Текст книги "Тропа предела"

Автор книги: Антон Платов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Любой другой – почти любой – на его месте улетел бы далеко в болото. Безумный противник Дэйвнэ уже снова стоял в боевой стойке. Дэйвнэ понял, что дерется с настоящим воином. Вернее – с бывшим настоящим воином.

– Ты умеешь драться, парень, – сказал вдруг тот. – И еще у тебя красивые волосы, и ты хорошо сложен: стан – олений, а плечи – кабаньи. И тонкие пальцы. Ты ведь благородного рода, правда? Но я все равно тебя убью.

Он снова прыгнул, едва закончив фразу, выбросив клинок вперед и рассчитывая проткнуть Дэйвнэ насквозь. Уже чувствуя, как разгорается над головой Исток Силы, Дэйвнэ мягко откачнулся, мгновенно собрал Силу в руках и двумя голыми ладонями оттолкнул, увел блеснувшее лезвие в сторону.

– Ого, – опять пролетевший мимо воин осклабился. – Да ты почти мастер! Только я все равно сильнее, – он резко и широко, в полуприседе, ударил по ногам на уровне бедер. Однако палаш только свистнул, рассекая пустоту: Дэйвнэ подпрыгнул, поджав ноги, потом коснулся кончиками пальцев ног земли и снова взлетел в воздух, заваливаясь на спину, ударил обеими ногами в голову противника и, оттолкнувшись от него, как от дерева, перекувырнулся в воздухе и мягко опустился на ноги шагах в пяти.

Безумный разбойник упал на спину, не выпустив из рук оружия, тотчас приподнялся, но почему-то не встал, а остался сидеть. Из носа и разбитого рта текла кровь.

Дэйвнэ стоял, ожидая, хотя сейчас он вполне мог бы добить противника.

– Мне знаком твой стиль, парень, – проговорил тот. Безумная усмешка исчезла с его лица, и даже глаза, казалось, перестали косить, – теперь он более напоминал человека глубоко озадаченного, нежели сумасшедшего. – А ну-ка давай еще!

Дэйвнэ пожал плечами; мужчина вдруг отбросил палаш и снова прыгнул на него. На сей раз Дэйвнэ не удалось уйти; они упали на землю, обхватив друг друга, покатились по сочащейся болотной водой земле. Хватка у разбойника была почти медвежья; дважды Дэйвнэ почти удалось вырваться, чтобы вернуться к обычному бою, в котором только и были у него шансы победить, – но именно «почти». Воин, с которым он боролся, был подготовлен ничуть не хуже его самого, а весил вдвое больше. И Дэйвнэ в конце концов оказался лежащим носом к земле, с заломленными за спину руками и с разбойником, сидящим на нем верхом. Он подумал было о магии, но тут его неожиданно освободили.

Дэйвнэ поднялся на ноги, стер грязь с лица. Его победитель стоял рядом и почему-то радостно смеялся.

– Ну? – спросил Дэйвнэ, нахмурившись.

Мужчина оборвал смех, глянул серьезно и совсем уже осмысленно.

– Тебя учили драться друиды клана МакБайшкнэ, парень. Но еще четырнадцать зим назад этот клан вырезали сыны Морны. Кто ты такой?

Дэйвнэ пожал плечами: ему было все равно.

– Я – Дэйвнэ сын Кумала, последнего Вождя сынов Байшкнэ.

Воин напротив него замер, сначала растерянно, а потом все быстрее ощупывая мальчика глазами, – Дэйвнэ почти физически чувствовал его взгляд.

– Я.… – голос воина предательски дрогнул. – Я – Фиакул МакКон, друг Кумала, последний воин клана Байшкнэ. То есть… уже не последний.

Торжественно и степенно он опустился на одно колено, преклонил голову.

– Приветствую тебя, мой Вождь!

4

Лейнстер, верховья реки Боанн

осеннее Равноденствие года 1464 от падения Трои

Шел дождь. Звук его был сер, как были серы стены убогой избушки, как были серы запахи старых, плохо выделанных шкур. Как душа у Дэйвнэ.

– Мясо почти готово, мой Вождь, – сказал мужчина, тыкая ножом подвешенную над огнем тушку молочного еще лесного подсвинка.

– Я же просил: не называй меня Вождем, Фиакул. Нет больше рода Байшкнэ, нет и Вождя.

Мужчина взревел, обнажая крупные желтые зубы; с размаху ударил кулаком в стену, – избушка дрогнула.

– Ты, маленькое дерьмо! Клан жив, пока есть хотя бы один мужчина, пока есть кому поднять копье и сказать: «Я – Вождь!» Ты видел, как умирают настоящие люди? Все мои братья, все мои друзья – и твой отец среди них! – умерли, чтобы ты жил, чтобы жил клан Байшкнэ. И ты думаешь, я теперь позволю тебе пускать сопли, да еще буду поглаживать тебя по головке?

– Я видел… как умирают люди, – прошептал Дэйвнэ.

Фиакул вдруг расслабился, опустил, разжав кулаки, руки. Шагнул к Дэйвнэ.

– Тебе досталось, да, парень? – голос его нельзя было назвать ласковым, как не бывает ласковым рык медведя, но Дэйвнэ почувствовал в нем искреннее сочувствие и.… понимание.

Дэйвнэ промолчал.

– Знаешь, когда я был маленьким, – продолжил Фиакул, – твой отец однажды разбил мне нос. Я пришел домой и плакал, и жаловался маме, что мне больно. Тогда мама сказала мне: «Фиа, никогда не думай о себе, – от этого бывает горе, и тоска, и зло. Думай о других, Фиа, ибо от этого бывает любовь, и радость, и благо. Думай о других, Фиа, и тогда даже слезы твои будут светлы». Мама заговорила какую-то травку, чтобы приложить ее к носу и унять боль. Мне показалось тогда, что она чего-то ждет от меня, и я взял эту травку и убежал к Кумалу. Твой отец тоже плакал, – я выбил ему два молочных зуба. Я отдал ему эту травку, Дэйвнэ, потому что подумал о нем, подумал, что ему, наверное, еще больнее, чем мне. А он не взял ее, потому что подумал обо мне… Та травка так и осталась лежать на лавке, Дэйвнэ. А у меня появился друг, и никто никогда не был мне ближе и дороже, чем твой отец.

Мы с твоим отцом стали воинами, Дэйвнэ, – лучшими воинами клана, потому что никогда не думали о себе. Воин, мальчик, это не просто человек, который умеет драться… Я вынес твоего отца с брода славной драки, и я знал, что он умирает, – мы все тогда это знали. Наши братья кричали: пойдем к дому сынов Морны, отомстим за Вождя, умрем, как мужчины! Они думали о своем гневе. А я был тогда гневен дважды, ибо для меня Кумал был не только Вождем, но и другом. Но я тогда оставался воином и думал не о себе. Нет, сказал я, там, в Лейнстере, маленький сын Вождя, и ему нужна наша защита. И мы ушли, мальчик, ушли, не отомстив, чтобы защитить тебя и твою мать.

У дома МакБайшкнэ, на западной дороге, мы дали хороший последний бой сынам Морны, когда они пришли забрать твою жизнь. Мне достался тяжелый удар; я упал; я очнулся уже на закате – один среди трупов. МакМорна забрали своих убитых, а нас бросили гнить. Я похоронил их – похоронил весь клан…

Он отвернулся к очагу, снял с огня мясо, положил его на заменяющую стол колоду.

– Я жил, оставаясь воином, несколько лет, Дэйвнэ. А потом сломался. Моя мама научила меня думать о других, но не сказала мне, что делать, когда думать больше не о ком. Я жил поначалу, думая отыскать тебя, но когда понял, что это невозможно, мне стало все равно. Я отчаялся; я стал думать о том, как мне плохо, и потому озлобился; я стал убивать просто из ненависти. Я.… я перестал быть Воином.

…Он вдруг судорожно вздохнул – как всхлипнул – и упал на колени перед сидящим мальчиком, схватив его за руки.

– Я оступился, Дэйвнэ, я упал, мне никогда уже не стать тем, кем я был. Но ты – ты молод, и ты – не просто воин, ты – Вождь! Я вижу, что тебе больно, хотя и не знаю, что с тобой было. Но, Дэйвнэ, не повтори моей ошибки!

– Смотри! – он ударом ноги отбросил закрывающую выход шкуру. – Смотри, мой Вождь! Там – Ирландия, там – твоя земля, там – тысячи людей, которым нужна защита и помощь. Ты – Воин, о Дэйвнэ, так не думай о себе, думай о них! Там – МакМорна, которым я так и не смог отомстить за смерть твоего отца, – думай о них. Не о себе, Вождь, не о себе!

Дэйвнэ МакКул из клана МакБайшкнэ долго смотрел в накрывшую болота ночную тьму за дверным проемом, потом мягко освободил свои руки из больших рук Фиакула, поднялся на ноги.

– Я благодарю тебя, друг моего отца, – за то, что ты сделал для него, и за то, что сделал сейчас для меня, – лицо его стало абсолютно спокойным, и спокойствие это было страшным. – Я убью МакМорна.

5

Лейнстер, верховья реки Боанн

начало весны года 1465 от падения Трои

– Становится тепло, – сказал Фиакул, трогая рукой только что распустившиеся сережки вербы. – Время хорошо для дороги.

– Да, друг, – чуть улыбнулся Дэйвнэ.

– Ты заматерел за эту зиму, – тебя уже не назовешь мальчиком. И ты стал одним из лучших воинов Ирландии – воистину, сын своего отца. Друиды дали тебе многое, я научил тому, чему только другой воин может научить воина, но дело, кажется, не в этом: ты побеждаешь не одной только силой, и не одним только умением… Ты уверен, что хочешь уйти один?

– Да, Фиакул. Я говорил тебе, что не знаю своего пути. И, пока я не найду его, мне лучше идти одному. Но я обещаю позвать тебя, когда пойду убивать сынов Морны.

Мужчина оскалился, показав неровные желтые зубы, потом согнал ухмылку со своего лица.

– Я знал, Вождь, что ты не изменишь того, что решил. Когда ты уходишь?

– Завтра… а может быть, сегодня… сейчас.

Фиакул кивнул.

– Хорошо. Я отдал тебе все, что хранил: умение, силу… память о твоем отце… Все, кроме одной вещи, которую оставил напоследок, – он достал из поясной сумки нечто узкое и длинное, замотанное в кусок кожи. – Возьми, Дэйвнэ, это твое.

Почувствовав вдруг волнение, юноша принял из рук воина увесистый сверток; размотал кожу. Блеснула серая сталь, и в руку Дэйвнэ лег наконечник копья. В локоть длины, голубоватый металл в разводах, инкрустация золотом – восьмиконечная свастика и символы Солнца – круги с точкой в центре – на каждой стороне клинка.

Дэйвнэ перехватил наконечник за раструб под древко.

– Это – нездешняя работа, парень, – тихо сказал Фиакул. – Этим оружием дрался твой отец. Я знаю, он хотел бы оставить тебе больше, чем просто клинок, но… Но, поверь мне, этот наконечник стоит больше, чем земли и стада. Быть может, лишь бык Дайре, за которого дрался Кухулин, мог бы сравниться по цене с этим оружием.

Дэйвнэ молча поднял клинок к небу.

– Я не друид, Дэйвнэ, но не надо быть магом, чтобы видеть – ты больше не мальчик. Я не могу дать тебе взрослого имени, Вождь, но ныне не дело тебе носить и детское имя. Нас осталось двое – двое последних воинов клана сынов Байшкнэ. Примешь ли от меня то, что я могу сделать?

– Да, друг.

Фиакул свел плечи и пригнул голову, собирая ту толику Силы, что отпущена Воину, потом выбросил руки вперед и вверх, простер их над головой Дэйвнэ.

– Как старший у младшего, как родич у родича, как воин у воина, я, Фиакул МакБайшкнэ, забираю у тебя детское имя, Дэйвнэ. Ты уходишь, и пусть боги ведут тебя на твоем пути, и пусть приведут тебя туда, где обретешь ты то, чего я не могу тебе дать, – новое имя, имя взрослого воина. До тех же пор зовись родовым именем предков, МакБайшкнэ.

– Айе! – воскликнул молодой МакБайшкнэ, выше поднимая клинок к небу.

Фиакул уронил руки, словно потеряв вдруг всю силу; потом улыбнулся.

– Ты вправе просить дара у того, кто забрал твое старое имя, парень.

Юноша помолчал с минуту, потом спросил:

– Если это можно, пусть даром будет твой ответ, друг.

– Все, что скажешь, Вождь.

– Моя мать… Бовалл, Лиа Луахре – они говорили мне, что в тот последний бой мама вышла на дорогу запада вместе с последними воинами МакБайшкнэ, вместе с вами, Фиакул. Ты хоронил людей клана. Скажи мне, друг моего отца, хоронил ли ты мою мать?

Что-то полыхнуло в предвечернем воздухе – зарница ли, молния… Удар грома разбил тяжелую тишину, и порыв ветра согнул ветви придорожных деревьев.

– Мой Вождь, – произнес Фиакул; ветер разметал его незаплетенные в косы волосы. – Мой Вождь, этот клинок, что у тебя в руках, – приданое твоей матери. Не мне следить судьбы тех, кто приходится названной родней Лугу Длинной Руки. Твоей матери не было среди тех, чьи тела я предал огню в ту ночь.

– Айе! – повторил юноша, и новый порыв ветра подхватил его слово.

ГЛАВА 4

РЕКА ПРОЗРЕНИЯ

1

Лейнстер, среднее течение Боанн

весна года 1465 от падения Трои

Вечерело; воздух был свеж и прохладен, и запахи весеннего леса, травы, влажной земли ощущались как-то особенно явственно после прошедшего недавно легкого дождика. Капли влаги еще поблескивали на траве в пятнах пробившегося сквозь листву золота заходящего солнца.

Юный МакБайшкнэ вышел из леса на берег Боанн, остановился, оглядываясь. Огромное Солнце висело прямо перед ним, уже почти касаясь вершин дальних холмов. МакБайшкнэ шел на запад.

Взгляд его выхватил вдруг человеческую фигурку на берегу шагах в пятидесяти выше по течению – маленькую, почти незаметную среди листвы в одеждах серых и зеленых тонов. Человек сидел спиной к лесу на стволе упавшего дерева, чьи корни подточила река, и смотрел на закат. Бесшумно – не чтобы напугать, а просто потому, что привык ходить именно так, – МакБайшкнэ подошел к нему.

– Здравствуй, кто бы ты ни был, – неожиданно сказал сидящий, даже не обернувшись. – Вышел посмотреть на закат?

Юноша остановился, несколько озадаченный тем, что его заметили.

– Нет, – сказал он. – Я просто иду мимо. Впрочем, здравствуй.

Человек, как показалось МакБайшкнэ, усмехнулся. Юноша подошел ближе и увидел, что тот сидит, свесив ноги с бревна и болтая ими в прозрачной над песчаным дном воде.

– Зря, – сказал человек. – Я имею в виду: зря идешь мимо. Закат сегодня красивый, – он, наконец, обернулся, и юноша увидел его лицо – чистое, почти без морщин лицо пожилого, но здорового человека. Волосы, заплетенные на висках в косички, были почти седыми, а глаза – темно-карими, веселыми. – Меня зовут Энайр.

– А меня… – МакБайшкнэ замялся на долю секунды, а потом назвал прозвище вместо полученного неделю назад «временного» взрослого имени: – А меня – Финн.

– Хорошее имя, – Энайр улыбнулся, качнул в воде ногой, спугнув стайку резвых мальков. – Особенно, если понимать, что оно означает.

– Всего лишь то, что у меня светлые волосы, – юноша пожал плечами.

– Иногда говорят, что не бывает неверных ответов; бывают неверно понятые задачи.

МакБайшкнэ собрался было ответить, что его имя касается лишь только его самого, – и ответить резко, – но почему-то не сделал этого. Возможно, добродушное, хотя и с лукавинкой, лицо сидящего на бревне человека просто не располагало к грубости. Вместо этого назвавшийся Финном спросил:

– Ты слышал, как я подходил? У тебя хороший слух, Энайр.

Тот снова усмехнулся.

– Да нет, не слышал. Не переживай за свое умение тихо ходить по лесу, мальчик, – с ним все в полном порядке, тебя не услыхал бы даже какой-нибудь пугливый мыш.

– Но ты ведь поздоровался со мной.

– Ну и что? Я просто понял, что ты подошел.

– Но как?

– Как? Не знаю. Как медведь, спящий в берлоге, чувствует в дни Имболка приход весны? Ясно, что не ушами. Да и какая разница?

Они помолчали.

– Садись рядом, – сказал Энайр, спустя время, за которое солнце успело опуститься ниже и коснуться холмов. – С этого места прекрасно наблюдать за закатом.

Финн присел на бревно.

– Ты часто приходишь сюда смотреть на закат? – спросил он.

Энайр пожал плечами:

– Часто, когда это сочетается с другими моими занятиями.

– А чем ты занимаешься еще?

Энайр не ответил, и Финн подумал уже, что тот не расслышал вопроса, когда его новый знакомый вдруг заговорил – чуть приглушенно, чуть распевно:

Я собираю слова.

Я смотрю на закат.

Я слушаю звезды.

Я беседую с дубом, я пою для орешника —

В глубине леса, где зеленая тишь.

Я жду Лосося.

Я молчу о многом:

Я собираю Слова. 

Финн вдруг ощутил некое неясное волнение, словно предчувствие события.

– О чем ты говоришь? – спросил он. – Что значит «собирать слова»?

– Настоящие слова нельзя просто придумать. Они – вокруг нас, и в нас самих тоже: в красках заката, в мерцании звезд, в шуме ветра, в улыбке девушки. Их – настоящие слова – можно только собирать, как дары.

Финну показалось, что он почти понимает, что имеет в виду странный его собеседник. Но… он никак не мог ухватить это понимание, оно ускользало от него, как вода из неплотно сжатой горсти.

– Энайр, – попросил он, – пожалуйста, скажи мне какие-нибудь из тех Слов, что тебе удалось собрать.

В час, когда Солнце касается моря,

Ветер стихает;

Над зеленью трав,

над ручьями в долинах,

над фьордами в скалах

Повисает безмолвье.

Долог был день.

Над Тропою Предела —

покой и усталость.

Золотом выстелен путь на закат;

Одиноким мерцаньем

Из далеких пределов,

От самого Солнца,

Накатит волна.

Мягко плеснет на блестящую гальку

под скальным обрывом

И вынесет Слово.

Энайр замолчал.

Солнце на западе последний раз сверкнуло меж вершинами холмов и скрылось за горизонтом.

– О Энайр, – сказал Финн. – Могу ли я просить у тебя разрешения остаться здесь хоть ненадолго и учиться твоему Искусству?

Было тихо, только плеснула в реке у камней рыба. Финну показалось, что он видел мелькнувшую над водой спину большого лосося.

2

Лейнстер, среднее течение Боанн

весна года 1465 от падения Трои,

ночь того же дня

Энайр привел Финна в свою избушку, стоявшую на опушке леса неподалеку от того места, где юноша вышел к реке. В очаге еще ровно светились угли; хозяин вытянул лучинку из аккуратной связки на полке, зажег ее от углей, запалил фитилек масляного светильника, – хотя в окно еще лился неяркий вечерний свет.

– Садись, мальчик, – сказал он Финну, указывая на лавку у стены и сам присаживаясь у очага.

Финн опустился на лавку, разглядывая обстановку жилища мага. Энайр положил в очаг полено, достал откуда-то кусок сыра, разрезал его на несколько частей.

– Так чему же ты хочешь учиться у меня?

Финн задумался, принимая протянутый сыр.

– Меня учили слагать заклятья, и говорили, что я неплохо овладел этим Искусством, – сказал он медленно (Энайр едва заметно кивнул). – Это… тоже поэзия, но то, что ты называешь «собиранием слов» – что-то совсем другое. Я не прав?

– Прав.

– Я могу заклятьем разжечь огонь или приманить зверя. Но в результате получится только огонь и только зверь, вышедший из леса. Ничего больше. Сила, которую я вложу в заклятье, и слова, которые я произнесу, уйдут… – он замолчал.

– Кушай сыр, мальчик, – сказал Энайр.

– То, что делаешь ты, – продолжил Финн, – похоже на заклятье наоборот. Ты ловишь слова, которые существуют сами по себе, и Сила сама приходит к тебе вместе с ними…

Энайр негромко рассмеялся.

– «Заклятье наоборот»? Красивое сравнение, Финн, хвалю. Но это – не искусство, это, скорее, дар – или просто умение смотреть и слушать. Здесь нечему учить – ты не ответил на мой вопрос.

– О том, чему я хочу учиться? Я.… наверное, я не знаю, Энайр. Я не смогу этого назвать. Я только чувствую, но не могу найти слов… если для этого есть слова…

– Хорошо, – улыбнулся Энайр. – Это правильный ответ, мальчик. Ко мне часто приходят юноши – проситься в ученики – иногда даже из самой Тары. Большинство из них хочет учиться чему-то – и это неправильные слова, я отсылаю таких назад, к родителям. У магов не учатся чему бы то ни было. У магов учатся.

– Так ты… возьмешь меня в ученики?

Энайр отложил сыр и посмотрел на Финна, изобразив на лице недовольство, разбавленное, правда, ехидной полуусмешкой.

– Да уж… – пробормотал он. – Хорошего, благородного рода парень, это видно сразу. И обучен азам магии. И не дурак. Но соображает туговато.

Финн уставился на него, не понимая.

Энайр вдруг расхохотался, окончательно повергая юношу в недоумение.

– Иди за водой, парень, – котелок у дверей. И принимайся чистить лук для похлебки. А на будущее запомни: обучение у мага – тем более, у мага, собирающего слова, – идет даже тогда, когда о магии нет и речи.

3

Лейнстер, среднее течение Боанн

конец весны года 1465 от падения Трои

– Учитель, смотри какой! – Финн вошел в избушку и бросил на сбитый из двух досок стол большого лосося, еще раздвигающего жабры. – Обед будет хорош!

Энайр оторвался от длинной ореховой жерди, на которой вырезал некие знаки, взглянул на утреннюю добычу юношу.

– Красивый, – согласился он. – Жаль только, что не тот.

– Не тот? – переспросил Финн.

– Друиды, которые учили тебя, не рассказывали о Лососе Мудрости?

Финн вспомнил.

– Рыба, чей жир – колдовство?..

– Его называют и так, хотя это не совсем правильно. Верней было бы сказать: Рыба, чей жир – первое Слово магии.

– Но это же сказка. Нельзя поймать того, кого нет.

– Разумеется, о мудрый ученик. Нельзя поймать того, о ком ты думаешь, что его нет.

– Я думаю? Я неправ, Энайр?

– Я не говорил этого.

– Но тогда…

– Но я и не сказал, что ты прав.

– Я не понял, учитель.

Энайр усмехнулся.

– Ты уверен, что мысль твоя может быть либо правдой, либо неправдой, и никак иначе, так ведь?

– Но… разве нет? Если я, например, скажу, что эта рыба, лежащая на столе, – лосось, это будет правда. Если я скажу, что это – угорь, это будет ложь. Так?

– Так – если ты человек.

Финну показалось, что он ухватил идею учителя.

– А если… если я – маг?

– Тогда ты можешь сказать, что она красивая, например.

Энайр взял свою палку и снова принялся что– то резать на ней.

– Ты слышал о священных Островах Запада? Об Островах Бессмертных?

– Конечно, учитель.

– И веришь в то, что они существуют?

– Разумеется. Многие маги и властители бывали там. И оттуда приходили сиды и боги.

– Значит, это правда?

– Да. Но зачем ты спрашиваешь об этом?

– А знаешь ли ты, что многие великие мореплаватели из Эйре, Альбы и других стран уходили на своих кораблях очень далеко на запад и не находили там ничего, кроме воды и плавучих льдов?

– Знаю.

– Значит, и это правда? Значит, правда и то, что Острова есть, и то, что Островов нет в Океане? А, ученик? – последний вопрос был уже явной насмешкой. Финн задумался.

Они помолчали.

– Нет правды и нет лжи, когда речь заходит о магии, запомни это, мой мальчик, – произнес Энайр уже серьезно.

– А что есть, учитель?

– Слово.

* * *

Они сидели на любимом бревне Энайра, опустив ноги в прохладную воду Боанн, и смотрели на закат.

– Ты так и не рассказал мне о Лососе Мудрости, учитель.

– Да? Но ты же и сам знаешь о нем сказку.

– Именно сказку. Но ты говорил о нем, словно действительно живешь здесь, на берегу Боанн, в надежде когда-нибудь его поймать.

– Я действительно живу здесь, на берегу Боанн, ожидая своего Великого Лосося.

– Расскажи мне.

Энайр помолчал, гладя на солнце, потом спросил:

– Ты знаешь, что находится в центре Мира?

– Да, – ответил Финн. – Там растет Древо, а у его корней бьет Источник Судьбы, из которого берут начало все реки Острова Бессмертных…

Энайр покачал головой.

– Твои друиды не очень-то хорошо обучили тебя древним мифам. Из Источника Судьбы, бьющего в середине Мира, берут начало все реки.

– И Боанн?

– И Боанн.

– И ручей, что впадает в Боанн в ста шагах отсюда?

– И ручей, что впадает в Боанн в ста шагах отсюда.

Финн усмехнулся собственной хитрости:

– Но я вчера вечером был у его истоков! Не значит же это, что я был… – и вдруг замолчал.

Энайр поднял на него глаза.

– Значит, мой мальчик. Значит. По крайней мере – если ты маг.

* * *

За окном избушки уже стемнело, когда они принялись за ужин при свете углей в очаге и масляной лампы.

– Ты не договорил про Лосося… – не очень уверенно начал Финн.

– А тебе так хочется услышать эту сказку именно из моих уст?

– Да. Когда ты говоришь, Энайр, даже самые простые вещи становятся… волшебными, все словно раздваивается, обретая второй смысл…

– Раздваивается?

– Ну да. Это как с реками, у каждой из которых два истока: один здесь, и один – в середине Мира, в Источнике Судьбы.

– Раздваивается… – задумчиво повторил Энайр. – Да, можно сказать и так. В древности об этом говорили как о первом уровне обучения истинной магии.

– А второй? – спросил Финн.

– Подумай. Ты уже видел… когда пытался поймать меня на слове – когда говорил о нашем ручье.

Финн задумался. И вдруг понял – нет, ощутил, увидел – так ясно и ярко, что по спине у него пробежали мурашки.

– Нет двух источников… – проговорил юноша. – Тот, что в середине Мира, и тот, что здесь, в Ирландии, это… ОДНО…

Энайр быстро глянул на него, кивнул – едва заметно, скорее сам себе, чем Финну.

– И Лосось…

Энайр снова кивнул и продолжил уже сам:

– Лосось Мудрости живет в Источнике Судьбы и поедает орехи, падающие в воду с Древа, растущего в середине Мира. В этих орехах – Первое Слово истинной магии, – так Оно попадает в плоть и жир Лосося. Когда магия переполняет его, Лосось уходит из Источника в одну из рек, берущих там начало, а место его занимает новый, молодой лосось. – Энайр сделал паузу, зачерпнул супа из стоящей перед ним миски. – Маг, знающий, что все реки берут начало в Источнике Судьбы, может дождаться своего Лосося, поймать его и съесть, и так обрести знание истинного языка магии.

Они долго молчали, и лишь когда ужин был закончен и пришло время Финну убирать его остатки, юноша спросил:

– Учитель, а когда ты дождешься своего Лосося на берегу великой реки Боанн, как ты узнаешь его?

Энайр хитро улыбнулся:

– Ты забыл сказку, мальчик? Три белых и три красных пятна отличают Лосося Мудрости, рыбу, чей жир – магия.

4

Лейнстер, среднее течение Боанн

начало лета года 1465 от падения Трои

– Да, парень, с тех пор, как появилась Фианна, больших войн наш остров не знал, ты прав, – Энайр помахал в воздухе только что отрезанным куском сыра. – Но Братство светлых распалось уже больше четверти века тому назад, – он отправил сыр в рот.

Финн локтем – чтобы не испачкаться – вытер с глаз слезы и продолжил кромсать лук для столь любимой магом луковой похлебки.

– И вождями Фианны всегда были МакБайшкнэ? – спросил он.

– Нет, конечно. Повелители Фианны – не короли, а Фианна – не королевство, чтобы передаваться по наследству. Во главе светлого Братства всегда стоял лучший. Но кровь, конечно, не вода – наследственность много значит и в магии, и в боевых искусствах. Мужчины из рода Байшкнэ не раз возглавляли Фианну. И последним из предводителей Фианны был Вождь этого клана.

Финн замер с ножом в руке.

– Кто именно? – негромко спросил он.

Энайр быстро глянул на него, но ответил почти без задержки:

– Кумал, последний из их Вождей.

– А Фианна распалась, когда… когда его и других людей клана Байшкнэ убили люди МакМорна?

– Нет, что ты. Гораздо раньше. МакМорна сами были частью Фианны, и их мужчины тоже не раз вставали во главе Братства.

– Ну уж нет! – воскликнул Финн, откладывая нож.

– Почему же нет? Истинные Светлые – люди, находящиеся под особым покровительством богов, – рождаются в любых кланах. Ну… почти в любых.

Финн промолчал.

– Ты ведь из тех МакБайшкнэ, которым удалось выжить после сражений с МакМорна, да, мальчик?

– Откуда ты знаешь? – сумрачно взглянул на него юноша.

– Вот уж несложно было угадать, – Энайр усмехнулся, но не обидно. – Рукоять твоего ножа украшена изображением кабаньей головы – тотема клана Байшкнэ. Когда ты купаешься, у тебя на руке можно видеть обереги, в которых несложно узнать работу друидов МакБайшкнэ или родственного им клана. У тебя…

– Что ты сказал? – воскликнул, невежливо перебивая старшего, Финн, до которого дошел вдруг смысл предыдущей реплики Энайра. – Один из? 

Энайр отодвинул, наконец, от себя сыр, посмотрел на юношу с сочувствием и нежностью.

– Бедняга, – сказал он. – Ты действительно прожил свои полтора десятка лет, будучи уверен, что выжил один из всего клана?

– А это… не так?

– Нет, конечно. Один полусвихнувшийся Мак– Байшкнэ, например, живет на болотах к востоку отсюда, в двух днях конного пути вверх по Боанн…

– Он не свихнувшийся… – встрял Финн.

– Да? – заинтересовался Энайр. – Значит, ты с ним встречался? И еще жив? Любопытно… Ладно, потом. Больше всего ваших – десятка два человек – живет в Таре и около нее. Есть кое-кто и в среднем течении Боанн… Неужели ты думаешь, что все до единого МакБайшкнэ были в главной усадьбе клана, когда ее разграбили МакМорна? Это же был огромный клан, все вместе они туда просто не поместились бы.

Финн не ответил, переваривая то, что услышал. Почему ему не сказал об этом Фиакул? Не признавал за родственников тех, кто выжил в давней войне? Или действительно повредился умом, очнувшись тогда на заваленной трупами дороге? Или просто не знал?

– Стой! – довольно резко воскликнул вдруг Энайр. – Последняя битва между вами и МакМорна состоялась… – он прикинул что-то в уме, – ну да, тогда тебя либо вообще не было на свете, либо ты был совсем мелким. Если ты был уверен, что тогда погибли почти все ваши, то кто тогда сказал тебе, что ты – МакБайшкнэ? И кто…

– Я – сын Кумала.

Энайр покивал.

– И те две друидессы, которые, как ты рассказывал, обучали тебя…

– Да, – Финн опустил глаза. – Меня спасли во время последней битвы, чтобы не прервался род Вождей.

Энайр молчал.

– Я только год назад ушел из Леса, – сказал юноша. – До этого даже не видел никого, кроме Лиа и Бовалл. Я почти не знаю людей. Скажи, учитель, если я разыщу оставшихся МакБайшкнэ, если я назову себя новым Вождем клана, они пойдут за мной убивать МакМорна?

– А ты действительно этого хочешь?

– Они убили моего отца.

– Твой отец убил отца тех, кто возглавляет клан Морны сейчас.

– Как? – удивился Финн.

– Как? – переспросил Энайр. – Понятия не имею. Копьем, наверное. Вряд ли в магическом поединке: твой отец был для этого слабоватым магом – собственно, всего лишь владел немножко Силой.

– Ты… знал моего отца?!

– Мало кто из магов Ирландии не знал последнего Повелителя фениев.

Финн подумал немного, потом спросил:

– Учитель, а из-за чего была война между кланами?

Энайр поерзал на лавке, устроился поудобнее.

– Было много причин. Сначала, наверное, власть в Фианне. Потом – споры из-за земли и скота. Потом – первые убитые, первая кровная месть…

– И кто был прав, учитель?

– Ха, мальчик мой! Можно быть правым в отдельном споре, но нельзя быть правым в междоусобной драке, в которой люди родственных кланов без разбору убивают друг друга.

– Родственных? – удивился Финн. – Мы никогда не были родней МакМорна!

– Да, если забыть о том, что все кланы Ирландии, – человеческие, по крайней мере, – восходят к сыновьям Миля. Или ваши друиды не учили тебя истории? И.… еще мне кажется, что неплохо было все-таки дорезать лук до того, как в котелке выкипит вода.

Финн не спорил, хотя все услышанное потрясло его, и потрясение это меньше всего располагало к кухонной работе.

– Расскажи мне о Фианне, учитель.

– Твои друидессы говорили о Братстве мало?

– Да. В основном – о старых временах, когда фении дрались с великанами и отражали набеги на остров.

– Что ж, было и такое. Первым Вождем Фианны был некий маг, собравший вокруг себя два десятка людей именно для того, чтобы отбить набег с Альбы.

– Маг? – переспросил юноша.

– Да, а что?

– Но ведь Фианна была братством воинов…

Энайр чертыхнулся.

– Быстро же забывается прошлое. Фианна, мой мальчик, была братством фениев, как следует уже из названия. Если бы Братство было всего лишь союзом воинов, чем бы оно отличалось от дружины любого короля или князя? Среди фениев были и люди, более склонные к магии, и люди, более склонные к воинскому делу, – дело не в этом. Все они были людьми Тропы. Тропы Предела.