Текст книги "Стражи восемнадцати районов. Том 1 (СИ)"
Автор книги: Антонина Крейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
– Женя, не надо хвалить то, что является грешной страницей в моей биографии! Я вообще планировал, чтобы ты об этом никогда не узнал! – застонал он.
– А зря. Даже будь ты плохим парнем до сих пор, я бы захотел стать твоим напарником, – сказал я. – Ходил бы за тобой всюду и учился, чему скажешь. Я теперь еще сильнее хочу с тобой сравняться, Феликс.
Он надолго замолчал, а потом медленно провёл здоровой рукой по лицу.
– М-да, – наконец выдохнул он. – Что-то у тебя не то с моральными ориентирами, Фортунов. Хотя… В то же время мне очень повезло с тем, какой у тебя позитивный взгляд на вещи, – тепло добавил он. – Да что там: мне вообще с тобой повезло. А сейчас… Ты не против, если я еще немного побуду здесь один?
Я смущенно пробормотал, что, конечно, не против, и пошел ждать Феликса к морю.
Сняв обувь и закатав брюки, я бродил по песчаному берегу и, рассеянно глядя на лунную дорожку на воде, обдумывал всё, что узнал сегодня.
Получается, дело не только в моём «грандиозном» даре. Феликс захотел работать со мной, потому что я – живое напоминание о его погибшем друге. Как к этому отнестись, я не знал.
Интересно, если бы Лев выжил, Феликс стал бы стражем? Или всю жизнь бы провел в мутных водах преступного мира? Кем бы он был? Как бы вёл себя? И что это, кстати, за мечта, которую упоминал и он, и Сигил?
Я задумался. Хотя я верил, что всё, рассказанное им о прошлом Истребителя Чудовищ, было правдой, я также осознавал, что Рыбкин поведал мне далеко не всё. Что-то еще чертовски важное крылось за его словами. В пазле не хватало огромных кусков. Но стоит ли мне спрашивать его об этом – или однажды он расскажет сам?
Я оглянулся на холм.
Сейчас там, возле надгробного камня и дерева, помимо Феликса находился еще один человек. Прищурившись, я разглядел Элизабет. Она тоже пришла с цветами – с букетом нарциссов. Они с Феликсом о чем-то говорили – но вроде бы спокойно, не на повышенных тонах. А потом он, помедлив, обнял ее – и Лиз не стала сопротивляться.
Я подумал, что это хороший знак. Будь я Львом, я бы точно не хотел, чтобы мои близкие люди ссорились над моей могилой. Наоборот – пусть мирятся. Пусть оставляют прошлое позади. Горе не реже разъединяет людей, чем объединяет, а ведь это чертовски плохо. Переживать его в одиночестве – будто набивать себе рот землей.
Какое-то время спустя Феликс попрощался с Элизабет, прикоснулся к надгробному камню и спустился ко мне.
– Пойдём домой? – предложил он, склонившись над водой и опуская в неё пальцы.
– Пойдём, – согласился я.
24. Утешение красотой. Арка призрачного корабля
Кто бы знал, как я люблю лето.
Почти неприлично люблю – особенно для такого мрачного парня, каким я кажусь снаружи. Когда яркое солнце на набережных чередуется с благодатной тенью под пышной листвой дубов; когда птицы поют особенно ликующе и громко; когда всюду пахнет свежестью цветов, а в стакане с кофе позвякивает лёд, моё сердце буквально пляшет – недалеко до инфаркта, и пальцы тянутся к клавишам, чтобы играть такую же живую, бесконечно живую музыку, как живо всё вокруг.
– Как же красиво, – выдохнул я, наверное, в трёхтысячный раз за утро, и Феликс посмотрел на меня со странным выражением лица. – Невыносимо. Мне почти плохо.
– Тебя точно не подменил никто из доппельгангеров, которых мы на прошлой неделе ловили на Большой Морской улице? – он протянул руку и коснулся моего лба тыльной стороной ладони, будто меряя температуру. – И на больного ты не похож. Удивительно.
Мне даже не хотелось ворчать в ответ.
– Что удивительного в том, что я чувствителен к прекрасному? – лишь мирно спросил я.
Мы сидели за одним из уличных столиков «Астории», прямо напротив Исаакиевского собора. Красный тент накрывал нас, как ракушка, а покрытые белым шоколадом пирожные, которые официантка эффектно принесла на блюде под металлическим колпаком, напоминали жемчужины.
Было раннее утро субботы. Перед собором уже гуляли туристы, за соседним столиком слышалась быстрая французская речь. Какая-то модная девушка совершала пробежку в сторону Невы, сопровождаемая таким же кудрявым, как она сама, мальтипу. Всё вокруг благоухало чистотой и благополучием, и за это всеохватывающее ощущение гармонии я особенно любил июнь.
Я мог бы прямо сейчас встать и пропеть осанну Всевышнему. Даже тяжелая бессонная ночь не сказывалась на моём превосходном настроении. Много часов подряд мы гонялись за гремлином, который поселился в «Астории». Вероятно, его по ошибке привез в чемодане кто-то из постояльцев. Хотя, может, и специально: ведь лучший способ избавиться от преследующего тебя гремлина – это подкинуть ему какую-то более интересную, захватывающую жертву, чем ты сам. А что может быть интереснее, чем гостиница, полная самых разных людей со всех уголков мира? Выбирай не хочу!..
Управляющий «Астории» в благодарность за помощь предложил угостить нас завтраком, и вот мы здесь.
То и дело я ловил любопытные взгляды прохожих. Думаю, мы могли выглядеть достаточно интригующе.
Феликс получил фингал от брошенного гремлином пресс-папье, и поэтому даже в тени сидел в крупных солнцезащитных очках. Такие любому придают ауру загадочности, а в случае красавчика-Феликса очки становятся почти катастрофой, могущей остановить движение на городских улицах.
Вкупе с золотыми волосами, нечеловеческим изяществом черт лица, привычным чокером и бело-бежевой гаммой одежды они превращают его в кинозвезду под прикрытием. Думаю, основной секрет заключается в том, что в этих очках не видно живой мимики и, скажем так, шального оптимизма Рыбкина. Они скрывают эти утешающие признаки «своего» парня и делают Феликса недосягаемым и таинственным – настоящей знаменитостью.
Наверное, я в своей черной одежде мог бы сойти за его телохранителя, не будь я столь угловат и худ. Может, они думают, что я его менеджер? Или юрист? Или… Я взял со стола и надел свои очки.
Или тоже звезда, да. Теперь мы в равных условиях.
Я загадочно улыбнулся официантке, принесшей нам чай, а она в ответ вздрогнула и опустила взгляд. Жаль. Наверное, решила, что я ей угрожаю.
– Ты прав, в этом нет ничего странного, – задумчиво проговорил Феликс, и я не сразу сообразил, что он отвечает на мой давно прозвучавший вопрос о прекрасном.
Видимо, он всерьёз задумался над ответом. Или просто засыпает и поэтому отчаянно тормозит.
– Чувство прекрасного свойственно всем людям – хотя у некоторых оно почти атрофировалось из-за беспорядочных потоков информации, которые они не хотят или не могут остановить. Однако то, что я наблюдаю в тебе – это не просто чувство, а талант снова и снова видеть прекрасное даже в уже знакомых вещах.
Он обвёл взглядом Исаакий. Прямо сейчас величественный образ собора запечатлевался в памяти по крайней мере трех десятках смартфонов, наведенных на него туристами.
– Когда ты видишь что-то часто, то начинаешь воспринимать это как должное, каким бы удивительным оно ни было. Из-за этого многие столь сильно любят путешествия – там все впечатления свежи, а также остро чувствуется мимолетность и ценность красоты, которая побуждает к еще большей внимательности и желанию успеть полюбить. И поэтому же существует оборот «что имеем, не храним, потерявши – плачем», ведь только через какое-то время после расставания человек может взглянуть на предмет по-новому и опять остро ощутить его прелесть… Но ты – другое дело. Сомневаюсь, что тебе часто приходится сожалеть о пренебрежении чем-либо, потому что твои чувства одинаково сильны в первый день созерцания прекрасного и годы спустя.
Меньше всего на свете я ожидал, что этим утром Феликс уйдёт в подобные размышления, и поэтому слушал его удивленно. Звучало так, словно признаёт во мне наличие некой суперсилы. Однако она вовсе не была уникальной. Я хотел указать на это, но он, словно прочитав мои мысли, продолжил:
– Думаю, все люди искусства обладают этим талантом. Будучи пианистом, ты бы не смог добраться до сердец слушателей, если бы сам каждый раз не чувствовал в давно знакомой мелодии свежей прелести и красоты. И это умение без устали видеть и впитывать прекрасное проявляется у тебя во всем, в том числе в нестерпимом желании снова и снова восхищаться солнечным деньком или давно знакомым профилем собора. Что со стороны сначала может показаться наигранным, но на самом деле является искренним проявлением твоих чувств.
И Феликс, сняв очки, тепло улыбнулся.
– Спасибо тебе за это, Женя. Мне кажется, в этой сфере ты – мой учитель. Уроки восприятия красоты – не тот курс, который бы я выбрал осознанно, но тот, который нужен каждому, кто хочет прожить счастливую жить.
Такие слова смущали. Я поставил локти на стол и прикрыл лицо руками.
– И это ты спрашивал, в порядке ли я?.. Феликс, какая муха тебя укусила?
– Философская, думаю, – ответил он.
– Надень очки обратно. Ты пугаешь людей своим фингалом.
– О нет, неужели в нём ты не можешь увидеть ничего красивого? Ты печалишь меня, сэнсей!..
У меня было два варианта того, как я мог отреагировать на размышления Феликса.
Во-первых, я мог счесть всё это очень неловким и в дальнейшем вспоминать о них каждый раз, когда хотел бы восхититься чем-то – и, соответственно, прикусывать язык, чтобы не показывать себя слишком впечатлительным и наивным. Какой-то восторженной пигалицей, а не суровым мужиком.
Во-вторых, я мог рискнуть принять похвалу и согласиться с Феликсом. Хотя мне всегда сложно слушать комплименты. В ответ почему-то хочется извиниться. А еще убежать.
Ведь люди, говоря хорошее обо мне, наверняка имеют в виду не меня настоящего, а некий идеализированный образ Евгения Фортунова, который создали они сами. Согласившись с похвалой, я обману их, ведь на самом деле я далеко не так хорош.
Например, я не какой-то маэстро, который может научить восприятию красоты. Я вообще об этом никогда не думал. Восхищался и всё. Может потому, что в моей голове слишком мало других, более умных мыслей, и радость от погожего денька возникает там сама по себе, просто занимая вакантное место.
Приняв комплимент, я рискую затем разочаровать его дарителя, и это меня пугает.
Но в то же время, я понимаю, что подобные страхи – это лишь мысли. Более того, они могут отравить жизнь не только мне (жизнь, в которой я отказываюсь признавать чужую благодарность), но и другим – кому приятно находиться в обществе вечно недовольного собой человека? Да еще и отвергающего их теплые чувства из-за непрекращающейся войны с самим собой?
Итак, по некотором размышлении я выбрал второй вариант.
Отломил кусочек круглого пирожного в белом шоколаде, наслаждаясь им, я в очередной раз полюбовался отблесками солнца через дорогу и сказал:
– Да, я люблю это утро. Оно словно собрало в себе всё самое прекрасное, что может быть на свете. Чувство от хорошо проделанной работы. Радость расцветающего дня. Красочное лето. Вкусную еду. И…
Я хотел добавить: «прекрасную компанию», но тут мой взгляд зацепился за женщину с коротким светлым каре, быстро идущую к нам от памятника Николаю I.
– …И сюрпризы, – рассеянно закончил я.
Не уверен, что так уж их люблю, но моя реплика не должна была повиснуть в воздухе.
Женщина пересекла дорогу, игнорируя красный свет и получила в спину негодующий сигнал вынужденного затормозить автомобиля. Не замедляя шага, она обернулась и показала водителю средний палец. Такое грубое поведение контрастировало с ее черным деловым костюмом и кейсом в руках.
Это была Нина, помощница Клугге.
– Ну слава Богу, кто-то уже разукрасил твоё отвратительное лицо, и я могу этим не заниматься, – без приветствий заявила она Феликсу, водружая кейс прямо на центр нашего стола.
Её появление заставило вновь было приблизившуюся официантку утанцевать обратно. Боюсь, теперь мы выглядим не знаменитостями, а мафиози.
– Не изменяешь себе, незабвенная… – Рыбкин тяжело вздохнул и все-таки надел очки. – Только не говори мне, что Клугге решил передать мне ещё одно своё дело.
– Нет. Помощь требуется мастеру Веналайнену.
Нина так и стояла, сложив руки на груди. Феликс подался вперед.
– Да ладно?! – выдохнул он так изумленно, будто упомянутый мастер был, по меньшей мере, Папой Римским. – Мир что, перевернулся?! А при чем тут этот кейс?
– У Веналайнена нет твоего адреса, поэтому он прислал улики по делу Клугге. Тот уже попросил меня принести их вам.
– А что там внутри? – заинтересовался я.
Мой зрительский опыт подсказывал, что в подобных кейсах должны храниться либо деньги, либо бриллианты. На крайний случай, чьи-нибудь отрезанные уши. Так или иначе, открывать его в ресторане не казалось хорошей идеей.
Но Нина считала иначе.
Она раздвинула посуду, положив кейс плашмя, ввела код и откинула крышку… Я поперхнулся. Феликс зашипел и захлопнул кейс, чуть не прищемив Нине пальцы.
Внутри лежали драгоценности. Несколько старинных медальонов с крупными камнями – каждый в своём отделении – так блеснувшими на солнце, словно снайпер с винтовкой нацелился мне прямо в сердце.
Казалось, кто-то ограбил Эрмитаж. Даже мимолетного взгляда хватило, чтобы понять, что эти драгоценности были достойны по меньшей мере Екатерины II и графа Орлова.
Более того – от них так и веяло магией.
Но не воздушным Изнаночным волшебством, которым были пропитаны Небесные Чертоги, а тем давящим, пахнущим старыми благовониями и ночным озером колдовством, которое практиковал Феликс, отправляясь на битвы с проклятыми.
Вокруг каждого амулета, словно круги по воде, расходились магические эманации.
– Наверное, нам стоит обсудить детали в более тихом месте, – Феликс убрал кейс со стола и приготовился встать, но Нина жестом остановила его.
– У меня нет времени прохлаждаться с вами. Обсуждать особо нечего, потребуется всего пара минут. Puis-je prendre cette chaise, s'il vous plaît[1]? – она демонстративно взялась за спинку пустого стула у соседнего столика.
Сидящие за ним французы спешно закивали. Думаю, они согласились бы, даже если бы Нина попросила у них кошельки или по фунту плоти, как шекспировский Шейлок[2].
Она подсела к нам, и я, сколь бы меня ни пугал неукротимый нрав помощницы Клугге, вежливо придвинул к ней свою пока не использованную чашку и налил гибискусового чая.
– То, что Веналайнен просит о помощи, как-то связано с моим к нему письмом месячной давности? – спросил Феликс.
Нина кивнула.
– Да. Он готов обучить твоего мальчишку вопреки всем запретам. Он давно уже не в штате Академии Звёздного Света, поэтому ему наплевать на истерическую панику ректора, который боится Жениного дара.
Я распахнул глаза.
Ух ты! Наконец-то!
Всё время, прошедшее с дела о двух бандах, я, как псих, без устали учился сам, да и Феликс жертвовал часами сна и почти всем своим досугом, чтобы тренировать меня – но всё же наши занятия не могли идти ни в какое сравнение с работой под началом мастера. Мы занимались только «обычным» колдовством, в котором специализировался Рыбкин, но оба понимали – сфера моего развития лежит в овладении моей особой техникой.
Но тут нужен был настоящий учитель.
– Конечно, речь идёт не о полноценном наставничестве, а только о небольшой помощи, – Нина слегка обрезала мне крылышки воодушевления. – И это будет не бесплатно.
– Какова же цена? – прищурился Рыбкин.
– На Ладожском озере происходит какая-то чертовщина, и Веналайнену она не нравится. Нужно разобраться.
– Без проблем, я решу это дело.
Феликс был весьма безмятежен и самоуверен, но тут Нине удалось его удивить.
– Не ты, а он, – она кивнула в мою сторону.
– В смысле?! – хором ахнули мы.
– И Клугге вместе с ним.
Тут уже опешил только я, а Феликс сменил аханья на хохот.
– Что за безумная парочка это будет!.. Но почему такой странный выбор исполнителей?
– Не знаю, сами спро́сите у старого маразматика. Вернее, ты спросишь, – она посмотрела на меня своими удивительно ясными для такого колючего человека глазами. – Клугге заедет за тобой вечером, вы отправляетесь уже сегодня.
Так и не глотнув чая, Нина поднялась.
– А с кейсом-то что? – крикнул ей вслед Рыбкин.
– Пусть Женя отвезёт его обратно. Понятия не имею, зачем Веналайнен его прислал. Похвастаться, наверное.
И она удалилась так же стремительно, как и пришла; сея хаос и смятение в рядах голубей, курлыкающих на солнышке.
Мы с Феликсом переглянулись.
– Учёба – это круто, – сказал я. – Но совместное дело с Клугге... Я не готов. Более того, я даже не знаю, к чему я должен быть готовым!
– Ну, ты ведь сказал, что любишь сюрпризы? – Рыбкин развел руками.
Я только вздохнул, а потом снова откинулся на спинке стула и стал намеренно интенсивно любоваться сквером, и солнцем, и лицами людей, позволяя мирной субботней красоте утешить меня – напоследок.
[1] «Я могу взять этот стул, пожалуйста?»
[2] Герой пьесы «Венецианский купец» Уильяма Шекспира.
25. Путь в Кирьявалахти
У меня было столько вопросов.
Утешало лишь то, что Феликс тоже находился в неведении относительно «чертовщины на Ладожском озере». На душе как-то спокойнее, когда ты не один такой тупой. Хотя, по логике, было бы выгоднее, если бы мой старший напарник знал обо всём на свете и щедро одаривал меня своими знаниями.
А так – мы вместе недоумевали.
Я собирал вещи в недавно купленный чемодан. Феликс сидел перед открытым кейсом, код от которого Нина прислала ему смской. Он рассматривал амулеты, колдовал над ними и периодически что-то гуглил.
– Если ты ничего не знаешь о предстоящем деле, то, может, расскажешь мне об этом мастере Венаналайнене? – попросил я.
– Есть люди, ко встрече с которыми подготовиться невозможно, как ни старайся, – отозвался Феликс, не отрываясь от телефона. – Но если вкратце, то Веналайнен – эксцентричный карельский шаман, который когда-то преподавал в Академии Звёздного Света. А потом переехал в глушь и уже лет двадцать берет только личных учеников.
– Карельский шаман!.. – вздрогнул я. – Надеюсь, не безграмотный автор дневника, которым ты пытал меня в мае?
– Нет-нет, тот мёртв уже добрых два века, мир его праху, – успокаивающе отмахнулся Феликс.
А потом неожиданно вскрикнул и подался ближе к экрану ноутбука.
– Кажется, теперь я знаю, что это за амулеты!
Я со стопкой одежды в руках подбежал к нему.
На экране была открыта статья о секретах и легендах Ладожского озера. В частности, раздел, повествующий о сокровищах, якобы спрятанных на дне.
Чаще всего их называли «сокровищами волхвов». Предание гласило, что в 988 году, после Крещения Руси князем Владимиром, две дюжины языческих жрецов решили утопиться в Ладоге, забрав с собой на дно монеты, кубки и прочие драгоценности. Их души не отправились дальше, как это обычно бывает после смерти, а навсегда остались там, на дне озера – сторожить хотя бы свое богатство, раз религию они сберечь не смогли.
В годы правления Екатерины II среди российской знати, интересующейся оккультизмом, неожиданно появилось поверье: если принести этим мёртвым волхвам дары, то они благословят тебя на свой языческий манер. «Никакое благословение лишним не бывает!» – полагали аристократы, а иногда и члены императорской семьи. И в дни свадеб и рождений велели слугам сбрасывать в озеро драгоценности, сопровождая их торжественным чтением обращений и просьб к «уважаемым господам волхвам».
– От этих сокровищ так и тянет озерной магией, это наверняка они, – Феликс кивнул на содержимое кейса.
– Но в чем заключается чертовщина, о которой сказала Нина?
– М-м-м, тут сложнее, – он вел пальцем по сенсорному экрану, листая страницы с поисковыми выдачами. – Но я вижу, что чаще всего сокровища волхвов упоминают в связи с ладожским кораблем-призраком, чей капитан, швед по имени Юхан Сигвард пропал в тридцатых годах XX века… Возможно, это как-то связано.
Я оглянулся на свой чемодан.
– Как думаешь, мне стоит положить в багаж плавки?
– Ты собираешься догонять корабль-призрак кролем? – рассмеялся Феликс. – Положи, конечно. Ладожское озеро – прекрасное место. Грешно будет не искупаться. Ты бывал там когда-нибудь?
– Не доводилось.
– Думаю, оно тебя не разочарует.
***
И вот ближе к вечеру за мной заехал Клугге.
Я понятия не имел, на сколько по времени уезжаю. Феликс сказал, что всё будет зависеть от решений мастера Веналайнена: может, на пару дней, а может, на три недели. То, как тщательно Рыбкин подбирал слова, говоря о старом шамане, заставляло задуматься. Даже об архангеле Михаиле он не отзывался так осторожно. Напротив, любил подтрунивать над шефом и теми бытовыми, забавными невзгодами Небесных Чертогов, которые как из рога изобилия сыпалились на плечи архангела.
Дело в том, что в последние годы в Небесных Чертогах набрало силу общественное движение, утверждающее, что владыка города должен заниматься не только вопросами политики и безопасности, но и напрямую общаться с народом. И вникать в его повседневные нужды. Михаил был рожден для битв и сражений – но сейчас его вынуждали «для хорошего тона» дважды в неделю принимать обычных горожан. Поэтому каждый понедельник и среду на него валились дурацкие ссоры и обидки небожителей: два торговца поругались, потому что у них похоже оформлены прилавки; птицы сирин расстроены, ведь в библиотеке так мало книг под авторством магических существ; Ирамиил и Варахиил вызвали друг друга на дуэль из-за женщины, а эта женщина вообще-то замужем, и поэтому она в ярости, а её муж – в депрессии, оттого что её втянули в подобное дело... И прочее.
Плюс, на днях я услышал, что херувим Керув решил задержаться в Небесных Чертогах. Оказывается, после бала в Полуночном замке он не отправился обратно в высшие сферы, а занял отдаленный дворец на летающих островах.
Это было непривычное поведение для кого-либо из херувимов. Никто не знал точной причины, но поговаривали, что высшим сферам не нравится что-то в нынешних делах магического мира. Поэтому Керув должен понаблюдать и разобраться.
Я уверен, что это не облегчало долю Михаила. Очень неприятно работать, когда кто-то стоит у тебя над плечом и следит за твоими действиями. Тем более, кто-то вроде Керува, любое воспоминание о котором вызывало у меня легкую тошноту и – в чем бы я не признался никому, даже Феликсу – отвращение.
Думаю, мне точно не стоит говорить об этом. Потому что сразу встанет вопрос: кем должен быть человек, который испытывает столь негативные эмоции в отношении воплощения света?
В последнее время я не сталкивался с ситуациями, в которых мне бы напоминали о проклятом характере моего дара – не считая того, что каждый третий небожитель при встрече называл меня «жутким юнцом» и смотрел с любопытством. Моя репутация не менялась. Меня не спешили обвинить в чем-либо, но и не начинали видеть «своего». Полагаю, этот штиль во многом был связан с тем, что я сам никуда не лез. Тихонечко занимался своими учебно-рабочими делами и не ходил ни на какие мероприятия.
Иронично, что теперь-то я действительно собирался стать Повелителем Проклятых.
Другое дело, что моей целью было овладеть своим даром ради того, чтобы стать сильным и надежным человеком. Я точно не собирался воплощать в реальность предсказание Инги и, конечно, меня не заботили тирания и господство над миром.
Хотя если бы заботили, то я придерживался бы ровно такой же стратегии, как сейчас. Усыпить их бдительность. Расслабить своей бездеятельностью. А потом – бац! Хорошего дня, дорогой мир, я ваш новый темный властелин и жажду крови.
Надо будет ещё подумать над тем, как доказать жителям Чертогов, что я заслуживаю доверия. Моя сестра, будучи маркетологом, наверняка предложила бы мне совершить громкий подвиг и убедиться в том, что о нём узнают все и каждый на небесах. Но где я, а где подвиги?
Ладно, в любом случае, сначала надо научиться управлять проклятыми.
Я думал обо всём этом, пока мы с Клугге ехали на север. Мне с лихвой хватало времени на мысли: страж был молчалив.
Его черный седан блестел, несмотря на то, что днём прошел дождь – впрочем, этого и следовало ожидать от такого безупречного человека, как Клугге. Мы гнали по трассе. Клуг молчал, расслабленно держа руки на руле, роскошные часы на его запястье поблескивали, когда из-за сонма низких серых туч прорывались солнечные лучи. Сизо-зеленые сосны росли вдоль дороги и напоминали мне рыцарей фейри, выстроившихся, чтобы поприветствовать своего короля.
Дорога до Кирьявалахти – так называлось место, где жил мастер Веналайнен – занимала четыре часа, но у нас они растянулись, потому что Клугге нужно было заехать в несколько мест. Во время остановок он не говорил, куда идет, просто просил меня подождать в машине. А возвращался – с загадочными подарочными пакетами и коробками.
Видимо, моё любопытство легко читалось, потому что после очередной остановки Клугге, выруливая со стоянки, сказал:
– Это подарки мастеру Веналайнену.
– У него день рождения?
– Нет. Дурной капризный характер, как у ребенка.
Клугге очень суров.
Раз у нас завязался диалог, пришло самое время наконец поблагодарить стража.
– Спасибо, что согласился отвезти меня в Карелию. Я немного волнуюсь из-за того, что нам придётся работать вместе. Постараюсь не подвести тебя.
Едва произнеся эту реплику, я подумал, что она была неудачной. Расписываясь в неопытности, я как будто заранее перевешивал на Клугге ответственность за свои будущие неминуемые ошибки. Дескать, я предупредил, с меня все взятки гладки.
Но он, кажется, не разозлился из-за моих неосторожных слов.
– Всё будет хорошо, – сказал Клугге.
Пусть и поддерживающая, фраза звучала крайне формально. На этом разговор закончился.
Я вспомнил, как на днях сделал кое-что, что следовало бы сделать уже давно. А именно, спросил Феликса, какая у близнецов фамилия. Он сказал – Айземанн.
Инга и Клугге Айземанн.
Звучит очень красиво. Конечно, я сразу полез в интернет и выяснил, что с немецкого она переводится как «человек железной воли». Мне кажется, это подходит близнецам.
В середине пути мы решили заехать на заправку. Я пошел вместе с Клугге внутрь и едва успел заказать чай из сосновых шишек, как мне неожиданно пришло сообщение от сестры. Как говорится: вспомнишь солнце, вот и лучик.
«Привет, мелкий! А я в Петербурге, сюрприз-сюрприз! Напомни свой адрес)))»
«Что ты делаешь в Питере?»
«Психанули с подружкой и спонтанно вырвались на выходные. Но она сейчас пошла на массаж, а я решила навестить дорогого брата. Помню, что ты живешь у Львиного моста, а какой именно дом и квартира?»
«Я сейчас не в городе, встретиться не получится».
«Вот блин. А я уже тут»
«Где?»
«У моста. О, стоп, я вижу твой дом!!! Я вижу Феликса! Он как раз вышел из подъезда. Сейчас догоню его: как раз и познакомимся»
«ЛИНА, СТОЙ!» – лихорадочно набрал я. – «НЕ НАДО НИ С КЕМ ЗНАКОМИТЬСЯ!»
Она не отвечала. Я, чертыхнувшись, стал звонить ей. Мысль о том, что моя сестра пообщается с Феликсом, устрашала. Он вскружит ей голову – мгновенно. Она бросит мужа и переедет в Петербург. Не то что бы она дура, но просто он чересчур хорош.
Я схватил едва приготовленный чай и бросился с телефоном на улицу. Орать на сестру в магазинчике мне не хотелось, а когда я говорю нормальным голосом, она не воспринимает меня всерьез. В нашей семье громкость слов не менее важна, чем их смысл. Почти тональная система, как в некоторых азиатских языках. «Не делай этого» несет совсем другое значение, нежели «НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!!!». Первое легко пропускается мимо ушей. Второе, как минимум, заставляет задуматься.
Я наматывал круги по заправке, шипя на сестру, как гадюка, а она шепотом называла меня занудой и одновременно с тем… кралась за Феликсом.
– Хватит его преследовать! – уже буквально прорычал я. – Отвали от моего соседа! Ты взрослая женщина или кто?!
Заправщик подозрительно покосился на меня.
– Сегодня я – человек, на сутки сбежавший от собственной жизни, – безмятежно рассмеялась Лина в ответ. – Меня так всё достало, Женя, ты бы знал. Позволь мне ненадолго представить, что мне двадцать, а не тридцать пять, и поделать какие-нибудь бессмысленные глупости.
– У тебя что-то случилось? – нахмурился я.
– Да на работе всё достало. И с мамой поругались, потому что ей опять не нравится то, чем я занимаюсь – я же не то что ты, совсем не гордость семьи, мной подругам не похвастаешься. И еще муж решил, что ремонт дачи ему важнее, чем отпуск, и с одной стороны я его понимаю, а с другой – дача мне и так, в принципе, нравится, а вот в путешествие ужас как хочется. Короче, быт достал… Слушай, какой же красавчик этот Феликс. Может, предложишь ему теперь поехать в Москву, поживете там немного? Я готова выделить комнату, хе-хе.
– Перестань сексуально объективировать моего соседа! И вообще: ты что, всё еще тащишься за ним?
– Всегда мечтала поиграть в детектива.
Еще какое-то время мы препирались, после чего я выдохнул с облегчением: Феликс пропал из поля зрения Лины. Возможно, он заметил слежку. Не представляю, как буду перед ним оправдываться, если это так.
– Ну как же он хорош, а, – еще раз мечтательно вздохнула она. – Познакомь меня с ним, когда вернешься. Я ради такого еще раз приеду.
– Обойдешься. Ты замужняя женщина. Извращенка.
– Так я не для себя. Просто хочу оценить, с кем живет мой брат. Ой, всё, мне Маша звонит. Пока-пока. А куда ты уехал, кстати?
– В Карелию. К шаману. Учиться магии, – процедил я, а Лина расхохоталась и сказала, что над чувством юмора мне еще надо поработать, хотя хорошо, что оно у меня в принципе проклюнулось.
Повесив трубку, я тяжело вздохнул.
Я люблю свою сестру, но мне проще делать это на расстоянии. Она слишком активная. Иногда мне кажется, что если бы мы были близнецами – как Инга с Клугге – я бы в принципе не выбрался из материнской утробы. Она бы меня прямо там задавила своей суматошной деятельностью. Или сожрала бы. От любви. Знаете, как эти сюсюканья с детьми: «Такой сладенький, такой хорошенький, я сейчас тебя съе-е-е-ем!!!». Лина вполне способна на что-нибудь эдакое.
Клугге все еще не вышел из магазина при заправке.
Заглянув в окно, я заметил, что он тщательнейшим образом выбирает напиток. Кроме нас, тут не было клиентов, поэтому он имел полное право не торопиться. Подумав, я сел в автомобиль – страж оставил дверь открытой.
А в следующее мгновение я подпрыгнул на сидении, едва не расплескав свой чай: потому что на водительском месте кто-то сидел.
И этим кем-то был не Клугге и даже не бородатый заправщик.
– Здравствуйте, Евгений, – проворковала демоница Алекто и приветливо мне помахала. – Как дела?
Я попробовал молча выскочить из машины, но она заблокировала двери. Я бросил взгляд на заправку. Клугге не было. Возможно, он ожидал заказ, сидя за каким-то из дальних столиков. Я предоставлен сам себе.
– Я вот почти три недели отмывала коллекцию антикварного фарфора во дворце Хозяина, – цокнула раздвоенным языком Алекто. – Мавету не понравилась наше с вами взаимонепонимание, и он счёл, что я вела себя недостойно по отношению к будущему Повелителю Проклятых. Как насчет того, чтобы отправиться со мной в Сумрачный Город и объяснить ему, что мы просто веселились? Вы же джентльмен, я знаю. Вы не хотите, чтобы я страдала.
