Текст книги "Перепутья"

Автор книги: Антанас Венуолис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

XXIX

Хотя князя Витаутаса совсем не интересовали эти турниры, крещение и другие торжества, которыми орден хотел удивить чужеземных рыцарей, но он тоже бывал повсюду. Он тоже хотел представиться не только добрым христианином, но и рьяным поборником христианства и другом ордена. Он вместе с княгиней Анной часто ходил в костел, делал вид, что внимательно слушает мессу. А в то время, когда вился дымок ладана и торжественно гудел орган, у него в голове уже зрели новые планы. Князь Витаутас думал о том, как надо будет избавиться от своих союзников и собственными руками ордена уничтожить его могущество, разрушить его замки… Когда вечером он возвращался с охоты и на горизонте, залитая лучами уходящего солнца, вырастала Мариенбургская крепость, князь Витаутас придерживал своего коня и глубоко задумывался о новых походах. Во время последнего похода на Литву князь видел шаткость положения наместников Ягайлы, хорошо познал сильные и слабые стороны крестоносцев и понял, где надо будет поднажать, когда наступит решающий час.

Князю хотелось побыстрее вернуться в принеманские замки и там исподволь готовиться, но этому мешали иноземные рыцари, которые все еще гостили в Мариенбурге, и тяжелая болезнь магистра ордена. Последняя причина была самая главная, так как от нового магистра зависела дальнейшая судьба его замыслов. Правда, в Жемайтии князь уже смог бы обойтись без крестоносцев и, возможно, даже договорился бы с Ягайлой, но он смотрел дальше и теперь мучился бездельем.

Наконец, через несколько дней после отъезда из Мариенбурга чужеземных рыцарей, преставился и великий магистр Конрад Зольнер фон Раттенштейн. Новым магистром ордена был избран большой любитель военных походов и хороший приятель Витаутаса брат Конрад Валленрод.

Едва был торжественно похоронен старый великий магистр, как начались посвящение, чествование, присяга, поздравления…

В Мариенбург снова съехалось множество гостей. Князь Витаутас снова был вынужден отложить свой отъезд и слоняться без дела.

Когда и эти торжества кончились, новый магистр ордена сразу проявил заботу о границах своего государства и решил мечом или миром разрешить спор с поляками из-за Добжинской земли ⁴⁰40
  Добжинская земля – территория древних пруссов на правом берегу Вислы в ее нижнем течении. В 1226 году мазовецкий князь Конрад пригласил сюда для борьбы с пруссами крестоносцев – в Добжинской земле обосновался рыцарский орден Добжинских братьев. После Грюнвальдской битвы вошла в состав Польши.


[Закрыть]; он направил к Ягайле послов. Князю Витаутасу больше нечего было делать в Мариенбурге. Он с некоторыми своими боярами переехал жить в Бартенштейнскую крепость ⁴¹41
  Бартенштейнская крепость находилась на территории Пруссии, ныне – Калининградская область.


[Закрыть]. Княгиня и другие бояре остались в Мариенбурге как заложники. Рыцарь Греже вместе с послами ордена отправился в Добжинскую землю, в замок Злоторыи, на переговоры с поляками. Перед отъездом рыцаря Греже на границу с Польшей Витаутас позвал его к себе и долго советовался по поводу укрепления замков на Немане, говорил о жемайтийцах, расспрашивал про Ужубаляйский замок и наконец пригласил по возвращении из Польши приехать в Бартенштейнскую крепость. Кроме охоты, предложил ему принять участие в походе на Литву. Рыцарь загорелся этой идеей, начал думать, как бы ему отказаться от участия в переговорах, но князь его успокоил и сказал, что охота и поход на Литву не уйдут от него, а пока неплохо бы ему во время переговоров поинтересоваться гарнизонами ягайловских поляков в замках Литвы, Скиргайлой и настроениями бояр. Для этой цели князь снабдил его деньгами и попросил, чтобы он с прибытием в Бартенштейн привез вести от княгини.

В один день отправился к Неману Витаутас, а на другой – послы ордена в Добжинскую землю с необычайно большим отрядом рыцарей, свиты и с лучшими дипломатами тех времен – монахами.

Тоскливые дни проводила Лайма Книстаутайте в высоком Мариенбургском замке. Правда, скучать ей не очень-то позволяли: ее усердно обучали две сестры-монахини немецкому языку, письму, чтению; готовили к исповеди и объясняли таинства христианской веры. Боярышня быстро научилась читать, давалось ей и письмо, однако молитвы были труднее, и она все откладывала первую исповедь. Боярыня весьма категорично отказалась учить молитвы: говорила, что слишком стара для этого, и обходилась крестным знамением. Свою дочь она не заставляла учиться, а иногда, сославшись на свое недомогание, и вовсе не отпускала ее от себя. По вечерам, когда во всех костелах Мариенбурга колокола звонили к вечерне и когда братья монахи собирались на молитву, они чувствовали себя одинокими, чужими и не посещали храм. Оставшись дома, они уходили в свои мысли, мечтали об Ужубаляйском замке и, повернувшись к Жемайтии, молились своим богам. Благородные женщины знали, какие они здесь гостьи. Пока в Мариенбурге еще был князь Витаутас, боярыня храбрилась и ничего не боялась; но когда Витаутас уехал, а сыновей отделили от нее, она снова почувствовала себя пленницей крестоносцев, как недавно в собственном замке. Маргарита виделась с отъезжающим на переговоры рыцарем Греже и дала ему поцеловать ручку, когда рыцарь, как того требовали обычаи, пришел попрощаться и еще раз заявить, что он в пути повсюду будет мечом защищать ее красоту и добродетели, а кто не согласится с ним, тот погибнет. Виделась на людях, при княгине, матери и других знатных особах и рыцарях крестоносцев. Когда рыцарь Греже уехал, Маргарите снова стало в Мариенбурге и тоскливо, и скучно; но почему тоскливо, почему скучно, она никому не хотела говорить. Матери жаловалась, что скучает по Ужубаляйским лесам.

Когда выпал снег и братья уехали в Караляучюс, в прусские пущи охотиться, она тоже хотела поехать с ними, но здесь была не родная Жемайтия, а чужая Пруссия.

Первая исповедь и первое причастие прошли так же торжественно, как и крещение. Шли к исповеди и к первому причастию и боярыня, и оба ее сына, специально для этого вызванные из Караляучюса; шли и другие жемайтийские семьи. Женщин опекали монахини, а мужчин – монахи. И когда отцы монахи подталкивали поближе к алтарю бородатых жемайтийских бояр и скромных юношей, те, словно дикие зубры, упирались, сопротивлялись и косо поглядывали на стол божий, как на некую ловушку, приготовленную для них. Один боярин категорически уперся и отказался принять причастие. Все решили, что в него вселился дьявол, и на следующий день отпустили из Мариенбурга домой, в Жемайтию. Это был преданный своим богам и князю Витаутасу боярин Судимантас, родной брат отца княгини Анны. Он был смел в бою, незаменим в походах, ничего не боялся, ничего не хотел для себя и был страшным упрямцем. У него даже семьи не было. Судимантас жил в непроходимых жемайтийских лесах и любил лишь родную пущу и ненавидел лишь крестоносцев. Когда вспыхивали костры тревоги, Судимантас со своими ребятами первым прибывал в лагерь и первым выходил на поле брани. Для князя Витаутаса он был незаменимым воином: когда князю требовалось пройти через дремучие пущи, или начать битву, или из засады напасть на вражеский лагерь, или взять пленных, – он посылал Судимантаса, и тот всегда выходил победителем. Командовать Судимантас не умел и никакой дипломатии не признавал. Надежным оружием он считал только секиру и палицу. В массивной головке его дубовой палицы был острый кусок кремня, который пробивал любые рыцарские доспехи и на месте убивал коня или человека. На поле брани Судимантас рвался в самую гущу врагов и зажмурившись размахивал топором или палицей во все стороны. Разгорячившись, в бою не отличал своих от врагов, и только трубы останавливали его. Возвращаясь из Мариенбурга домой, Судимантас навестил в Бартенштейнском замке князя Витаутаса и рассказал, как его вели к исповеди и как он сбежал из храма. Князь искренне смеялся над его бегством и приказал вернуться в свой замок, собирать мужчин, учить их военному делу и охотиться в пущах, а добытое мясо солить, закладывать в бочки и отправлять в Бартенштейнскую крепость и в другие замки, подвластные ему. Подобные приказы князь Витаутас отдал также другим боярам и вольным людям. Он приказал всем быть бдительными и готовиться к войне. Но с кем он собирался воевать и к чему надо готовиться, князь не говорил. Все подумали, что князь собирается избавиться от опеки ордена. И снова все начали готовиться воевать с крестоносцами.

Переговоры между новым магистром и поляками не увенчались успехом: послы вернулись в Мариенбург ни с чем. Магнаты Ягайлы валили вину за неудачу на послов ордена, мол, они несговорчивы, а дипломаты ордена во всем винили вельможных панов Ягайлы. Желая отомстить Ягайле за коварство и упрямство, великий магистр ордена задумал снова воспользоваться Витаутасом и вместе с ним совершить второй поход на Литву. К тому же, будто специально, в Мариенбурге собралось много гостей, желающих добыть в краю язычников богатство и отпущение грехов.

XXX

Возвратившись в Мариенбург, рыцарь Греже не нашел ни Маргариты, ни боярыни, ни княгини Анны. Они, сопровождаемые комтуром Германом, многими жемайтийскими боярами и придворными, отправились в Бартенштейнскую крепость; дело в том, что к князю Витаутасу приехали послы из Москвы просить для своего государя, великого князя Московского Василия Первого, руку дочери Витаутаса княжны Софии ⁴²42
  Княжна София вышла замуж за Василия I в 1390 году.


[Закрыть].

Магистру ордена не очень-то хотелось отпускать такую важную заложницу, как княгиня Анна, но он не мог отказать Витаутасу, так как причина была уж слишком важная: какое сватовство без матери! Магистр очень торжественно проводил княгиню и пообещал прислать невесте подарки. Для того чтобы отправить подарки и получить точные сведения о русских послах, о самом сватовстве и его политической подоплеке, у великого магистра не было более подходящего человека, чем рыцарь Греже. Поэтому магистр сразу же отправил его к Витаутасу с подарками для невесты. И еще великий магистр поручил рыцарю отвезти князю грамоту о задуманном им новом походе на Литву. Чтобы заручиться возможностью повидаться со своей дамой сердца Маргаритой и поговорить с ней, рыцарь Греже по пути в Бартенштейнскую крепость остановился в Караляучюсе и навестил Книстаутасов. Оба брата передали через него матери и сестре привет и наилучшие пожелания.

Было первое воскресенье после рождества. Стояли крепкие морозы. Покрылся льдом Куршский залив, стал Неман, и навалило очень много снега. Рыцарь со своим оруженосцем и несколькими спутниками ехал только днем, так как ночью шастали стаи голодных волков, которые набрасывались на путников. На ночлег они останавливались в преданных ордену деревнях или в замках крестоносцев. Если уж отряд сбивался с дороги и вечер настигал его где-то вдали от населенных мест, рыцарь ночевал и в лесу, но тогда кнехтам приходилось всю ночь поддерживать костер, чтобы не замерзнуть и не позволить приблизиться хищным зверям. У костра рыцарь Греже мечтал о царице своего сердца Маргарите, и сознание того, что вскоре он увидит ее, помогало ему коротать ночь.

В Бартенштейнском замке рыцарь Греже нашел очень много гостей. Когда рыцаря позвали к князю, уже наступил вечер и повсюду зажгли лучины и факелы.

Из-за крепких морозов рыцарь Греже путешествовал в шубе из медвежьих шкур. Прибыв в крепость, он переоделся, облачился в доспехи, надел шлем и, как того требовали устав и рыцарские традиции, предстал перед князем во всем блеске. Князь принял его торжественно, в большом зале замка, вместе с княгиней, в присутствии московских послов, вельмож, бояр и придворных. Рыцарь подтянулся и, одной рукой придерживая меч, а другой сжимая свернутую в трубку грамоту великого магистра, большими смелыми шагами, позвякивая шпорами, вошел в зал. За ним следовали двое слуг. Рыцарь Греже вошел и сначала, словно ослепленный светом или величественной картиной, как бы вздрогнул, но не остановился. Две борзые, лежавшие у ног князя, подняли головы, зарычали и, казалось, хотели броситься на него, но рыцарь будто и не заметил их. Такими же шагами он подошел к возвышению, на котором в высоких креслах сидели князь Витаутас, княгиня Анна и чуть ниже – их дочь, княжна София. Возле князя сидели несколько московских бояр в высоких собольих шапках, а возле княгини и княжны – жены и дочери родовитых бояр. По обе стороны трона стояли бояре, придворные и несколько немецких и чужеземных рыцарей.

Казалось, что рыцарь Греже никого, кроме князя, даже не заметил. Звякнув шпорами, он вытянулся, сделал рукой почтительный жест и, низко поклонившись, заговорил:

– Милостивый государь! Великий магистр нашего ордена девы Марии, благородный брат Конрад Валленрод приветствует тебя, светлейший князь, и тебя, светлейшая княгиня (с этими словами рыцарь Греже поклонился и в сторону княгини), и посылает вам наилучшие пожелания и приветствие…

Тут рыцарь Греже бросил взгляд в сторону княжны Софии и за ее креслом увидел Лайму, теперь Маргариту Книстаутайте. В это мгновение показалось ему, что видит он неземную красоту, а взгляд ее так и пронзил его. Но рыцарь не выдал себя: нисколько не смутившись, он говорил дальше:

– Великий магистр нашего ордена, благородный брат Конрад Валленрод, не придя к согласию с твоим коварным кузеном, твоим и нашим врагом, королем польским, приглашает тебя, светлейший князь, совершить вместе с ним общий поход на Литву, на земли, управляемые Ягайлой. Он посылает тебе и грамоту со своими печатями. – И рыцарь Греже, сделав два шага к трону и преклонив колено, вручил князю Витаутасу свернутый в трубку длинный пергамент, к которому была прикреплена печать ордена, висящая на двух длинных шнурках.

Рыцарь продолжал:

– Как принято среди благородных рыцарей, орден открыто объявляет Ягайле войну.

Князь взял грамоту великого магистра и сразу передал ее стоявшему здесь же возле его кресла боярину Гоштаутасу.

Рыцарь Греже поднялся, отступил на два шага и вновь заговорил:

– Кроме того, великий магистр нашего ордена, благородный брат Конрад Валленрод, посылает вашей дочери, светлейшей княжне Софии, свое благословение и подарки. – Рыцарь Греже повернулся влево и, не сходя с места, поклонился княжне. Потом передал свой меч одному из слуг, а у другого обеими руками взял подарок для княжны – позолоченную шкатулку, в которой лежали бусы из прекрасного янтаря и золотая диадема. Он снова сделал два шага вперед, преклонил колено и вручил подарок княжне.

Княжна любезно приняла шкатулку и, бросив взгляд на дорогие подарки, передала их Книстаутайте. Тут глаза рыцаря снова встретились с глазами Маргариты, и он, кажется, смутился…

– А как здоровье моего друга, великого магистра ордена, благородного брата Конрада Валленрода? – спросил князь Витаутас.

– Мой государь, а твой, светлейший князь, товарищ и друг, великий магистр нашего ордена, благородный брат Конрад Валленрод здоров и чувствует себя прекрасно.

– Отважный рыцарь, счастливо ли вы доехали – с вами в пути ничего не случилось? – спросила княгиня.

– Светлейшая княгиня, я выполнил свой долг и счастлив, что имею честь предстать перед вашим взором, – ответил рыцарь, глядя прямо на княгиню.

– Рыцарь, – тоненьким голоском заговорила и княжна София, – скажи мне, какие достоинства украшают рыцаря?

Греже опустил глаза, подумал, потом взглянул на княжну и ответил:

– Отвага, верность своему государю и доброе имя!

Княжна удовлетворенно кивнула головой, а князь сказал:

– Ну, а теперь, рыцарь, прошу быть моим гостем. Завтра-послезавтра я ознакомлюсь с грамотой великого магистра и отвечу… Теперь же… прошу… Вот у меня пребывают высокие гости, послы моего большого друга Василия Первого, сына московского князя Дмитрия, благородные бояре. – И князь рукой показал на гостей из Московии.

Греже звякнул шпорами, вытянулся и впился глазами в московских бояр. Бояре наклонили высокие шапки и снова застыли на своих местах.

Тут же Греже обступили бояре, рыцари и увлекли в свой круг. Одни расспрашивали его про Мариенбург, другие интересовались переговорами ордена с поляками. Тем временем в зал шумно ввалились шуты во главе с Хеней, любимым шутом князя, и начали проказничать. Борзые рычали, лезли под стулья, под столы, но не убегали и не кусались.

Рыцарь Греже, разговаривая с боярами и чужеземными рыцарями, частенько тайком бросал взгляд в сторону Книстаутайте, и, когда их взгляды встречались, оба словно говорили друг другу: «Да, и я очень тосковал о тебе».

В зале постепенно нарастал шум и веселье. Проказники шуты то танцевали, схватившись за руки, то вытворяли разные проделки; то поодиночке, то все сразу кривлялись, строили рожи, кувыркались через голову… С кнутом в руках, одетый в пестрое платье, гонял их по залу шут Хеня. Изредка, когда то один, то другой шут кувыркался через голову и у него нарочно разрывалось платье, а при этом еще показывалась неприкрытая часть тела или вырывался искусственный неприличный звук, по всему залу проносился смех, а послы хохотали даже до слез, сгибаясь до земли. В прекрасном настроении были и жемайтийские бояре, и крестоносцы, и чужеземные рыцари; веселы были также их жены и дочери, только хмурился и, казалось, все думал о чем-то сам хозяин, князь Витаутас. Похоже, не веселили его проделки шутов, не слышал он, как остроумно его любимый шут Хеня поносит польского короля Ягайлу. Казалось, сидел он на своем троне только ради гостей, из вежливости, и еще казалось, что там, за стеной, ждут его важные дела и что только они теперь занимают его. Лишь изредка, когда уж весь зал хохотал над той или иной проказой шутов, князь словно вспоминал, что он здесь хозяин и его долг приглядывать, чтобы гости не скучали, улыбался, говорил вежливые слова княгине или кому-нибудь из своих гостей и снова уходил в себя.

Долго веселились гости.

– Ну, потанцуй еще, потанцуй. Перекувырнись через голову, муштинис ⁴³43
  Муштинис – денежная единица.


[Закрыть] получишь, – просил Хеню один жемайтийский боярин.

– Муштиниса мало, – скривился Хеня и застыл перед боярином.

– А сколько же ты хочешь?

– Дай столько, сколько король Ягайла предложил Опольскому за Злоторыйский замок ⁴⁴44
  Опольский князь Владислав отдал Добжинскую землю Тевтонскому ордену под залог.


[Закрыть], вот тогда и потанцую, и через голову перекувырнусь, – отрезал ему Хеня.

– А что бы ты стал делать с такими деньгами?

– О, я бы тогда танцевал и играл, а король Ягайла кувыркался!

Весь зал разразился хохотом, и только Витаутас не смеялся. Общим весельем не могли заразиться и рыцарь Греже, и Маргарита Книстаутайте. Когда все смеялись и шутили, Греже и Книстаутайте лишь из вежливости улыбались и снова ловили взгляды друг друга. Но рыцарь Греже все никак не мог улучить момент, чтобы подойти к боярыне и ее дочери и передать им поклон от сыновей и братьев. Наконец, когда трубы пригласили гостей к ужину и все вельможи и бояре поднялись со своих мест, рыцарь приблизился к боярыне и ее дочери и поклонившись сказал:

– Уважаемая фрау, ваши сыновья передают тебе и своей сестре поклон и наилучшие пожелания. Они здоровы, веселы и желают, чтобы господь Иисус и вам ниспослал того же.

Боярыня просияла и спросила:

– А их опять перевели в Мариенбург?

– Нет, уважаемая фрау, они все еще находятся в Караляучюсе, но я по пути навестил их.

– Большое спасибо, отважный рыцарь.

– А как у них успехи на охоте? – спросила Маргарита.

– О, прекрасная фройлейн, прусские пущи – не жемайтийские: в них нет богинь.

На этом и закончился их разговор.

Рыцарь чувствовал себя счастливым, что так близко побывал около дамы сердца и мог заглянуть в ее голубые глаза. И во время ужина он издали следил за ней взглядом, радовался ее красоте и своему счастью видеть ее.

XXXI

Визит послов Московского князя к Витаутасу в Бартенштейнскую крепость вызвал сильную тревогу, много различных толков и догадок не только в Кракове, среди епископов и вельможных панов Ягайлы; орден тоже был озабочен этим сватовством; дело в том, что все почувствовали, насколько возросла слава князя Витаутаса и его авторитет. Знали и то, что не только о сватовстве станут говорить с Витаутасом послы Московии, а будут советоваться с ним и по другим, политическим вопросам. Еще большую тревогу вызвало то, что князь посылает в далекую Москву своих послов, самых способных вельможных бояр с голшанским князем Иоанном Альгимантайтисом ⁴⁵45
  Иоанн Альгимантайтис (? – ок. 1402) – сын гольшанского князя Альгимантаса. Поддерживал политику Витаутаса.


[Закрыть] во главе и с большой свитой. Среди спутниц княжны были также боярыня Книстаутене с дочерью Маргаритой и еще несколько благородных жемайтийских боярынь.

Путь до Москвы был очень дальним, трудным и опасным, потому что из-за вражды со Скиргайлой и Ягайлой приходилось оставлять в стороне Великую Литву и идти морем до Риги, а потом ехать через земли Пскова и Новгорода.

Меньше всех радовался этому сватовству и назначению в свиту княжны боярыни Книстаутене с дочерью рыцарь Греже. О, как он был бы счастлив, если б тоже мог быть в свите княжны или среди послов! Сопровождая княжну, он ежедневно видел бы Маргариту, мог бы чем-нибудь помочь ей и ее матери. И, возможно, впервые в жизни рыцарь Греже пожалел, что он крестоносец, а не жемайтиец или еще какой вольный рыцарь. Но теперь перед ним, как крестоносцем, все пути в свиту княжны или послов князя были закрыты. Мог бы он попросить великого магистра, чтобы тот не отпускал Книстаутене с дочерью, как важных заложниц, но об этом рыцарь даже думать не хотел. Для него оставался один выход: выбрать момент и сказать Маргарите, что он любит ее, что без нее и жизнь ему не мила. Но как это сделать, как улучить такую минуту: при людях нельзя, а боярышня одна нигде не показывалась. Посвататься через кого-нибудь другого – у рыцаря не было среди жемайтийцев ни близких товарищей, ни родственников. Да к тому же он крестоносец, и еще неизвестно, как посмотрела бы на его сватовство боярыня, ее сыновья, князь Витаутас и сама Маргарита. А что сказал бы орден, устав которого запрещает жениться на чужеземках?.. А кто может поручиться, что во время такого долгого путешествия не посватается к боярышне кто-нибудь из послов или свиты? Да и в Москве – разве мало там красивых, молодых русских бояр? И рыцарь Греже окончательно встревожился и расстроился. Это заметила и боярышня, но традиции, скромность и это постоянное разделение мужчин и женщин не позволили им ни увидеться, ни объясниться.

В последний день перед отъездом из Бартенштейна в Мариенбург с письмом князя Витаутаса великому магистру ордена рыцарь Греже повстречал боярыню с дочерью на костельном дворе, когда они возвращались из часовни крепости, и, вежливо поклонившись, заговорил:

– Наверно, досточтимая боярыня, перед такой дальней дорогой вы молились, чтобы господь сохранил вас в пути от всяческих невзгод. Но не бойтесь, досточтимая фрау, вы поедете через христианские земли.

– Спасибо вам, отважный рыцарь, мы будем надеяться, что христиане не станут нападать на нас хотя бы ночью, – ответила Книстаутене, и Греже не понял, то ли она умышленно напомнила ему о повадках крестоносцев, то ли это было простое совпадение.

– Я очень сожалею, боярыня, что не могу проводить вас с дочерью Маргаритой до Москвы и на всем пути восхвалять ее красоту и добродетели.

– А ты, рыцарь, не забудешь ее в других христианских странах?

– О, моя госпожа, ваша дочь не только дама моего сердца, но и моя жизнь, моя надежда, моя радость!.. Как я могу забыть ее…

– Рыцарь, – не позволила ему договорить Маргарита, – твоя жизнь – в руках ордена, а твоя радость – славные военные подвиги.

– Уважаемая фройлейн, я свободный рыцарь, и с орденом меня связывает только вера, но не кровь; а ратные подвиги лишь те для меня славны, на которые и ты благословляешь меня.

Книстаутене остановилась у двери горницы и, подумав, сказала:

– Отважный рыцарь, сегодня нас с орденом связывает дружба, но завтра-послезавтра все может перемениться, как уже не раз случалось, поэтому поразмысли, рыцарь. – И боярыня с дочерью, больше ничего не сказав рыцарю, вошли в горницу.

– Счастливого вам пути, досточтимая фрау и уважаемая фройлейн!

– И вам счастливого пути, отважный рыцарь; если увидите моих сыновей – поприветствуйте их!

– Передай и от меня моим братьям наилучшие пожелания, – одарила рыцаря многозначительным взглядом Маргарита, и у него в груди вспыхнул огонек надежды.

– Спасибо, – только и ответил рыцарь Греже, в поклоне поднеся к сердцу затянутую в перчатку руку.