Текст книги "Прекрасная и неистовая Элизабет"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА VI

С того момента как Глория начала надеяться на приезд своего жениха, никто в гостинице не верил в то, что ее мечта осуществится. Но однажды утром, после просмотра почты, она подошла к Амелии и, покраснев, но сохраняя гордый вид, попросила ее зарезервировать номер на следующую субботу на имя господина Паскаля Жапи. Он пробудет в Межеве три дня. Новость быстро распространилась по всей гостинице. Всем хотелось увидеть того, кому повезло покорить сердце такой очаровательной девушки. Вопреки своей сдержанности и светским манерам, Глория становилась то словоохотливой, то рассеянной, то улыбалась кому-то, то краснела некстати. В ее глазах светилась радость. Лицо сияло. Лицо же ее сестры, напротив, стало мрачным: Жак с матерью уезжали в Париж.

Расставание было печальным. В холле было слишком людно, и влюбленная пара не могла спокойно попрощаться. Пока Пьер и Амелия выслушивали слова признательности от мадам Греви за великолепный отпуск, который она и ее сын провели в «Двух Сернах», Элизабет наблюдала за молодыми людьми. Они смотрели друг на друга с таким отчаянием. В глазах Сесиль стояли слезы, уголки ее губ были скорбно опущены, а лицо Жака было необычайно бледным. Стиснув зубы, он как настоящий мужчина переносил эту муку расставания. Антуан укладывал чемоданы на верхний багажник машины. Наконец настал час отъезда. Сесиль долго стояла на крыльце, глядя на удаляющийся старенький «Рено».

Когда она вернулась, сестра нежно взяла ее за руку и увела в маленький салон. Элизабет подошла к ним. Сесиль горестно вздыхала, водя пальцем по спинке кресла. С этого дня она тоже стала с нетерпением ждать прибытия почты.

Получив первое письмо от Жака, она поднялась к себе в номер. Она пробыла там довольно долго, а когда спустилась, лицо ее сияло. А утром следующего дня в Межев приехал Паскаль Жапи. В этот день ярко светило солнце и снег сиял во всей своей красоте.

Пьер подвез сестер Легран на своей машине до автобусной станции. Вскоре они вернулись с тщедушным и бледным молодым человеком в форме младшего лейтенанта. К несчастью, он имел сходство со своей фотографией. Глория, которая просто повисла на руке у своего военного очкарика, выглядела еще более красивой, ее волосы были светлее обычного и она прямо-таки излучала здоровье. Элизабет подумала, что такая красавица, как Глория, могла бы выбрать себе в женихи кого-нибудь получше. Однако Амелия была другого мнения. Может быть, из-за военной формы? Она находила, что Паскаль Жапи выглядел серьезным, умным и покладистым. Когда он вошел под руку с Глорией в столовую вместе с Сесиль и мадемуазель Пьелевен, все взгляды устремились в его сторону. По такому случаю мадемуазель Пьелевен надела вышитую блузку с перламутровыми пуговицами. Ее душа радовалась, что за ее столом сидел мужчина. Согретая светом этой юношеской любви, она много и возбужденно говорила, кокетничала и смеялась так, словно звенел колокольчик. Большинство зрелых женщин с нежностью смотрели на эту пару. Благодаря Глории все они снова почувствовали себя невестами.

После завтрака влюбленные пошли на прогулку пешком, потому что Паскаль Жапи не умел кататься на лыжах. Сесиль предложила Элизабет пойти с ней на Рошебрюн. В присутствии матери Элизабет согласилась, оставив за собой право передумать по пути, ведущему к подвесной дороге: у нее была назначена встреча с Кристианом.

– Тогда подождите меня пять минут, я закончу письмо и приду, – попросила Сесиль.

Элизабет вошла в маленький салон и увидела там Патриса Монастье. Сидя за инструментом, он записывал карандашом ноты в нотной тетради.

– Я вам не помешаю? – спросила Элизабет.

Патрис развернулся на вращающейся табуретке и взглянул девушке в лицо. Они не разговаривали друг с другом после посещения «Мовэ Па».

– Вы мне никогда не мешаете, – галантно ответил он. – Что вы собираетесь делать сегодня после полудня?

– Пойду на Рошебрюн кататься на лыжах. А вы?

– Да вот хотел бы поработать немного, но что-то не клеится.

– Что вы пишете?

– Это вас интересует?

– Очень! – сказала она.

Он улыбнулся светло и радостно, как ребенок:

– Правда? В таком случае, когда я определюсь с темой, то я сыграю вам кусочек. Я задумал написать концерт. Дело слишком кропотливое, боюсь, что это мне не под силу.

– Я уверена, что вы с этим прекрасно справитесь, – сказала Элизабет с убеждением, удивившим ее саму.

Странно, но ей почему-то хотелось завоевать уважение этого юноши. Он разговаривал с ней серьезно, прислушивался к ее мнению, и поэтому у нее создалось впечатление, что она может привлечь мужское внимание не только своей молодостью, очарованием или склонностью к любовным утехам. Он взял первый аккорд и тихо сказал:

– Надеюсь, что вам понравится эта тема, навеянная заснеженными склонами.

На пороге показалась Сесиль:

– Я готова!

– До вечера, Элизабет! – сказал Монастье.

– До вечера, Патрис.

Элизабет заспешила. Было уже около трех. Девушки вышли вместе и расстались там, где дорога на Глез пересекалась с дорогой, ведущей к канатной. Пока Сесиль карабкалась по склону с лыжами на плече, Элизабет шла быстрым шагом в сторону деревни. От желания побыстрее дойти до цели кровь застучала у нее в висках. Ее целью была комната с закрытыми ставнями, где ее ждал Кристиан.

Когда она в шесть часов вечера вернулась в гостиницу, Сесиль тоже только что вошла вместе со студентами, которых она встретила на горе. Сидя в углу холла, Глория и ее жених тихо разговаривали, листая каталог большого иллюстрированного журнала. Они готовились к будущей совместной жизни. У Элизабет сжалось сердце. Чтобы встряхнуть с себя эту грусть, она вспомнила, что Кристиан сказал ей после любовных ласк, когда она лежала удовлетворенная, прижавшись к его боку:

– На свете есть мало женщин, которые так хорошо созданы для любви, как ты. Ты отдаешься этому без остатка. Это и есть высшая гармония. Ты отдаешь себе отчет в том, как же тебе повезло?»

Она повторяла себе, что ей, конечно, очень повезло, но почему-то на сердце не стало легче.

На обед Глория заказала шеф-повару блюда из русской и французской кухни. Пьер принес из подвала бутылку шампанского, самого лучшего с его точки зрения. Другие столы, на которых стояло простое бордо или минеральная вода, выглядели очень бедно по сравнению с этим богатым столом, за которым пили вино, брызжущее радостью. После десерта к ним подошел шеф-повар, желая услышать комплименты, которые он безусловно заслуживал. Слегка опьяневшая мадемуазель Пьелевен сказала жеманным тоном:

– Вы просто избаловали нас, шеф!

– Счастлив служить молодому воинству и красоте французских женщин, – ответил повар громовым голосом.

Он с такой силой щелкнул каблуками, что его белый накрахмаленный колпак сдвинулся на ухо. Леонтина, стоя поодаль с опущенными руками, прямо-таки пожирала его глазами. Когда повар ушел, она еще долго не могла прийти в себя и только со второй попытки господину Флеку удалось вывести ее из оцепенения; Леонтина очнулась и принесла ему хлеба. У Амелии, которая наблюдала эту сцену через раздаточное окошко, снова возникли подозрения.

На другой день, около половины шестого, когда клиенты пили чай в холле, она вошла в столовую и удивилась, что стол был уже накрыт к обеду. Обычно экономка никогда не накрывала на стол раньше шести часов. Увидев Берту, шедшую ей навстречу по коридору, Амелия спросила:

– Где Леонтина?

Щеки Берты залило жарким румянцем. Она с трудом выговорила:

– Я не знаю, мадам. Думаю, что она в бельевой или у себя. Предчувствуя недоброе, Амелия пошла на кухню, где розовенькая и пухленькая мадам Рене чистила морковь вместе с Камиллой Бушелотт.

– Шеф-повар еще не пришел, мадам Рене? – спросила Амелия.

– Нет. Он прилег, как обычно. А который теперь час?

– Скоро шесть.

– О! Что-то Владимир залежался. Мне надо пойти за ним. Мы только дочистим эту морковь… вы позволите, мадам?

Амелия открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент к ней подошел Пьер и нарочито веселым голосом сообщил:

– Нет, нет. Оставьте его. Пусть отдохнет!

– Но, Пьер, если он сейчас не спустится, то к восьми часам обед не будет готов, – возразила Амелия.

– Подумаешь! Запоздаем немного, это не так уж страшно.

Говоря это, он взглянул на Амелию таким странным взглядом, что та промолчала. Он, очевидно, хотел что-то ей сказать, но не в присутствии прислуги.

– Идем, Амелия? – Пьер взял ее под руку.

Она послушно последовала за мужем и уже у лестницы спросила:

– Почему ты не хочешь, чтобы мадам Рене пошла разбудить мужа?

– Да потому что он не один, – шепотом ответил Пьер.

– Что-что?

– Я сейчас шел в кладовую для белья и, проходя мимо комнаты Леонтины, невольно все услышал. Он там вместе с ней!

– Этого не может быть! – воскликнула Амелия, задохнувшись от возмущения.

– Но я же тебе говорю!

– Надо немедленно пойти туда и застать их врасплох!

– Ни в коем случае! – сказал Пьер. – Ты представляешь себе, какой скандал может разразиться? А его несчастная жена?..

В этот самый момент мадам Рене вышла из кухни, вытирая руки о фартук.

– Пойду встряхну его, а то он действительно заспался.

Оглушенная этим событием, Амелия не находила больше слов. Тогда заговорил Пьер:

– Подождите немного. Не торопитесь!

– Нет-нет! Ему вредно слишком много спать после обеда. И если я его не разбужу, он рассердится на меня и скажет:

«О чем ты думаешь, позволяя мне так долго храпеть?»

Она произнесла эту фразу с русским акцентом и озорно рассмеялась. Пьеру, ничего не оставалось, как рассмеяться вместе с ней. Амелии не удалось выдавить даже подобия улыбки.

– Прошу извинить меня, – сказала мадам Рене.

Она положила руку на перила. В этот самый момент ступеньки затрещали под чьими-то тяжелыми шагами. На лестничной площадке появился шеф-повар в своих брюках в бело-голубую клетку, сияющим лицом, блестящими глазами и колпаком набекрень.

– Ты знаешь, который час, Владимир? – спросила у него мадам Рене.

– Да, – ответил он с важным видом. – Будильник не зазвонил. Главное, чтобы не было опоздания с обслуживанием, а со мной этого никогда не бывает… Морковь готова?

И он пошел на кухню следом за женой.

– Чудовище! – шипела Амелия.

– Что ты теперь намерена делать?

– Подожду Леонтину.

– Не думаешь ли ты…

– Да, Пьер. Оставь меня.

Он нехотя ушел. Едва он удалился, как на верху лестницы появилась Леонтина. Увидев хозяйку, она немного смутилась, но затем, подняв подбородок над своим накрахмаленным воротничком, продолжила свой спуск по лестнице с легкостью балерины. Ее развязная походка и наглая улыбка подхлестнули возмущение Амелии.

– Идите со мной, Леонтина, – приказала Амелия. – Мне надо с вами поговорить.

Экономка последовала за ней в ее комнату. Амелия закрыла дверь и, гневно сверкая мерным глазами, проговорила:

– Леонтина, собирайте ваши вещи, вы уволены.

Лицо экономки обмякло как от удара.

– Но почему, мадам?

– Вы отлично знаете.

– Нет! – воскликнула Леонтина, с упрямством задрав подбородок.

– Если вы не знаете, то заслуживаете еще большего наказания, чем я предполагала. Вот уже несколько дней ваше поведение можно назвать просто скандальным. Мне не нужен работник с такими низкими моральными качествами, как ваши. Теперь, я надеюсь, вы поняли?

Покраснев от нанесенного ей оскорбления, Леонтина сузила глаза, ставшие злыми как у разъяренной кошки:

– Хорошо, мадам. Когда я должна уйти?

– Завтра утром, и как можно раньше.

– Но у меня нет на примете другого места…

– У вас будет большой выбор мест, с учетом тех, которые вы ищете. Если не найдете в добропорядочных домах, то наверняка найдете в других, посещаемых подозрительными личностями.

– Но, мадам…

– Не желаю вас слушать! – отрезала Амелия.

Она указала на дверь таким резким жестом, что шов затрещал у нее на рукаве. Затем, немного успокоившись оттого, что приняла столь справедливое решение, она пошла рассказать об этом мужу и дочери, однако те нисколько не обрадовались, а только поразились такой жестокой каре.

За обедом Леонтина обслуживала клиентов с видом отравительницы, но движения ее были так точны, так грациозны, что Амелия не могла не восхититься ее работой.

На следующее утро завтрак в ее комнату принесла Камилла Бушелотт. Только что проснувшаяся Амелия поставила поднос к себе на колени и обнаружила конверт, приложенный к горшочку с вареньем.

– Что это, Камилла?

Посудомойка испуганно захлопала глазами, страшась хозяйского гнева, и подобострастно пробормотала:

– Они сказали, что это ультиматум, мадам.

– Что?

– Ультиматум. Если мадам соизволит прочесть…

Амелия вскрыла конверт, вынула листок бумаги и прочла:

«Служащие гостиницы «Две Серны», считающие, что увольнение мадемуазель Леонтины Бонно не оправдано никакой профессиональной ошибкой, выражают свой протест против этой незаконной меры и предупреждают дирекцию о том, что они солидарны с мадемуазель Бонно и что если она будет вынуждена уйти, они все оставят работу». Внизу текста стояли подписи Берты, Леонтины, Эмильены, мадам Рене и Антуана. В самом низу стояла постыдная закорючка, которую Амелия с удивлением для себя едва разобрала: Камилла Бушелотт.

– Я не хотела подписывать! – простонала Камилла. Но меня Эмильена заставила. Она сказала, что иначе я буду против них. Но я не хочу уходить, мадам. Что со мною будет, если я уйду?

– Кто составил это письмо?

– Мадам Рене.

– Ну это уж слишком!

Она прочитала еще раз и спросила:

– Я не вижу подписи шеф-повара. Разве он не согласен с вами?

– Согласен, мадам. Он сказал, что уйдет, если уйдут все, но что он не мог поставить свою подпись. Я не знаю почему.

– Зато я знаю! – грозно сказала Амелия. – Ваш шеф-повар просто лицемер. Но я еще не сказала своего последнего слова. Ничего! Он увидит, увидит…

Она просто задыхалась от гнева.

– Сейчас же найдите мне хозяина! – приказала она.

Испуганная Камилла, не проронив ни слова, бросилась на поиски. Через пять минут Пьер и Элизабет вошли в комнату.

– Читайте! – сказала им Амелия.

Они взяли лист бумаги и прочитали вместе. Пьер первым поднял голову:

– Ну вот мы и влипли!

– Это просто бунт, ни больше, ни меньше! – воскликнула Амелия, запахивая на груди ночную розовую кофточку.

– Дело в том, что они действительно могут все сбежать, если ты будешь упорствовать, – сказал Пьер. – Я же советовал тебе не вмешиваться в их дела!

– Если я и вмешиваюсь, – возразила Амелия, – то только потому, что не могу выносить грязи в моем доме.

– Да, но ты видишь результат, мама! – ответила Элизабет. – Ты слишком далеко зашла.

– А они не далеко зашли? Они, видите ли, считают, что у меня нет причин для увольнения Леонтины! Ну так вот, я скажу им в лицо, почему я выставляю ее за дверь, я скажу это в присутствии шеф-повара и его жены!

С видом уставшего полководца, обдумывающего тактику боя, Амелия откинулась на подушки.

– Ты не можешь сказать им это, мама, – прошептала Элизабет.

– Ты думаешь, что я постесняюсь? Они-то не постеснялись написать нам это наглое письмо!

– Хорошо, – продолжала Элизабет. – Допустим, что они не правы. Но что произойдет, если ты им все расскажешь? Шеф-повар разозлится, если ты откроешь правду его жене. Его жена оскорбится, узнав о том, что муж ей неверен. Они уедут. Леонтина, которую ты уже уволила, тоже уедет. Берта последует за ней, потому что они всегда устраиваются на работу вместе. С кем же мы останемся? С Эмильеной, Антуаном и Камиллой Бушелотт? Тебе ничего не остается, как закрыть гостиницу.

– Элизабет права, – тихо вставил Пьер.

– Я не закрою гостиницу, – сказала Амелия. – Если надо, мы будем работать втроем до тех пор, пока не подыщем замены.

В дверь постучали.

– Кто там? – спросила Амелия раздраженным голосом.

– Это я, Камилла! Мадам, постояльцы требуют холодный завтрак. А ничего еще не готово.

– Хорошо! – сказала Амелия. – Иди, посмотри, Пьер. А ты, Элизабет, скажи клиентам, чтобы они немного подождали. Я встаю.

Она заканчивала одеваться, когда в комнату вошел Пьер со спокойным и победоносным видом.

– Я поговорил с шеф-поваром относительно холодного завтрака, – заявил он. – Все устроилось. Но мне хотелось бы, чтобы он повторил тебе то, что объяснил мне.

– Отлично! – сказала Амелия. – Я как раз хотела расспросить его раньше других. Где он?

– В коридоре.

– Сейчас мы его выслушаем.

Она увела мужа в маленький салон, вызвала шеф-повара и когда тот щелкнул перед ней каблуками, посмотрела на него ледяным взглядом.

– Мадам, – сказал Балаганов, – при всем моем уважении, я уже довел до сведения мсье, что был против ультиматума, равно как и против увольнения Леонтины.

– Как это удобно, – сказала Амелия с иронией в голосе, опершись рукой на пианино.

– Это совсем неудобно, – возразил шеф-повар. – Я против ультиматума, потому что я был солдатом русской императорской армии, потому что долго воевал против большевиков и потому что ультиматумы, комитеты, забастовки и все такое прочее – это то, что устраивали большевики в моей стране.

– Действительно, – сказала Амелия. – Тогда почему вы против увольнения Леонтины?

– Потому что она не заслуживает этого, – прогудел он.

– Вы так считаете?

– Да, мадам. Она не заслуживает. Если хотите, то во всем виноват я один.

Он вздохнул, опустив голову, и скорбно добавил:

– У меня слабость немного поухаживать за красивыми женщинами.

– Вы называете это немного поухаживать?! – воскликнула Амелия. – Вчера в шесть часов вечера вы были в комнате Леонтины.

– Не стану отрицать, – ответил шеф-повар. – Был. Меня подтолкнул дьявол похоти. Но Леонтина вела себя со мной как святая.

– Правда?

– Клянусь вам, мадам. Бедняжка Рене, она обо всем догадывается и закрывает на это глаза! Это правда, что Леонтина впустила меня, но только для того, чтобы урезонить… Я выслушал ее, словно это был голос моей совести, и ушел сконфуженный и невинный…

– Вот видишь, Амелия! – сказал Пьер. – Все оказалось не столь серьезно.

– Теперь же, – продолжал шеф, – я выздоровел душой и телом.

– До того дня, когда не представится новый случай, – ядовито сказала Амелия.

Балаганов стукнул себя в грудь тяжелым как камень кулаком.

– Нового случай не будет, мадам. Я казак. А казак дает слово только один раз. И я даю его вам.

Амелия пребывала в растерянности. Можно ли было верить раскаянию этого человека, который дал себе столь суровый обет и обещал не повторять ошибки? Она вспомнила испанца Вилларубиа, который когда-то в Париже отнесся к ней неуважительно и с таким же красноречием извинялся перед ней за свой поступок. Право, этих иностранцев невозможно было понять!

Пьер тихо спросил:

– Ну так что мы решим?

Погруженная в воспоминания, Амелия вздрогнула. Шеф-повар стоял перед ней плотной белой массой, словно большой ком снега. Он ждал приговора.

– Хорошо, – сказала Амелия. – Я оставлю Леонтину. Но если я замечу что-нибудь в ваших отношениях…

– Будьте спокойны, мадам, – ответил шеф-повар. – Да благословит вас Бог! Леонтина придет поблагодарить вас.

– Это ни к чему.

– Это необходимо, мадам. Я могу идти?

– Идите, – сказала Амелия.

Он вышел, а Пьер рухнул на стул:

– Уф! Ну и история!

Амелия была недовольна тем, что уступила, и в то же время успокоена тем, что все так мирно разрешилось.

– Надеюсь, нам не придется раскаиваться в том, что мы проявили себя слишком сговорчивыми, – сказала она.

– Конечно, – ответил Пьер. – Он хороший малый, да и Леонтина не так уж плоха, хотя характер у нее не слишком приятный.

В полдень Леонтина предстала перед хозяевами и сказала, что была ни в чем не повинна, прокляла этот злосчастный ультиматум и заявила со слезами на глазах, что была привязана к дому, где с ней всегда так хорошо обходились. Амелия успокоилась. Порядок в гостинице был восстановлен, и никто из клиентов ни о чем не догадался.

На другой день Паскаль Жапи, верный воинскому долгу, был вынужден выехать на восток, где стояла его часть. Пьер предложил подвезти его до Салланша. Глория и Сесиль отправились его провожать. По возвращении с вокзала Глория была грустна и молчалива, но держалась стойко. Сесиль увела Элизабет в маленький салон и, убедившись, что их никто не слышит, прошептала с таинственным видом:

– Вы знаете, кого я видела на перроне?

– Нет.

– Этого парня, Кристиана Вальтера. Он провожал друзей на поезд. Да вы же их знаете! Они однажды обедали в гостинице: господин с седыми волосами и элегантная дама…

– Ну конечно, – сказала Элизабет и быстро сменила тему разговора.

Встретившись во второй половине дня с Кристианом в его комнате, она, однако, спросила:

– Ты сегодня утром был в Салланше?

– Кто тебе сказал?

– Никто. Я ясновидящая.

Он рассмеялся:

– Ты угадала. Я провожал друзей Жоржа и Франсуазу Ренар…

– У них закончился отпуск?

– Не совсем так. Жоржу необходимо вернуться к своим делам. А Франсуаза пробудет еще месяц в Межеве, в своем швейцарском домике.

– Значит он уехал один?

– Да.

– И ты вернулся с этой дамой в Межев?

– Конечно!

– Автобусом?

– Нет. В их машине.

– Кто был за рулем?

– Я. Но почему ты задаешь мне столько вопросов?

– Просто мне хочется знать, что ты делаешь, когда ты не со мной. Я так мало вижу тебя. Три четверти своего времени ты отдаешь другим. Это несправедливо!

Теплая и обнаженная, она сжалась в объятиях Кристиана. В перерыве между ласками они говорили о всякой всячине. Помолчав, он сказал:

– Я хочу сообщить тебе последнюю новость, Элизабет.

– Какую?

– Я переезжаю.

Она села, охваченная внезапной тревогой. Все рушилось. Она жалобно спросила:

– Ты переезжаешь? Куда?

– Помнишь, я говорил тебе об одной комнате?

– Какой комнате?

– Ну вспомни. Комната на старой савойской ферме, рядом с дорогой на Лади.

– Ах, да!

– Так вот, все в порядке. Я снял ее.

Успокоившись, Элизабет приложила руки к груди и воскликнула:

– Это чудесно!

– Еще бы! Я так давно мечтал о ней! Эти крестьяне слишком долго раздумывали. Сегодня утром, возвращаясь с вокзала, я заехал к ним. Мы поговорили. Я сделал первый взнос. Все улажено. Теперь у меня будут маленькие узкие окошки, балки на потолке, камин с вытяжкой! Я уверен, что тебе там понравится. Ты поможешь мне обставить ее?

– Да, – сказала она. – Это будет наш дом, Кристиан! Кристиан, дорогой мой! Я так счастлива!

Она бросилась ему на шею и страстно поцеловала, как будто он делал ей подарок. Наконец-то она сможет создать что-нибудь вместе с ним, интерьер, очаг, жизнь…

– Тебе будет удобнее приходить ко мне туда, – продолжил он, – без риска быть замеченной. Спустившись с Рошебрюна, ты сойдешь с лыжной тропы и через сто метров сможешь снять лыжи перед дверью моего дома. Там есть отдельный вход. Мы будем любить друг друга вдали от всех, в пустыне…

Пока они говорили, знакомая грусть охватывала ее, смешиваясь с самыми ясными и смелыми мыслями. Ее полуоткрытые губы уже искали губ Кристиана. «Он еще не понял, – думала Элизабет. – Но однажды мне удастся убедить его».

– Что с тобой? – спросил Кристиан.

Она попыталась стряхнуть с себя оцепенение, стать опять веселой и прошептала, приблизившись к нему:

– Ничего. Все прекрасно… Когда ты туда переберешься?

– На неделе. Надо только вымыть комнату и обставить ее. Я даже купил кое-что из мебели у этих славных людей просто за бесценок. Великолепная савойская мебель, цену которой они просто не знают: шкаф, ларь для хранения хлеба, стол, настенные часы, разные безделушки. Сама увидишь. Если хочешь, то завтра мы сходим на ферму во второй половине дня.

– И во все последующие дни. У нас будет столько работы! – энергично воскликнула Элизабет.

Облокотившись, Кристиан смотрел на нее сверху, потом наклонил голову и она затерялась в его глазах. Ей уже не хотелось думать о доме, о мебели, о будущем. Ее тело расслабилось, как земля перед дождем. Он принялся снова ласкать ее, Элизабет лежала, полуприкрыв глаза, а первые волны наслаждения были такими нежными, что она ощутила на губах вкус своих слез.