сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)
Позже, гораздо позже, мы оказались на кухне. Он овладевал мной так часто, как только
мог мужчина. Мы двигались друг против друга, пока не покрылись потом, пока мои мышцы не загорелись от напряжения, пока я не испытала столько оргазмов, сколько не испытывала ни одна женщина, или, по крайней мере, так мне казалось.
Было все еще темно. Ночь тихая, только что перевалило за три. Когда все призраки и демоны выходят поиграть. Все грешники.
— Яйца здесь какие-то другие, — сказала я, накладывая их ложкой на тост, который ждал меня на двух тарелках.
Джей стоял, прислонившись к кухонному островку, и наблюдал за моей работой. Я велела ему сесть за стойку для завтрака, устроиться поудобнее, но он проигнорировал мою команду. Конечно, как же еще. Я тоже была рада этому. Несмотря на то, что барный стул находился всего в нескольких футах, он казался слишком далеко. Я нуждалась в его близости, и он, очевидно, тоже в этом нуждался. Потому что он убирал мои волосы с шеи, пока я резала помидоры, целуя мою обнаженную кожу. Проводил рукой по расщелине моей голой задницы – он заставил меня готовить голой, и я не жаловалась. Он не помогал. Он просто стоял там, наблюдая. Иногда трогал. Не разговаривал.
Он так смотрел, что я хотела содрать кожу со своих костей только для того, чтобы впустить его глубже в себя. Я жаждала его взгляда.
Но что-то причиняло мне боль. Я хотела сбежать отсюда. От него. Он – незнакомец, стоящий здесь без одежды, рассматривающий мою обнаженную кожу, все обнаженные нервы внутри моей души. Он был плодом моего воображения. Злодей, от которого я сбежала.
Но в то же время он был слишком знаком. Он слишком хорошо знал меня. Мог заглянуть слишком далеко внутрь меня. От Джея не спрятаться. Я никак не могла защитить себя, я пыталась, но подозревала, что все повторится.
Я хотела заставить его ждать. Заставить его действовать. Пытать его с той же жестокостью и холодностью, которые он проявил ко мне. Но это было невозможно. Не было ни одной части моего тела или души, которая могла быть холодной. Я вся в огне.
У меня не было обиды на этого человека. Не было необходимости в расплате. Потому что написанное там, прямо на его лице, то, что долгое время было закрытым и пустым – теперь открыто и обнажено. Там была боль. Агония. Сожаление. Но больше всего там была любовь. Любовь, переплетная с болью и сожалением. Любовь, которая была нашей.
Мои руки дрожали, когда я брала тарелки с яйцами. Я была рада, что есть чем заняться, но беспокоилась, что не смогу выдержать вес двух тарелок, борясь с бременем пристального взгляда Джея.
Он преодолел расстояние между нами в два шага, забирая у меня блюда. Наши пальцы слегка соприкоснулись, и я вздрогнула от эффекта, который произвело на меня такое простое, небрежное прикосновение. Его руки были повсюду, и в доказательство этого остались синяки. Нежность между ног, когда я двигалась, свидетельствовала о его присутствии в моих самых интимных местах, но то, как он касался моих пальцев… это было нечто. Нечто нежное. Нечто драгоценное.
Этот момент повис между нами на всю жизнь. Он отвел взгляд и повернулся, чтобы отнести тарелки на маленький столик у окна. Я наблюдала, как он шел через гостиную, его шрамы выделялись на мускулистой коже. Он позволил мне прикоснуться к ним, – запоздало вспомнила я. Сквозь размытое пятно столкновений наших тел, извивающимися кульминациями, которые я едва пережила, я вспомнила свои руки на его спине. Мои ногти впивались в его кожу с животной потребностью пустить кровь, дабы убедиться, что он настоящий. И как только я поняла, что он реален, мне хотелось пометить его. Мне хотелось добавить свои собственные шрамы к его телу… на всякий случай. Просто на случай, если что-то произойдет. Просто на случай, если он снова меня бросит. Чтобы потом он носил напоминание обо мне на своей коже.
Потому что я носила все его шрамы, регулярно резавшись об острые края, которые он создал.
Неохотно я перестала пялиться на него и последовала за ним через комнату, чтобы сесть за стол. Мы сидели близко, слишком близко, но недостаточно. Единственным звуком был скрежет ножей и вилок по тарелкам. Я не распробовала еду, ела бездумно, потому что мое тело нуждалось в этом, а я лишь хотела собраться с мыслями.
Джей здесь.
Сидит напротив меня и ест яичницу.
Я представляла себе это так много раз, но сейчас все казалось совершенно нереальным. Я многими способами представляла себе воссоединение, когда я позволяла себе развлекаться фантазиями, о которых не должна была думать. Думала о горячем сексе, о его коже на моей, о его запахе, его присутствии. Но никакой логики, ни реалий. Ни на один из вопросов не появилось ответа.
Наши проблемы начались не в то утро. Не тогда, когда он ушел от меня. Дело было не только в детях. Или даже в браке. Речь шла о секретах, которые он хранил. Тенях, в которых он жил. Законах, которые он нарушил, и жизни, которые он забрал.
Это было из-за моей неуверенности. Моих страхов, моих демонов, моих потребностях.
Есть много нюансов в любви. Нужно стараться, чтобы всё сработало. Чтобы залечить миллион маленьких порезов, которые все еще кровоточили.
По крайней мере, так говорила рациональная часть меня. Иррациональная, безумно влюбленная – простите за упоминание о Бейонсе {?}[crazy in love – песня певицы Бейонсе]– часть меня была счастлива продолжать истекать кровью, пока Джей здесь.
Эти мои две стороны боролись, пока мы ели, и рука дрожала каждый раз, когда я подносила вилку ко рту. К сожалению, на моей тарелке было очень много еды.
Желудок скрутило узлом, когда я осторожно положила нож и вилку рядом на тарелку, прижимая салфетку ко рту. Руки все еще дрожали. Когда я наконец набралась смелости поднять глаза, то обнаружила, что он уже смотрит на меня. Он смотрел все время. Я знала это. Его пристальный взгляд был физическим, он снимал слои моей кожи, касаясь каждого обнаженного нерва. Каждую рану.
Ты можешь это сделать, – сказала я себе.
— Мне нужно больше, — прошептала я хриплым голосом. — Я понимаю, что ты даешь мне частичку себя, которую никто другой не видел, что ты пытаешься заставить меня понять твою холодность, твою жестокость, боль, которую ты мне причинил. Я понимаю, что не вся эта боль исходила от тебя, она исходила исключительно от моей любви к тебе.
Я окинула взглядом этого мужчину, обнаженного передо мной, его кожа была как мрамор, а шрамы только делали его более привлекательным. Он ловил каждое мое слово.
— Я поняла, что никогда не смогу по-настоящему любить кого-то без боли, — продолжила я, мой голос все еще был низким, хриплым. — И как женщина, которая была с тобой, я знаю, что никогда не полюблю ни одного другого мужчину так сильно и беззаветно, как люблю тебя. Ты – яд. От которого я никогда не избавлюсь. От которого я не хочу избавляться. Но я не смогу пережить это, имея лишь частичку тебя. Если мы собираемся это сделать, то мне нужно все. Ты нужен мне весь.
Я прерывисто вздохнула, когда закончила, чувствуя себя так, словно пробежала марафон. Я не была настолько сумасшедшей, чтобы управлять им, просто достаточно сумасшедшей, чтобы любить этого темного, извращенного человека.
Страх сдавил мне горло, когда я переосмыслила себя, беспокоясь о каждом сказанном мною слове, и о том, чего я требовала. Я ненавидела это, чувствовала себя виноватой и больной за то, что просила чего-то, ненавидела, что часто молчу.
Я подчинялась Джею во многих отношениях. Почти во всех отношениях. Но я не могла сказать напрямую.
Он положил нож и вилку на свою тарелку, прежде чем отодвинуть ее, чтобы сосредоточиться на мне.
— Ты знаешь о моих родителях, — сказал он.
Я кивнула, думая о том, как холодно, бесстрастно он говорил о них несколько месяцев назад. Думая о том, сколько шрамов на его теле принадлежало им. И те, что у него на душе, если уж на то пошло. Да, я знала о его родителях. И если бы их положили передо мной прямо сейчас, я бы испытала сильное искушение разрезать их на куски ножом для масла.
— Я не буду вдаваться в подробности о жизни с ними, — продолжил он, его глаза потемнели. — Они не стоят слов. Я не дам им этого. Достаточно сказать, что они сделали со мной, когда я был ребенком, это заложило основу для того, кем я являюсь сегодня, — его тон дал понять, что он ненавидит это.
Я стиснула зубы и пожалела, что не могу сказать ему, как он ошибается. Что он великолепен, по-своему извращенный и потрясающий. Что я влюбилась в него таким, каким он был, а не тем, кем, по его мнению, он должен быть. Но я не могла говорить. Для этого еще нет времени. Мне нужно слушать, несмотря на то, как трудно было понимать, что Джей думает о себе.
— И как только я посчитал себя мужчиной, я ушел, — продолжил Джей. Он потянулся вперед, чтобы схватить меня за руку, как будто ничего не мог с собой поделать.
Я была рада этому контакту, и мое тело слегка расслабилось.
-Конечно, я мог бы дать отпор. Мог бы убить их. Конечно, они это заслужили. Меня остановила не человечность, любовь или совесть, — он потер мою руку большим пальцем. — Я был способен лишить их жизни, а потом жить с самим собой. Но оставить их в ловушке их жалкой жизни, внутри самих себя, казалось большим наказанием, чем милосердие, которое предлагала смерть.
Я дышала неглубоко и часто, слушая, как Джей говорит, ритмично потирая большим пальцем. Я цеплялась за его слова, впитывала их. Его тон был ровным, холодным, но глаза все еще горели.
Затем он встал, отпуская меня, и я не могла не издать тихий протестующий стон, теряя его контакт и близость. Лицо Джея смягчилось от этого звука. Он наклонился вперед, чтобы погладить мою челюсть, прежде чем выпрямиться и уйти. Мне пришлось собраться с силами, чтобы не встать и не последовать за ним, как отчаянная тень. Я осмотрела его задницу, когда он двигался, а затем полосы крови, смешавшиеся со шрамами на его спине.
Джей подошел к барной тележке, звон бокалов подсказал, что он наливает напитки. Я наблюдала, как двигаются мышцы на его спине, перекатываясь в тени и тусклом свете, идущем из кухни.
Он вернулся с двумя стаканами в руках, не сводя с меня глаз. Я с благодарностью взяла протянутый напиток. Мне это определенно было нужно, хотя я не любительница виски. Виски было единственным, что можно пить в три часа ночи, пока любовь твоей жизни рассказывает о своем запятнанном кровью прошлом.
Джей сел, сделал глоток виски, поставил стакан на стол и потянулся к моей руке. Я вздохнула с облегчением.
— Я был бездомным в пятнадцать лет, — продолжил он. — У меня не было друзей или семьи, которые могли бы меня приютить. Никто не хотел принимать кого-то вроде меня. Я был грязным. И во мне было нечто зловещее. Я пугал людей. Пугал родителей, и отчасти поэтому они сделали то, что сделали. Конечно, отчасти. Все остальное сделали лишь потому, что они были настоящими злодеями. Ничего больше. Никакого плохого детства, никаких травм. Они были просто двумя гнилыми душами, которых тянуло друг к другу.
Он сделал глоток, пока я в ужасе смотрела на него, зная, что это лишь начало, пролог. Мы даже не добрались до первой главы.
— У меня было двадцать два доллара на мое имя, — сказал он. — Я уже знал, что не смогу зайти в гребаный Макдональдс и устроиться на работу. Ничего законного. Каким бы испорченным я ни был, я все еще был тупым ребенком. Какими бы злыми ни были мои родители, я не был готов к этому миру. Или, может быть, думал, что это будет не хуже, чем жизнь с родителями. Я был воплощение невежи, смешанным с надеждой. Смертельный коктейль.
Он убрал руку. Что-то в его голосе изменилось. В этом было что-то такое, чего я никогда раньше не слышала. Страх. Беспокойство. Ему было неловко рассказывать эту историю. Он боялся поделиться этим со мной.
Я хотела прикоснуться к нему. Очень, очень сильно. Хотела инициировать физический контакт, который дал бы ему понять, что я здесь ради него. Что не имеет значения, чем он делится, я все равно буду хотеть его. Но я держала губы поджатыми, а руку сжатой в кулак на столе.
— Я доверял не тем людям, — сказал он. — Я отчаянно нуждался в семье. В любви. Так что я попал в компанию, которая предлагала эти вещи. Так же свободно, как и наркотики. Мне не нравились наркотики. Не любил выходить из-под контроля. Мне не нравилось чувствовать себя уязвимым. Это была клятва, которую я дал себе, когда уезжал. Что я никогда больше не буду уязвимым. Обманул себя, думая, что смогу выйти из того дома жертвой и войти в мир победителем.
Он сделал еще глоток, а я глотнула воздуха, не подозревая, что все время, пока он говорил, задерживала дыхание.
— Всё? — спросил он меня.
Казалось, он пытался дать мне запасной выход из разговора, который должен стать только хуже. Но я не хотела от него убегать.
— Всё, — повторила я тихим голосом. Хотя я была тверда в своем решении, что мне нужно знать о нем все, я боялась, что не смогу справиться с этим. Но разве не в этом заключалась храбрость? Чувствуешь страх и все равно делаешь это? И разве не храбро – любить кого-то?
— Они – уличные крысы, которых я считал семьей, накормили меня наркотой, продали меня, а я был слишком испорчен, чтобы бороться с этим. Они превратили меня в свою шлюху. На какое-то время, — он осушил свой бокал. — Потом кто-то вытащил меня. Видел ли он что-то во мне, проявлял ли милосердие или просто искал себе одноразку на ночь, не важно. Он избавил меня от наркотиков, чтобы я мог ясно видеть. Дал мне дисциплину, чтобы убить всех до единого кретинов, которые думали, будто я принадлежу им. Думали, что смогут меня продать.
Я больше не чувствовала вкуса виски на языке. Я почувствовала вкус желчи. Внутренности моего желудка пытались избавиться от воздуха, который я только что проглотила. Не потому, что Джей рассказывал мне о людях, которых он убил, а потому, что я хотела бы сделать это сама.
Во всех моих фантазиях о том, что могло бы сделать Джея… таким, ничего подобного мне никогда не приходило в голову. Он был сильным, непреклонным, и возможность того, что кто-то когда-либо воспользовался им – особенно таким образом – была едва ли правдоподобной.
Но не поверить в это было невозможно. Правда была ядовитой в воздухе.
— Дункан Хеллер управлял девушками и большой частью торговли оружием в городе, — продолжил Джей. Он больше не смотрел на меня. — Он использовал меня как своего бешеного пса. После того, что случилось, я был готов причинить боль всем, кому он мне велел. Без угрызений совести, без причины и без милосердия.
Он встал и подошел, чтобы наполнить свой стакан.
— Какое-то время я был счастлив делать это, — добавил он, повернувшись ко мне спиной. — Но потом я захотел большего. Хотел обладать всем контролем. Быть тем, кто отдает приказы, а не выполняет их.
Вместо того, чтобы сесть рядом со мной, Джей направился к открытым дверям и встал в дверном проеме.
Я встала и последовала за ним на улицу, где он стоял, прислонившись к перилам крыльца. Мне до боли хотелось подойти к нему сзади, обхватить его тело руками, прижаться грудью к его спине, дать ему что-нибудь. Но воздух вокруг него был слишком плотным, слишком непроницаемым. Он должен уйти куда-то внутрь себя, чтобы рассказать эту историю, куда-то подальше от меня. Чтобы узнать его, я должна понять, что у его жестокости была цель. Его холодность была щитом.
Вместо того чтобы прикоснуться к нему, я встала рядом с ним и стала ждать.
— Хоть я и нетерпелив, я ждал, — сказал он в ночи. — Наблюдал за работой Дункана, видел, где его слабые места. Установил связи с его конкурентами. С людьми, работавшими у него на службе, которые были недовольны тем, как с ними обращались. Их было много. Урок, который я усвоил: в нашем бизнесе ты нанимаешь убийц и воров. Убийцы и воры готовы убивать и красть у того, кто платит им больше или пугает их сильнее.
Фигура Джея казалась темнее окружающей его ночи, несмотря на то, что это было невозможно. Я ловила каждое его слово, хотя и начала дрожать от дуновения ветерка.
Джей заметил это. Он схватил меня за запястье и втащил внутрь, закрыв за нами дверь. Он усадил меня обратно за стол, схватил одеяло, свисающее со спинки дивана, и обернул его вокруг меня, затем снова сел.
Хотя одеяло было уютным, теплым и дорогим, я все еще чувствовала, что продрогла до костей, хотя и сдерживала дрожь, потому что мне нужно было, чтобы Джей закончил свой рассказ.
— Я убил его, — сказал Джей. — Дункана. Человека, который спас меня. Который дал мне место для жизни, который научил меня всему, что знал сам. Я убил его, хотя он дал мне все это, ведь хотел все забрать себе.
Одна рука Джея была обхвачена стаканом с виски, другая лежала в кулаке на столе. Он не смотрел на меня.
