Текст книги "Крушение"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Ну, так что там с твоей машиной? – спросил Жан-Марк, подходя к Жильберу.

– Дело в шляпе! – ответил тот. – Получил сегодня утром!

– Ты на ней приехал?

Жильбер пожал плечами:

– Ты же прекрасно знаешь, что это невозможно, я провалил экзамен на права. Так что пришлось оставить ее в гараже.

– Хочется на нее взглянуть, хотя бы в гараже!

– Это легко осуществить.

– Красивая?

– Вполне ничего.

– Давай завтра, или нет – послезавтра. В общем, я тебе позвоню.

– Договорились.

– А какая марка? – вклинился в разговор Николя, бросая дамское общество ради мужского разговора о механике.

– «Моррис».

– Потрясающе, старик! Четыре скорости, три синхронизированы? Сто семьдесят пять километров в час?..

– В рекламном проспекте так и написано.

Разговор был прерван громоподобным смехом – к ним возвращался месье де Шарнере в компании пожилой пары, не знакомой Франсуазе. Последовали поцелуи, поздравления, комплименты – это были бабушка и дедушка Жильбера. Толпа вокруг Валери росла – прибывали все новые и новые гости. Утомленная мельканием приторно-любезных лиц, Франсуаза отошла от буфета. Жан-Марк и Жильбер тоже отделились от общей массы гостей и остановились в нескольких шагах от нее, рядом с большой каменной вазой, украшенной цветами.

– Ну вот, – начал разговор Жильбер, – я желаю тебе счастья. Пока, старик.

– Ты уже уходишь? – удивился Жан-Марк.

– А что мне здесь делать?

– Ну, не знаю… То же, что и всем остальным…

– Я – не остальные! – Жильбер непримиримо взглянул прямо в глаза Жан-Марку.

И он пошел прочь нервной походкой, избегая рассеявшихся по аллеям гостей. Жан-Марк долго следил за ним взглядом. Заметив, что Франсуаза стала свидетелем этой сценки, он подошел к ней и сказал:

– Он хандрит, потому что не сдал экзамен на права! Еще один бокал шампанского?

– Нет, спасибо.

– Ты ничего не пьешь, ничего не ешь…

Жан-Марк говорил лениво, как если бы хотел просто убить время. Франсуаза подумала о песке, осыпающемся в яму.

– Ты действительно счастлив, Жан-Марк? – спросила внезапно она.

Он засмеялся.

– А что, не похоже?

– Да не в том дело…

Наступила тишина. Через мгновение Жан-Марк сказал:

– Прости меня, Франсуаза, пришел месье Дюпуйи… Он компаньон моего будущего тестя…

И Жан-Марк – сама любезность! – пошел навстречу лысому толстяку с орденом Почетного легиона на лацкане пиджака. Почти все присутствовавшие на приеме пожилые мужчины носили в петлице ленточку или розетку. Франсуазе показалось, что она читает азбуку Морзе: точка, тире, точка, точка, тире… Что за телеграфное послание записано на отворотах их лацканов? Она улыбнулась. Над ее головой щебетали птицы, потом вдруг замолчали, напуганные гомоном человеческих голосов. Лаборатории фармацевтической продукции Шарнере-Дюпуйи: состояние, сделанное на каплях, порошках и свечах. Будь Александр здесь, уж он бы посмеялся!

– Привет, моя девочка!

Франсуаза вздрогнула, при виде матери у нее сжалось сердце: та, как всегда, была одета слишком легкомысленно для своего возраста и шла по аллее, виляя бедрами так, что юбка колыхалась из стороны в сторону, открывая коленки.

– Где Жан-Марк?

– Только что был здесь, – ответила Франсуаза.

– Мне почти не удалось с ним пообщаться… А что его малышка невеста?

«Малышка невеста» тоже исчезла. Взяв дочь под руку, Люси увлекла ее к скамейке.

– Послушай, – Люси начала разговор доверительным шепотом: – То, что происходит с твоим отцом, просто ужасно! И так глупо!

– О чем ты, мама?

– Говорят, он разводится!

– Да.

– Она уходит или?..

– Она.

– Бедный Филипп! – вздохнула Люси, и это прозвучало двусмысленно. – Ему так не везет! Он не пришел из-за того, что я здесь?

Франсуаза сочла за лучшее солгать:

– Конечно, нет, мама, он в деловой поездке.

– Опять! А как твои дела?

– Все хорошо.

– Мы нечасто видимся!

– Александр так занят! Как только он вернется из СССР…

Люси приблизила свое слишком сильно накрашенное лицо к лицу дочери, бросила на нее нежно-значительный взгляд сообщницы и просюсюкала:

– Ну, а кроме этого… ничего… у вас ничего нет в планах?

– Нет, мама.

– Александр не хочет или ты сомневаешься?..

– Мы… мы оба, – ответила Франсуаза, краснея.

– Так вот, вы не правы! – торжественно заключила Люси. – Ничто другое не способно внести настоящую гармонию в брак. Взгляни на нас с Ивом…

– Александр – не Ив!

– Все мужчины кое в чем похожи. Мало кто из них женится, мечтая стать отцом. Мы, женщины, должны привить им желание иметь ребенка…

Эта «кухонная» лекция о секретах семейного счастья выводила Франсуазу из равновесия. Ох уж эти рецепты кумушек о том, как облапошить самца и заарканить его! Она никогда не станет одной из тех женушек, которые мило жеманничают с мужьями и плетут козни у них за спиной! Почему у нее горит лицо, почему так трудно дышать? Никто не имеет права вмешиваться в ее личную жизнь – никто, даже мать! Франсуаза с трудом сдерживала гнев, ее трясло, к глазам подступили слезы.

– Я забочусь о твоих интересах, моя милая… Ненормально, что… Я знаю, ты еще очень молода… И тем не менее…

Франсуаза вспомнила, как несколько месяцев назад мать, рыдая у нее на плече, лепетала, что Ив вот-вот ее бросит и она останется одна со своей «малышкой». Правду говорят, что женщинам не страшны любовные потрясения! Какая сила кроется в их хрупких телесных оболочках! Та, что еще вчера приходила в отчаяние и умоляла всех дать ей совет, сегодня уже сама учит счастью молодых супругов.

Облака набежали на солнце. Ветер раскачивал листву деревьев. Полотно шатра в белую и зеленую полоску мягко колыхалось. Внезапно резко похолодало.

– Ничего не бойтесь! Дождя не будет! – успокаивала окружающих госпожа де Шарнере.

Но женщины уже торопились мелкими шажками к светлому дому под черепичной крышей. Люси встала, зябко передернув плечами.

– Нам будет уютнее внутри. Ты идешь?

– Сейчас, мама, – ответила Франсуаза.

Люси ушла, успев мимоходом осведомиться у Даниэля и Дани:

– А как там моя маленькая Кристина? У меня к ней слабость, вы ведь знаете!

Избавившись от матери, Франсуаза вздохнула полной грудью. К ней подошел официант с подносом. Франсуаза машинально взяла бокал. Внезапно она заметила в поредевшей толпе гостей знакомое лицо: Дидье Коплен. Он смотрел в ее сторону, как будто искал глазами спасательный буй. Она улыбнулась ему издалека, и он тут же подошел.

– Как приятно вас видеть! – сказал он. – Понимаете, я почти никого здесь не знаю!

– Да и я тоже! – ответила Франсуаза.

– Ну, все-таки вы…

– Нет, правда, на двоих друзей Жан-Марка здесь приходится человек тридцать знакомых Шарнере.

Дидье задумчиво посмотрел на Франсуазу через стекла своих очков.

– Вас это расстраивает?

– Вовсе нет! Я просто констатирую…

– И сожалеете!

– Да нет же!

– Ладно, а я признаюсь: мне слегка грустно.

– Почему?

– Женатый друг – потерянный друг.

– Но не Жан-Марк!

– Особенно Жан-Марк! Он замечательный, но такой уязвимый! Кстати, и вы тоже… С тех пор как вы вышли замуж, мы совершенно перестали встречаться!

– Потому что я уязвима?

– Или потому, что вы счастливы!

Дидье улыбался неуклюжей улыбкой, у него было круглое серьезное лицо, волосы в беспорядке падали на слишком высокий лоб. Франсуазе он показался неловким, симпатичным и слегка дерзким. На аллее появился Николя. Франсуаза помахала ему рукой.

– Что ты там делаешь в гордом одиночестве? Иди к нам!

– У всех этих людей тот еще видок! Смотрю на них и потешаюсь, как в театре!

На руку Франсуазе упала капля дождя. Серебряные всполохи метались по газону. Гравий шуршал и поскрипывал. Официанты закрывали скатертями буфеты. Франсуаза, Николя и Дидье побежали к круглому павильону, окруженному живой изгородью из бирючины. Со всех сторон бежали съежившиеся от дождя гости. Мокрые, задохнувшиеся, смеющиеся люди собирались в большой гостиной, где едва можно было повернуться. Шум голосов, поднимавшийся к украшенному золоченой лепниной потолку, становился оглушительным.

Дидье выскользнул из толпы. Франсуаза поискала его глазами, не нашла и повернулась к Николя, который поправлял узел галстука перед старинным зеркалом.

– Это всего лишь короткий весенний ливень! – объявила госпожа де Шарнере.

Несмотря на ее заверения, кое-кто из гостей собрался уходить.

– Поедем? – спросила Франсуаза.

– Да, – кивнул Николя. – У меня занятия в восемь вечера. Пойдешь со мной?

Франсуаза никогда не была на занятиях Клебера Бодри, но перспектива провести вечер в одиночестве в огромной квартире перед пишущей машинкой показалась внезапно ужасной.

– С удовольствием, – ответила она.

Николя искал среди записей в блокноте удобный поезд в Париж. Люси и Ив Мерсье покинули салон – они должны были ехать домой, потому что не хотели оставлять маленькую Анжелику одну вечером. Если кто-нибудь хочет поехать с ними на машине… Франсуаза и Николя согласились. Им понадобилось целых десять минут, чтобы найти чету Шарнере, Валери и Жан-Марка, чтобы поблагодарить и проститься.

– Это глупо! Потом будет ужин для самых близких! Останьтесь!

Франсуаза не уступила умоляющему взгляду брата.

В машине, по дороге в Париж, она пожалела, что не уехала раньше поездом. Ив Мерсье вел свой «рено» как спортивный болид на ралли, нахально сигналя даже более мощным машинам, чтобы ему уступили дорогу, и обгонял их дверца к дверце. На каждом повороте машину заносило. Сидевшая рядом с мужем Люси без умолку, на самых высоких нотах, высказывала свое мнение:

– Ты посмотри вон на того, не хочет уступать! Тянется, а занял ведь левый ряд! Он увеличивает скорость – увидел, что ты поехал быстрее! Вот где проявляется натура человека! Ты можешь его обогнать! Давай! Ну давай же!

Как только Мерсье обгонял очередного «соперника», Люси оборачивалась, чтобы наградить его презрительным взглядом. Сидя на заднем сиденье, Франсуаза страдала от стыда и страха. Ей казалось, что годы жизни с Ивом Мерсье сделали ее мать еще вульгарнее и глупее. Она украдкой взглянула на Николя: он смотрел на дорогу, безразличный к тому, что делается и говорится вокруг него. Дождь хлестал по стеклам. Дворники без устали разгоняли воду.

– Ну вот! – вздохнула Люси. – Последний мой ребенок женится!

– Ты забыла про Анжелику, мама! – сухо заметила Франсуаза.

И тут же пожалела, что не сдержала злости. К счастью, Люси не почувствовала укола.

– И правда! – согласилась она. – Со мной остается бедный мой котеночек! Правда, если жизнь будет идти такими темпами, она может в пятнадцать лет захотеть выйти замуж за четырнадцатилетнего ученика колледжа.

– Не беспокойся, – снисходительно бросил ей Ив Мерсье. – У меня такой номер не пройдет!

– Да уж, да уж! На словах ты герой! Но стоит ей улыбнуться тебе, и ты таешь! Не отвлекайся, дорогой, там какой-то сумасшедший намерен тебя обогнать!

Ив Мерсье вдавил в пол педаль газа, выехал на середину дороги и сказал:

– Он подождет! Как и все остальные!

Он смеялся, гордо отведя назад плечи и глядя прямо перед собой.

– В любом случае, я очень счастлива за моего Жан-Марка, – продолжила Люси. – Валери очаровательна, и Шарнере как будто очень к нему расположены. Какой красивый у них дом! Иметь что-то подобное в сорока километрах от Парижа – мечта каждой женщины!..

«В таком случае, должно быть, я не женщина!» – подумала Франсуаза, сжимая руки в кулаки. Дождь почти прекратился. Из тумана выплывали серые дома. Грязный, мокрый, извилистый Париж проглотил поток машин.

– Где вас высадить? – спросил Ив Мерсье.

Студия Клебера Бодри находилась недалеко от площади Перейры, но Франсуаза, чье терпение истощилось, попросила остановить машину у Ворот де ла Шапель. Она готова была продолжить путь на метро – только бы не слушать рассуждения матери. Стоя рядом с Николя на тротуаре, она смотрела вслед сорвавшейся с места машине.

– Я представлял себе твою мать иначе, – сказал Николя. – Ты на нее совершенно не похожа! – Помолчав, он добавил очень серьезно: – А вот машину твой отчим водит хуже некуда!

Сидя на стуле в глубине зала среди десятка зрителей, Франсуаза скучала. Юноши и девушки, игравшие перед разношерстной публикой, были банальны до невозможности. В их устах Мюссе, Мариво, Расин и Бомарше превращались в пресную кашу. Машинисточки, голодные студенты, праздные «папины» дочки, служащие из крупных магазинов… Неужели они всерьез надеются выйти однажды на подмостки сцены? Франсуазе казалось, что она на их месте давным-давно бросила бы занятия в студии. Но чем больше критиковал и высмеивал их Клебер Бодри, тем сильнее им хотелось преуспеть. Сидя на полу среди товарищей по студии, Николя ждал своей очереди. Франсуаза даже со спины угадывала его напряженное внимание и неуверенность. Его скудный репертуар ограничивался отрывком из «С любовью не шутят», который они с Алисией репетировали сотни раз. Франсуаза запаслась терпением, чтобы выслушать этот текст в сто первый раз, но внезапно Клебер Бодри распрямился во весь свой небольшой рост, откинул назад гриву желто-серебряных волос и объявил, что прослушивание классических отрывков на сегодня окончено и сейчас все займутся «психодрамой». При этих словах по аудитории прокатилась волна невольного облегчения и радости. Николя подошел к Франсуазе и объяснил ей, что, заставляя своих учеников импровизировать драматические диалоги на заданную тему, мэтр учит их «выворачивать кишки».

– Это упражнение называется «Истина», понимаешь? – спросил он. – Не думаю, что до меня дойдет очередь…

Он снова сел на свое место, подложив под себя ноги, рядом с Алисией, нервно расчесывавшей волосы.

По команде Клебера Бодри юноша и девушка вышли в центр круга и начали осыпать друг друга оскорблениями, изображая сцену супружеской ссоры. Они подыскивали слова, вздыхали, размахивали руками. Наконец они остановились, поскольку вдохновение иссякло. Сменившая их пара проявила не больше оригинальности, разыгрывая отъезд человека на опасную автомобильную гонку.

Франсуаза смотрела на этих незнакомцев, двигавшихся в круге света, и спрашивала себя, что она делает здесь, в этой бедной студии с голыми стенами и огромным окном. Лучше ей было пойти домой и поработать… Она должна каждый день печатать двойную норму, если хочет освободиться к приезду Александра. Она попыталась представить его себе в далекой незнакомой стране; в мозгу вперемешку мелькали виды со старых почтовых открыток и кадры из документальных фильмов: разрушенные дворцы, церкви с разноцветными куполами, бескрайние степи, многолюдные улицы, тройки на снегу, ораторы, зажигающие толпу, военные парады на Красной площади… И посреди всей этой круговерти – Александр… Вот он идет, с кем-то спорит, счастливый оттого, что вернулся к своим. Он ел все русское, пил по-русски, думал по-русски, у него были русские мечты и русские сны…

Неузнаваемо изменившийся голос Николя вывел ее из задумчивости: по заданию Клебера Бодри он должен был признаваться жене, что проиграл все деньги, которые они отложили на отпуск. Жену изображала Алисия – застывшая в воображаемом гневе, с пустым взглядом и прилипшими ко лбу волосами.

– Это ужасно! – лепетал Николя. – У нас нет ни су! По моей вине!

– Боже мой! – восклицала Алисия. – Но как же ты мог?

Николя, бессильно разведя руки, пробурчал:

– Как я мог! Как я мог!..

Маленький круглый прожектор освещал их сбоку. Всем было совершенно очевидно, что артисты не знают, как завершить «психодраму».

Лицо Николя было расстроенным. Катастрофа. Все кончено. У Франсуазы сжалось сердце. Клебер Бодри уже поднял руку, чтобы остановить этюд, но тут Николя, движимый внезапным озарением, снова заговорил:

– Когда тебя захватывает этот вихрь, сопротивляться невозможно! – воскликнул он. – Клянусь, когда я пришел в казино, то был холоднее льда и тверже мрамора! Я просчитал все риски, записал все комбинации!..

Увлеченный собственным рассказом, Николя выдумывал события и сразу же переживал их. Лицо его искажалось от боли и угрызений совести, в глазах блестели настоящие слезы. Напрасно Франсуаза говорила себе, что это обычное актерское упражнение, – то, как легко Николя изображал печаль, любовь и раскаяние, заставляло ее задаваться вопросом, бывает ли он искренен в обычной жизни. Франсуаза была удивлена, она чувствовала грусть, ей было почти стыдно за Николя. Он заикался, стоя на коленях перед Алисией:

– Прости меня! Я больше никогда не буду играть! Я негодяй! Последний из мерзавцев!..

– Стоп! – скомандовал Клебер Бодри.

Николя поднялся, отряхнул пыль с коленей и улыбнулся в ожидании приговора.

– Неплохо, – продолжил Клебер Бодри, кладя руку ему на плечо. – Если бы ты вдвое сбавил обороты, было бы просто прекрасно. Необходима более тонкая внутренняя игра. Та же страстность, но более сдержанная, отфильтрованная. Понимаешь?

Николя кивнул, сказал, что в следующий раз будет сдержаннее, и сел рядом с Франсуазой. На смену им с Алисией за «психодраму» взялись следующие двое студентов.

– Понравилось? – спросил он.

– Ну… да, – не слишком уверенно ответила Франсуаза.

– Тихо там, сзади! – крикнул Клебер Бодри.

Николя втянул голову в плечи, подмигнул Франсуазе и, перешагивая через сидящих на полу товарищей, вернулся на свое место. Чуть позже к Франсуазе подошла Алисия.

– Ты это видела? – прошептала она.

Она протянула ей иллюстрированную газету и отошла, тихая, как тень. Франсуаза раскрыла «Нежный взгляд» и на второй странице узнала на фотографии Николя. Смуглолицый и напомаженный, он объяснялся с пышнотелой волоокой блондинкой. Текст помещался в белых треугольниках над их головами. «Доверься мне, дорогая! Меньше чем через неделю ты будешь есть на золоте», – говорил Николя. «Как ты этого добьешься? – вопрошала его партнерша. – Ты молодой офицер, и у тебя есть только твое жалованье!» Он – в ответ, мерзко хихикая: «Я покидаю армию. Я буду очень много зарабатывать!» Фотороман назывался: «Чем больше ты меня обманываешь, тем сильнее я тебя люблю. Правдивая история». Франсуаза сложила газету со смутным чувством неловкости.

Было около полуночи, когда Клебер Бодри отпустил всех на волю. На улице Николя взял Франсуазу под руку, заметил свернутый в трубочку журнал.

– Алисия дала?

– Да.

– Вот дурочка! Я не хотел, чтобы ты это видела!

– Но почему? Ты там очень хорош!

– Смеешься надо мной? Я прекрасно знаю, как ты ко всему этому относишься!

Они сделали несколько шагов по мокрому тротуару, на котором отражались бледные огни фонарей. Через мгновение он продолжил:

– Сто франков за день позирования. Не мог же я отказаться!

– Нет, конечно же, нет…

– И потом, я же не буду заниматься этим всю жизнь!

– А чем будешь?

– «Я покидаю армию! Я буду очень хорошо зарабатывать!» – процитировал он, «надев» на лицо выражение своего героя из фоторомана.

Николя расхохотался, и Франсуаза последовала его примеру, внезапно расслабившись и развеселившись. Рядом с ним трудно было всерьез думать о будущем.

XVII

Обычно с пятичасовой почтой приходили только проспекты. Франсуаза взяла у консьержки два конверта, рассеянно взглянула на один из них и вздрогнула, как от удара: русские марки, почерк Александра. Она закрыла за собой дверь, вернулась в большую комнату, села перед пишущей машинкой и распечатала конверт. Сердце ее бешено колотилось.

«Моя дорогая Франсуаза!

Я давно должен был написать тебе, но это путешествие с самого начала было гонкой за временем: слишком много людей нужно было повидать, слишком много вещей понять… Я собирался остаться здесь ненадолго, но с каждым новым днем мысль об отъезде кажется мне все более невыносимой. Не то чтобы мне было слишком уж хорошо в СССР. Материально жизнь тут труднее, обыденнее и суровее, чем во Франции. Но если во Франции люди увязают в комфортности своего быта, то здесь ограничения и принуждения самого разного рода вырабатывают у каждого умение преодолевать трудности. И мне хочется драться, навязывать другим свои взгляды, созидать, рисковать… Виссарион Боголюбов, с которым я встретился, познакомил меня с группой писателей и артистов – очаровательных, благородных, теплых и простых людей. Открытость сердец и умов заставляет забывать о придирках власти. Никогда прежде я не испытывал подобного воодушевления. Уезжая, я понятия не имел о том, что ждет меня по другую сторону границы, и вот – любовь с первого взгляда! Как только я ступил на эту землю, вдохнул здешний воздух, услышал звучание русского языка – понял, что Франция для меня потеряна. Да, Франсуаза, я решил обосноваться здесь. Благодаря Виссариону Боголюбову я уверен, что получу увлекательнейшую работу, по сравнению с которой то, чем я занимался для Шевалье-Виньера, покажется сущей ерундой. Я буду жить у двоюродных братьев, которых разыскал в Москве, они – сама доброта. Не волнуйся, я вовсе не собираюсь просить тебя присоединиться ко мне. Полагаю, ты, как и я, воспользовалась нашей разлукой, чтобы осмыслить нашу семейную жизнь, подвести, так сказать, итог. Ее не назовешь провалом, но и удачной она не была. Господи, как подумаю, что ты хотела иметь от меня ребенка! А я так сильно этого боялся! Поверь, тут нам повезло! Конечно, я вернусь в Париж в один из ближайших дней, чтобы запросить иммиграционную визу. Простая формальность. Я не сомневаюсь, что получу ее. Мы увидимся до моего нового – и на этот раз окончательного! – отъезда в СССР. Ты так молода! Оставаясь со мной, ты бы погубила свою жизнь, расставшись же, начнешь ее с чистого листа. Есть одна вещь, которая очень важна для меня: я хочу, чтобы мы, даже расставшись, остались настоящими друзьями. Все так просто, моя маленькая Франсуаза! Встречай будущее с улыбкой. Нежно тебя обнимаю.

Александр».

Франсуаза оторвалась от чтения с ощущением тяжести во всем теле. Она не была удивлена. Тысячи неприметных знаков словно подготовили ее к этой новости. Широко раскрытыми глазами она смотрела прямо перед собой на светло-желтую стену, обитую поверху белыми рейками, и думала о бесполезности любовно задуманной и выполненной работы. Вспомнив, как она радовалась, устраивая рабочий кабинет Александра, Франсуаза не смогла удержаться от слез. Выставленная на посмешище, одураченная, отвергнутая, она переживала крах всего того, что было для нее важно в этой жизни. Рыдания сотрясли ее тело. Она ничего не видела. Она была как в тумане. Франсуаза добрела до ванной, умылась холодной водой. В зеркале, висевшем над раковиной, она встретилась взглядом с печальной и суровой женщиной, глаза которой были красными от слез. «Ну вот и кончено! Нет больше Александра!» Горло у нее сжалось, но на сей раз она сумела сдержаться. Франсуаза пыталась дышать ровно и думала о том времени – не таком уж далеком! – когда она хотела покончить с собой, потому что сомневалась в любви этого человека. Каким ребенком она была – упрямым, гордым, заблуждающимся! Причины, толкнувшие ее на попытку самоубийства, были до ужаса ребяческими, а вот сегодня, когда у нее есть все основания чувствовать отвращение к жизни и разочарование, ей и в голову не приходит свести счеты с жизнью. Полученный удар притупил все ее чувства. Она была сейчас сильной и спокойной, ничто и никто не были ей интересны. Даже собственная судьба. Франсуаза высморкалась, поправила челку и вернулась в комнату – ее оглушал шум собственных шагов. Квартира словно стала в два раза просторнее. Франсуаза села за машинку. Письмо валялось на полу. Она подняла его, тщательно сложила и оставила на краю стола. Пальцы коснулись клавиш. Чужие слова. Страница за страницей. К чему ей теперь утомлять себя работой? Расходов больше не предвидится. «Только бы ему понравился цвет стен!» Хлопнула входная дверь. Франсуаза вздрогнула, на мгновение у нее остановилось сердце, и она подняла глаза. Это был Николя.

С выражением загадочного ликования на лице он подошел к ней и бросил на стол несколько банкнот.

– Что это? – спросила она.

– Плата за стыд! Я только что из «Нежного взгляда». Пятьсот франков и похвалы от руководства! На будущей неделе приступаю к новому фотороману!

Франсуаза слабо улыбнулась. Николя взглянул на нее с большим вниманием, заметил письмо, кивнул и буркнул:

– Получила плохие новости от Александра!

– Да.

– Когда он возвращается?

– Никогда.

– Что?

– Прочти письмо.

Он взял письмо, медленно прочел, хмуря брови. Дойдя до последней строчки, он воскликнул:

– Ну ничего себе!

Франсуаза допечатала фразу и вынула страницу из машинки.

– Так поступать отвратительно! – воскликнул Николя.

– Почему? Он откровенен. Вместо того чтобы ломать комедию, говорит, что думает…

– Не говорит – пишет!

– Потому что он только там все наконец осознал.

– Значит, по-твоему, если бы он не уехал?..

– Это ничего бы не изменило. Просто он понял бы несколько позже, только и всего.

– Понял что?

– Что… что я не та жена, которая была ему нужна.

– Черт, да ты ведь его защищаешь!

Франсуаза вдруг поняла, какой странной должна казаться окружающим ее реакция. Но она ничего не могла с собой поделать: нелепая гордость не позволяла ей возложить вину на Александра. Ей казалось, что, обвиняя его, она отрекалась от себя, унижала. Франсуаза вставила чистый лист в машинку, установила поля.

– Ясно! – проворчал Николя. – Значит, ты сама во всем виновата!

– Я этого не говорила. Моя вина, его вина, разве это важно между мной и Александром?

Она кусала губы, чувствуя подступающие слезы. Нет, только не перед Николя!

– Я рад, что ты так все воспринимаешь, – сказал он. – Но ты не можешь запретить мне считать, что Александр повел себя, как мерзавец. Нельзя подобным образом бросать такую женщину, как ты, если только он не бездушная скотина. Но, вообще-то, я уверен, что тебе ужасно повезло! Ты ошиблась, выйдя за него замуж. Во-первых, он слишком старый!

Она улыбнулась.

– Александр старый?

– А что, не так?

– У него нет возраста!

– Вот-вот! Ни возраста, ни умения держать слово, ни дома, ни друзей, ни детей, ни жены…

– Думаешь, мне приятно это слушать?

– У меня другая цель – я хочу открыть тебе глаза!

Николя метался по комнате, и вид у него был одновременно взбешенный и дружелюбный. Франсуаза думала о том, как счастлив он был обрести отца, стать его другом. «А в письме Александра нет ни одного слова о сыне! Ему сейчас, должно быть, еще труднее, чем мне!» – сказала она себе.

– Что ты собираешься делать? – внезапно спросил Николя.

– Посмотрим… В любом случае, не хочу, чтобы кто-нибудь знал! Никому не говори!

– Не скажу, но рано или поздно тебе самой придется это сделать!

– Нет.

– А как ты будешь объяснять вечное отсутствие Александра?

Она опустила голову. Николя прав: она должна будет поставить семью в известность. Они станут ее жалеть – попытаются утешить, начнут советоваться у нее за спиной, как выйти из прискорбной ситуации. Она уже сейчас страдала из-за благих намерений.

– В любом случае я останусь здесь! – твердо сказала она.

– Мы выплывем, выберемся из этого кавардака вдвоем! – прошептал Николя.

Она с яростью обвела глазами комнату. Эти стены наводили на Франсуазу ужас, казались ей виновниками поражения. Чувствуя пульсирующую боль в затылке, она вздохнула:

– Боже! Я уже ничего не понимаю!

– Ладно, – сказал Николя с грубовато-веселым смехом. – Квартира – дело десятое! Не здесь, так в другом месте! Что бы ни случилось, тебе не о чем волноваться! Со мной тебе ничто не угрожает! Я не оставлю тебя, как Александр! Увидишь, мы славно заживем вдвоем!

Франсуаза боролась с горько-сладким чувством, нервы ее были так издерганы, что ее почти ранила чужая доброта, она воспринимала ее сейчас как утонченную форму жестокости. Она сказала, чтобы раз и навсегда покончить с горькими мыслями:

– Работу я так и не закончила, а ведь обещала отдать в половине седьмого!

– Тебе много осталось?

– Нет… Чуть меньше страницы. Но уже пять минут седьмого.

– Так давай, печатай поскорее свою ерунду! Возьмем такси. Раз уж я при деньгах!

Франсуаза пулеметными очередями допечатала страницу, запихнула бумаги в портфельчик и ринулась из квартиры. Николя бежал следом. В такси она вылила раздражение на беззаботного водителя и ужасные пробки. Уверенная, что они не успеют, Франсуаза ужасно удивилась, увидев, что дверь в помещение «Топ-Копи» все еще открыта.

Николя остался ждать ее на улице. Он ходил по тротуару, стараясь понять, почему чувствует себя таким счастливым, когда для Франсуазы, судя по всему, все складывается плохо.