Текст книги "Крушение"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Даниэль сделал над собой усилие, чтобы стряхнуть наваждение, и снова с головой погрузился в реферат. Следовало отметить, что, придавая человеческой боли биологический статус, человек оправдывает ее и тем самым поддается искушению и восхваляет ее, превращает в религию. «Не имея возможности бороться с болью медицинскими средствами, Средневековье присвоило ей сакральный смысл», – написал он. Это была великая идея Коллере-Дюбруссара. Но вот что такое горе Кристины, то есть боль ее души, когда она плачет? Прерванное состояние блаженства или отнятое удовольствие? Так, не отклоняться от темы. Написать несколько строчек заключения. Даниэль посмотрел на часы. Без пяти шесть. Сейчас придет Маду. А Дани все еще нет. «Борьба с болью есть долг современного человека. Любая деятельность является, по сути дела, борьбой против боли. Как точно сказал Аристотель: „Наслаждение сопровождает деятельность, как красота – молодость“». Даниэль положил ручку. Заключительная часть получилась банальной, но сегодня он на большее не способен. Лоран совершенно заморочил ему голову своей женитьбой.

В дверь позвонили. Впервые Даниэль не испытывал нетерпения перед встречей с Мадлен. Возможно, это связано с тем, что он не слишком гордится своей жизнью у родителей Дани. Даниэль открыл дверь: на пороге стояла Маду – кругленькая, приземистая, румяная, широко улыбающаяся, с ясным взглядом… У Даниэля появилось странное чувство – на мгновение ему показалось, что в гости пришло его детство.

– Ну, за Даниэля я не беспокоюсь! – сказала Мадлен, внимательно глядя на Жан-Марка. – Он как будто очень счастлив у тестя с тещей, усердно занимается и наверняка сдаст экзамены на степень бакалавра, к тому же он любит жену и у него очаровательный ребенок.

Расточая эти похвалы, она думала о мелочно-банальном счастье, которым довольствовался ее девятнадцатилетний племянник. За те два часа, что они провели вместе, он заслонялся от всех ее вопросов спокойной улыбкой. Неужели он в конце концов приохотился к положению нахлебника в добросердечной семье? Мадлен даже не могла поделиться своим разочарованием с Жан-Марком, ведь его, когда он женится на Валери, ждет такая же бесславная роль.

– А как ты нашла Франсуазу? – спросил Жан-Марк.

– Я совершенно удручена! – ответила Мадлен. – Мысль о том, что она отказывается разводиться, выбивает меня из колеи! Если она когда-нибудь решит поговорить с тобой об этом…

– Она уже со мной говорила, и с Николя тоже, и с Даниэлем! Я попытался переубедить ее, но она ответила мне, видимо, то же, что сказала сегодня тебе. Поразительнее всего спокойствие, с которым она относится к столь ложной ситуации: намерена оставаться женой человека, который ее больше не хочет! Это не в ее характере! Разве что ей кажется, что наивысшее проявление гордости – всегда быть выше мнения остальных, даже если они над тобой смеются!

Мадлен подумала, что, говоря это, Жан-Марк, возможно, имеет в виду себя и Валери. Размышляя о возможных последствиях будущего брака, он наверняка изыскивает любые доводы, способные успокоить его душу. Он демонстрировал сейчас позицию человека, который уже принял решение, и выглядел совершенно потухшим. Они обедали вдвоем в маленьком ресторанчике на рю Канетт, знаменитом итальянскими деликатесами.

– Нужно оставить ее в покое, – продолжил Жан-Марк, – и надеяться, что в конце концов она одумается!

– Да-да, – нехотя согласилась Мадлен. – Боюсь, однако, что она ждет его возвращения…

Она начала расспрашивать племянника о его учебе. Экзамены по праву начнутся через три недели. Он не надеется сдать их. Треволнения нынешней жизни помешали ему готовиться, он пропустил много семинарских занятий… Если провалится, сделает еще одну попытку в октябре. Мадлен поняла, что будущее перестало быть проблемой для Жан-Марка, и огорчилась. Официант принес им блюдо с дымящимся ароматным оссобуко [23]23
  Рулька с мозговой костью и рисом в томатном соусе.


[Закрыть]. Жан-Марк съел три ложки и закурил сигарету. Мадлен сочла момент подходящим, чтобы заговорить с племянником об отце. Он почти сразу прервал ее:

– Не думаю, чтобы он действительно захотел снова меня видеть!

– А я уверена в обратном! Но он не знает, как помириться. Боязнь быть смешным парализует его волю. Это так огорчительно! Я бы очень хотела, чтобы Филипп был на твоей свадьбе.

– Если бы ты смогла добиться от него этого!.. – прошептал Жан-Марк.

Его лицо внезапно смягчилось, на щеках играли желваки, на виске пульсировала жилка. Глаза были влажными и печальными.

– Положим, между тобой и отцом все уладится – на что я очень надеюсь, – сказала Мадлен, – почему бы тебе после свадьбы не начать работать у него в конторе?

– Конечно, это было бы замечательно! Но я отказываюсь даже думать об этом! Главное – ни в коем случае ничего не говори Валери! Она не способна понять, насколько важно для меня восстановить отношения с отцом… Она думает, меня эта ссора устраивает…

– Она настолько недогадлива?

– Нет! Просто я стараюсь не выдавать перед ней своих чувств!

– Почему?

– Не знаю. Так получилось. Она играет роль. Я играю роль. Мы играем комедию друг перед другом. Забавно! Пока, во всяком случае. Но играть всю жизнь – это уже совсем другой оборот дела! Не волнуйся, это не мешает нам любить друг друга!

Жан-Марк горько рассмеялся, поел мяса, снова закурил, сказал:

– Я много рассказывал о тебе родителям Валери. Они хотят пригласить тебя на обед. Ты свободна завтра?

Мадлен предпочла бы встретиться с Жан-Марком и Валери наедине, но любопытство возобладало.

– Конечно, Жан-Марк, договорились.

Он взглянул на часы, обернулся к двери.

– Ты торопишься? – спросила Мадлен.

– Нет, просто, я назначил здесь свидание Жильберу.

– Жильберу?

– Да, это кузен Валери, я даю ему уроки.

– Ты даешь уроки? Я не знала!

– Конечно, ведь ты свалилась, как снег на голову! Что за бредовая идея – жить в Туке! Ты увидишь, Жильбер очень симпатичный! Он придет к десяти, чтобы показать работу по математике, заданную ему на завтра. Ты не против?

– Да нет же, конечно, нет, – ответила Мадлен.

Жан-Марк снова обернулся к двери.

– Он уже должен был быть здесь! – нервно произнес он.

И тут его лицо осветилось улыбкой. Мадлен увидела, что в зал входит молодой стройный белокурый юноша с таким ясным взглядом, что ей и самой захотелось улыбнуться. Жан-Марк представил их друг другу, заказал три чашки кофе.

– Так что там с твоим заданием? – спросил он.

Жильбер протянул ему страницу, исписанную цифрами. Жан-Марк пробежал ее глазами и сказал:

– Кажется, все верно… Во всяком случае, обоснование… Расчеты нужно будет последовательно проверить…

– Не стоит, – возразил Жильбер. – Даже если в работе и есть несколько мелких ошибок, не страшно!.. Какое милое местечко! Я здесь раньше не бывал…

– Да, – Мадлен кивнула. – Раньше я сюда часто приходила. Их коронное блюдо – оссобуко.

– Оссобуко? – переспросил Жильбер. – А, знаю, это очень вкусно, но страшно сытно!

К удивлению Мадлен, Жан-Марк рассердился.

– Ты-то почти ничего не любишь из еды! Будь твоя воля, ел бы жареную вырезку да зеленый салат!

– Великолепный рацион! – одобрила Мадлен. – Если бы я села на такую диету, то вернула бы себе форму лучшей поры молодости. Но в Туке слишком много искушений: свежая рыба, ракушки, раки, креветки…

– Да, вы ведь живете в Туке, – подхватил Жильбер, – я хорошо знаю эту часть страны. Бабушка с дедушкой часто возили меня в Довиль во время каникул. Мне тогда было лет четырнадцать или пятнадцать. В Туке еще есть прелестная, хоть и не действующая церковь…

Растроганная Мадлен воскликнула:

– Я живу совсем рядом, в бывшем доме священника, знаете?

– Нет… не помню…

– Ну как же, на улице, которая уходит влево от Трувиля.

– Да, возможно… да, конечно…

– Замечательный дом! – вступил в разговор Жан-Марк. – Чудо вкуса, гармонии и удобства!

– Итак, приглашаю вас в гости в любой момент, – подвела итог Мадлен.

Жан-Марк одарил ее таким благодарным взглядом, что Мадлен растерялась. Что такого необычного она сделала? Жильбер тоже казался взволнованным.

– Благодарю вас, мадам, – сказал он. – Мы обязательно приедем. Особенно теперь, когда у меня есть машина!

– Но пока нет прав! – вмешался Жан-Марк.

– Я снова сдаю экзамен на следующей неделе. Если хоть чуть-чуть повезет… Странно, но мы теряем половину жизни, готовясь к экзаменам – на водительские права, на степень бакалавра, на лицензию! С мая вся молодежь во Франции пребывает в состоянии тревожного ожидания. Вокруг меня все заражены вирусом «экзаменосдачи»!

– Не стоит так себя жалеть! – сказала Мадлен, смеясь. – Я вот окружена людьми, которым больше не надо сдавать экзаменов, сообществом бывших, и это очень грустно!

– Дипломы полезны для возбуждения жизненных сил!

– И для залечивания ран, нанесенных нашему тщеславию! – подхватил Жан-Марк.

– «Ах! Бесконечный эгоизм отрочества, усердный оптимизм: как расцветал мир тем летом!..» – продекламировал Жильбер.

– Рембо, «Озарения», – определил Жан-Марк.

– Точно. А вот еще:

 
«Я живу, я умираю; я сжигаю себя и тону;
Я умираю от зноя в изнурительную стужу…»
 

– Ронсар?

– Нет. Луиза Лабе [24]24
  Лабе Луиза (1520–1566) – французская поэтесса.


[Закрыть]. Неплохо, верно?

Сидевшая напротив Мадлен переводила взгляд с одного юноши на другого, как во время теннисного матча. Какой Жильбер живой, забавный и симпатичный! В его присутствии лицо Жан-Марка словно осветилось изнутри радостью и возбуждением. Увлеченные звучанием собственных голосов, они говорили обо всем и ни о чем, критиковали какой-то фильм, превозносили до небес театральную постановку…

– Вы обязательно должны посмотреть «Канареек – возмутительниц спокойствия»! – сказал Жильбер. – Это уморительное зрелище!

– Валери не слишком понравилось, – заметил Жан-Марк.

– Ну да, конечно! Валери всегда будет мне противоречить! А восстановленный «Ричард Третий»!..

– Вот это мне было бы интересно посмотреть! – сказала Мадлен. – Я когда-то восхищалась игрой Даллила… Признаюсь вам, что питаю страсть к Шекспиру!

– Значит, ты полная противоположность Валери! – заметил Жан-Марк. – Она настолько его не любит, что даже отказалась пойти с нами!

Жильбер хотел было что-то добавить, но промолчал, хотя проглоченная шутка искорками смеха плескалась в его глазах. Он, наверное, не очень любил свою кузину… Мадлен внезапно почувствовала, как сильно она устала. Ноги отяжелели, в висках стучало. Она попросила счет.

– Чем вы теперь займетесь? – спросила она, вставая.

– Проводим тебя, а потом… не знаю… выпьем где-нибудь, – ответил Жан-Марк, кинув на Жильбера дружеский взгляд.

Жильбер кивнул, соглашаясь. Мадлен вышла, тяжело прихрамывая, в сопровождении своего юного эскорта.

Они расстались с ней у дверей дома. Мадлен представляла себе, как они идут вверх по рю Бонапарт, а потом исчезают на залитой светом огней площади Сен-Жермен-де-Пре. Бог знает, почему они казались ей похожими на тех двух дельфинов, которых она видела с палубы корабля, увозившего ее в круиз к берегам Норвегии: они выскакивали из воды, черно-серые, лоснящиеся, опьяненные собственной силой и радостью жизни. Встреча с Жильбером оставила у нее ощущение неловкости, хотя она не могла не восхищаться его изяществом и элегантностью. Она радовалась, что у Жан-Марка появился такой замечательный друг, хотя ее смутно беспокоила привязанность племянника к этому мальчику. Разве это не странно, что за несколько недель до свадьбы он ходит в театр без своей невесты? «В прежние времена влюбленный юноша никогда бы не…» Мысли Мадлен потерялись в туманной дымке прошлого. После войны все изменилось, особенно отношения между людьми. В ее мозгу снова застучали молоточки тревоги. Как все это неприятно!

Вернувшись домой, Мадлен нашла Филиппа в гостиной – он читал «Монд».

– Итак? – спросил он.

Мадлен со стоном упала в кресло.

– Черт! Что за день! Я увиделась со всеми!

Он отложил газету.

– Молодец! И какие у тебя впечатления?

О Даниэле и Жан-Марке она мало что могла рассказать брату, зато во всех деталях передала разговор с Франсуазой. Филипп слушал внимательно. Он сидел на диване, положив ногу на ногу и опираясь правой рукой на подушку, как на плечо живого человека. Когда Мадлен начала сетовать на то, что Франсуаза отказывается разводиться, он взял со столика тяжелую серебряную зажигалку, закурил, помолчал несколько долгих минут и наконец сказал:

– Я ее понимаю. Если она его действительно любит, то, естественно, готова до последнего надеяться на воссоединение. Почему ты думаешь, что он в конечном итоге не вернется?

– Когда мужчина вот так оставляет жену, он делает это не для того, чтобы несколько месяцев спустя вернуться, сгорая от стыда!

– Ты ничего в этом не понимаешь! Возможно, он поддался безумному увлечению, а когда оно пройдет, будет растроган, узнав, что, несмотря ни на что, она не утратила веры в него…

Мадлен охватил гнев.

– Это несерьезно, Филипп! – воскликнула она. – Этот брак – ужасная ошибка! Ты не сумел помешать ему, а теперь, когда нам предоставляется уникальная возможность увидеть Франсуазу свободной от этого человека, ты сомневаешься, взвешиваешь «за» и «против», спрашиваешь себя, не лучше ли будет для нее, чтобы он вернулся! Да это же будет катастрофа! Франсуаза снова окажется в его власти!

– Что ж, – улыбнулся Филипп, – лучше страдать от присутствия, чем от отсутствия.

Мадлен посмотрела на брата с ужасом. Большая лампа под шелковым абажуром бананового цвета ярко освещала его усталое, стареющее, задумчивое лицо с оплывшими чертами и грустным взглядом. Филипп находился за тысячу лье от Франсуазы. Он все примерял на себя, как делал это всегда и во всем. Забытая сигарета догорала между пальцами левой руки. Он все еще носил обручальное кольцо.

– Так что же, – резко спросила Мадлен, – ты даже не попытаешься ее вразумить?

Он покачал головой.

– Нет. В подобных историях разум всегда оказывается в проигрыше.

Мадлен поняла, что он ни за что не уступит, потому что таким образом защищает собственное безумство. Тем хуже, она будет бороться одна и заставит Франсуазу отказаться от засевшей у нее в голове бредовой идеи. Кстати, она сама никогда не нуждалась ни в советах, ни в помощи других людей. Но как быть с магазином? Невозможно до бесконечности оставлять его на попечении мадам Гурмон! Ничего, можно курсировать между Туком и Парижем, и она будет поступать так ровно столько, сколько понадобится. Мадлен решительно встала и сказала:

– Спокойной ночи, Филипп.

Он вскочил с живостью, которой она в нем не могла даже предположить.

– Ты уже уходишь?

– Ты знаешь, который час?

– Подожди минутку! Я не успел тебе сказать: у меня есть новости. Я наконец получил сведения, которые запрашивал о Рихарде Раухе!

– О Рихарде Раухе?

– Да, о любовнике Кароль!

– Ах, ну да… – с отвращением прошептала Мадлен.

Филипп ликовал:

– Ее провели, как ребенка! Раух не только был членом «гитлерюгенда», но и его финансовое положение весьма шатко. Он никогда не занимал пост генерального директора компании «Эрска», а был всего лишь спецпредставителем по Франции, причем его эксклюзивный контракт истекает тридцать первого декабря этого года. Если контракт не возобновят, Рауха будут держать в неизвестности касательно его положения в фирме. Я совершенно уверен, что с контрактом у Рауха ничего не выйдет, поскольку «Эрска» вот-вот договорится с Парижской сталелитейной компанией о производстве во Франции станков по ее заказу. Кароль этого знать не могла: сведения конфиденциальные! Этот человек блефовал с самого начала их знакомства! Чтобы уговорить меня не противиться разводу, она заявила, что отказывается от своей доли совместного имущества! Не сегодня-завтра она очнется в каком-нибудь маленьком немецком городке с мужем, получающим жалованье чиновника средней руки!

Чем сильнее возбуждался Филипп, тем более жалким он казался Мадлен с этой исступленной одержимостью Кароль. Вместо того чтобы забыть, он преследовал ее, питаясь жалкими крохами чувства, которые она из милости бросала ему через плечо. Он пожирал хорошее и плохое без разбору.

– Получилось, что она просчиталась во всем! – заключил Филипп. – Смешно!

– Это было бы смешно, если бы она его не любила! – жестко произнесла Мадлен. – Но я полагаю, что Кароль любит этого человека!

– Да-да, конечно! – вздохнул Филипп, насупившись.

Он направился к секретеру, взял бутылку виски, поставил ее на стол.

– Скотч? – предложил он.

– Нет, спасибо, – сказала Мадлен, – я иду спать.

Она оставила брата в гостиной возле лампы одного, с сигаретой, стаканом виски и воспоминаниями.

XIX

С самого начала завтрака Мадлен страдала от холодной атмосферы мраморной столовой семьи Шарнере. Два метрдотеля с застывшими лицами беззвучно передвигались по этому святилищу. Еда, слуги, разговор за столом, вина – все было отменного качества, а Мадлен казалось, что она жует бумагу и слушает жужжание мух. Она едва узнавала Жан-Марка в новой для него роли счастливого жениха. Подобную растерянность она когда-то испытала после объявления войны, когда впервые увидела мужа в военной форме. Жан-Марк так же мало подходил на роль члена семьи Шарнере, как ее бедный Юбер – для амплуа военного. Большинство мужчин не умеют выбирать себе судьбу. Но Юбера мобилизовали, а вот Жан-Марк… «Что на него нашло? Неужели он не понимает, что встал на ложный путь? Если бы я осталась в Париже, то, возможно, сумела бы отговорить его от этой затеи. В любом случае, посоветовала бы подождать. Молодой человек не должен жениться раньше двадцати семи – тридцати лет…» Мадлен с любезным выражением лица повернулась к Валери, приглашавшей ее отправиться сразу после обеда на авеню Бюжо посмотреть на квартиру, которую она обустраивала для них с Жан-Марком.

– Вы должны взглянуть и что-нибудь нам посоветовать – Жан-Марк говорил мне, что у вас бездна вкуса!

– Жан-Марк так добр ко мне! – Мадлен улыбнулась девушке. – Я уверена, вам не нужны ничьи советы!

– В квартире низкие потолки, и я выбрала «горизонтальный» стиль.

– Это разумно.

– Правильные линии, вытянутая в длину мебель…

– И восхитительные цвета! – воскликнула госпожа де Шарнере, сделав изящный жест сухой белой рукой. Бриллиант-солитер в ее кольце сверкнул в свете люстры, подобно огню маяка. – Серо-бежевый, желтоватый, табачный… И вдруг – ярко-желтое пятно, бутылочно-зеленое, как контрапункт… Представляете, что я имею в виду?..

– Мне больше всего нравится будущий кабинет Жан-Марка, – сказала Валери.

– Да, комната будет очень хороша! – признал Жан-Марк с вымученной улыбкой. – Вот только я никогда не соберу столько книг, чтобы заполнить все стеллажи!

– Дело наживное! Все придет! – произнес господин де Шарнере – уравновешенно-самодовольный, надежный, по-отечески заботливый. – Для начала, друг мой, я передам вам документацию по правовым проблемам фармацевтической промышленности – этого хватит на целую секцию вашей книжной стенки. Вам следует начать входить в курс того, чем вы будете заниматься в скором времени!

– Именно этого я и хочу! – отвечал ему Жан-Марк.

– Увидите, в этой области есть чрезвычайно увлекательные правовые аспекты! В наши дни карьеру можно сделать, только выбрав узкую специализацию…

И господин де Шарнере запел осанну французской фармацевтической промышленности, а дамы вернулись к обсуждению насущных проблем. Свадьба назначена на 2 июля, молодые сразу уедут в Шотландию. К сентябрю, когда они вернутся, их квартира будет полностью готова.

– А что с твоей службой в армии, Жан-Марк? – спросила Мадлен.

– Я все устроил, – заявил господин де Шарнере. – Он останется в Париже, это будет, так сказать, «домашний» вариант!..

– Об этом можно было бы только мечтать! – вздохнул Жан-Марк.

– Так все и будет, друг мой! Можете быть уверены!

Жан-Марк озабоченно взглянул на Мадлен, явно опасаясь ее суждения обо всем происходящем. Она опустила глаза в свою тарелку: порция шоколадного торта. Две ложки тающего во рту деликатеса. Мрамор стен и пола душил ее. Дрожь пробрала ее между лопатками. Госпожа де Шарнере поднялась с величавой медлительностью. Все в этой женщине было жилистым и угловатым.

Общество перебралось в гостиную. Гобелены с мифологическими персонажами, тяжелая старинная мебель – ничуть не веселее, чем в столовой. Через открытое окно в комнату вливался шум авеню Фош. Господин де Шарнере пил кофе стоя, глядя вдаль. Время от времени он произносил многозначительную фразу – то о политике, то о делах. Жан-Марк стоял рядом с ним и как почтительный наследник престола внимал мудрому гласу. Женщины поболтали еще несколько минут, потом Валери объявила, что ей пора на авеню Бюжо, потому что обойщик ждет ее к половине четвертого. Жан-Марк и Мадлен присоединились к ней.

Квартира была совсем рядом, в новом доме, сверкавшем застекленными дверями. Оказавшись в квартире, Жан-Марк ощутил внезапную слабость. Он смотрел на Мадлен и Валери, которые обсуждали с обойщиком цвет штор, и мечтал только об одном – чтобы никто не спросил его мнения. Он боялся даже вообразить, какими станут эти пустые комнаты с оштукатуренными стенами и замазанными краской окнами, когда все работы будут закончены. Мебель, ткани, лампы с абажурами приглушенных тонов, шкафы, заполненные постельным бельем, кровать, мягкий ковер под босыми ногами – ласковая западня, нежная паутина с Валери в центре. Внезапно, решив присоединиться к остальным, он сказал:

– Как глупо! Я только что вспомнил, что договорился встретиться с Копленом – у меня, в четыре!

– Отмени! – приказала Валери.

– Слишком поздно! Он наверняка уже в дороге. Ему обязательно нужны мои записи семинарских занятий!

– Тогда возьми машину, слетай на рю д’Ассас и сразу возвращайся. У вас есть еще несколько минут, мадам?

– Конечно, – ответила Мадлен.

Жан-Марк схватил ключи и техпаспорт, которые протянула ему Валери, и выбежал из квартиры. Его душа жаждала отдыха. «Остин-купер» был припаркован на пересечении рю Спонтини и авеню Бюжо. Он сел за руль, но поехал не в центр Парижа, а к Булонскому лесу. Ему пришла в голову неожиданная мысль навестить Жильбера – они не виделись два дня, и ученик ждал его на урок только завтра. Если Жильбера дома не окажется, он просто прокатится, чтобы успокоить нервы. Как он жаждал сейчас вдохнуть свежего воздуха полной грудью! На рю Дофин он опустил все стекла и жадно вдыхал запах первых свежих листочков. Ему понадобилось три минуты, чтобы попасть на бульвар Мориса Барреса, в этот тихий, тенистый богатый квартал. У двери квартиры он призвал на помощь всю жившую в душе надежду и позвонил. Открывший ему лакей ободрил его улыбкой. Да, месье Жильбер дома. Жан-Марк пошел следом за ним по длинной галерее, увешанной старинными картинами в темных тонах.

Увидев входящего Жан-Марка, Жильбер, работавший за своим столом, медленно, как загипнотизированный, поднялся. Долю секунды его лицо ничего не выражало. Потом глаза, лоб и губы осветила улыбка, все лицо засияло удивлением и радостью.

– Я заехал наудачу, – бросил небрежно Жан-Марк.

– А я – остался наудачу.

– Как это?

– Мы с бабушкой собирались в гости, но я в последний момент передумал. Предпочел закончить задания. Ну, и… вот!

– Невероятно!

– А меня это не удивляет! Ты из дома?

– Нет, я был рядом, на авеню Бюжо, с тетей и Валери. Чем ты занимаешься?

Жан-Марк склонился над столом, увидел страницу с расчетами, исчерканную почерком Жильбера.

– Оставь! – сказал Жильбер. – Это так скучно!

На стене, за его спиной, была приколота фоторепродукция из художественного альбома – Орест и Пилад, – этой скульптурной группой они с Жан-Марком так восхищались тогда в Лувре, ночью.

– Смотри-ка, – удивился Жан-Марк, – ты ее нашел?

– Да, вырезал из книги о древнегреческой скульптуре.

– Как прекрасно!..

Жильбер снял со стены фотографию и протянул Жан-Марку:

– Возьми.

– Нет, что ты!

– Я куплю еще одну книгу. Я так рад, что фотография будет у тебя. Повесишь ее у себя в кабинете?

– В кабинете?

– Да, после свадьбы?

У Жан-Марка перехватило от волнения горло, и он только кивнул.

Они посмотрели друг другу в глаза. Тишина окутала их обоих. У Жан-Марка стучало в висках, он чувствовал совершенное, абсолютное счастье, он был в ладу с самим собой. Но так ненадолго! Чуть вправо, чуть влево, сквознячок, крик, голос Валери – и все будет кончено.

– Итак, дата назначена? – спросил Жильбер. – Второго июля?..

– Да.

– Бабушка и дедушка сказали мне вчера. Второго июля! Почему так поздно?

– Я должен сдать экзамены, прийти в себя, подготовиться…

– Много же времени тебе нужно!

Жан-Марк покачал головой.

– Какой ты странный, Жильбер! К чему все время говорить об этой свадьбе? Неужели у нас мало тем для общения?

Жильбер мгновение помолчал, потом поднял на Жан-Марка глаза, залитые слезами. Он с трудом справлялся с волнением. Наконец радость и дружеское расположение взяли верх над обидой.

– Ты прав, – сказал он. – Я должен наплевать на твою женитьбу, на эту дичайшую, глупейшую формальность, придуманную лицемерами для обуздания легкомысленных мотыльков!

Их взгляды снова встретились. Жан-Марк ощутил невероятное счастье, как будто он получил в подарок чужую жизнь. Так прилив накрывает песок на пляже, и между водой и песком происходит обмен мельчайшими частицами.

– Если бы ты знал, как я счастлив провести с тобой несколько минут! – сказал он. – Я отдыхаю, я расслабляюсь, я дышу…

Произнося эти слова, он смотрел на подаренную Жильбером фотографию, как будто обращался к Оресту и Пиладу.

– Давай я положу ее в конверт! – сказал Жильбер.

Пока он шарил в ящике, Жан-Марк подошел к окну: внизу тянулись ряды каштанов с пушистыми зелеными шапками крон, украшенными белыми свечками цветов.

– Как ты сюда добрался? – спросил Жильбер, засовывая репродукцию в большой желтый конверт.

– Приехал на «остин-купере» Валери.

– Как глупо! Я мог бы отвезти тебя на своей машине! Через Булонский лес – там я ничем не рискую, даже без прав!

Внезапно он хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ты не спешишь?

– Вообще-то, спешу, старик. А что?

– Ну хоть четверть часа у тебя есть?

– Да, конечно…

– Тогда давай проедемся на моем «моррисе». Потом я привезу тебя сюда, ты возьмешь «остин» Валери и вернешься на авеню Бюжо!

Как отказаться? Эти короткие поездки на машине по Булонскому лесу доставляли такую радость Жильберу! Он вел машину медленно, избегая шумных аллей и перекрестков с патрульными полицейскими. Жан-Марк сидел рядом и давал ему советы. Но как быть с Валери, с Мадлен, они ведь ждут его? Плевать, что-нибудь придумает!

– Ладно, вперед! – весело скомандовал он.

Они уселись в белый автомобильчик, и Жильбер мягко тронулся с места, с чем Жан-Марк его и поздравил. Вскоре они уже ехали по одной из пустынных тихих аллей.

– Давай прибавь скорости, – предложил Жан-Марк.

Жильбер послушался, хотя явно нервничал – он вообще был очень впечатлительным и не в меру пугливым. Жан-Марк считал, что должен научить его доверять рефлексам.

– Поверни направо… Теперь налево… Обгони этот «ситроен», он слишком медленно тащится…

Жан-Марку нравилось командовать человеком, который мгновенно подчинялся.

– Быстрее, быстрее!..

– Уже восемьдесят! – прошептал Жильбер.

– И что же?

– В лесу ограничена скорость…

– Забудь об этом. Давай!

Лицо Жильбера передернулось, он нажал на педаль газа. В глазах под вздрагивающими веками плескался страх. Жан-Марк ощутил жгучую радость. Он прикоснулся к правой руке Жильбера, вцепившегося в руль.

– Сбрось скорость!

Жильбер расслабился. Сглотнул слюну.

– Все хорошо, – похвалил его Жан-Марк.

Свет, отражаясь от листвы, проникал внутрь кабины, пахло травой и землей. Жильбер улыбался. Внезапно он спросил:

– Что ты делаешь сегодня вечером?

– Буду заниматься, – ответил Жан-Марк.

– С Дидье?

– Нет, один.

– Почему бы тебе не приехать заниматься ко мне? У меня тоже куча дел. Поужинаем вместе – бабушка и дедушка будут в восторге! – потом засядем в своем углу, с книгами и записями, мы не будем мешать друг другу, честное слово…

Идея была соблазнительная. Жан-Марк согласился без колебаний.

– Но сейчас я должен поехать к Валери, – сказал он.

Когда он вернулся в квартиру на авеню Бюжо, Мадлен уже ушла, а Валери давала указания электрику, который записывал их в блокнот.

– Мне так жаль! – выпалил Жан-Марк. – Меня задержал Коплен! Тетя Мадлен уже ушла?

– Да, – сухо ответила Валери. – Кстати, я тоже собиралась уходить. Нет, правда, Жан-Марк, это уже слишком!

У нее был оскорбленный вид, холодные глаза и визгливый тон – как в худшие дни. Костюм сливового цвета точно соответствовал ее настроению: жесткие складки, пуговицы, пылающие гневом. «Она всю жизнь будет иметь право упрекать меня! Это невозможно, невозможно!» – с тоской думал Жан-Марк.

– Тебе так скучно заниматься вместе со мной нашей будущей квартирой? – спросила Валери, сбавив тон.

– Да нет, что ты, – возразил Жан-Марк, подумав: «Когда она старается быть милой, получается еще хуже!»

– Пойдем, посмотришь, – позвала она, – надо решить, где делать розетки у тебя в кабинете. Куда бы ты хотел поставить большую лампу? Сюда? Или туда? Здесь – практичнее, там – красивее… На мой вкус, конечно… Заметь, что…

Жан-Марк слушал Валери и думал, что ему все это глубоко безразлично.

Жан-Марк разложил на диване конспекты семинарских занятий, начал во второй раз перечитывать главу о правовых конфликтах в частном международном праве, не запоминая при этом ни слова. Он то и дело поднимал глаза от текста, чтобы взглянуть на Жильбера, мучившегося над математикой, – тот сидел за столом, опираясь на широко расставленные локти. Внезапно Жильбер тоже поднял голову, и их взгляды встретились.

– Все в порядке? – спросил Жан-Марк.

– Нет, – пробормотал Жильбер. – Не могу сосредоточиться.

– Я тоже. Знаешь, вместе можно заниматься, только если работаешь над одной и той же темой!

– Хочешь, прервемся? – предложил Жильбер. – Послушаем пластинки…

– Никакой музыки, пока я не вдолблю себе в башку эту главу! Сейчас одиннадцать. Работаем до полуночи!

Жильбер тяжело вздохнул, вцепился пальцами в волосы и снова склонился над своей тетрадью. Минуты тянулись бесконечно. Жан-Марк перестал даже делать вид, что читает. Он сидел, положив ногу на ногу, и не сводил глаз с Жильбера. Внезапно он испытал желание прикоснуться к этому высокому гладкому лбу, красиво очерченному подбородку, длинной шее, так красиво переходившей в сильные, совершенных очертаний плечи. «Почему Жильбер не девушка?!» – спросил он себя. Эта неожиданная мысль потрясла его, как физический шок.

– У меня есть идея, – начал Жильбер, захлопывая тетрадь. – А что если в следующее воскресенье мы съездим за город на моей машине? Мне надо попрактиковаться на шоссе…

– Согласен, но не в следующее воскресенье: это будет накануне письменного экзамена по праву, я буду весь день заниматься.

– Тогда через две недели?