Текст книги "Прекрасная и неистовая Элизабет"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА VII

Выходя из аптеки с пакетом лекарств под мышкой, Элизабет увидела небольшое кафе на противоположной стороне улицы. Именно это ей было надо. Она вошла в зал, села за отдельный столик и заказала лимонного соку. Затем вынула из своей сумочки авторучку, блокнот и конверт. С момента, когда она решила написать Кристиану, ей казалось, что текст письма уже сложился в ее голове. Однако, когда она начала писать, то почувствовала нерешительность. Как обратиться к нему: «дорогой мой… милый мой… любовь моя»? Все эти слова, которые она могла бы произнести в минуту страсти, она не осмеливалась перенести на бумагу. Они, будучи такими наивно нежными, так мало подходили для столь опытного мужчины, который прочтет их. За то время, что она не видела его, он вполне мог стать чужим для нее. Вдали от него она хранила в тайниках своей души воспоминания о том страстном наслаждении, которое он доставлял ей, но при этом ей никак не удавалось вызвать в памяти его образ. Может быть, он был всего лишь плодом ее воображения, и поэтому она не могла найти ему места в своей новой жизни? Как же начать? «Мой дорогой Кристиан!»? Пожалуй, это обращение тоже не подходило, но по другим причинам. Наконец она решила написать так: «Кристиан, любовь моя!»

Выпив сок до половины, она принялась за письмо.

«Ты, вероятно, задаешься вопросом, почему я не прихожу к тебе? Мне пришлось срочно покинуть Межев, потому что бабушка моего мужа заболела. Если бы ты только знал, как мне было нелегко уехать так срочно! Я хотела предупредить тебя, но это невозможно было сделать. Даже здесь я была очень занята в первые дня, и мне не удавалось ни одной минуты побыть одной, поэтому у меня не было времени, чтобы написать тебе.

Пойми меня и извини. Я до сих пор в тревоге. Как ужасно жить в доме, над которым нависла угроза смерти! Я все бы отдала за то, чтобы эта старая дама выздоровела. Но, к сожалению, она очень и очень слаба. Особенно трудно бывает по ночам. Я одна. Я думаю о тебе…

По мере того как она писала, Элизабет вдохновлялась все больше и больше.

– …Ты мне так нужен. Ты ведь приедешь в Париж на пасхальные каникулы? А до этого напиши мне до востребования в Сен-Жермен-ан-Лей…

Она перечитала эти несколько строчек и нашла их слишком банальными. Но разве могла она доверить бумаге свои самые сокровенные, самые безумные и жгучие мысли. На расстоянии они были слишком чистыми и выхолощенными. Как можно было еще написать о любви? Она закончила свое послание обычными поцелуями. Гарсон, моющий свою полку, наблюдал за молодой женщиной, занятой письмом. Ему казалось, что она пишет целый роман. Элизабет написала адрес, приклеила марку на конверт и, заплатив за лимонный сок, оставила гарсону хорошие чаевые.

– Почтовый ящик в двух метрах от входа справа, – сказал официант, многозначительно улыбаясь.

Элизабет поблагодарила его и поторопилась выйти. Она сильно прижимала к груди конверт, словно боялась потерять его. Когда она просовывала письмо в щель почтового ящика, ее сердце сильно забилось. Ящик поглотил белый конверт. Теперь ее послание лежало в его черном чреве вместе с другими письмами, брошенными туда чьими-то руками, и заполучить его обратно было уже нельзя.

Когда Элизабет вернулась домой, доктор Бежар уже сидел у изголовья больной. Консультация продлилась на этот раз дольше обычного. Выйдя из комнаты Мази, доктор был настроен не очень оптимистично, несмотря на некоторые улучшения состояния больной: температура немного спала, кашель утихал, дыхание в области воспаления стало мягче. Если в течение следующей недели будет наблюдаться улучшение, то можно с некоторым оптимизмом смотреть в будущее. Но, к сожалению, в ее возрасте возможен сердечный криз. Стало быть, необходимо продолжать вводить вакцину против воспаления легких и кофеин. С самого начала болезни каждый день делать уколы приходила медсестра. Старая, тощая, как палка, и болтливая, мадемуазель Гиз не нравилась Мази. Ее раздражало, что та всегда резко стаскивала с нее одеяло, говоря при этом с солдатским юмором:

– Так! Поищем свободное место, куда я еще не колола!

Шприц воинственно поблескивал в ее руке. Она прищуривала глаз, словно в предвкушении удовольствия. Из уважения к Мази родственники отворачивались в этот момент. Раздавался приглушенный крик больной.

– Ну вот и все! – удовлетворенно говорила мадемуазель Гиз.

Однажды утром после ее ухода старая дама с трудом приподнялась на подушках и сказал загробным голосом:

– Это не женщина, а пикадор.

Члены семьи, собравшиеся вокруг кровати, облегченно рассмеялись: Мази пошутила – значит, она была спасена.

И действительно, на следующий же день состояние ее здоровья улучшилось. Доктор Бежар заявил, что он больше не сомневается в выздоровлении больной, но предупредил, что оно будет долгим и трудным.

В дом вернулась радость. Оставив Патриса и его мать у изголовья больной, Элизабет поехала на машине в город. Там она купила одеколон, эфир, букет роз для Мази и, на всякий случай, заглянула на почту. Шесть человек стояли в очередь у окошка «До востребования»: старый господин и пятеро женщин, из которых самой молодой было на вид не больше двадцати, а самой старшей – лет сорок. На всех была поношенная обувь и бедная одежда, в руках они держали удостоверения личности. На их лицах можно было прочесть смущение, смешанное с некоторым вызовом. Неверные жены, влюбленные девицы, скрывающие что-то от родителей. Элизабет попыталась представить себе их проблемы и удивилась, что находится среди этих людей. Одна женщина отошла от окошка с пустыми руками, другая, схватив три толстых конверта, прислонилась к батарее отопления, чтобы сразу прочесть их. Ее хлопчатобумажные чулки были забрызганы грязью, а из хозяйственной сумки торчал рыбий хвост. Очередь продвигалась. Элизабет незаметно огляделась по сторонам. Она боялась встретить здесь кого-нибудь из знакомых мадам Монастье. Если бы это произошло, она купила бы марок в соседнем окошке. Но кругом были незнакомые ей люди. Наконец подошла ее очередь. Элизабет робко назвала свое имя и протянула водительские права. «Наверняка для меня ничего не будет», – подумала она. Чтобы избежать разочарования, она старалась думать именно так. Служащая почты порылась в ящичке, помеченном буквой «М».

– Для мадам Монастье…

И рука в чернильных пятнах протянула ей бесценный подарок – письмо от Кристиана. Элизабет взяла себя в руки, чтобы скрыть свою радость от почтовой служащей, и заплатила за письмо.

Только на улице она с нетерпением вскрыла конверт. Четыре страницы, исписанные мелким почерком. С первых же строк волнение ее усилилось. Она еще никогда не получала посланий в столь страстных и смелых выражениях. Кристиан писал ей о ее губах, грудях, нежной шелковой коже, о запахе, который она оставила в его постели после любви… Подобное объяснение в любви она не могла продолжать читать на тротуаре: прохожие толкали ее, машины гудели прямо в самые уши. Элизабет села в автомобиль, доехала до леса и остановилась на проселочной дороге. Здесь, в полной тишине она снова стала читать письмо, медленно, не пропуская ни одной строки, ни одного слова, чтобы сильнее проникнуться его очарованием. Все, что Кристиан говорил ей раньше при встречах, не потрясало ее так сильно, как то, что он написал ей. Письменная форма придавала этому мужскому вожделению восхитительную правдоподобность. Элизабет почувствовала себя объектом поклонения. Среди множества эротических метафор она нашла важное для себя сообщение: «Я точно буду в Париже 15 апреля». И в конце: «Я люблю тебя, кладу тебя рядом с собой обнаженную и теплую, целую тебя везде, моя маленькая дикарка».

Она оторвала взгляд от страницы и посмотрела на голые деревья, застывшие на фоне серого неба. Осталось еще полтора месяца. А до этого придется ждать других писем от Кристиана, таких же жгучих, как это. Сможет ли она ответить ему в таких выражениях? Конечно, нет. Но чем сдержаннее она будет в своих письмах, тем больше ему захочется увидеться с ней. Она вспомнила волнующие строки его письма. Слова прочно осели в ее памяти. Когда ей показалось, что она запомнила текст наизусть, Элизабет задумалась над тем, что ей дальше с ним делать. В какой тайник спрятать это столь важное письмо? Самым лучшим было бы сразу же его разорвать. Но ей не хотелось и она положила письмо в потайной карманчик в подкладке своей сумочки.

Медсестра укладывала шприц в стерилизатор, когда Элизабет, сияющая от счастья, с розами в руках вошла в комнату больной.

По мере того как здоровье Мази шло на поправку, характер ее становился все капризнее и капризнее. Ей не нравилась еда, она была недовольна отоплением, ей было то душно, то зябко, она требовала себе дополнительного одеяла, а потом сбрасывала его под предлогом того, что оно давит на ноги. Она просила, чтобы ее невестка почитала ей что-нибудь, а потом внезапно отсылала ее назад, говоря, что устала. Или вдруг принималась ворчать на доктора, считающего, что ее выздоровление будет долгим, а потом с кокетством готовилась к его очередному визиту. Все свое плохое настроение она выливала, в основном, на бедную мадам Монастье. Она жаждала сопротивления, но в ответ получала только улыбки. Все семейство радовалось тому, что она довольно быстро набирала силы. А через некоторое время она потребовала свою самую красивую ночную рубашку, свои серьги и парик. Доктор Бежар разрешил ей вставать, но не покидать пределов комнаты.

Успокоившись, Патрис снова принялся за свою работу. Ведь кроме танца Саломеи ему надо было представить до конца апреля два военных марша для римских легионеров, плач закованных в цепи рабов и три застольные песни, которые должны быть исполнены на большом празднестве, организованном тетрархом. В доме снова зазвучала фортепианная музыка. Элизабет чувствовала, что ей совершенно нечем заняться в этом доме. Время от времени она писала Кристиану коротенькое письмо и с нетерпением ждала от него ответа. Он писал реже, чем ей хотелось бы, но когда она получала от него ответ, то его тон был таким горячим, что она была полностью вознаграждена за свои ожидания. Он всегда находил такие удивительные слова о ней, о ее красоте, о желании, которое она вызывала в нем даже на расстоянии. Он также описывал во всех подробностях свою жизнь в Межеве: «Вчера я спустился с горы Сен-Жерве… Сегодня проехал по перевалу Вери с двумя товарищами…» Она была с ним. Вдыхала чистый и холодный воздух, видела далеко внизу огоньки небольшого домика. Изгнанница, читающая вести с родины! Сладостное волнение отделяло ее от городского шума. Она даже не могла точно определить, что она любила больше: Кристиана или горы. Но потом вдруг перед ней возникала садовая решетка и ее мечта рассыпалась прахом. Городская грязь приходила на смену горному снегу. Неизменно улыбающийся мужчина встречал свою жену в доме, забитом мебелью, почти всегда покрытой чехлами.

– Тебя долго не было, моя дорогая!

Она целовала его, не испытывая ни малейших угрызений совести: не было ничего общего между женщиной, ходившей на почту за письмом до востребования и той, которая сейчас беспокоилась о здоровье Мази.

– Она чувствует себя хорошо, – сказал Патрис. – Я даже сыграл с ней партию в шашки.

Они дождались окончательного выздоровления Мази и только потом вернулись в свой домик.

ГЛАВА VIII

Явившись с простым дружеским визитом, доктор Бежар мирно болтал с Мази в ее комнате, когда Патрис постучался в дверь и, войдя, сказал сдавленным голосом:

– Доктор! Скорее! Моей жене плохо!..

– Что?! – вскрикнула Мази, поднимаясь с кресла.

– Она сейчас едва не потеряла сознание, – продолжал Патрис. – Я уложил ее в постель. Но она не хотела, чтобы вы знали об этом. Но я очень обеспокоен, доктор! Она такая бледная!

Доктор Бежар поднялся на своих коротких ножках и, выпятив животик, сказал:

– Не стоит так паниковать. Видимо, это не очень серьезно. Сейчас возьму свой чемоданчик и пойду с вами.

Мази хотела последовать за ним, но врач запретил ей это, так как она была еще очень слаба, а в саду после дождя было холодно.

– Во всяком случае, перед уходом я обязательно зайду к вам, чтобы вас успокоить, мадам, – добавил он, направляясь к двери.

– А Луиза ушла на чай к Розенкампфам! – сказала Мази со вздохом, откинувшись к спинке кресла. – Да, она удачно выбрала время для визита! Боже мой! Боже мой! Бедняжка Элизабет! Возвращайтесь побыстрее и скажите мне, что с ней? Патрис вывел доктора из дома.

– Сюда, доктор.

Он быстро зашагал по аллее. Врач что-то бормотал, семеня рядом с ним. Между темными стволами деревьев висел печальный туман.

Элизабет села на край постели и, взглянув в окно, откинулась назад, видя две приближающиеся фигуры. У нее началось головокружение. Она почувствовала тошноту. Все ее тело обмякло и покрылось потом. Дрожь прошла по спине. Она разозлилась на Патриса за то, что он привел этого доктора Бежара. Хотя, может быть, лучше выяснить все поскорее и зря не тревожиться? Вот уже неделю подряд она испытывала эту тошноту и слабость, вызывающе холодный пот на лице. Ее не стало бы так сильно беспокоить это недомогание, если бы другой признак более интимного характера и куда более серьезный не заставил ее насторожиться. Неужели она ошиблась в числах? Она снова стала считать, обманывая себя немного, но так и не пришла к успокоительному решению. Патрис, разумеется, ничего не знал обо всех ее волнениях. Накануне, когда он сказал ей, что она плохо выглядит, Элизабет сослалась на усталость, вызванную бдением у изголовья Мази. Мадам Монастье сказала, что невестка права, так как и она сама, теперь, когда опасность миновала, чувствовала себя ослабленной и нервной.

Мужчины подошли к дому. Неуверенность Элизабет достигла предела. Через несколько минут решится ее жизнь. А ведь на следующей неделе Кристиан обещал приехать в Париж! С глазами, полными слез, она шептала безумную молитву: «Господи Боже, умоляю тебя, сделай так, чтобы это было не это!»

Дверь открылась:

– Ну, – сказал доктор с ободряющей улыбкой. – Вы нас пугаете, мадам! Расскажите-ка мне, что случилось.

В сильном беспокойстве Патрис ходил из угла в угол по кухне, ожидая результата консультации. Вот уже целую четверть часа врач находился в комнате Элизабет. Не было ли это плохим признаком? Стук переставляемого стула, перешептывание, покашливание… и снова тишина. Наконец ручка двери повернулась. Доктор Бежар появился на пороге со значительным выражением на лице:

– У меня для вас хорошая новость, – сказал он. – Ваша жена ждет ребенка.

Оглушенный счастьем, Патрис почувствовал, что у него подгибаются колени.

– Вы уверены, доктор? – пробормотал он.

– Насколько это возможно после первого осмотра, – ответил врач. – Мы сделаем небольшой биологический анализ, чтобы быть более уверенными. Но я считаю, что сомневаться не стоит. Она на втором или третьем месяце. Будьте уверены! У вашей жены отличная конституция. Все будет в порядке.

– О, доктор, но это же просто невероятно! – сказал Патрис, заикаясь.

– То есть, вы хотите сказать, что это вполне естественно! – возразил врач, громко рассмеявшись. – Может быть, у вас есть какие-то сомнения?

– Никаких!

– Женщины, знаете ли, любят делать из всего тайну. Да, – сказал он, спохватившись, – я обещал вашей бабушке зайти к ней на обратном пути. Она станет задавать мне вопросы…

– Ну так скажите ей… Она будет счастлива! Я сейчас и сам к ней пойду. А пока мне надо… Извините меня, доктор!..

Он не знал, как ему закончить фразу и, оставив доктора на кухне, ринулся в комнату. Элизабет причесывалась перед зеркалом.

Полный благоговения, Патрис подошел к ней сзади, взял ее за плечи и осторожно повернул к себе. Она подняла голову. По ее щекам катились слезы. Он подумал, что она плачет от радости, и, прижав к себе, тихо произнес:

– Родная моя! Я просто без ума от счастья! Я даже не могу в это поверить! Спасибо, Элизабет! Спасибо!

Она слабо улыбнулась ему в ответ. Но бледность ее лица была пугающей.

– Приляг, – сказал он. – Этот осмотр, видимо, утомил тебя.

– Нет, – ответила она. – Все хорошо.

– Тебе надо теперь беречь себя. Доктор с уверенностью сказал, что все будет хорошо.

Она села в кресло, а он устроился рядом с ней на стуле, взяв ее за руку, глядя с любовью в глаза.

– Ты не ожидала этого? – спросил он.

– Ожидала.

– Почему же ты мне ничего не сказала?

– Я не была уверена.

– И ты вот так ждала? Ты надеялась? Вот уже несколько недель? Бедняжка! Подумать только, если мы вернемся на два с половиной месяца назад, то наш ребенок будет, как я считаю, уроженцем Межева!

Он засмеялся и стал нежно целовать ее в лоб, щеки. Кожа Элизабет горела. Она едва слышно выдохнула воздух через приоткрытые губы.

– Мази и мама будут довольны! – сказал он.

Она испуганно взглянула на него и прошептала:

– Не говори им пока об этом!

– Почему?

– Не знаю… Я стесняюсь… Доктор, может быть, ошибся. Он сам сказал, что надо сделать еще лабораторный анализ…

– Успокойся, – сказал Патрис. – Если бы у него было хоть малейшее сомнение, он не стал бы предупреждать об этом Мази.

– Он пошел к ней? Сразу же?

– Да.

– Это глупо! – сказала Элизабет, и ее плечи опустились.

– Дорогая! – воскликнул Патрис. – В чем дело? Ты рассердилась?

– Вовсе нет!

– Тебе так же, как и мне, хотелось иметь ребенка, Элизабет?

– Конечно, Патрис!

– Женщина, должно быть испытывает волнующее и странное чувство, узнав о том, что она скоро станет матерью!

– Да.

– Ты только подумай! В тебе зреет новая жизнь. Жизнь, вызванная двумя нашими. Эта невероятное и великолепное явление! Интересно, какое лицо будет у нашего ребенка? Будет ли это мальчик или девочка, я хочу, чтобы ребенок был похож на тебя!

– Почему?

– Потому что ты – самое красивое, самое нежное создание, самое веселое и умное, самое чувствительное существо, которое когда-либо носила земля!.. Потому что ты – моя жена! Потому что я люблю тебя!

В дверь постучали три раза. Элизабет вскочила:

– Кто там?

– Я пойду посмотрю, – сказал Патрис.

Но дверь уже открывалась. На пороге появилась огромная, закутанная в мех фигура, опирающаяся на палку.

– Мази! – воскликнул Патрис. – Доктор запретил тебе выходить!

– Ты прекрасно понимаешь, что я не могла усидеть одна с такой радостью на сердце! – сказала она, медленно двигаясь по комнате.

Как постарела Мази после болезни! Словно в тумане Элизабет увидела склонившееся над ней тяжелое лицо, сплошь покрытое морщинами, с фальшивыми завитками на лбу. Тяжелая рука легла ей на плечо. Элизабет почувствовала прикосновение к виску холодных губ. Мази глубоко вздохнула и сказала дрожащим голосом:

– Да благословит и да защитит вас Господь, дитя мое! Теперь я буду ухаживать за вами.

ГЛАВА IX

– Тебе не стоило бы пить кофе, дорогая, – сказал Патрис.

– Почему? – спросила Элизабет и залпом допила чашку.

В салоне наступило неодобрительное молчание всей семьи, которая, как всегда, собралась после обеда. Мази и мадам Монастье обменялись огорченными взглядами, восседая в креслах эпохи Людовика XV.

– Какая неосторожность, дитя мое! – сказала Мази. – Вы же хорошо знаете, что в вашем положении возбуждающие напитки вредны.

– Этот кофе некрепкий, – сказала Элизабет.

– Это правда, – согласилась мадам Монастье. – Должна вам сказать, что он немного отдает цикорием. Евлалия, вероятно, подогрела нам вчерашний. И все же, согласитесь, вам надо бы отказаться от него. Когда я ждала Патриса, то врач – вы помните, мама, этого милого доктора Годфруа? – так вот, этот врач рекомендовал мне питательную и простую пищу, но запрещал специи, вино, крепкие напитки, кофе… Он говорил, что не следует утомлять себя, ни в коем случае не волноваться и советовал хотя бы немного поспать после каждого приема пищи. Вы очень мало отдыхаете, Элизабет.

– Я отдохну, если почувствую, что устала. Сейчас я очень хорошо чувствую себя. Вот уже четыре дня, как я не испытываю больше неприятных ощущений.

– Они могут повториться, дорогая, – сказал Патрис. – Позволь мне поехать с тобой в Париж.

– Нет-нет, – ответила Элизабет. – Глория пригласила меня к себе на чай, где будут ее сестра и подружки. Паскаля не будет дома. У нас собирается чисто женское общество. Что ты будешь делать там с нами?

– Это верно, – поддержала Элизабет мадам Монастье. – Единственный мужчина всегда некстати в женской компании, собравшейся выпить чаю.

– Хорошо, хорошо! Я не настаиваю! – сказал Патрис.

Поколебавшись с минуту, он добавил с наигранной небрежностью:

– Ты скажешь Глории, что ждешь ребенка?

– Конечно нет, – возразила Элизабет. – Еще слишком рано! И потом… я стесняюсь.

Мази, которая мелкими глотками пила вербену, поставила чашку на круглый столик и проворчала:

– Я понимаю, что вы не торопитесь рассказать вашим друзьям об этом счастливом событии, но со своей матерью вы не должны поступать так же. Несправедливо, что все мы здесь испытываем чувство радости, в то время как ваши родители ничего еще об этом не знают! Я уверена, что, узнав эту новость, они не поедут в Шапель-о-Буа, как они намеривались, а приедут в Париж, чтобы провести межсезонье вместе со своей дочерью.

Элизабет побледнела и тихо сказала:

– Да, конечно.

– Я буду рада встретиться с ними при таких благоприятных обстоятельствах, – сказала Мази.

Она оглядела Элизабет с головы до ног влюбленными глазами. С тех пор как доктор Бежар сказал, что она беременна, Элизабет стала идолом для всех членов семьи. Ее лелеяли, исполняли малейшие желания, терпеливо и даже с благодарностью выносили ее настроение.

– Надо будет также предупредить Дени и Клементину, – сказал Патрис.

Ему не терпелось довести до сведения всего мира о своем счастье.

– Да-да! Я съезжу к ним на днях, – подхватила Элизабет.

Она, сама того не желая, излишне пылко произнесла эти слова. Но никого это и не удивило. Теперь она была не такой, как все остальные женщины. Ее будущее материнство предоставляло ей все права.

– Ну что ж, пора ехать, – твердо сказала она.

– Уже?! – воскликнул Патрис. – Но сейчас только половина третьего!

Элизабет пожала плечами:

– Мне надо переодеться. Ведь Глория просила приехать пораньше. Потом, не могу же я ехать на большой скорости!

– Отлично, дитя мое! – сказала Мази. – Но только, Бога ради, будьте осторожны! Между нами говоря, я даже удивлена, что доктор Бежар позволяет вам водить машину в вашем состоянии.

– Ах, эта современная медицина! – сказала со вздохом мадам Монастье. – А по-моему, делай, что тебе нравится, и все будет хорошо!

Элизабет поцеловала свекровь, Мази и направилась к двери.

– Только оденьтесь потеплее! – крикнула ей вслед мадам Монастье. – А ты, Патрис, будь с женой построже! Я уверена, что она наденет свои туфли на тонкой подошве. Если у нее озябнут ноги, то будет поздно сожалеть об этом после ее возвращения!

Патрис присутствовал при том, как Элизабет переодевалась перед зеркалом. Фрикетта радостно крутилась вокруг своей хозяйки в надежде на то, что та возьмет ее с собой.

– Нет, – твердо сказала ей Элизабет. – Только не сегодня!

– Тебе очень идет беременность, – сказал Патрис. – Ты никогда не была такой красивой!

– Ты находишь?

Она неестественно рассмеялась и подставила ему щеку для поцелуя.

– До вечера, дорогой!

– Когда ты намереваешься вернуться?

– Думаю, к половине восьмого. А ты будешь работать?

– Да! Этот военный марш мне никак не удается. Это потому, что у меня не бойцовский характер.

Он проводил ее до гаража, открыл ворота сада и вышел на тротуар, чтобы понаблюдать за отъездом жены, такой маленькой за рулем такой громоздкой машины. Элизабет помахала ему рукой в окно и нажала на акселератор. В зеркале заднего вида она видела фигуру мужа, которая становилась все меньше и меньше, а потом и вовсе скрылась из виду. Но только выехав на центральную дорогу, она с облегчением почувствовала себя в одиночестве.

Кристиан приехал в Париж накануне. Он написал ей об этом в письме, и она сразу же позвонила ему с почты. Они договорились о встрече сегодня во второй половине дня. Он остановился в квартире своего друга, который привез его на машине из Межева и этим же вечером улетел в Лондон. Устраиваться таким образом было в духе этого человека. Во всех обстоятельствах он находил кого-нибудь, кто помогал ему в затруднительном положении. Неужели в нем было столько очарования, что никто не мог отказать ему в услуге? Ей хотелось верить в это всей душой, чтобы извинить свою слабость к нему. Она могла рискнуть чем угодно ради удовольствия увидеться с ним. Предлог чаепития в кругу подруг послужил именно этому. Патрис не будет проверять… Впрочем, даже мысль о том, что он может позвонить Глории, уже не пугала Элизабет. Она перестала быть осторожной. Наоборот, теперь ей был необходим шок, взрыв, объяснение, которые освободили бы ее от необходимости лгать и двойственного положения. Ее свекровь, Мази и Патрис были слишком добры к ней и потому доверчивы. Но они утомляли ее своим вниманием. Они обожали ее за ту надежду, которую она им дала, не догадываясь о той лжи, которая с каждым часом созревала в ее чреве. Ребенок был от Кристиана, и она была уверена в этом! Физические ощущения, даты – все совпало! Она прибавила скорость, обогнала грузовик и была вынуждена резко затормозить, чтобы не столкнуться с «ситроеном», ехавшим в противоположную сторону. Мимо проносились деревья, холмы, поля, деревенские и городские дома… Нет, она не станет обманывать Патриса до конца. Она никогда не сможет увидеть его склонившимся с любовью над ребенком, который ему не принадлежит, над ребенком другого мужчины… Она порвет с ним и построит свою жизнь с Кристианом. Возможно, он сожалел о том, что не женился на ней, когда будучи совсем еще юной она так наивно предложила ему это. Для них обоих настало теперь время исправить эту ошибку. Они были созданы друг для друга. «Мы с тобой одной породы, Элизабет!»

Дорожный указатель говорил о приближении Нантера. Она сбавила скорость и встала в ряд медленно едущих автомашин. Серые дома, люди на тротуарах, перекрестки, улицы…

При выезде из города машины увеличивали скорость. Элизабет обогнала несколько громыхающих грузовиков и пристроилась за большим «бьюиком». «Патрис! Он ни о чем не подозревает. Когда он узнает… – «Бьюик» затормозил на перекрестке. Его занесло, но водитель справился с управлением, и «бьюик» скрылся из виду. – Мне так хотелось бы сделать его счастливым! А Мази? Она такая старая и больная! Может быть, это убьет ее. А мама, папа? Они никогда этого не поймут. Они будут стыдиться меня. Не захотят больше видеть!» Она задохнулась от жалости ко всем этим людям, которых любила и которых предала. Особенно она переживала о матери. Амелия! Она была такой благоразумной, такой бескомпромиссной! Как же далеко находится Сен-Жермен от Межева! В тот самый момент, когда Элизабет больше всего будет нуждаться в защите и поддержке, она не сможет рассчитывать ни на кого. Грядущее одиночество испугало ее. И тогда она решительно и гневно сказала себе: «Нет, я не одна. У меня есть Кристиан!» Именно в него она вкладывала всю свою надежду. Приборная доска, скользкая ненадежная дорога. А где-то там ее ждал он. «Я люблю его! Я люблю его! Он все уладит! Он спасет меня!» Еще несколько километров. Голубой туман над крышами, блестящими от влаги. Автомобильные пробки на дорогах, поворот на площади Согласия, мост Нейи, ворота Майо, ведущие в загрязненный Луна-парк.

Кристиан поселился на проспекте генерала Балфурье. Элизабет остановилась, чтобы спросить у полицейского, как ей доехать до места. Тот не спеша вытащил справочник из своего кармана и стал его внимательно перелистывать. Сколько времени пропадало даром! Элизабет устала от напряжения, в желудке было пусто, губы горели.

– Вам надо ехать направо, вдоль леса, по бульвару Ланнов, Бульвару Сюше и въехать со стороны Отейя…

Она последовала его совету и, дважды ошибившись улицей, поставила машину перед современным пятиэтажным зданием, построенным в форме подковы, окруженным газоном. «Наконец-то!». «На третьем, направо, – сказал ей Кристиан. – Позвони три раза, и я буду знать, что это ты». Элизабет быстро проскользнула мимо стойки консьержки и вошла в лифт. «Как сообщить ему об этом?» Стеклянная кабина поползла вверх. Перед глазами проплывали лестничные марши. Сердце Элизабет тревожно сжалось. Поднявшись до лестничной площадки третьего этажа, она почувствовала такую слабость, что испугалась: не начнутся ли у нее опять тошнота и головокружение. Но нет: она уже снова нормально дышала и была в полном сознании. Элизабет подошла к двери и позвонила: раз, два… За дверью раздались быстрые шаги, затем звук отпираемого замка. Луч света, падавший из прихожей, становился все шире и шире.

– Кристиан!

Она бросилась к нему в объятия, словно ища защиты от неведомого преследователя. Уткнувшись лицом в его плечо, вдыхая его запах, она вновь обрела его. Она больше не боялась никого!

Он приподнял пальцем ее подбородок и, не переставая смотреть ей в глаза, медленно склонился над ней. Она вся задрожала, ожидая его поцелуя. Казалось, он никогда не приблизит свое лицо. Когда их губы слились, Элизабет опустила глаза, отдавшись ощущению счастья, волной растекавшемуся по всему ее телу. Потом он отпрянул, чтобы лучше разглядеть ее.

– Элизабет в туфлях на высоком каблуке, в шелковых чулках, в парижской шляпке. Как это мило! – воскликнул он.

– Да, я наверное, выгляжу смешно, – ответила она, поднося руку к шляпке, чтобы снять ее.

– Нет-нет! Будь такой, какая ты есть. Ты восхитительна!

Она опустила руку.

– Восхитительная и неожиданная, – продолжил он. – Когда ты вошла, то у меня создалось такое впечатление, что у меня сегодня званый ужин. Ты пришла первой. Входите же, мой друг…

Нежная ирония читалась в его глазах, в изгибе губ, в крыльях носа, в его ямочке на подбородке. На нем был костюм из легкой фланели и темно-серый галстук. На белых манжетах сорочки блестели золотые запонки. Элизабет всегда видела его в лыжном костюме, и поэтому его городской вид удивил ее своей элегантностью. Хотелось сказать ему, что она находит его очень красивым, но Элизабет спохватилась и лишь произнесла:

– Как ты загорел!

Он засмеялся и увлек ее в небольшой кабинет, вдоль стен которого стояли книги в дорогих переплетах. Букет красных роз красовался в вазе на полированном столике из черного дерева. Все кресла были обтянуты кожей светло-коричневого цвета. К мольберту прислонился портрет бледной женщины с длинными руками, у которой не было ни носа, ни рта. На полу – коричневый палас. На широком окне – белая занавеска из легкого тюля.

– Здесь очень мило, – сказала Элизабет.

Ее голос прозвучал неестественно. В этом незнакомом ей интерьере она почувствовала некоторую скованность. Она была не у Кристиана, а у какого-то другого человека, среди чужих, бездушных вещей. Чувствуя себя неуютно, она с недоверием понюхала букет роз, запах которых смешивался с запахом табака, нагнула голову и снова тихо повторила: