Текст книги "Тропа предела"

Автор книги: Антон Платов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Финн помолчал, обдумывая слова мага.

– А почему Фианна распалась, Энайр?

– Много причин. Верховные Короли терпели могущество Братства фениев, пока оно было необходимо для защиты острова и пока Фианна не претендовала на власть; позже начались раздоры между Вождями Фениев и Верховными Королями. Это одна причина. Другая – споры за власть в самой Фианне, когда она с течением времени превратилась, как ты сам выразился, в «братство воинов». Еще одна – в том, что люди, возглавлявшие Фианну, уже лет сто, как перестали быть тем, чем были раньше. Последнее время их даже называли просто Повелителями фениев…

– А как их называли раньше?

Энайр с удивлением (юноше даже показалось – искренним) взглянул на него.

– Разве ты не знаешь?

– Нет.

Маг помолчал. Потом спросил сам:

– И ты никогда не задумывался о том, почему Братство называлось Фианна, а его члены – фениями?

– Не знаю… нет.

Энайр погрузился в собственные мысли.

Юноша кашлянул, а потом повторил свой вопрос.

– Так как же звали первых, настоящих Вождей Фианны?

Энайр посмотрел на него, пододвинул к себе сыр, отрезал кусочек и лишь потом сказал:

– Финн. Светлый.

5

Лейнстер, среднее течение Боанн

осень года 1465 от падения Трои

Лето прошло.

Минул Солнцеворот: луга в пойме Боанн покрылись пестрыми коврами цветущих трав и снова сбросили цвет, выгорев на жарком солнце. Прошли светлые дни Лугнасы, когда дикие лесные яблони приветствуют свадьбу великого бога появлением плодов. Отцвел иван-чай, знаменуя конец лета; и сразу за тем минуло осеннее Равноденствие, одевшее берега Боанн в золото кленов и лип и багрянец кустов бересклета. Первые холода сорвали и этот, последний, убор с холмов и долин; первые затяжные дожди размыли дороги и превратили берега ручьев в топь.

Близилось время Самайна.

* * *

День, когда Финн отправился на холмы собирать последние лесные орехи, выдался погожим. Было прохладно, но солнечно; почти полное безветрие царило над лесами. С самого утра Финн чувствовал странный покой, некую смесь светлой печали и ощущения безграничной, всеобъемлющей свободы – той свободы, которая уже не требует проявления в событиях и поступках, и именно потому абсолютна.

Орехов уже почти не оставалось, грибы сошли давным-давно, и Финн, не слишком озабочиваясь собиранием пищи, по большей части просто гулял по любимым тропам. Наконец, день перевалил за полдень; Финн обошел склон еще одного долгого холма и направился домой.

Когда он вошел в избушку, Энайр был там – сидел у маленького оконца, задумчиво оглаживая деревянную чашку. Было тихо.

– Учитель, – позвал Финн.

Тот отозвался не сразу. Медленно повернул голову, улыбнулся – чуть печально, подстать настроению, что еще с утра овладело Финном.

– Да, мальчик.

– Вот, – юноша показал полупустой холщовый мешок и положил его на лавку у входа. – Почти ничего нет в лесу. Эти – последние.

– Хорошо, – кивнул Энайр. – Орехи разберешь потом. А сейчас займись, приготовь мне обед.

Он произнес это совсем обыденно, никак не выделив слово «мне», но Финн заметил и удивился. Про себя, разумеется.

– Да, конечно, – сказал юноша. – А что…

Энайр кивком головы указал на стол, где лежала средних размеров рыбина. Потом поднялся.

– Пожарь, – сказал он. – Но не вздумай пробовать. Я вернусь через час.

Маг взглянул в глаза Финну, и взгляд его был цепок, оценивающ и – печален. Потом повернулся и вышел вон.

Финн постоял, несколько обескураженный, у входа и подошел к столу. Приподнял рыбу за хвост, осмотрел ее.

Это был лосось.

Три белых и три красных пятна светились на его боку.

* * *

Запах жарящейся рыбы, куски которой Финн нанизал на вертел и подвесил над огнем, был восхитителен. Лосось был почти готов; Финн стоял у очага на коленях и ждал того момента, когда нужно будет снимать его с огня. После долгой прогулки по холмам есть хотелось изрядно, но к этой рыбе он не позволил бы себе прикоснуться никогда.

Чуть хрустнула, сильно обгорев, одна из деревянных рогулек, на которых лежал вертел. Финн подумал было, что надо бы ее заменить, потом махнул рукой – рыба была почти готова. И в этот миг рогулька хрустнула сильнее и почти упала. Вскрикнув, Финн подхватил жаркое, сунув руки прямо в огонь, метнулся к столу, бросил рыбу на приготовленное деревянное блюдо.

И по привычке всех мальчишек всех времен и народов сунул обожженные кончики пальцев в рот.

Это было… как удар. На мгновение сдавило со страшной силой затылок; волна дрожи прошла сверху вниз по позвоночнику, заставив Финна с криком выгнуться. И пришли великая радость и понимание… всего. Но это было недолго, ибо человек не может удерживать в себе всё дольше мгновения.

Некоторое время Финн еще различал, о чем поют в кустах у окна птицы, что видит вышедший к ручью олень, где и зачем притаился сом в корягах у берега Боанн… Потом ушло, растворилось до времени и это; осталась чистая, всеобъемлющая радость – но и ее прилив понемногу схлынул.

Осталось Слово.

* * *

Через пару минут вернулся Энайр.

Финн обернулся на звук его шагов, готовый произнести слова раскаяния, и понял вдруг, что никакого раскаяния не ощущает. Энайр вошел, прислонился к стене. Взгляд его был непонятен – смесь насмешки, ехидства и.… удовлетворения.

– Учитель… – сказал Финн.

– Да, мальчик? – Энайр улыбался. – Ну как, тебе удалось удержаться от искушения попробовать кусочек Лосося?

– Учитель, я не съел ни кусочка, честное слово! Но, когда рыба была уже почти совсем готова, подломилась стойка. Мне пришлось схватить рыбу, чтобы она не упала в огонь. А потом я нечаянно облизал пальцы… ну… обжегся.

– И как? Вкусно?

Финн повесил голову.

– Я прошу прощения. Я не хотел пробовать твоего Лосося, учитель. И с ним ничего…

– Дурак! – рассмеялся Энайр, перебивая Финна. – Никогда не попробовать Лосося Мудрости никому, кроме того, кому он предназначен. Кроме того, ради кого он поедал орехи Знания в водах Источника Судеб, ради кого он нес Слово магии вниз по великой реке. Это был твой Лосось, Финн.

– Но…

– Давай-давай, садись за стол и ешь свой обед. А я сяду рядом и буду радоваться, глядя, как мой ученик поедает рыбу, пришедшую от всеобщего Истока.

– Но ведь это ты его ждал, и ты поймал его, Энайр!

Маг пожал плечами.

– И что? Я почти не сомневался, что ловлю Лосося для тебя, и, как видишь, был прав.

Финн помотал головой.

– А.… ты, учитель?

– Я? Я буду дальше сидеть здесь, на берегу великой реки, и смотреть на закат, и слушать звезды, и ждать своего Лосося.

Финн помолчал, глядя на исходящую ароматным паром рыбу. Потом тихо спросил:

– Но почему… почему так, учитель?

Энайр пристально взглянул на него и ответил – почти без насмешки:

– Ты помнишь, мальчик, в самый первый день нашего знакомства я спрашивал тебя: понимаешь ли ты значение своего имени?..

6

Лейнстер, среднее течение Боанн

осень года 1465 от падения Трои

– Друиды клана Байшкнэ научили тебя использовать Силу и побеждать врагов. Но этого мало. Только Фиакул МакКон сделал из тебя Воина, когда научил думать о других. И только жир Лосося Истины сделал из тебя Мага, когда впервые дал тебе увидеть бесконечность Тропы Предела.

Финн задумался.

– Знаешь, Энайр, я думаю, что это не Лосось.

– А кто же?

– Ты. Твое Слово, те Слова, которые ты собирал долгие годы на берегу великой Боанн.

– Ну, быть может, ты и прав, Финн. Нет неправильных решений, есть только неправильно понятые задачи.

– Я ухожу, Энайр.

– Я знаю.

– Благодарю тебя и… Ты дождешься своего Лосося. Он уже близко, Энайр. Он уже прошел истоки Боанн.

Старый поэт вдруг рассмеялся:

– Ну, если мне говорит это отведавший Лосося Истины, значит, это правда!

– Прощай, Энайр.

– Прощай, Светлый! Я буду ждать своего Лосося и, когда поймаю его, догоню тебя на Тропе Предела!

ЧАСТЬ II

ПОВЕЛИТЕЛЬ ФЕНИЕВ

Что ж, скоро ветер окрепнет, и мы

Навсегда оттолкнемся от тверди —

Мы ворвемся на гребне волны

В ледяное сияние Смерти…

Плачь – мы уходим отсюда – плачь;

Небеса в ледяной круговерти;

Только ветер сияния – плачь;

Ничего нет прекраснее Смерти…

Сергей Калугин, Nigredo

ГЛАВА 1

ДОРОГА НА ТАРУ

1

Миде^[12], окрестности Тары

конец осени года 1465 от падения Трои

Дорога выглядела пустынной – но только не для опытного взгляда. Следы сапог, колес, копыт лошадей были совсем свежими, несмотря на то, что еще вчера шел дождь. То тут, то там попадались на обочине обрывки материи, пучки соломы, остатки еды.

Все следы вели в одном направлении – в Тару, город Верховных Королей, куда собиралась сейчас вся знать Ирландии – маги и воины, – а вслед за ними тянулись обозы с дарами, припасами и челядью.

Близился Самайн – великий праздник, когда зажигались огни во всех пяти покоях Дома Красной Ветви, и люди со всех Пяти Королевств съезжались на священный холм Тары, чтобы вместе с Верховным Королем встретить наступление зимы и нового года. Это было время, когда на глазах таяли стада и опустевали погреба с медами и пивом, когда вершились суды и заключались союзы. И еще это было время, когда с наступлением темноты люди собирались у очагов и костров и не решались без крайней нужды выходить за пределы освещенного огнем круга в наполненный духами и опасностями мрак колдовских ночей.

* * *

Уже почти стемнело, когда Ойсин заметил, наконец, чей-то походный лагерь чуть в стороне от тракта – огонек мерцал меж голых, мрачных стволов деревьев не так уж далеко впереди. Ойсин с облегчением вздохнул и ускорил шаг. Он уже пару часов высматривал по дороге стоянку какой-нибудь группы идущих в Тару, надеясь пристать к ним на ночь. Конечно, можно было остановиться на ночлег и одному, но это означало бы две неприятные вещи: во-первых, сон на пустой желудок (а на стоянке богатого каравана можно было бы заработать ужин пением), а во-вторых, – ночное одиночество. Конечно, до наступления времени Самайна^[13] оставалось еще несколько дней, и все же…

Когда Ойсин, посвистывая, поравнялся с неизвестным лагерем, темнота окончательно опустилась на тракт и лес. Поежившись, бард свернул с дороги и, спотыкаясь о корни и чертыхаясь, побрел сквозь череду замерших в предзимье и казавшихся черными деревьев к близкому уже огню.

Полянка, на которую он вышел, была совсем небольшой. И не было там никакого богатого каравана, не было князей и придворных. У костра сидел юноша, примерно того же возраста, что и сам Ойсин, и спокойно смотрел на вышедшего из леса молодого барда. И все-таки это было лучше, чем совсем никого.

Ойсин поздоровался.

– И тебе здоровья, – ответил юноша. – Оставайся у моего огня, если ищешь ночлега.

– Благодарю, и принимаю твое приглашение с радостью, – сказал Ойсин, сбрасывая свои сумки на землю и присаживаясь на корточки у огня. – Мое имя – Ойсин сын Фьена.

– Финн сын Кумала, – представился хозяин. Воспоминание, связанное с последним именем, мелькнуло у барда, затронув самый краешек его сознания, – мелькнуло и ушло.

– Устал сегодня, – сказал он, садясь поудобнее и вытягивая застывшие ноги к огню. – Миль десять отмахал: боюсь опоздать к началу праздника. А ты, друг, – тоже в Тару?

Финн кивнул.

– Я – бард, – сказал гость; потом усмехнулся: – Правда, без денег, без славы и без хозяина. Надеюсь малость подзаработать, а если повезет – пристать к какому-нибудь князю. Эх…

Юноша, у костра которого он остановился, определенно ему нравился: открытое лицо с правильными чертами, крепкое тело, простая, но добротная одежда зеленых с коричневым цветов; кажется, без оружия, если не считать нож, конечно. Впрочем, нет – приглядевшись, бард увидел почти незаметное в темноте короткое копье с наконечником в локоть длиной, прислоненное к дереву позади сидящего.

– Я как раз собирался поесть, – сказал Финн. – Ты голодный?

«Не то слово!» – подумал Ойсин, но ответил иначе:

– Да в общем-то, нет, но трапезу твою разделю с благодарностью.

– Угу, – сказал Финн, и барду почему-то вдруг показалось, что губы его тронула легкая, почти незаметная улыбка, – такая, словно бы он видел его насквозь.

Ойсин вздохнул:

– Хотя знаешь, если говорить честно, то со вчерашнего вечера у меня крошки хлебной во рту не было.

Финн улыбнулся – уже открыто, – и они вместе рассмеялись.

…На ужин была полужареная-полукопченая оленина (остатки косули, убитой Финном два дня тому назад) и несколько лепешек. Насытившись, юноши отвалились от костра, положив руки под головы.

Было тихо, только потрескивал костер, догладывая остатки сучьев. Луна то ли еще не взошла, то ли скрывалась пока за лесом. Колкие звезды мерцали меж голых ветвей на ясном холодном небе.

Почему-то Ойсин почувствовал, что ему хорошо. Нет, не было уютно в мрачном заснувшем лесу, под этими ледяными звездами, в ночи в преддверии Самайна. Но было ощущение уместности, правильности и.… близости друга. Странно, подумал бард, я даже не знаю, кто он, этот парень, лежащий рядом со мной и слушающий звезды, а я уже чувствую его другом. Причем – старшим… Да, а откуда, интересно, взялось в голове это выражение – «слушать звезды»?.. Вроде бы нет такого в древних песнях…

Он вздохнул отчего-то и решил пожертвовать запасом, который считал неприкосновенным – фляжкой старого вина из тернослива, полученной в качестве платы за музыку больше месяца тому назад. Потянулся к одной из своих сумок (в другой лежала маленькая арфа), достал флягу.

– Эй, Финн, – позвал он. – У меня тут найдется, чем промочить горло двум усталым путникам.

Финн молча кивнул. Ойсин передал ему вино, дождался, пока Финн сделает глоток и вернет флягу; глотнул сам.

– Эх, – снова вздохнул Ойсин. – Как-то сегодня… странно. Хочешь, я тебе спою что-нибудь, а, Финн?

– Спой, – сказал Финн.

Бард снова отпил из фляжки, передал ее Финну, а сам достал арфу. Арфа была совсем не новая и недорогая – без украшений и особой резьбы, но сработанная на славу, – Финн понял это сразу, как только Ойсин коснулся серебряных струн.

– Что бы ты хотел послушать? – спросил бард.

– То, что ты хотел бы сыграть, – ответил Финн.

Ойсин оторвал пальцы от струн, почесал лохматый затылок.

– Ну, ладно…

Потом нежно коснулся струн, отозвавшихся на прикосновение легким звоном, взял несколько аккордов, запел.

Это была старинная, легкая, как ажурное кружево, песня о золотых Драконах, приносивших некогда магию из-за моря – с той стороны Мира… Ойсин сам не знал, почему выбрал именно ее.

– Ты – хороший бард, друг, – сказал Финн, когда музыка отзвучала.

– Да? Благодарю, – Ойсин усмехнулся. – Жаль, мне не часто приходится петь такие песни. Большинство из тех, кто меня нанимает, предпочитает совсем другую музыку.

– Зачем же ты поешь для них?

– Зачем? Я же говорил тебе – я бард без денег и без славы. А иногда, знаешь ли, очень хочется кушать…

Финн приподнялся на локте:

– Тебе больше не придется петь для тех, кто не умеет слушать, друг.

– Да? – Ойсин хотел добавить еще что-то насмешливое, но… промолчал.

– Да, бард Ойсин.

– Хотелось бы верить, – вздохнул он, откладывая арфу и снова укладываясь на землю; потом вдруг вспомнил: – Послушай, Финн, а ты не знаешь, что такое «слушать звезды»?

– Знаю, – сказал Финн:

От дальних брегов за вратами заката,

Облитая солнечной чешуей,

Грядет Волна, ударит о камни,

Вынесет Слово на гребне гривастом.

Сумевший пройти

между морем и брегом

Слово подымет, в набат ударит…

…Сумерками

родятся звезды;

Несущий Слово

Голос услышит…

– Кто ты? – тихо спросил Ойсин.

– Я ведь уже говорил тебе. Я – Финн.

– Финн?.. – переспросил бард; воспоминание, мелькнувшее, но не задержавшееся в его голове раньше, вдруг всплыло вновь. – Финн… сын Кумала?.. Сын последнего Вождя МакБайшкнэ и последнего Повелителя фениев?

– Ты неправильно понял, Ойсин. Я – Вождь клана Байшкнэ. И я – Финн.

Ойсин молчал, раздумывая.

Финн улыбнулся – неожиданно задорно и чуть насмешливо:

– Не ошибусь ли я, если вспомню, что какой– то бродячий бард у этого костра говорил, что хочет «пристать к кому-нибудь из князей»?

2

Миде, окрестности Тары

конец осени года 1465 от падения Трои,

днем позже

Когда вдалеке из-за леса показался замок, день едва перевалил за полдень. Лил дождь.

– Кто там живет? – спросил Финн. – Не знаешь, Ойсин?

– Понятия не имею, – бард был зол на холод, на дождь, на размокшую дорогу под ногами и на все на свете. – Усадьба какого-нибудь князя. Я сам первый раз иду в Тару этой дорогой.

– А другой дорогой? – спросил Финн. – Другой дорогой тебе уже доводилось приходить в город Верховных Королей?

– Ээ… нет, – ответил Ойсин. – Я там никогда не был. И честно говоря, до вчерашнего вечера я не очень-то был уверен, что меня вообще впустят в Дом Красной Ветви, хоть я и бард.

Финн усмехнулся.

– Может, переночуем в этой усадьбе? – с надеждой спросил Ойсин. – Я совсем уже околел под этим дождем.

– Не ты ли так боялся опоздать к началу праздника?

– Да ведь люди из того обоза, который обогнал нас рано утром, сказали, что до города всего день пути.

– Для них, – уточнил Финн. – А мы с тобой плетемся со скоростью стада овец.

– Ну вот заодно и уточним в усадьбе, сколько еще топать до Тары.

– Ладно, – согласился Финн, посмеиваясь.

– Вот увидишь, – пробурчал Ойсин чуть погодя, – если нас оставят в замке ночевать, то дождь сразу кончится. А если придется идти дальше, – польет еще сильнее. Не знаю, распространяется ли этот закон природы на Вождей кланов, но. на бродячих бардов – точно.

Вблизи усадьба не производила впечатления княжеского поместья. Стены небольшого замка были сложены из окатанных рекой камней, а крыша крыта дерном – она вся заросла кустами и густой травой, сейчас, конечно, пожелтевшей и поникшей. Весь он состоял из средних размеров дома в один этаж и пристроенной к нему башни, едва ли на пару саженей возвышавшейся над покатой крышей дома. Вокруг теснились хозяйственные строения (самое большое из которых, судя по запаху, явно было скотным двором) вперемешку с приземистыми домиками крестьян.

– Не совсем то, что виделось издалека, – сказал Ойсин, принюхиваясь, – но навоз здесь есть, а это значит – есть и говядина для ужина, и сеновал для ночлега. Не так уж плохо.

– Идем, – усмехнулся Финн.

Звать хозяев не пришлось: видимо, их заметили еще издалека. Едва они приблизились ко входу в дом, как навстречу им, откинув тяжелую кожаную занавесь, вышел коренастый невысокий мужчина с богатой черной шевелюрой, и рыжей бородой.

– Хозяин, – с первого взгляда определил Ойсин.

И правда, мужчина по-хозяйски привалился плечом к косяку, положив ладонь на рукоять висевшего в петле у пояса палаша, и ждал, когда они подойдут.

– Будь здрав, хозяин, – приветствовал его Финн.

– И вам… – басовито сказал тот (подразумевалось, вероятно, «и вам того же»). – Кто такие?

Финн уже почти открыл рот, чтобы назваться, но не успел. Ойсин шагнул вперед, оттеснив его, и торжественно, едва ли не к небу задрав длинный нос, произнес:

– Финн МакКуйл, Вождь клана МакБайшкнэ, и его свита: бард Ойсин МакФин.

«Свита!» – усмехнулся про себя Финн, ожидая появления насмешки на лице хозяина.

Но насмешки не последовало. Хозяин изподбровья взглянул на Финна.

– А мне казалось, что Кумал погиб, не оставив сыновей, – в его голосе не было ни признания, ни недоверия.

– Кумал оставил сына, – сказал Финн. – И он перед тобой.

– Что ж, входите, – сказал хозяин. – Кто бы ты ни был, негоже держать гостей в дверях.

– Тем более под дождем, – прошептал себе под нос Ойсин.

– Мое имя – Фреоган. Фреоган МакФир с Долгого Ручья.

– Идете в Тару? – спросил Фреоган, когда они уже сидели за столом – Финн с Ойсином, сам хозяин и двое его сыновей – и челядь уже принесла холодного мяса с лепешками и по кружке меда.

– Да, – сказал Финн.

– А ко мне, – снова спросил хозяин, – по делу или так… по дороге?

– По дороге, – улыбнулся Финн. – Хотели просить у тебя ночлега, если завтра за день можно отсюда дойти до Города.

– Можно дойти, – кивнул Фреоган, не приглашая переночевать, но и не отказывая.

Дальше Финн и Ойсин ужинали в молчании. Хозяин тоже отрезал себе мяса, чтобы гости не ели одни, но почти не притронулся к нему – видимо, в замке недавно трапезничали. Сыновья Фреогана – один возраста Финна, другой лет на пять старше – тоже молчали, разглядывая гостей.

– Итак, ты сказал, что ты сын Ку мала, последнего Вождя Фианны, – не то спросил, не то заключил Фреоган, когда гости отодвинули от себя блюдо с едой. Финн заметил, как блеснули глаза его сыновей при этих словах; понял, кем был неулыбчивый хозяин раньше, и о чем он рассказывал сыновьям зимними вечерами.

– Да, – сказал Финн.

– Докажи.

Ойсин начал было вставать с готовой возмущенной репликой на устах, но Финн остановил его, нажав рукой на плечо.

– Ты видел мое копье? – спросил он у Фреогана.

– Да. Это оружие Кумала. Но это ничего не значит: его оружие могло попасть к МакМорна после одного из сражений, а от них – к кому угодно.

– Хорошо, – сказал Финн, поднимаясь.

Он огляделся, заметил потушенный факел, вставленный в ременную петлю на стене. Собрался на мгновение, словно задумавшись, потом вдруг резко выбросил по направлению к нему руку.

Послышался треск, как от разваливающихся горячих углей в очаге. Факел вспыхнул.

Ойсин и хозяйские сыновья раскрыли рты. Фреоган только кивнул.

– Магия – не главное достоинство воина, хотя в роду Кумала и правда было много магов.

Финн улыбнулся.

– Будучи гостем в твоем доме, – сказал он, – я не могу предлагать тебе поединок. Но, быть может, один из твоих сыновей…

– Хорошо, – кивнул Фреоган. – Я не стану обижать тебя, предлагая, как принято, сразиться сначала с младшим. Кинон, сынок, постарайся отделать нашего гостя получше.

– Хорошо, отец, – старший из сыновей хозяина, слегка улыбнувшись, поднялся из-за стола.

Они вышли во двор. Дождь кончился, расплывшаяся в лужи грязь делала двор не самым удобным местом для поединка, но это никого не смутило. Финн скинул куртку, бросил ее Ойсину. Кинон отдал свою брату.

Через минуту хозяйский сын ничком лежал в самой большой луже, а Финн протягивал ему руку, помогая подняться.

– Ты достойно дерешься, – кивнул Фреоган, подходя к ним. – Не хуже, чем МакБайшкнэ в старые годы. – И ты владеешь магией, что всегда отличало Вождей это клана. И я вижу на тебе знаки МакБайшкнэ, да и лицом ты похож на Кумала, когда тот был молод. Я верю, что ты его сын, – он помолчал. – Но это еще не все.

– Это не все, – эхом откликнулся Финн.

– Зачем ты идешь в Тару?

– Я собираю Фианну.

Фреоган кивнул.

– Сам я уже немолод, но у меня есть два сына, которые могли бы служить тебе, как сам я служил твоему отцу. Но – ты должен сказать мне о главном. Скажи мне, парень, о чем ты спросишь их, решая, нужны ли они тебе… тебе и Фианне?

Финн улыбнулся.

– Конечно, о Фреоган.

Воина у грани Света

спрошу я о древнем, –  

ибо слеп не знающий прошлого.

Я спрошу его о музыке, —

ибо чего стоит воин, не умеющий петь?

Я спрошу мужчину о звездах, —

ибо не будет сильным

не знавший мечтаний.

Я буду говорить с ним

о языках поэзии:

закрыта Тропа для не знающих Слово.

Я встаю с ним рядом,

я поднимаю руки,

я смотрю на Запад:

там, за чертой небосвода,

увидит ли воин

Начало?

Воина у грани Света

спрошу я о Тьме:

не сделает шагу бегущий от боли.

Вставший – увидит Дорогу;

шагнувший – Слово услышит;

запевший – пройдет сквозь Звезды, —

воина у грани Света

я спрошу о Тропе Предела…

Он замолчал, и некоторое время в каменной зале было совсем тихо, только чуть слышно потрескивал на стене горящий факел.

Потом Фреоган шагнул к замершему юноше и опустился на одно колено.

– Я приветствую тебя, о Финн.

3

Миде, окрестности Тары

конец осени года 1465 от падения Трои,

утро последнего дня перед временем Самайна

Они остановились, когда после очередного поворота дороги показалась цель их пути.

Великий город Верховных Королей поднимался прямо перед ними, – окруженный кольцами валов и стен, из-за которых поднимались чертоги Дома Красной Ветви с крышами, отделанными красным и золотым. У восточных ворот, к которым вела дорога, толпился всевозможный люд.

– Тара, – тихо произнес Кинон.

– Город королей, магов и воинов, – проговорил Ойсин. – Город великих.

Финн молчал, разглядывая первый город Ирландии; потом вдруг повернулся к придорожным кустам:

– Выходи, Фиакул. Я давно тебя вижу.

Раздался короткий, более похожий на рык, смешок, и из кустов на дорогу выбрался огромный воин с полубезумным выражением лица. К удивлению Финна, одежда на нем была почти новой и не лишенной украшений, а вооружение – практически полным: боевой нож, палаш, копье, маленький окованный бронзой щит.

– Приветствую тебя, мой Вождь, – сказал он. – Я знал, что ты уже готов, что ты не пропустишь этого Самайна. Ты идешь убивать МакМорна?

Вождь помолчал.

– Не знаю, Фиакул. Но я иду.

ГЛАВА 2

СЛОВО ВЕРХОВНОГО КОРОЛЯ

1

Тара, первый день времени Самайна

года 1465 от падения Трои

Огромный главный чертог Дома Красной Ветви был переполнен. Кормак сын Арта, Верховный Король Ирландии, восседал на застланной расшитыми тканями скамье в дальнем от входа конце залы; четверо Королей сидели по обе стороны от него. Кайпре, маленький сын Верховного Короля, играл у его ног с выкованным из золота яблоком. Двое мальчиков из княжеских домов Острова, стоя позади Короля, держали его оружие: копье, большой меч, пук дротов и щит, окованный красным и белым золотом. Рядом с Королем Фиахт, его друид, пытливо осматривал чертог, выискивая глазами сам не зная что, – ему было тревожно.

Поблизости от Королей сидели Вожди кланов, князья Ирландии, со своими избранными людьми; дальше – ближе к выходу – толпились без особого разбору барды, маги и воины, допущенные в Дом Красной Ветви в первый день празднования Самайна. Точнее – в первую ночь, ибо солнце только что скрылось за горизонтом…

Верховный Король был мрачен. Его уже неделю терзали воспоминания о старых временах, старых друзьях… о событиях тех времен, когда он только становился тем, кто он есть сейчас. И предсказания, сделанные накануне по поводу предстоящих празднований, сулили что-то… Друиды не решились точно сказать, что именно…

В зале говорили в полный голос: кто-то из бардов пел, но все знали, что это лишь заполнение времени перед началом праздника, – настоящая музыка будет потом, для этого отведены особые Дни.

Пора начинать, – подумал Верховный Король, – начинать с церемонии, которая – увы! – является непременным атрибутом Королевского Самайна уже четырнадцать лет. Этот год будет пятнадцатым… 

Кормак сын Арта поднял правую руку.

Немедленно смолк бард; вслед за ним – люди, сидящие ближе всего к Королям. За ними смолк весь чертог.

– Фиахт, – сказал Король.

Друид Верховного Короля поднялся со своей скамьи.

– Люди Ирландии, – он заговорил негромко, но голос его эхом отдавался в стенах главного чертога Дома Красной Ветви. – Люди Ирландии! Уже много лет мы не начинаем празднование Королевского Самайна, пока не будет поведана всем собравшимся в Доме Королей история разорения укреплений Тары…

История разорения укреплений Тары, – подумал Кормак. – История королевского позора… Никто не понимает, что это – история утраты доверия Дома Дану… ибо будь Дом Красной Ветви достоин, Дом Дану сдержал бы натиск из Мира-по-ту-сторону-Смерти…

– …И злой дух Иного Мира обрушил магический пламень на внешние стены Тары, – говорил друид. – И имя тому духу было – Айллен. И тогда же, в первую ночь времени Самайна, доземь выгорели стены Города Королей…

Где я ошибся? – в пятнадцатый раз думал Верховный Король. – Что я забыл, что упустил из виду – я, владеющий мудростью Бессмертных, я, единственный из ныне живущих смертных побывавший на Острове Яблок, – где я допустил ошибку?

– …И вновь поднялись стены Тары, отстроенные по слову Верховного Короля, и прекраснее прежнего блистало злато щитов с крыш стен Града…

Или – не было ошибки, просто воля Богов начертала новый путь?.. – взгляд Верховного Короля задержался вдруг на юноше – почти мальчике, – стоявшем в окружении своих людей у самого входа. Тот был одет совсем скромно, но наличие свиты из барда и трех воинов свидетельствовало о его знатном происхождении. – Вот мальчик, – думал Король. – Я – все, он – никто, и все же взгляд его покоен, а мой – смущен. Он молод, а я стар, – может быть, дело в этом? Может быть, просто уходит время того пути, которым шел я, того пути, которым я вел свой Дом, свой мир?

– …И спустя год снова вернулся Айллен, Айллен-из-Иного-Мира, в ночь Самайна, и снова бросил магический пламень на внешние стены Тары, – вещал королевский друид. – И снова доземь выгорели златоверхие стены…

Юноша, на которого смотрел Верховный Король, вдруг поднял глаза, и Кормак сын Арта невольно встретился с ним взглядом. Что-то очень знакомое мелькнуло в этих спокойных, светлых, уверенных – ха! почти безмятежных – глазах…

Верховный Король вздрогнул.

Кумал?.. Нет, чушь! – подумал Король. – Да, похож, но… – Кумал, его лучший друг во времена отрочества и первый соперник в борьбе за верховную власть в зрелости, умер пятнадцать лет назад – умер, и не оставил после себя ни потомков, ни клана…

– И было так каждый год с тех пор, как свершилось впервые пятнадцать лет назад, – говорил друид. – И каждый год на собрании Королевского Самайна вопрошает Верховный Король, найдется ли среди собравшихся за его столом маг или воин, что решится вступить в бой с демоном и освободить от злой напасти Великую Тару. И тому, кто сумеет свершить такое, обещает Верховный Король исполнить любое его желание.

Друид замолчал, и в чертоге повисла тяжелая тишина.

Тишина, – подумал Кормак. – Опять тишина. Нет такого героя, который смог бы снять проклятие с Тары и оправдать Дом Красной Ветви перед богами…

– Верховный Король ждет, – напомнил друид.

Тишина становилась болезненной; мужчины опускали глаза, страшась встретиться взглядом с Королями и вообще с кем бы то ни было, женщины тревожно перебирали складки своих одежд.

И вдруг, словно раскалывая застывший в напряжении воздух, раздался звонкий юношеский голос:

– Я, о Верховный Король, готов вступить в бой с демоном из Иного Мира.

Сидевшие поблизости от Королевского Места слышали, как хрустнул под драгоценными тканями тонкий резной край скамьи, стиснутый сильными руками Верховного Короля.

Тот самый юноша, так похожий на Кумала МакБайшкнэ, вышел на середину чертога.

Нарушая все законы, Кормак сын Арта, Верховный Король Ирландии, поднялся и сделал шаг к тому, кто произнес то, что было произнесено. Друид Фиахт в стороне от него стиснул руки. Сын Кайпре тихо заплакал и уронил золотое яблоко.

– Кто ты? – спросил Верховный Король, и голос его эхом разнесся по чертогу.

– Я – Финн сын Кумала, Вождь клана МакБайшкнэ.

Лишь на мгновение замер Верховий Король. Потом кивнул, вернулся на свою скамью и подал знак друиду.

Тот откашлялся, вышел вперед:

– Твой порыв прекрасен, о юноша, но… Ты назвался именем, которое… Мы знаем, что князь Кумал погиб пятнадцать лет тому назад, и никто не слышал о том, чтобы он оставил наследников… как никто не слышал с тех пор и о клане сынов Байшкнэ…