Текст книги "Тропа предела"

Автор книги: Антон Платов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Наконец, я сказал, что пришла пора расставаться – нас наверняка уже хватились в замке, да и гости наши тоже пропали из поля зрения своих друзей на целых двое суток. Все уже принялись было прощаться, когда Бабушка Горлума – удивительный человек, никогда не теряющий трезвого взгляда на вещи! – вдруг сказала:

– Постойте, постойте, господин Гвэл! А куда, интересно, вы предлагаете нам идти? Наверное, было бы неплохо, если бы вы сначала вернули нас в наш мир, как вы думаете?

Я ожидал этого вопроса.

Я посмотрел на них, каждому взглянув в глаза, и лишь после долгой паузы ответил:

– А вы так и не поняли, друзья мои? Мы с вами не покидали того мира, в котором родились и вы, и мы. Алая Книга Готреда просто перенесла нас через пролом в магической стене, поближе к своему истинному владельцу. Мы с вами в нашем, в обычном мире, мы – в России. Вон та вершинка – я указал на невысокую заросшую лесом горушку – это та самая Лисья гора, о которой вы спрашивали в ночь нашего знакомства…

Воцарилось молчание.

– А как же… – пробормотал кто-то из лихолесских.

– А как же эльфы, и Чародеи, и прочие чудеса? – подхватил я. – Ох, дорогие мои, существование волшебства – это не вопрос того, в каком мире вы находитесь, это вопрос того, умеете ли вы его видеть. Это вопрос вашего выбора – волшебство или автоматизированные пивоварни…

Я снова оглядел их, задержав взгляд на Диме-Гэндальфе. Он сделал выбор – я это видел. Глаза его не просто блестели, они светились, как светятся глаза истинных магов и Дивных.

Он помнил нашу беседу в дворцовом «буфете». И он знал, что время для очень важных слов пришло.

– Господин Чародей, – сказал он, делая шаг вперед и неимоверно стесняясь, – Господин Чародей, вы не могли бы взять меня в ученики?

И я рассмеялся. Громко и радостно, на весь лес.

Уж не знаю, кто станет в будущем кронпринцем Готреда, а потом и его королем, но вот кто в ближайшие сотню-другую лет будет учеником королевского Чародея, я знаю абсолютно точно.

И еще я знаю, что пока существует Мир, в нем всегда будут находиться люди, выбирающие настоящее пиво и настоящее волшебство. И настоящую жизнь.

Да будет так!

Писано Чародеем Гвэлом в Готреде,

в собственном замке,

в год от возведения магической стены 1779.

ЗАМОК В НИЧЕЙНЫХ ЗЕМЛЯХ

ГЛАВА 1

БОЛЬШАЯ ДОРОГА

Осень только еще начиналась.

После ленивого обложного дождя днем вечер оказался неожиданно тихим и солнечным, каким– то по-осеннему чистым. Густой предзакатный свет заливал лес на противоположном берегу реки, и на фоне зеленой еще листвы большинства деревьев багровели кусты бересклета и светились мягким золотом кроны лип. Тень большого граба, под которым я сидел, перегораживала реку поперек; за пределами этой тени солнце просвечивало воду до самого дна, и было видно, как чуть колышутся прилепившиеся к валунам зеленые бороды водорослей. Почему-то перед закатом почти всегда смолкают птицы; и сейчас лишь вода тихо-тихо звенела по камням…

Да, осень только еще начиналась, но лето – лето уже кончилось, и это означало, что до холодов и снега я никак не успею добраться до Лотабери, посетить Бастиана Лотаберийского и вернуться домой. Путь оказался дольше, чем рассчитал отец, и виноват в этом один я. Наверное, меня можно понять, но простить – вряд ли. По крайней мере, в глазах отца мои объяснения лишь увеличили бы мою вину: сам он всегда думал сначала об интересах клана, и лишь потом – о себе. Он и меня научил думать так же, но, увы, только думать, а не поступать…

Конечно, я не должен был задерживаться из-за всяких пустяков (так сказал бы отец), но сыну вождя клана не так уж часто доводится встретить человека, который мог бы стать его настоящим другом: слишком велика разница между наследником клана и всеми остальными, даже когда «остальные» и не спешат при встрече стянуть с головы берет…

…Ярран лежал у меня на коленях, освобожденный от ножен, – меч, уведший меня в этот путь. Матово поблескивала сталь, древняя у рукояти и совсем юная у острия; змеился* по клинку едва видный узор харалужной «витой» ковки. Бронза прямой гарды, отполированная до блеска оружейниками клана, успела уже потускнеть, и только серебряная обмотка рукояти по-прежнему посверкивала на солнце тонкой сканью.

Я нашел этот меч полтора года тому назад, ранней весной своего двадцатилетия, пробираясь по скованному еще льдом Нидамскому болоту. Тогда я впервые ощутил… Я до сих пор не придумал этому названия, и потому скажу так: тогда я впервые ощутил это. Гораздо позднее я нашел описание чего-то похожего в одной из старых книг у нас в замке; там это называлось Силой. Но по-моему, это вовсе не сила, это – просто когда начинаешь чувствовать вдруг что-то одно – правильным, верным, настоящим, а что– то другое – нет. Впрочем, может быть, «Сила» и правда подходящее определение: мне кажется, это действительно помогает делать первое и мешает делать второе…

Тогда я ощутил это, стоя по колено в мокром, подтаявшем уже снегу и раздумывая, не пора ли сворачивать к востоку, чтобы обойти стороной теплое, замерзающее лишь в самые ярые морозы, сердце Нидама – унылую, непроходимую ни зимой, ни летом топь. И я еще размышлял, достаточно ли прошел на юг, когда уже понял, что путь мой лежит сейчас к невысокому холму, видневшемуся на западе меж голых черных стволов деревьев. Мог ли я тогда не послушаться этого ощущения и уйти своей дорогой? Конечно. Но… уйти можно было только как бы исподтишка, «бочком», что ли, – немного похоже на то, как в детстве воруешь на замковой кухне липкие мягкие кубики кленового сахара, и ощущение, что поступаешь неправильно, неверно, убивает даже радость от сладкого…

И я пошел к тому холму, и поднялся на его плоскую вершину, и там, полускрытую снегом и жухлой прошлогодней травой, увидел рукоять меча. Меч, словно из камня, торчал из какого-то кома смерзшейся земли, травяного сора и снега; стащив зачем-то перчатку, я взялся за рукоять и потянул. Меч вышел из земли, не встречая никакого сопротивления. И он был сломан – неровным щербатым сколом обрывался клинок в пяди от гарды. Я даже не стал проверять – я знал уже, что обломка клинка нет ни на этом холме, ни вообще в Нидамских топях: он остался где-то очень далеко, на том поле боя, откуда принесли сюда обломок с рукоятью, чтобы предать его земле на болотах Нидама.

Бронзовая гарда была изрядно порчена временем и покрыта зеленью; серебряная проволока, стягивавшая рукоять, лопнула в нескольких местах; но сам клинок оставался чист, и лишь несколько маленьких пятнышек ржи было на нем – да и те исчезли, когда я протер клинок о полу плаща. Это была удивительная древняя сталь, темная, с едва заметным голубоватым отливом, покрытая затейливыми узорными разводами – харалужная сталь, которую на далеком Востоке, как говорят, называют «пулат».

Я сразу полюбил этот древний меч и принес его с собой в замок. Отец, которому я показал свою находку, долго рассматривал клинок, но в конце концов пожал плечами – он не видел в обломке никакой ценности. Я показывал обломок лучшим оружейникам клана, и те спорили о его возрасте и том, как мастер древности сумел защитить сталь от ржавчины. Одни вспоминали старый способ получения лучшей стали, когда закапывали откованную крицу на десятилетия в землю, потом доставали и заново перековывали то, что выстояло перед ржавчиной, снова закапывали и снова ковали, пока не получали металл, которому почти не было цены. Другие говорили, что для этого клинка использовали железо, упавшее с неба, прошедшее сквозь звездный огонь и потому неподвластное рже… Это мне понравилось, и я уже тогда про себя дал этому мечу имя Ярран – «Звездный Огонь».

А потом Конн, самый старый из наших оружейников, долго баюкавший в руках мой Ярран, сказал вдруг, что может снова сделать меч целым. Мало кто удивился – Конн знал многие древние секреты харалужной стали. Он честно сказал, что его харалуга будет хуже этой, древней, но лучшей из всего, что он когда-нибудь делал. «Новый клинок приживется к старому, – сказал он, – потому что у меня тоже есть частица железа, капнувшего со звезд, и для твоего меча, наследник клана, я отдам ее.» И никто тогда – даже зеленые подмастерья – не попросили у него показать это железо. Настоящие Мастера не доверяют чужим глазам…

И Конн перековал древний меч. Возрожденный Ярран был нешироким и не очень длинным, и довольно легким – четыре фунта. Не было на нем границы между старой и новой сталью, клинок лишь немного светлел к острию и темнел к рукояти. Снова блестела свежей бронзой прямая гарда, и рукоять вновь была обмотана витым серебром.

И я поклонился Конну, принимая меч из его рук.

А старый мастер умер, словно бы закончив все свои дела на земле, летом того же года. И Ярран был последним его мечом…

…Рату, колдун моего отца, говорил следующей весной, что именно находка древнего меча – причина всего того странного, что было потом. Но я думаю, он не прав, – появление Яррана было просто первым из тех событий. Впрочем, не знаю.

Еще был жив старый Конн, когда в селениях клана стало твориться необычное: кто-то видел призраков, появляющихся с Нидамских трясин, кто-то говорил о собаках Аннуна, выходящих из– под земли – огромных гончих со шкурой цвета первого чистого снега и огненно-алыми ушами…

Отец волновался, он не любил таких вещей. А летом мной самим вдруг овладело странное нетерпение, похожее на зов в дорогу, на стремление отправиться в путь; нетерпение, в котором смешивались непонятная печаль и ожидание чего-то неизвестного. Кажется, я мучился слишком явно, и отец, конечно, заметил это – он всегда прекрасно чувствовал людей. Когда он спросил меня прямо, я ничего не смог объяснить ему, только вдруг, ни с того, ни с сего, посоветовал ему ждать нападения со стороны западных кланов. То есть «вдруг» – это было для него, а я тогда снова ощутил это, и понял, что быть войне. Отец покачал головой и оставил меня.

Война действительно случилась – осенью, когда был уже собран урожай, – и это была первая большая война в моей жизни. Я был тогда ранен, но не серьезно. Мы отогнали западных на их земли, и тогда отец спросил меня, откуда я узнал о войне еще летом. И снова я ничего не смог ему объяснить.

А когда выпал первый снег, над замком явилась Дикая Охота – ее видели все. Десятка два всадников пронеслись над башнями, и копыта их огромных коней выбивали искры из самого воздуха. Белоснежные псы с алыми ушами мчались по сторонам от них, и сам Владыка Павших верхом на диком восьминогом коне скакал во главе Охоты, и рога украшали его шлем, и глаза пылали огнем сквозь прорези лицевой пластины…

И тогда отец испугался. Конечно, не за себя – за клан. Он верил во Владыку Павших и, как и все мы, почитал Его старшим среди богов, но вовсе не хотел встречаться с Ним раньше времени. На совете зимнего солнцеворота отец спросил старейшин семей, что означает все то, что происходит. Колдун Рату сказал тогда, что Владыка чувствует возрождение меча, выкованного в древности Его Силой. Еще Рату сказал, что это не обязательно плохо, а скорее даже хорошо, просто надо знать, что с этим делать: может быть, надо освятить меч, или устроить в Его честь праздник, или, быть может, что-то еще… «Ты знаешь?» – спросил отец. «Нет, – ответил Рату. – Я не знаю. Я всего лишь твой колдун, но не знаю высокой магии.»

На том совете и было названо имя Бастиана Лотаберийского, великого мага и книжника, обретавшегося где-то к югу от великой реки Аверн, за Страной Лета. А весной, когда из вод озера Ванвах поднялась Дева Глубин и пророчила оказавшемуся на берегу крестьянину из нашего клана, отец и Рату решили отправить меня за советом к Бастиану в Лотабери. Отец не спрашивал, хочу ли я совершить эту поездку, а когда мы расставались в конце июня, проводил меня такими словами: «Помни, Арадар, ты должен вернуться живым, и вернуться как можно скорее: клану нужен совет Бастиана и клану нужен ты». Я долго гадал потом, помнил ли отец, говоря эти слова, что я его сын, или он думал только о том, что клан без наследника – это слабый клан?..

К началу августа я забрался довольно далеко на юг, а потом потерял коня и подверг опасности обе ценности, о которых говорил отец: и совет Бастиана Лотаберийского, еще не полученный мною, и жизнь наследника клана.

И, наверное, можно понять меня, но оправдать – нельзя.

Дэн, Дэни… Я встретил его на большой дороге дерущимся в одиночку против троих устрашающего вида бродяг… Впрочем, это было потом, а сначала я встретил сэра Логи, Черного Рыцаря.

Он был верхом на крупном каурой масти коне, в тяжелой боевой кольчуге и кольчужном же капюшоне, без шлема; его плечи и круп коня покрывал, несмотря на летнее тепло, широкий черный плащ. Такой же – весь черный – щит висел за его спиной. Мы встретились на лесной тропе, по которой я срезал широкую петлю дороги. Придерживая своего коня, чтобы спокойно разъехаться, я приветствовал рыцаря: мы были ровней, хотя я и странствовал без доспехов – таскать на себе пуд боевого железа, просто путешествуя к ученому мужу в далекую страну, не принято в наших землях. Впрочем, возможно, что по местному счету титулов я и превосходил его благородством крови, кто знает.

Он натянул поводья, останавливая своего коня, и долго посмотрел мне в глаза, прежде чем произнести приветствие. Я тоже остановился, с удивлением разглядывая его лицо.

Оно усмехалось. Оно усмехалось все целиком: глаза, губы, морщинки на лбу – каждая черточка его лица светилась злым весельем. Я почти вздрогнул – это было лицо шута, а не рыцаря. Злого шута.

– Мое имя – Логи из Свартбери, но многие знают меня просто как Черного Рыцаря, – сказал он. – А ты, сэр рыцарь, кто ты таков?

– Арадар из Каэр-на-Вран, – отвечал я без всякого на то желания.

Черный Рыцарь кивнул.

– Ты выглядишь чужестранцем, сэр Арадар, да и название твоих земель звучит непривычно для моего слуха. Скажи, куда держишь ты путь по тропе средь темного леса?

– Далеко на юг, сэр Логи, за Аверн. Я ищу Бастиана Лотаберийского, чтобы просить у него совета и помощи в одном деле. Скажи, не слышал ли ты о том, где сейчас пребывает этот мудрый человек?

Он удивлено поднял брови, не преминув усмехнуться – очень тонко, не переходя грань явной насмешки.

– Да, Лотабери – это действительно далеко. И я давно ничего не слыхал о Бастиане, хотя, конечно, знаю это имя. Впрочем, это неважно – все равно никто не сможет сказать, куда, когда и надолго ли отправится этот человек.

Я кивнул и тронул поводья, давая понять, что продолжать беседу у меня нет желания. Сэр Логи заметил мое движение и заставил своего коня посторониться, чтобы дать мне проехать.

– Прости, если я покажусь тебе навязчивым, сэр Арадар. Но не откажешься ли ты принять несколько советов от рыцаря, что вдвое старше тебя и лучше знает места, по которым лежит твой путь?

– Охотно приму, сэр Логи, и буду тебе благодарен, – ответил я.

– Прекрасно, друг мой. Так вот, первый совет. Большая Дорога (он произнес это именно так – Большая Дорога) – странная штука. Не отказывайся от того, что встретишь на ней. Совет второй: если сложится так, что ты не найдешь Бастиана Лотаберийского, посети город короля Этельберта – там живет белый маг Гюндебальд. Быть может, он и не так знаменит, как Бастиан, но, думаю, тоже сможет оказать тебе помощь в твоем деле.

– Благодарю, сэр Логи, – сказал я, полагая, что он закончил свою речь.

Мы разъехались, и тогда рыцарь, оказавшись уже почти у меня за спиной, вдруг продолжил:

– И еще один совет – последний. Никому не верь на своем пути, сэр Арадар из Каэр-на-Вран, – он вдруг расхохотался и пустил коня вскачь.

И я собрался было пожать плечами и забыть его странные советы, но это вдруг снова посетило меня, и я понял, что чувствую в его советах Силу…

И через день я уже последовал первому из советов Логи, Черного Рыцаря.

…Все случилось внезапно и быстро закончилось. Я следовал тракту, большой дороге – она делала крутой поворот в том месте, огибая склон высокого холма. Еще шагов за сто я услышал дальний звон клинков, а за поворотом открылась мне следующая картина: трое нападали на четвертого, прижавшегося спиной к дереву у обочины. Мне показалось сначала, что это мальчишка – у него был тонкий стан и чистое безбородое лицо. Я толчком выдавил из груди глухое боевое «Хэй!», помогающее собрать силы перед дракой, и пустил коня в галоп, осадив его только перед этими людьми.

Трое верзил опустили мечи и чуть отступили от защищавшегося, встав, однако, таким образом, чтобы тому нельзя было удрать. Теперь я разглядел его лучше – нет, это был не мальчишка, но почти мой ровесник, быть может, года на два или на три моложе. У него было усталое лицо, которого уже коснулось отчаяние, – это от отца досталась мне способность читать людей по их лицам. Но сейчас на лице юноши появилась еще и надежда…

– Эй, странник, большая дорога – место, где каждый идет своим путем. Проезжай мимо! – воскликнул один из нападавших, и слог его подходил больше для рыцаря, чем для разбойника с тракта.

– Воистину так, – сказал я, – и мой путь привел меня сюда. Что за нужда у вас втроем бросаться на одного?

– Уйдешь ты?

– Нет – пока и вы не уйдете своим путем по большой дороге.

Видно, он – тот, что говорил, – был опытным бойцом. Он бросился ко мне, не произнеся больше ни слова и не пытаясь достать меня самого – он хотел перерубить ногу моему коню и лишить меня преимущества всадника над пешим. Но он не знал, конечно, что подо мной был обученный для боя северный конь, поднявшийся на дыбы, когда разбойник бросился к нему. Мне пришлось встать в стременах, а конь мой опустил копыта на голову и грудь нападавшего, втаптывая его в тракт.

Но мне самому стоило бы тогда быть осторожней – другой разбойник успел глубоко всадить меч в бок моему коню. Тот горько, удивленно заржал и, еще пытаясь подняться на дыбы для удара по новому врагу, начал валиться, оседая на задние ноги…

Но не один я был неосторожен в этой драке. Третий разбойник, словно удивленный гибелью товарища, смотрел на то, что творилось на тракте, позабыв про юношу, стоявшего у дерева с мечом в руке. Вскрикнув, словно вкладывая в этот рывок последние силы, парень прыгнул вперед и коротко, но сильно, ударил отвернувшегося разбойника в спину. Тот сдавленно хакнул и повалился на землю.

Оставшийся – тот, что вонзил меч в бок моего коня, – бросился прочь, посчитав, что распределение сил не в его пользу.

…Больше всего мне не хотелось тогда, чтобы юноша, которого я нечаянно спас, скрылся сейчас, воспользовавшись внезапной свободой. Почему? Кто знает, чем, какими силами определяется тяга одного человека к другому… Возникает ли она только после многого перенесенного вместе, или может рождаться вот так, сразу…

Он не убежал. Он подошел ко мне и помог выбраться из-под умирающего коня.

Конь мой тихо стонал, то и дело приподнимая от земли голову и снова роняя ее на дорогу. Мы молча стояли рядом с ним. Потом я присел у его головы, погладил морду. Он уже не пытался больше оторвать голову от земли.

– Он не будет жить, – негромко сказал юноша. – Прости, это из-за меня.

Я не ответил; потом поднялся и, став чуть в стороне, чтобы не быть залитым кровью, рассек ему артерию на шее. Конь вздрогнул и закрыл глаза.

– Прости меня, – снова сказал тот, кого я спас. – И спасибо тебе за помощь.

Я кивнул и отошел к обочине, вытер клинок Яррана о землю и траву, вложил в ножны. Юноша сделал то же со своим клинком, и мы оба вернулись на дорогу.

Было странно. Я не знал, кто он, и куда лежит его путь; он не знал моего пути. Что мы должны были тогда сделать? Разойтись в разные стороны, чтобы никогда более не встречаться? Я молчал, не зная, что сказать. Я был бы рад, если бы мы могли идти вместе, но как можно предложить это встреченному на дороге незнакомцу…

– Меня зовут Дэн, – вдруг сказал он, делая шаг ко мне и протягивая руку.

– Меня – Арадар, – я взял его руку в свою ладонь; мы смотрели друг другу в глаза, и вдруг оба улыбнулись.

Чему?

Не знаю.

ГЛАВА 2

ЧЕРНЫЙ ШУТ

Солнце совсем уже подобралось к горизонту, и лес на противоположном берегу реки был уже в тени, только верхушки деревьев еще золотились в густом закатном свете. Я присел здесь, у воды, чтобы решить, что же мне делать, а вместо того предался воспоминаниям. Вспоминать Дэна было и хорошо, и печально. Хорошо – потому что мне было хорошо с ним, и печально – потому что не было его больше со мной…

…Тогда, на дороге, я спросил его, кому должно сообщать об убийстве в этой стране. Он удивился, и мне пришлось объяснить, что я издалека и не знаком с обычаями этих мест.

Дэн принялся рассказывать – подробно, словно мы не стояли посреди большой дороги. Я и сам догадывался, что достиг уже границ Страны Лета, но теперь понял, что драка случилась в самом ее сердце. Тракт, по которому следовал я на юг, в Лотабери, делил Летнюю Страну пополам: к западу лежали земли короля Этельберта, к востоку – земли короля Мелиаса.

– Большая дорога – она ничья, – сказал Дэн, – можно сообщить о трупах шерифу любого из королей: Этельберта или Мелиаса. Арадар…

– Что?

– Ты из-за меня ввязался в это дело… В Летней Стране дороги путаны – можно, я провожу тебя до шерифа, чтобы тебе не пришлось плутать по лесным тропам? Я хорошо знаю эти места…

Мне показалось тогда, что он был рад появившемуся вдруг поводу идти вместе. Но мне слишком хотелось этого самому, чтобы поверить и просто согласиться.

– А ты сам? Ты ведь тоже куда-то шел, прежде чем столкнулся… с этими?

Он усмехнулся:

– Знаешь, Арадар, ты уже освободил меня от того пути, которым я шел… нет, бежал… Здесь три дня пешего пути на запад до ближайшего шерифа Этельберта, и полдня пути до одного из шерифов Мелиаса.

Я задумался, вспоминая подробности драки.

– Скажи, Дэн, те трое – это были просто разбойники?

Он помолчал.

– Нет. Люди короля Мелиаса… – он помолчал. – Но ты не думай, Арадар, я все равно могу проводить тебя к замку Лоэга, шерифа Мелиаса – это ближе, чем к любому из шерифов Этельберта. Эти люди… Мелиас не знал о них, шерифы тоже… Ты просто назовешь их разбойниками, и все.

– А ты?

– Ну, мне будет лучше все-таки подождать тебя за воротами замка, в лесу.

– Не боишься снова повстречать людей Мели– аса, о которых тот не знает сам?

Дэн пожал плечами.

– Какая разница…

Если первой моей ошибкой, совершенной во вред клану, было то, что я вообще ввязался в драку на большой дороге и в результате потерял коня, то теперь я совершал еще одну, вторую.

– Нет, Дэн, – сказал я. – Пойдем к шерифу Этельберта.

– Ну, ладно, как скажешь, – сразу согласился Дэн. И снова улыбнулся…

И мы отправились тогда на запад, бросив трупы на обочине тракта, закинув за спины снятые с мертвого коня вьючные сумки. И была ночь – темная, звездная, тихая – мы долго сидели у костерка, то молча глядя в огонь, то разговаривая о чем-то. Отсветы пламени плясали на лице Дэна, заостряя и без того тонкие, почти женственные черты, превращая в черные его карие глаза…

Потом мы шли еще один день, и к вечеру вышли на лесную дорогу, ведущую к замку местного шерифа. Дэн привел нас в какой-то постоялый двор, где мы провели ночь. А на следующий день, всего в нескольких часах ходьбы от замка шерифа, мы столкнулись на дороге с разбойниками – на сей раз настоящими.

Теперь, сидя на берегу реки, я думал: не была ли это воля кого-то из богов – задержать меня на пути в Лотабери? Слишком много всего случилось тогда за малое время…

Разбойники были настоящими – трусливыми, нищими и голодными, наверняка из разорившихся крестьян, которым стало нечем платить за аренду земли и кормить жен и детей. Я выхватил из ножен Ярран, когда они высыпали из-за деревьев на дорогу впереди и позади нас, и, слыша, как лязгнул покидающий ножны меч Дэна, вставшего у меня за спиной, предложил им убраться. Убраться они не захотели.

Я пожал плечами: у них не было шансов. Что может такой сброд, вооруженный кольем да двумя-тремя боевыми ножами, перекованными из плохих кос, против двух воинов, отлично владеющих мечами – особенно, если один из них – сын вождя клана, вооруженный звездной сталью и обученный многим тайнам древнего искусства боя? (Не знаю, почему я решил тогда, что и Дэн неплохо владеет мечом, но это действительно оказалось так.) Они могли бы только задавить нас, накинувшись всей толпой, но для этого нужна отчаянная смелость бросаться на обнаженный клинок в руках мастера, а такая смелость – отнюдь не крестьянское достоинство…

Они бежали почти сразу, через минуту или две, унося с собой своих раненых, а возможно, и мертвых товарищей. Эту стычку можно было бы вспоминать потом просто как мелкую неприятность, если бы я снова не проявил неосторожность. Один из этой толпы успел-таки наотмашь ударить ножом, когда я посылал другого отдыхать ударом ноги в грудь (это совсем не рыцарский прием, но в таких вот драчках он бывает полезен).

Едва эта банда недоделанных разбойников скрылась из глаз, я уселся на землю прямо посреди дороги и осмотрел рану. Она была неопасной и не страшной, но глубокой – вся штанина уже намокла от крови. Дэн присел рядом на корточки, поморщился, взглянув на мое бедро.

– Ладно, – сказал он, – до замка недалеко осталось. Давай перевяжу.

– Сам, – сказал я, доставая из вьючной сумки, брошенной перед началом драки, чистую полосу льняной ткани, припасенную нарочно для этого дела.

– Идти сможешь? – спросил Дэн, когда я поднялся.

Я попробовал наступить на ногу, перевязанную прямо поверх штанины, и кивнул. Подобрав сумки, мы отправились к замку.

Сначала Дэн забрал у меня сумку, закинув ее за спину вместе со своей (вернее – тоже моей, но которую нес он). Потом, когда мы поднялись с земли после очередной короткой передышки, и я позволил себе поморщиться и зашипеть сквозь зубы, он просто сказал «давай» и, взяв мою руку, закинул ее себе на плечо. Я не спорил: было уже ясно, что самому мне не дойти, а возражать просто так, для вида… Зачем?

К вечеру мы добрались-таки до замка шерифа; я к тому времени уже не ступал на раненую ногу, а почти волочил ее за собой по земле, повиснув на Дэне. Дэн и сам почти выбился из сил, но вдруг весело хмыкнул, останавливаясь за сотню шагов до ворот.

– Арт, – тогда он впервые назвал меня моим детским именем, которое я и сам еще не успел позабыть; не знаю, как он угадал его. – Арт, можно я назовусь твоим оруженосцем?

Я удивился.

– Зачем, Дэни?

Он весело и хитро глянул на меня снизу вверх – из-под моей руки, лежащей на его плечах:

– По тебе сразу видно, что ты знатный рыцарь, а я – так, бродяга. Здесь опасные места – такого, как я, могут и не впустить в замок… Это если я буду сам по себе, конечно.

И правда, мы с ним сильно разнились по внешнему виду: я – в зеленой сорочке тонкого льна, доброй кожаной куртке и легкой, безумно дорогой работы, кольчужной безрукавке под ней, в высоких мягких сапогах и с мечом в окованных серебром ножнах; и Дэн – в неопределенного цвета штанах и изрядно потертой куртке из некрашеной кожи. Единственное, что у нас было общего – это мечи у бедер, да волосы, обрезанные не выше плеч, как-то полагается людям благородной крови; и то, у меня они были собраны в хвост, а у Дэна – свободно рассыпаны по плечам.

Я тоже улыбнулся.

– Ну, тогда пошли дальше, мой верный оруженосец.

С надвратной башни замка нас заметили издалека. Когда мы добрели до ворот, из бойницы уже высовывалась нечесаная бородатая голова стражника, наблюдавшего за нами.

– Кто такие? – крикнул он сверху.

Я собрался было назвать свое имя, забыв, что у меня появился оруженосец, но Дэн сделал полшага вперед (не выпуская моей руки, лежащей у него на плечах) и звонко сказал:

– Сэр Арадар из Каэр-на-Вран с оруженосцем, к сэру Эктору, шерифу короля Этельберта!

Голова стражника промычала что-то из бойницы и исчезла, и спустя минуту в замковых воротах отворилась низкая дверца.

– Входите, – раздался голос из-за ворот, и мы вошли.

…Шериф принял нас вполне достойно. Дэн начал говорить о лекаре еще в воротах, но я хотел сначала увидеть владельца замка. Нас провели к нему, и мы беседовали с четверть часа, пока Дэни, исправно игравший роль заботливого оруженосца, не напомнил нам обоим – мне и шерифу – о моей ране. Сэр Эктор сразу послал за лекарем и велел приготовить для нас покои.

«Покои» – это было, конечно, громко сказано. Замок был невелик, даже меньше нашего, оставленного мною по слову отца, и «покои» оказались маленькой комнаткой в одной из башен. Для меня приготовили обширное ложе из шкур, застеленных чистой льняной простыней, а для моего оруженосца – набитый соломой тюфяк у изножия кровати.

Лекарь шерифа промыл мою рану и заново перетянул ее, наложив какую-то мазь и велев не вставать с кровати несколько дней. Помнится, я возмутился – мне нужно было спешить на юг, в Лотабери, – но вышло еще хуже, чем говорил лекарь…

В тот вечер ужин нам принесли: видимо, лекарь сказал шерифу, что лучше не беспокоить меня без нужды. Мы рано легли, и Дэн тогда весело ворчал, устраиваясь на своем брошенном на пол тюфяке.

На следующий день рана, казавшаяся такой безобидной, воспалилась, и мне невольно пришлось следовать указанию лекаря не вставать. То ли сказался долгий вчерашний переход, то ли грязь попала в рану («Нож разбойника – это вам не рыцарский клинок, чистый и смазанный свежим маслом», – сетовал лекарь); так или иначе, но больше недели пришлось мне провести в замке шерифа. Все это время Дэни был рядом со мной, и даже почти обиделся, когда на третий или четвертый день этого вынужденного отдыха я предложил ему не терять время и оставить меня. Он развлекал меня разговорами, и за эти дни я понемногу рассказал ему о своем путешествии, ничего не скрывая – да и не было в этой истории ничего такого, что стоило бы скрывать…

Когда мы покинули замок шерифа Эктора, шла уже вторая половина августа. В моих родных местах уже начиналась осень, здесь же еще стояло лето… По расчетам отца, я уже должен был достигнуть Лотабери…

Шериф отрядил вместе с нами полудюжину своих людей – проводить нас до большой дороги, а заодно заглянуть в известные места, где могло находиться разбойничье гнездо. Двигаясь верхом на одолженных в замке лошадях, мы вышли на тракт вечером того же дня, и воины Эктора оставили нас, уводя в поводу шерифовых лошадей.

Я думал о том, что теперь нам с Дэном придется, скорее всего, расстаться. Но очень не хотелось прощаться вот так, сразу, и, хотя было еще довольно светло, я предложил останавливаться на ночлег. Дэн сразу согласился; наверное, он думал о том же. Мы отыскали укромную полянку чуть в стороне от тракта (в стороне Этельберта) и расположились на ней, разведя огонь и бросив на землю подле него мой запасной теплый плащ, на котором мы спали в лесу со времени первой нашей встречи. Шериф от доброты душевной пополнил мои довольно скромные запасы свежими лепешками, мясом особого «сухого» копчения, которое готовили в его замке специально для дальних походов, и бурдюком пряного вина. С самого утра мы двигались почти без остановок, и сейчас с удовольствием принялись за ужин.