и предвкушением. Мир черно-белых клавиш завораживал меня, и то, что теперь я получил возможность действовать в нем по своим правилам, как творец, будоражило и наполняло счастьем.
Сначала всё шло хорошо, но затем я вдруг почувствовал неладное. Кто-то смотрел на меня. Буравил взглядом – и отнюдь не так, как это делают зрители или даже жюри международных конкурсов. Волосы у меня на затылке встали дыбом, я «выпал» из того потока, который обычно чувствую, играя, и еле добрался до конца своей открывающей сонаты. Зал взорвался аплодисментами, а я, чувствуя, как струйка холодного пота стекает у меня между лопатками, поднял голову.
Прямо передо мной, в дверном проходе с зеленой табличкой «выход» находилось нечто. Похоже на огромного слизняка с заплывшими глазками, оно заполнило собой проем, выпирая вперед, и почти касалось ног девушки, сидящей на боковом кресле первого ряда.
Отвратительное до дрожи. Огромное. Пугающее.
Я застыл, не в силах отвести от него взгляд. Никто, кроме меня, не обращал внимания на чудовище. Часто-часто заморгав, я постарался убедить себя, что это просто сбой зрения из-за усталости. Но тут чудовище заговорило со мной.
– Играй, – его гудящий двоящийся голос раздался у меня в мозгу. – Ты так красиво играешь. Такая красивая музыка. Папа, сыграй еще.
И оно начало дальше пропихиваться сквозь дверной проем.
Ч…чего блин?!
Я так долго сидел без движения, что в зале еще раз захлопали, на сей раз нетерпеливо, подбадривая меня.
– Играй еще, отец, – продолжало то ли стонать, то ли бормотать чудовище. – Играй.
И вдруг к нему присоединился другой голос.
– Играй, играй! – словно захлебывался его обладатель, и я, вздрогнув, опустил взгляд. Из-за рояля высовывалась бугристая голова еще какой-то твари с несколькими глазами и огромными зубами. – Сыграй мне еще, папочка!
– Просим вас, Евгений!.. – крикнул кто-то из зрителей.
«Наверное, я сошел с ума. – подумал я, – Просто-напросто съехал с катушек от переутомления. Для творческого человека это нормально».
И, чувствуя тошноту и головокружение, стараясь не смотреть вниз, где вторая тварь уже обвивалась вокруг моей ноги, тяжело сопя и истекая слюнями, я начал следующее произведение. Меня трясло так сильно, что звук получался неровным, куда более экспрессивным, чем обычно, я буквально колотил по клавишам. А в стенах и на потолке зала, между тем, открывались глаза. Десятки глаз смотрели на меня со всех сторон. Мне казалось, я нахожусь в нутре чудовища.
Помимо двух первых, появились еще твари: одна свисала с прожектора, другая ползла в мою сторону по балкону второго этажа.
Играй, играй, играй, папа.
А потом… Два чудовища столкнулись подле меня: та самая, что все это время протискивалась в зал сквозь двери, и мелкая, увивающаяся возле моих ног. Одновременно с тем, как я мощным аккордом завершил композицию, они соприкоснулись и с них будто слетел гипноз: забыв обо мне, твари набросились друг на друга. Да так, что в первую же секунду подломили заднюю ножку рояля.
Со страшным стоном, какофонией содрогнувшихся струн инструмент обрушился – я еле успел отскочить. А на тех двух чудищ уже с ревом кинулось еще одно – спрыгнуло с прожектора, который с грохотом обвалился, проломив доски сцены. От него во все стороны посыпались искры, запахло паленым пластиком. Люди в зале закричали, вскакивая со своих мест, администраторы с побелевшими лицами пытались понять, что происходит. Глаза на стенах и потолке вращались, наблюдая за паникой. Чудище, прыгнувшее с балкона, снесло люстру; снова сноп искр; что-то загорелось. Сработали противопожарные спринклеры, зал погрузился в темноту – освещение отключилось, горели только зеленые таблички «выход» и электрические свечи на батарейках, украшавшие помещение.
Люди, объятые паникой, бросились к выходу. Охрана и администраторы не справлялись. Паника затапливала клуб, в проходах была давка. Одна из зрительниц, чтобы миновать ее, забралась ко мне на сцену и…
Задела самую огромную тварь. Та мгновенно развернулась к женщине и… Проглотила ее. Про-гло-ти-ла.
Целиком. В мгновение ока.
Этого никто не заметил, кроме меня. Все визжали. Все пытались сбежать. Судя по всему, часть спринклеров не работала: в зале действительно начинался пожар, валил дым.
– Евгений, вы целы?! – ахнула Ева, организатор вечера, выскакивая из гримерки.
– Не подходите ко мне! – заорал я, как ненормальный, боясь, что ее тоже сожрут.
Она не видела тварей, занявших почти всю сцену. Не знала, в какой она опасности. Ева все же попробовала подбежать, но я рявкнул:
– Все со мной хорошо! УХОДИТЕ! – и она, вздрогнув и метнув на меня испуганный взгляд, на этот послушалась.
Но твари уже заинтересовались ей. И, развернувшись, поползли вслед.
«Черт, – думал я. – Черт, черт! Они сожрут ее! Они всех сожрут!»
И тогда, сгорбившись над раненным, но все еще способным издавать звуки роялем, я вновь заиграл.
Безумие.
Безумие, которое сработало: твари тотчас замедлились, будто оказались под водой, а рычащие и чавкающие звуки, сменились зачарованными голосами:
– Играй… Играй…
И только когда в зале больше не осталось людей, а снаружи послышались сирены пожарной помощи, я упал в обморок.
«У парня нервный срыв на почве чрезвычайной ситуации», – позже решили следовали. – «Хотя дело действительно странное: одна зрительница пропала. А в остальном – проблемы с проводкой. Увы, бывает»
***
Рассказывая историю, я глядел вниз, на свои руки, в волнении комкающие ткань брюк, и только потом поднял глаза.
Сидящий напротив Феликс смотрел на меня с очень странным выражением лица. В нём было больше эмоций, чем я мог бы ожидать. Во-первых, он явно был изумлен. Во-вторых, казалось, я прямо вижу, как у него в голове ведутся какие-то многоуровневые подсчеты. Будь мы в сериале, режиссер наверняка бы визуализировал это как огромное количество цифр и схем, возникающих в воздухе. Ну а в-третьих… Мне снова показалось, что он смотрит на меня с горечью, словно на призрака прошлого – как это было в день нашего знакомства.
– Ты в порядке? – в итоге спросил я, хотя, по идее, это ему бы меня спрашивать, после моей-то исповеди!..
Рыбкин тряхнул головой, словно отгоняя морок. Р-р-раз: и вот перед мной снова сидит лучезарный оболтус-красавчик, за чьими прекрасными голубыми глазами видятся лишь хиханьки да хаханьки.
– Женя! – воскликнул Феликс. – Это просто потрясающе!
А потом и вовсе неосмотрительно вскочил на ноги – и тотчас, зашипев от боли, упал обратно на диван.
– Случившееся с тобой ужасно, но твой дар – невероятен, – безапелляционно заявил он. – Я с самого начала знал, что Нонна Никифоровна не подселит ко мне абы кого, но то, что она нашла такого человека… – он, задумавшись, покачал головой. – Ты настоящее сокровище, Евгений Фортунов. Благодаря тебе сегодня ночью мы разберемся с Деворатором.
Я невольно приосанился. Кто из нас не надеется однажды узнать, что он особенный?
– А Нонна Никифоровна – тоже колдунья?
– Ага, – кивнул Феликс. – И у неё интуиция в отношении одаренных магией людей. Она легко может сказать, колдун человек или нет, просто постояв рядом с ним. Более того, она чувствует магический дар даже в младенцах, у которых он еще не проснулся... Ты давно её знаешь?
– С детства.
– Тогда представляю, в каком недоумении Нонна Никифоровна была все эти годы, – фыркнул Феликс. – Видит же: ну колдун этот шмакодявка, колдун. А ты всё не колдуешь и не колдуешь, зараза такая!.. Признавайся, она навещала тебя в больнице после инцидента?
Я покачал головой: мы все-таки далеко не настолько близкие люди. А потом вспомнил, что Нонна Никифоровна тогда неожиданно написала мне в мессенджере.
«Выздоравливай, Евгеша. Всё будет хорошо, – гласило её сообщение. – И поздравляю тебя с тем, что твоя музыка наконец-то зазвучала! Я долго ждала этого момента».
После объяснения Феликса её слова, безусловно, воспринимались иначе.
Между тем, Рыбкин взял смартфон и начал листать список контактов, явно намереваясь кому-то позвонить.
– Итак, сегодня ночью будем действовать, как ты и предложил, – Феликс подмигнул мне, оптимистичная «все будет тип-топ» серьга в его ухе качнулась. – С помощью твоей музыки призовем и стравим с Деворатора Акумбру.
– Того Древнего, что спит на дне Невы?
– Да. Алло, Нонна Никифоровна? – обратился он уже по телефону. – Здравствуйте. Слушайте, а ведь в здании СПБГу на Университетской набережной наверняка есть какое-нибудь хорошее фортепиано? Или рояль? Нет, синтезатор не надо, у них звук все-таки отличается… Есть, да? Супер. Тут такое дело: вы можете сделать так, чтобы сегодня к полуночи его вытащили к реке? В идеале бы поместить его возле сфинксов. Ага, да, для битвы.
Нонна Никифоровна спросила что-то – я не услышал, что именно, но распознал любопытствующую интонацию, и Феликс улыбнулся.
– Да-да, это связано с Женей. Он теперь – часть нашего мира.
Моё сердце забилось быстрее от этих слов.
4. Битва Древних
Туман всё быстрее затягивал набережную. Прокатывался седой рекой над ночными, стального цвета водами Невы, ощупывал гранитные ступени, окутывал сфинксов Аменхотепа III и волнами катился дальше – мимо Академии художеств в сумрачные лабиринты Василеостровских линий.
Я сидел за выставленным на улицу фортепиано и чувствовал себя очень странно. Вместо привычного концертного костюма на мне были черные джинсы и черный джемпер с выглядывающей из-под него рубашкой, а единственный – пока что – слушатель грядущего концерта устроился внизу, на лестнице, спускающейся к воде. В темноте Феликс сильно выделялся беленьким цветом своих бинтов. На коленях у него лежал вынутый из ножен меч. Шероховатый гранит ступеней визуально контрастировал с гладкостью проклятого лезвия.
Было ужасно тихо. Город спал, повинуясь чарам.
– Думаю, можно начинать, – сказал Рыбкин. Плотный туман скрадывал громкость его голоса. Противоположного берега реки уже давно не было видно.
Я вытер ладони о темную ткань джинсов и протянул:
– Хорошо…
После чего, вздохнув напоследок, нежно коснулся клавиш.
Мелодия полилась над рекой. Тягучая, щемящая, зовущая.
Иди ко мне. Иди. Мне так одиноко в этом холодном, но все же прекрасном мире – приди ко мне и раздели со мной эту жизнь.
Из-за тумана она звучала так тихо, что я начал переживать: а достигнет ли моя музыка самого главного слушателя? Может, прерваться и сыграть другую? У меня есть иные, маршевые. Возможно, такие подойдут лучше?
И вдруг вдалеке послышался страшный сиплый рев. Фонари на набережной замигали. Я вздрогнул.
– Всё хорошо, – Феликс, до того слушавший меня без движения, поднялся со ступеней и взял меч в здоровую руку. – Это проснулся Угомон. Продолжай.
Я покосился на Рыбкина.
– Всё хорошо, – повторил он, подходя ко мне. – Думай только об игре. Если что, я подстрахую.
И я, закрыв глаза, чтобы не отвлекаться, сосредоточил на мелодии все свое внимание. Сначала я невольно продолжал прислушиваться к звукам внешнего мира – повторяющийся рев Угомона становился всё ближе, – но потом, доверившись Феликсу, позволил себе уйти в музыку с головой. Реальность отступала, и вместо нее меня окружали дымчатые образы – прошлый «я», пишущий эту мелодию в дождливом осеннем городе, где комковатое небо было насажено на скрюченные ветви деревьев; будущий «я», которым я хотел однажды стать; неясные, пульсирующие образы всего того, что я мечтал сделать в жизни – и с кем встретиться… Моя мелодия была пронизана холодом одиночества и робкой надеждой на то, что это не навсегда.
И когда я дошел до самой тихой и одновременно пронзительной части произведения – играет только правая рука, неуверенно, быстро, волнительно, будто признаваясь в чем-то, – я вдруг услышал громкий плеск и почувствовал, как вся набережная подо мной содрогнулась.
Я распахнул глаза, возвращаясь к реальности, и в ужасе замер.
Через дорогу, возле здания Академии Художеств, скалилось нечто. Ростом достигающая крыш и устрашающая, неестественно худая и сотканная будто из ночных кошмаров фигура – это не мог быть никто, кроме Угомона. Слишком длинные когтистые руки Древнего поднялись к небу, когда он хрипло зарокотал – и в следующее мгновение бросился в мою сторону, окружаемый пляской теней.
– Сиди! – стоящий рядом Феликс опустил руку мне на плечо. – Он нападает не на нас.
И действительно: Угомон шагнул мимо. Туда, где, наполовину выбравшись из ночной воды, всползал по гранитным ступеням еще один Древний.
Акумбра.
Он был совсем другим. Чем-то похожий на сома, огромный, с круглыми и будто уставшими глазами, пахнущий рыбой. Если от Угомона исходила агрессивная, колющая энергия тьмы и металла, то Акумбра казался воплощением безграничного безвременного сна… Смерти, как она есть. Не злой. Равнодушной. Вечной.
Неужели я действительно призвал его?
Акумбра смотрел на меня. Я сглотнул, боясь, что сейчас он тоже прикажет: «Играй для меня. Играй еще», – и от того, насколько мощным окажется голос Древнего, моя голова просто взорвется.
Но тут проклятая сущность моргнула и отвернулась: на нее, сипя, бросился, Угомон, попытавшийся проткнуть чужака своими когтями. Акумбра не издал ни звука, лишь каким-то текучим невозможным движением бросил свое мягкое тело вперед, разом поднимаясь до уровня улицы и обвиваясь вокруг Угомона.
Они начали биться.
Мечущиеся, острые, резкие выпады Угомона – он выдирал из мостовой камни, вырывал фонари, колол и рубил, сипел и вскидывал хищную морду к небу. Обманчиво медленные, обволакивающие, неостановимые удары Акумбры – будто поглощающий все чувства и звуки тяжелый вечный сон, прокатывающийся по планете.
Туман рвался в клочья там, где они сражались. В воздухе пахло раскаленным металлом, мокрыми камнями, гнилью со дна Невы – и кровью. Рев, сип, грохот, скрежет – и пытающаяся заглотить все эти звуки, давящаяся ими колдовская белизна вокруг. От реки тянуло холодом, от сражающихся – жаром. Я сидел, вцепившись в успокаивающе-гладкую, лакированную крышку фортепиано, и пытался успокоить свое слишком сильно бьющееся сердце.
А потом Акумбра заставил Угомона упасть – и откусил ему голову.
Мгновенно воцарилась тишина. Всё закончилось.
Не успел я сказать что-либо, как Феликс, хромая, бросился к двум Древним. Нервный вздох застрял у меня в горле, когда он, скользнув мимо замершего Акумбры, воткнул свой стеклянный меч в грудь уже падшего Угомона. Рыбкин пропел что-то на неизвестном мне языке – и мгновение спустя сначала меч, а потом и Древний рассыпались пеплом.
Акумбра, после битвы ставший похожим на огромное, выпавшее из формы желе, тихо загудел, лишившись противника, развернулся и пополз обратно к воде. И ко мне. Его необъятные бока растекались по гранитным берегам набережной.
– Что теперь? – сглотнул я.
А как мы, спрашивается, разберемся с этим Древним?..
– Сыграй ему еще, Женя, – качнул головой Феликс. – Колыбельную.
И тогда я вновь опустил руки на клавиши.
Я играл. Играл, и над спящим городом тянулась весенняя ночь, а подползший совсем близко Древний слушал меня, прикрыв полуслепые глаза. А когда мелодия закончилась, он, умиротворенно загудев напоследок, медленно сполз в Неву – и с всплеском исчез в грифельно-черных водах.
Какое-то время я тупо смотрел на то, как постепенно редеет туман, и вслушивался в безмолвие вокруг. А затем подошедший Феликс похлопал меня по плечу.
– Вот и всё. Пойдем домой.
Я моргнул.
– А фортепиано?
– Нонна Никифоровна разберется. Забавно, что тебя больше волнует оно, а не все эти разрушения, – хмыкнул Феликс, обводя рукой разбитую боем чудовищ набережную. Только сфинксы были так же невредимы, как прежде. – Уборку возьмут на себя другие. Пойдем.
А когда мы уже были в квартире, Феликс сказал:
– Спасибо тебе огромное за помощь. Твоя игра была великолепна.
Я уже расплылся в улыбке и был готов рассыпаться в ответных благодарностях и комплиментах, но следующая фраза расслабленно упавшего на диван гостиной Феликса сбила мой благостный настрой.
– Как ни крути, господин Поздний Цветочек, а ты теперь герой, – подмигнул он.
– Еще раз назовешь меня этим дурацким прозвищем, и я стану убийцей! – возмутился я.
– Да ну, ты не сможешь. Ты же хороший мальчик, – Феликс состроил шаловливую физиономию. – Ого, как ты хлопаешь ртом от негодования. Ну и кто из нас рыба?
– Всё, считай, ты труп, Феликс! Самодовольная камбала на сковородке!
– Хочешь меня пожарить? Пф, нет. Только в твоих фантазиях, – зевнул он. – Всё, я сплю.
И, отвернувшись лицом в подушку, он действительно мгновенно вырубился. Прямо в гостиной, в уличной одежде, с перевязанной рукой, частично подпихнутой под живот. Злорадная мысль о том, как паршиво ему будет утром, слегка утешила меня, и я пошел к себе.
Оставшись один, я заметил, что меня буквально колотит от возбуждения после случившегося. Чудовища, просыпающиеся во тьме. Скрытый прежде магический мир. Зачарованная набережная, полная призванного тумана, вечность в глазах бессмертного Акумбры и музыка. Музыка, которая, как оказалось, может иметь даже большую силу, чем принято считать.
На улице сквозь колдовской сумрак проступали прозрачно-вишневые краски рассвета, слышался скрип поднимаемых жалюзи на окнах какого-то магазина. Ворковали на моем карнизе взъерошенные, вечно голодные голуби.
Интересно, а я могу… Могу стать колдуном в этом, как его там, Ордене Небесных Чертогов?
«Он теперь – часть нашего мира» – сказал обо мне Феликс Нонне Никифоровне.
Сердце замирало и тотчас заходилось боем, стоило мне мысленно повторить эти фразы. Потому что я ужасно хотел, чтобы это было правдой.
Магия притягивала меня. Мое первая встреча с ней прошла паршиво и ужасно испугала меня, но теперь, увидев другую ее сторону, я был очарован и почти влюблен.
События сегодняшней ночи были такими яркими, что остальная моя жизнь на их фоне показалась репетицией. Я чувствовал счастливым иживым. Подозреваю, что частично этот восторг был обусловлен опьяняющей новизной и выбросом адреналина. Но в остальном…
Что если всё это действительно мне подходит? Что если я сумею найти себе место в магическом мире? Воплотить свои детские мечты о том, чтобы стать героем – которые отринул давным-давно, еще в шесть лет узнав, что не существует ни Зубной Феи, ни Санта-Клауса?
Я перевернулся на бок, подложив ладони под щеку, и, открыв глаза, задумчиво посмотрел на прямоугольник света, падающий из окна на стену.
Но не возлагаю ли я на магию слишком много надежд? Эйфория снова может смениться страхом, а он и вовсе глубоким разочарованием. Что если я вступлю в ряды колдунов, а потом обнаружу, что мне это не подходит? Или, хуже того – что я им не подхожу? Что я слишком слабый и нервный, что мои ожидания превосходят мои способности, что я ужасно жалок со своей готовностью сделать почти что угодно, лишь бы меня не отвергали?
«Ты сокровище» – сказал мне сегодня Феликс. Вдруг завтра он вместо этого скажем: «Прости, я ошибся. Ты нам не подходишь. Ты оказался недостаточно хорош и вообще… ты странный».
Было бы ужасно поверить, что моё одиночество наконец-то закончится, найти место, в котором до глубины души захочется стать «своим» и… Получить от ворот поворот.
Я тихонечко застонал в подушку.
– Никто не умеет так портить мне настроение, как это делаю я сам, – расстроенно буркнул я. – Чертов Евгений Фортунов! Тревожный придурок!
Потом, слегка побив подушку, я все-таки уснул.
***
А когда я проснулся и вышел из комнаты, то поперхнулся от удивления.
На кухне, попивая ароматный чай с цветочным медом, задумчиво пощипывая бока щедро посыпанных сахарной пудрой горячих пышек, сидели двое.
Феликс и… молодой мужчина с волнистыми светлыми волосами ниже плеч и белоснежными крыльями. Он аккуратно сложил их спиной, но все же они выглядели по-настоящему внушительно и, кажется, заняли бы все помещение, вздумай он расправить их.
Лицо ангела – большие глаза, мягкие миловидные черты, – было таким понимающе-добрым, что мне почему-то захотелось заплакать. Чувство было схоже с тем, что я испытывал при просмотре мультфильма «Король Лев» в сцене, где обезьяна поднимает юного Симбу перед саванной, полной зверей. Это было ужасно сентиментальное ощущение наворачивающихся на глаза слез, и в итоге я с перекошенным лицом отшатнулся от гостя – лишь бы не опозориться, разведя нюни.
Между тем, незнакомец отряхнул руки от сахарной пудры и поднялся. На его белоснежной тоге я увидел красивый значок: герб в виде двух сложенных крест-накрест ангельских крыльев, меча и причудливых магических звезд.
– Гавриил, – представился гость, протягивая мне ладонь для рукопожатия. Ростом он был выше меня, но вот комплекция у нас казалась схожей. Увы: дрыщи. – Очень приятно познакомиться с вами, Евгений. Вижу, вы направлялись в душ, поэтому задам только один вопрос: вы хотите стать стражем на службе Ордена Небесных Чертогов? Работать в Адмиралтейском и Василеостровском районах в паре с Феликсом Рыбкином.
Я посмотрел на непривычно солнечный Петербург за окном, потом на улыбающегося уголками рта Феликса, потом на своё взлохмаченное и, как всегда, какое-то мрачное отражение в кухонном окне.
Все сомнения и страхи, что крутились у меня в голове перед сном, словно слизнула кошка.
– Хочу, – без колебаний кивнул я.
