Текст книги "Перепутья"

Автор книги: Антанас Венуолис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

V

Не успел еще заняться день, а в путце, особенно на берегах озер и ручейков, уже началась новая жизнь. Первой проснулась ворона, каркнула раза два и замолчала, будто испугавшись своего голоса. С берега озера откликнулся журавль, еще какая-то птаха, и вот всех пернатых разбудил страшно засвистевший орел.

Поднявшись, всадники помолились, сводили своих коней к озеру на водопой, потом опять жарили лосятину и, подкрепившись, отправились дальше.

Когда взошло солнышко, уже весь лес звенел от песен и гомона птиц.

Тропинка была настолько узкая и извилистая, что всадники могли ехать только гуськом, и последние не видели первых. На тропинках часто попадались бревна, упавшие деревья, но все-таки она не очень-то заросла кустами и не была завалена сучковатыми корягами. Все же вряд ли кто-либо из всадников, кроме Шарки, догадался бы, что это и есть та самая тайная тропа, которая соединяет Жемайтию с Аукштайтией.

С утра светило солнце, хотя его лучи лишь изредка пробивались сквозь кроны деревьев.

Ехавшие впереди всадники увидели на тропе несколько волков. В чаще что-то затрещало. Всадники не обратили на это внимания и подумали, что хищники, как обычно, вертятся около задранного зверя или падали. Подъехав ближе, они рассмотрели в кустах большого зубра, который бил рогами во все стороны, защищаясь от волков. Не успел передний всадник и за копье схватиться, как из кустов на него бросился ночью раненный стражником зубр; зверь тут же поднял на рога коня вместе с всадником, свалил их на землю и в ярости стал колотить рогами, тереть лбом и страшно реветь. Кони других всадников испугались, отпрянули в сторону, но воины быстро справились с ними, и несколько сулиц вонзилось в спину и в бока зверя. Зубр рухнул на колени, но тут же вскочил и еще яростнее набросился на свои жертвы, сваленного всадника и коня, как будто, кроме них, он никого больше не видел; от остервенения он жутко ревел, рвал рогами трупы, тер их лбом, волочил по земле, так что, пока всадники соскочили с коней и добили зверя ножами и мечами, от лошади и человека остались только лужа крови, разбросанные внутренности и перемешанные с грязью, разорванные куски мяса…

Время было дорого, поэтому поспешно выполнили обряд похорон: сложили большой костер, подняли на него трупы человека и лошади и, положив рядом меч, копье, седло и другие вещи покойного, сожгли, согласно древнему обычаю. Когда занялось пламя, в огонь бросили копыта зубра, чтобы душе легче было подниматься на небеса, и, простирая руки к солнцу, завели похоронные песни. В Пруссии воин был окрещен, но здесь, в этой жуткой пуще, даже крестоносцы не противились жемайтийскому обряду похорон, чтобы не навлечь на себя гнев лесных богов.

Зубра быстро разрубили, куски мяса получше взяли с собой, а остальное бросили на съедение волкам.

Ехали дальше, а пуще все не было конца и края. Иногда то один, то другой всадник запевал песенку или принимался насвистывать, подражая певчим дроздам, девятиголосым славкам, кукушкам, иволгам, беспрестанно щебечущим на верхушках деревьев, но скоро замолкал… В полдень опять пасли коней, поили их в голубом болотном озере, и когда вечером, отыскав местечко поудобнее, снова готовились к ночлегу, им казалось, что за всю жизнь не выйдут они из этой пущи.

Вторая ночь выдалась темной и ветреной. Шумела и потрескивала пуща, и, казалось, вздрагивала под всадниками сама земля. После ужина, когда стали гаснуть костры, крестоносцы собрались в круг и, положив руки на мечи, молились, перебирали четки и боялись оглянуться назад, чтобы посмотреть, что творится за их спинами в жуткой пуще. А тем временем там собрались все лесные божества, злые лаумы ¹²12
  Лаума – первоначально богиня родов и земли, позже ведьма, как добрая, так и злая.


[Закрыть] и только ждали, когда совсем потухнут костры. Да и жемайтийцы не все спали спокойно; у многих совесть была нечиста, так как мало кто не крестился один раз или два у поляков, русских или крестоносцев. Теперь они давали своим богам обеты больше не креститься и не отрекаться от своей веры.

Перед рассветом легли и крестоносцы, глубоко уснули жемайтийцы, и одни лишь стражники озирались и были готовы биться как с хищными зверями, так и с лесными духами и чудищами.

Когда взошло солнце, все снова пустились в путь, а конца пущи все еще не было видно.

Наконец к полудню отряд подъехал к огромному топкому болоту. Тропинка исчезла. Если бы всадники в поисках дороги попытались дальше брести по болоту, то все они очутились бы в топях и трясинах и сгинули бы без следа. Подъехав к болоту, Шарка обрадовался. Он тут же повернул в сторону, отыскал гать и повел отряд по одному ему известной дороге через болото. Вскоре пуща стала редеть, появились следы человека, и перед всадниками открылись холмы Падубисиса.

VI

Выбравшись из страшных лесов, всадники снова повеселели, стали разговорчивее, оживленнее. Крестоносцы сразу же заспорили с жемайтийцами по поводу языческих похорон. Комтур Герман снова заговорил с боярином Рамбаудасом о жемайтийских пущах, снова передрались кнехты, и лишь один богатырь в дорогих доспехах все время – и в пуще, и теперь – был суров, неразговорчив и задумчив.

Денек выдался погожий, светило солнышко, над полями пели жаворонки; над склонами и рощицами разгуливал ветерок, а песня сама вырывалась из груди всадников. Пели и поодиночке, и все вместе. Как только отряд вышел из большой пущи, всадники отпустили коней попастись, но задержались ненадолго. Всем хотелось засветло добраться до Ужубаляйского замка боярина Книстаутаса – цели их путешествия.

– Ну как, Шарка, приведешь ты нас сегодня в замок или снова, как вчера и позавчера, придется заночевать в лесу? – спросил проводника комтур Герман, наговорившись с боярином Рамбаудасом.

– Мы могли бы, светлейший комтур, даже пообедать в замке, уж недалеко он, вон за этими холмами, да опасно.

– А что тут опасного? – спросил комтур и уставился на проводника.

– Всадники Скиргайлы ¹³13
  Скиргайла (Скиргайло; ок. 1353–1397) – удельный князь Великого Княжества Литовского. Сын Альгирдаса. Правил Полоцком, был наместником Ягайлы в Литве. С 1395 года – киевский князь.


[Закрыть] шастают, а мне приказано избегать их!

– И большие у них отряды?

– Да всякие: и по десять, и по двадцать, и по тридцать всадников… И сотни бывают… Живет вот здесь неподалеку один боярин, недурен был бы и обед, и ночлег хороший, да опять же…

– Что «опять же»? – грозно спросил недовольный боярин Рамбаудас.

– Не знаю, с каким князем этот боярин дружбу водит.

– Ну, мужики, не мешкайте, – густым голосом сказал все время молчавший богатырь в доспехах и пришпорил своего коня.

Все притихли, и отряд двинулся дальше.

Впереди на дороге появился мужчина верхом на лошади, но, увидев отряд, ловко развернулся и скрылся в лесу. Это был первый человек, которого увидели всадники за двухдневное путешествие.

– Дозорный замка боярина Книстаутаса, – объяснил Шарка и, повернувшись к отряду, улыбнулся.

– Жаль, что он так быстро ускакал, а то показал бы нам дорогу лучше, чем ты, – пожалел один всадник, и все посмотрели вперед, откуда появился и где снова исчез человек.

– А может, догнать? – предложил Шарка.

– Догонишь ты его теперь, волка в лесу, на своей усталой лошаденке.

– Догнать, может быть, и не догоню, но мы могли бы настичь его, когда он станет следы в лесу запутывать… Попробуем, боярин?

– Хватит болтать, он теперь уже далеко: для него одна дорога, а для тебя десять.

– И для него, боярин, дорог не так уж много: весной к замку Книстаутаса только с одной стороны можно подъехать, – спокойно ответил Шарка, вонзил шпоры в бока своей жемайтийской лошадки и, остановившись у того места, где всадник скрылся в лесу, принялся рассматривать следы.

– Видите, какой хитрец, – сказал Шарка, подождав, пока подъедет весь отряд, – совсем в другую сторону ускакал, но, если что, мы еще догоним его или все равно по этому следу до замка доедем.

Вскоре конный отряд свернул с прямой дороги в лес, в сторону от берегов Дубисы. Наверно, через час доехали они до полос земли боярина Книстаутаса. Эти довольно многочисленные полосы были расположены неподалеку друг от друга. На некоторых, засеянных осенью, теперь зеленела жиденькая рожь; другие только готовили к севу, и обугленные пни лесных великанов торчали из вспаханной земли. Много было и новых полос, на которых срубленные только нынешней весной деревья лежали так, чтобы, подпалив их в летнюю засуху, можно было очистить весь участок.

Все недавно отведенные полосы, на которых лежали еще не сожженные деревья, были обнесены глубокими рвами, чтобы огонь не перекинулся на лес. По величине этих полос и тому, насколько тщательно они были обработаны и подготовлены к севу, можно было судить о богатстве боярина Книстаутаса.

Дальше дорога становилась все Хуже и разветвлялась во все стороны. Дело в том, что боярин Книстаутас, чтобы избежать неожиданного нападения крестоносцев, еще в лесу нарочно сворачивал с дороги и уходил подальше от своего дома, в болота и трясины, чтобы враг сгинул в них. Но Шарка хорошо знал дороги и тропинки, быстро находил гати. Всадники ехали врассыпную без всякой дороги, огибая лужи и впадины; ехали в ту сторону, куда вел их Шарка.

– Подождите, бояре! – Шарка остановил свою лошадку. Он слез с нее, принялся оглядываться, словно в поисках чего-то утерянного. – Видите, бояре, куда он поехал – прямо в болото, а нам надо в замок. Назад! Мы еще найдем его след.

Снова забравшись на лошадь, он повернул в противоположную сторону.

– Хитер жемайтиец, – похвалил человека Книстаутаса один из бояр, – умеет следы запутывать.

– Как ему не уметь, боярин, – согласился с ним Шарка, – если учили жемайтийца и крестоносцы, и Скиргайла; известно, нашего князя он тоже боится… Даже не понять, какого князя он поддерживает и каким богам служит: у русских крестился православным, у крестоносцев католическую веру принял, перед битвой молится и татарским богам, и про своих не забывает… А ведь сильный боярин, сильный и богатый: полосы у него тут по всему лесу разбросаны… И на охоту он отправляется – будто на ляхов идет… Вот, сколько веревочку ни вить… – Шарка остановил свою лошадку и показал боярам на следы копыт. – Теперь мы вслед за ним и до замка доедем, только надо поторопиться, чтобы мостки не разобрали.

Конный отряд по следам человека Книстаутаса выехал к огромному болоту. Нигде не было никаких примет дороги, только там, где прошла лошадь, еще не отстоялась взмученная вода, и в местах посуше ерошился развороченный мох.

Солнце уже садилось за пущу. Его последние лучи, проникая сквозь жидкие кроны деревьев, отражались в болотных окнах и ласкали выступающие верхушки елок и сосенок.

– Бу-у, бу-у, бу-у… – беспрестанно и приглушенно вдали и где-то рядышком так ухали таинственные болотные существа, словно они запыхались или дули в пустые кувшины. Завывал волк, и совсем уже сонным голосом галдели на верхушках деревьев певчие дрозды.

Шарка долго вел отряд по краю болота, всматриваясь в след дозорного.

– Есть, – он вдруг остановил свою жемайтийскую лошадку и повернулся к ехавшим вслед за ним всадникам.

Приблизившись, люди увидели тщательно замаскированную, прикрытую прошлогодними листьями и мхом гать, а чуть дальше – обросшие болотными травами плавающие мостки, которые держались на поверхности.

Первым проехал по гати и поднялся на мостки Шарка, за ним боярин Скерсгаудас в платье витинга, крестоносцы и в самой середине – богатырь в дорогих доспехах. Кони пугались, храпели, вскидывая морды, осторожно ставили ноги и косились на гниющие в тине стволы вековых дубов, под которыми плескалась вода. Лошадь одного всадника испугалась взлетевшего над болотом лебедя, отпрянула в сторону и, соскользнув с мостков, погрузилась по шею. Всадника кое-как спасли, а лошадь, медленно погружающуюся в трясину, так и бросили.

Чем ближе к замку, тем лучше становилась дорога. Уже встречались и сухие участки; гать не была закидана сучьями, мостки плавали на поверхности воды, скрепленные между собой березовыми прутьями. Уже можно ехать и по два, и по три в ряд. Когда солнце село, окрестные пущи наполнились голосами болотных птиц и далеким воем волков, и никто не поверил бы, что где-то здесь за болотом стоит замок и живут люди. Даже собаки не лаяли.

Наконец, выбравшись из болота, увидели всадники окрашенный отблеском заката замок боярина Книстаутаса. Обнесенный высокой стеной из толстых бревен, замок щетинился заостренными дубовыми кольями. Издали он казался вымершим.

– Вот теперь-то все они зашевелились да забегали… Ай-яй-яй, сколько теперь там шуму, – громко говорил Шарка, внимательно разглядывая стены замка и придерживая свою лошадку.

– Наше счастье, что они не успели мостки расцепить, пришлось бы нам и заночевать на болоте. Да и теперь еще посмотрим, как они нас впустят. Осторожный боярин, – исследуя глазами замок, говорил один из мелких бояр.

Еще не доехав до ворот, всадники остановились: пространство в несколько футов до стены было загромождено деревьями, с не обрубленными сучьями и наваленными так, что ветвями и верхушками они смотрели наружу; пешком еще можно было кое-как продраться через этот завал, но для конного да еще ночью это было большое препятствие. Такой была первая защитная стена, и огибала она весь замок.

Во времена крестоносцев подобными завалами окружали свои жилища и замки мелкие жемайтийские бояре и крепкие хозяева. Хотя завалы и не могли надолго задержать врагов или грабителей, но все-таки они не позволяли внезапно напасть на спящих. Пока враг прокладывал себе дорогу через такой завал, пока растаскивал деревья, просыпались в замке собаки, поднимались люди и успевали приготовиться к достойному отпору. Кроме того, пока нападающие растаскивали деревья и расчищали подходы, защитники со стен бросали им на голову камни, пускали стрелы. Такие завалы защищали жемайтийцев не только от внезапных налетов, но также охраняли их избы от хищных зверей.

Всадники остановились поодаль; от отряда отделился боярин Рамбаудас и крикнул:

– Люди, стража замка! Если вы живы-здоровы, выйдите и покажитесь – хочу говорить с вами!

Долго никто не откликался и не появлялся. Только когда боярин повторил свой призыв, на стене замка, между заостренными кольями, мелькнул воин в доспехах и, остановившись над воротами, грозным голосом спросил:

– Кто вы такие, добрые люди: рыцари, купцы, путники или чьи-нибудь послы?

– Я, боярин Рамбаудас, от имени нашего и вашего государя, князя Литвы и Жемайтии Витаутаса ¹⁴14
  Витаутас Великий (Витовт; ок 1350–1430) – великий князь литовский (с 1302). Сын Кестутиса Руководил войском Великого Княжества Литовского (по мнению других историков – всем войском союзников) при разгроме немецких рыцарей в Грюнвальдской битве (1410). Наиболее выдающийся правитель Великого Княжества Литовского.


[Закрыть], требую немедленно открыть ворота замка, приютить и накормить нас и наших людей.

– Боярин Рамбаудас, это ты? Узнаю твой голос и кланяюсь нашему и вашему государю Витаутасу, – откликнулся со стены боярин Книстаутас и крикнул своим людям: – Эй, мужики, давайте факелы, огня! Немедленно откройте ворота!

И ворота замка широко распахнулись перед желанными гостями.

VII

В конце четырнадцатого века Великое Княжество Литовское – Жемайтия, Аукштайтия с Волынской и Подольской землями и другими областями – переживало трудные времена. Ягайла ¹⁵15
  Ягайла (Ягайло, Ягелло; ок. 1351–1434) – великий князь литовский (1377–1381, 1382–1392), король польский Владислав II (с 1386). Сын Альгирдаса. Являлся номинальным главнокомандующим войска союзников в Грюнвальдской битве.


[Закрыть], сын князя Альгирдаса ¹⁶16
  Альгирдас (Ольгерд; ок. 1296–1377) – великий князь литовский (с 1345). Сын Гедиминаса Делил власть с братом Кестутисом.


[Закрыть], подстрекаемый своими приближенными, хотел один властвовать над Литвой и отобрал у Витаутаса, прямого наследника Кестутиса, земли его отца – Тракайское княжество. Взамен он сначала дал ему во владение земли над Наревом и Бугом, но потом отобрал и эти.

Обиженный Витаутас во второй раз бежал к крестоносцам и, связавшись с извечными врагами Литвы, рассчитывал с их помощью вернуть себе свою вотчину. Ягайла тем временем царствовал в Польше и из Кракова управлял землями Кестутиса и Альгирдаса. В Литве он держал наместника – своего брата Скиргайлу, однако, не доверяя и ему, Ягайла поручил брату только княжество Кестутиса и поселил его в Тракай. А в Вильнюсе и в других важнейших замках он держал смешанные гарнизоны с военачальниками поляками, которые подчинялись только своему королю.

Волынь и Подолье были как бы отторгнуты от Литвы, ибо и этими землями уже управляли поляки.

Вражда между братьями привела к тому, что от Литвы стали один за другим отходить русские князья; крестоносцы хозяйничали в Жемайтии как дома; в северных областях Литвы разбойничали конные отряды Ливонского ордена, и повсюду ощущался разброд.

Многие бояре, недовольные Кревской унией ¹⁷17
  Кревская уния 1385 года – соглашение о династическом союзе между Польшей и Великим Княжеством Литовским. Используя Кревскую унию, польские паны стремились превратить Великое Княжество Литовское в провинцию Польши. Против такой политики выступал Витаутас.


[Закрыть], заключенной с поляками Ягайлой, согласно которой Литва была объединена с Польшей, недовольные наместником Ягайлы, поднимали восстания, сопротивлялись чужим гарнизонам и военачальникам и, совершив множество проступков, уходили в Пруссию к Витаутасу, искали убежище у русских князей. Иные провинившиеся прятались в лесах, опустошали боярские замки и хозяйства, грабили купцов на больших дорогах.

К тому времени вельможи Литвы уже окрестились, но народ и мелкие бояре, особенно в Жемайтии, все еще поклонялись своим старым богам и, подстрекаемые жрецами, шли против новой веры, новых порядков, пришлых поляков и крестоносцев. Некоторые, раз окрестившись, снова возвращались к вере своих отцов. Число неспокойных и недовольных росло с каждым днем.

Хотя Витаутас жил в Пруссии у крестоносцев, но он тайком бывал в Жемайтии, посылал своих людей в Литву, которые поднимали народ против Скиргайлы – наместника Ягайлы, против польских гарнизонов и призывали всех идти с ним, Витаутасом, прямым наследником Кестутиса, чтобы помочь ему вернуть земли отца – Тракайское княжество.

Народ Жемайтии и Аукштайтии и многие бояре поддерживали Витаутаса, но и у Ягайлы со Скиргайлой было немало сторонников, особенно в восточной Литве, где крещеные вельможи получили привилегии польской шляхты, а также были задобрены подарками и посулами.

Литве угрожала страшная междоусобная война и окончательный распад.

VIII

Вот в такую-то пору добрался до замка боярина Книстаутаса конный отряд. Когда открылись ворота, гости въехали во двор. Весь гарнизон, все люди стояли на своих местах, готовые к бою.

Боярин Книстаутас подбежал к закованному в дорогие доспехи богатырю, придержал его за стремя, а когда тот сошел с коня, низко поклонился ему с такими словами:

– Приветствую тебя, наш государь Витаутас, сын Кестутиса. Да хранят тебя Перкунас и все наши боги… Я и мои люди склоняем перед тобой свои головы, мы послушные твои слуги и подданные.

– Алла, алла, алла, – заволновались в строю татары, узнав государя, против которого бились на берегах Нарева ¹⁸18
  В 1387 году Витаутас правил землями Луцка.


[Закрыть] и которым были пленены; они пали перед князем ниц, выражая этим свое преклонение и покорность.

Витаутас поздоровался с боярином Книстаутасом и гарнизоном замка:

– Здравствуйте, мужики!

– Здравствуй, наш государь, – ответил гарнизон, и все задвигались: одни низко поклонились, другие, как и татары, бросились на землю. Из-за изб несмело выглянули женщины, и все уже знали, что за гость пожаловал в замок.

Князя и пятерых его спутников Книстаутас пригласил в горницу, а все остальные пока что остались во дворе возле своих лошадей. Позаботиться о них боярин Книстаутас велел двум своим сыновьям – Кристийонасу и Манивидасу.

Едва высокие гости зашли в горницу, во дворе замка стало шумно и весело: раздались возгласы, приветствия, все всадники забеспокоились, кому куда ставить свою лошадь, складывать сбрую, седла. По двору бегали оба сына Книстаутаса и отдавали приказания.

Когда всадники покончили со своими заботами, всех пригласили в избу и усадили за дубовые столы, а слуги носили и подавали кушанья и напитки.

Перед ужином крестоносцы выстроились, повернулись в сторону Мариенбурга ¹⁹19
  Мариенбург – немецкое название Мальборка, города в дельте Вислы.


[Закрыть] и, возложив руки на поставленные стоймя мечи, сотворили молитву. Белорусский боярин Пильца из Матаковцев, тот самый, чья лошадь провалилась в трясину, вытащил из кармана иконку в золотой оправе, поставил ее в угол и вместе со своими людьми начал творить молитву, кладя земные поклоны. Старший сын Книстаутаса Кристийонас и другие крещеные жемайтийцы, которые четок не имели, да и молитв еще не знали, подражая крестоносцам, кое-как перекрестились, поглядывая друг на друга, пошевелили губами и, опять перекрестившись, сели за столы. Младший сын Книстаутаса Манивидас, еще не окрещенный, а также другие некрещеные люди замка и спутники Витаутаса, плеснули из кувшинчиков медка для богини Жемины и бросили под скамьи несколько кусочков мяса. Проводник отряда Шарка сначала помолился вместе с христианами, а потом воздал должное и своим богам.

Все проголодались и ели молча, только трещали обгладываемые кости.

– Ну, а ты, Шарка, каким богам поклоняешься: польским, немецким или белорусским? – заморив червячка и отпив медка, спросил проводника отряда боярин Баублис.

– Я, боярин, за своих богов держусь. Да хранит меня Перкунас от чужих.

– А крестился ты сколько раз?

– Однажды у короля в Нерис, в другой раз у королевы в Швентойи.

– И оба раза белую рубашку получил?

– Получил, боярин. И от королевы получил, и от короля. Как отвергнешь их милость.

– И у крестоносцев крестился?

– Вместе со своим боярином однажды крестился и у крестоносцев.

Все рассмеялись, только крестоносцы с пренебрежением посмотрели на Шарку и снова принялись за еду.

– И сколько же у тебя имен? – спросил боярин Баублис.

– Много, боярин, всех даже не помню. – И Шарка, взяв из миски ребро лося, принялся тщательно обгладывать его.

– Как еще наши добрые боги терпят такое, – заговорил сидевший в конце стола боярин Мишкинис и, увидев кусок мяса побольше, пальцами взял его из миски. – Да хранит нас сладкая Милда, вот в Арёгале ихние жрецы скинули нашего Пикуолиса ²⁰20
  Пикуолис (Пикулас, Поклюс) – бог гнева, войны.


[Закрыть] и своего бога поставили… А в Вильнюсе, – облизнув пальцы, продолжал боярин Мишкинис, – священный огонь потушили, святилище осквернили и самого кривиса ²¹21
  Кривис (криве) – жрец у балтских народов, название восходит к мифологизированному родоначальнику жреческой традиции.


[Закрыть] в Нерис окрестили.

– Пусть поразит меня Перкунас на этом месте, если польские жрецы еще долго продержатся в Вильнюсе! – стукнул кулаком по столу аукштайтийский боярин Гаршва. – Если Ягайла со Скиргайлой напустили на нас поляков и обесчестили наших богов, то они нам больше не князья, а враги наши и враги наших богов. Да поразит и их Перкунас!

– Поосторожнее, боярин, – заметил молчаливый боярин Кинсгайла. – Бог Ягайлы – бог нашего государя Витаутаса: и он в Кракове святое крещение принял да ихнего бога признал. Кроме того, боярин, тех аукштайтийских бояр, которые крещение приняли, Ягайла в правах с польскими вельможами уравнял, и только мы, жемайтийцы, все еще неизвестно кто: христиане уже или еще нет?

– По правам еще не христиане, а крестились-то уже не раз, – несмело поддержал боярина Кинсгайлу боярин Кершис и опустил глаза.

– Бог нашего и вашего государя Витаутаса – это наш бог, бог белорусов и русских: князь раньше всех священной водой Днепра крестился у нашего митрополита киевского, – запротестовал белорусский боярин Пильца из Матаковцев, выпил кубок медка, подбоченился и смело заговорил: – А насчет прав, боярин, клянусь мордой и лапой медведя, что все христианские бояре равны – и белорусы, и поляки, и литовцы…

Тут встал один крестоносец, брат по имени Ганс Звибак, и, набожно сложив руки, заговорил, ни на кого не глядя:

– Хотя нам, христианам, монахам ордена девы Марии, и запрещается садиться за один стол с язычниками, но…

– Что, разве мы не христиане?! Разве мы не бояре христианского государя?! – откликнулись из-за стола крещеные жемайтийцы и недобрыми глазами посмотрели на крестоносцев.

– Да, уж вы-то христиане, – упрекнул их вспыхнувший крестоносец и поднял свои трусливые глаза, – покойников по языческим обрядам хороните – сжигаете; молитесь тоже по-язычески; обычаи ваши дикие; креститесь вы только ради того, чтобы белую одежду получить…

– Что он говорит? Что он говорит? – забеспокоились за столами жемайтийцы.

– Правду я говорю: вот мои братья во Христе этому свидетели. Витаутас, ваш государь, а нашего великого магистра друг и его наместник в Жемайтии, поклоняется только одному истинному богу и исповедует одну истинную веру римских католиков, к которой приобщился по милости нашего ордена. – Сказав это, крестоносец сел, облокотился о стол и, словно оскорбленный, задумался.

Жемайтийцы заволновались, но ответить им было нечего; их выручил вошедший в избу боярин Судимантас, брат тестя Витаутаса. Он сказал:

– Каким богам поклоняется наш государь Витаутас и какую веру он исповедует – это не наше и не ваше дело. Наш долг – слушаться его и делать то, что он приказывает. Прикажет креститься – окрестимся, прикажет бить христиан – будем бить.

Крестоносцы всполошились, выскочили из-за стола и, постукивая мечами по полу, одновременно закричали:

– Опасность! Опасность!

– Вы наши враги. Вы сарацины. Братья, здесь нам грозит смерть. Мы в плену!.. – кричали крестоносцы.

Старший сын Книстаутаса Кристийонас успокоил их и снова усадил за стол. Некоторое время все шумели и волновались. Хотя на столах еще была еда, но все уже насытились и теперь только потягивали из рогов медок и косились на крестоносцев.

– Мне кажется, что на войне все-таки татарские боги всех сильней, – поковыряв во рту пальцами, снова заговорил боярин Кинсгайла. – Вот, скажем, под Гродно уж так нас поляки прижали, так прижали, что думали мы – конец всем, но едва только закричали татары, едва только позвали своего бога – алла, алла, в одночасье всех в болото сбросили. Если б не опоздал комтур Балги со своими рыцарями, видели бы поляки Гродно как собственные уши.

– Мой отец перед битвой тоже к татарским богам взывал, – выступил за могущество татарских богов и младший сын Книстаутаса Манивидас.

– Когда сами можем выстоять, тогда и чужие боги помогают, но попробуй ты перед битвой Пикуолиса разгневать, вот тогда увидишь, как тебе христианские или татарские боги помогут, – закончил спор боярин Гаршва и осушил рог медка…