сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
— Мне нужно внести свой вклад, — пояснила я.
— Ты уже вносишь свой вклад, — возразил он, пытаясь пошевелить рукой.
Я сузила глаза и сжала его руку, используя всю свою силу, чтобы остановить его. Я знала, что если бы Джей действительно хотел сразиться со мной в этом, он бы победил в мгновение ока. И когда его рука доберется до места назначения, я больше не буду драться.
— Если ты скажешь, что мой вклад имеет какое-то отношение к сексу, то разозлишь меня, — возразила я, стараясь не думать о его руке. — Потому что тогда это будет похоже на ситуацию с Джулией Робертс и Ричардом Гиром. Не хорошо.
Брови Джея слегка нахмурились.
— Причем здесь Джулия Робертс и Ричард Гир?
Мне не нравилось, что его голос граничил с игривостью. Это заводило меня еще больше. Но опять же, мне чертовски нравилось, когда он говорил игривым тоном с огоньком в глазах.
— Эм, «Красотка»? — я раздраженно выдохнула. — Пожалуйста, не говори мне, что ты не видел «Красотку», это преступление.
Огонек в его глазах стал ярче.
— О, я бы не хотел быть преступником, — поддразнил он.
Я уставилась на него.
— А как иначе, когда ты такой милый.
Что-то изменилось в его лице, затем его рука на моем бедре напряглась.
— Ты правда назвала меня милым?
Я закатила глаза.
— Хватит. Надо поговорить о моем вкладе в домашнее хозяйство. Беру на себя некоторые счета.
Его хватка на моем бедре все еще была крепкой, но все огоньки исчезли из глаз. Его челюсть напряглась.
— Ты не будешь брать на себя долбанные счета, Стелла.
— Почему бы и нет, Джей? — я усмехнулась, слегка отодвинувшись, чтобы он мог полностью видеть хмурое выражение моего лица.
— Потому что это моя работа – заботиться о тебе, — сказал он.
Я открыла рот, готовая рассказать о современной женщине и о том, как она может позаботиться о себе.
Он поднес палец к моим губам.
— Я знаю, что ты успешная, сильная, независимая, — сказал он, прежде чем я успела заговорить. — Знаю, что ты способная. И, детка, мне нравится, что ты хочешь внести свой вклад. Мне нравится, что ты такая. Но пойми, ты итак уже много чего даешь мне, — он провел большим пальцем по моей нижней губе. — Стелла, мне кажется чертовски преступным, что ты моя. Странно, что кто-то вроде тебя хочет провести свою жизнь со мной, зная, кто я такой. Зная мое прошлое. Это гребаный подарок. Каждый чертов день. И я чувствую себя мошенником, гребаным демоном за то, что позволил тебе дать мне так много, позволил тебе дать мне все, не имея возможности сделать для тебя ничего, что соответствовало бы этому. Дарю тебе дом, который ты превращаешь в уютное место, одежду, которую я могу сорвать, кровать, в которой могу трахнуть тебя, это кое-что значит для меня. Это много значит для меня. Знаю, это не соответствует гребаным правилам того, как все должно быть в наши дни. Но на случай, если ты не заметила, я не из тех, кто следует правилам.
Я чуть приоткрыла рот, чтобы впустить его большой палец, попробовать его на вкус, прикусить зубами, почувствовать, как он твердеет рядом со мной, и наблюдать, как желание затуманивает его глаза.
— Так сойдет, любимая? — проворчал он хриплым голосом.
Я очень медленно кивнула, его большой палец все еще был у меня во рту.
— Хорошо, — прорычал он.
Потом мы встали.
— Руки на подлокотники, — приказал он.
Я немедленно подчинилась, облизывая губы, которые теперь распухли от его большого пальца.
Руки Джея поползли вверх по моим ногам, под юбку и к краям трусиков, зацепив их большими пальцами и потянув вниз. Я вышла из них, все еще на каблуках. Мои колени задрожали, когда его передняя часть прижалась к моей спине, пальцы коснулись моих губ.
— Открой рот, — потребовал он.
И снова я немедленно подчинилась.
Как только его руки убрались с моего рта, они опустились вниз, внутрь. Я ахнула, сильно вцепившись в подлокотники кресла.
— Вот, что ты даешь мне, зверушка, — прошептал он мне на ухо, его пальцы все еще двигались. — Твоя сладкая киска, всегда влажная для меня. Всегда голодная.
Его пальцев не было, и я бы закричала в знак протеста, если бы не услышала щелчок ремня. Джей ворвался внутрь без церемоний, заполняя меня.
Он не пошевелился, по крайней мере, не сразу.
— Стелла, вот, что ты мне даешь, — выдохнул он мне в ухо, и по моей коже побежали мурашки. — Ты даешь мне гребаный рай. Ты даешь мне дом.
Затем он пошевелился.
И я больше не спорила с ним о финансах.
***
Дебюсси все еще играл, когда мы закончили. Я все еще была одета, вплоть до туфлей, за исключением нижнего белья. Мое тело было прекрасно измотано, и я потягивала мартини, который Джей приготовил для меня, пока я, спотыкаясь, ходила в ванную и обратно, приводя себя в порядок. Он приказал мне больше не надевать трусики, и я послушалась. Французские двери были открыты, и морской бриз смешивался с запахом Джея, нашим запахом.
Мои глаза были закрыты, голова откинута на спинку стула, я чувствовала спокойствие, удовлетворение и огромную благодарность за риск, на который пошла с Джеем.
Я держала глаза закрытыми, лениво улыбаясь, когда едва заметное прикосновение коснулось тыльной стороны моей щеки. Я замерла, когда Джей поднял мою левую руку и надел что-то холодное на безымянный палец. Не отпуская, он схватил меня за запястье и осторожно потянул вверх.
Мои глаза все еще были закрыты.
— Открой глаза, Стелла, — приказал он, теперь обе руки были на моей шее.
Дрожа, я так и сделала. Я не смотрела вниз на кольцо, которое он надел на палец. Не хотела и не нуждалась в этом. Все, что нужно, было в его глазах.
— Даже если я не заслуживаю быть мужчиной, стоящим рядом с тобой, я буду перед тобой всю свою гребаную жизнь. Я защищу тебя от всего мира, Стелла, — он снова погладил меня по лицу. — От всех и всего, кроме себя. И я буду любить тебя до своего последнего гребаного вздоха.
Слезы текли по моему лицу, и Джей вытер их большим пальцем.
— Ты сказал, что не романтик, — прошептала я хриплым от слез голосом.
Он наклонился, чтобы нежно поцеловать меня.
— Я солгал, — он пожал плечом. Совсем чуть-чуть.
Позже, намного-намного позже, я посмотрела на свой палец.Идеальное, овальной огранки, золотое кольцо с бриллиантом в четыре карата, солитер. Простое, но не похожее ни на что, что я видела раньше.
— Я не привык следовать указаниям людей, — сказал Джей, когда я любовалась им в нашей постели, обнаженная. — Но счел невозможным не послушать Рен в этом вопросе, потому что это чертовски идеально.
— Да, — всхлипнула я сквозь новые слезы. — Так и есть.
И я определенно говорила не о кольце.
Три дня спустя
— Я тут подумала… — я сонно бормотала в грудь Джея, лениво рисуя на ней круги. Рукой, которая теперь казалась восхитительно тяжелой. — О том, чтобы повидаться с мамой.
— Хорошо, — ответил он. Его руки крепко обнимали меня, его ладонь прижималась к моей заднице.
Я нахмурилась, вглядываясь в темноту.
— Хорошо? — повторила я. — Это все, что ты можешь сказать? — обвинение и язвительность в моем тоне были необоснованными, но я ничего не могла с собой поделать. Моя мать была для меня уязвимым объектом, и всякий раз, когда упоминалось о ней, я становилась открытой раной.
Руки Джея сжались вокруг меня, как будто он ожидал моего побега.
— Что мне сказать, Стелла? — ровным голосом спросил он.
Я раздраженно выдохнула воздух сквозь губы.
— Не знаю. Но тебе всегда есть что сказать. Ты всегда… — я замолчала.
Он всегда видел меня яснее, чем я сама в такие моменты. Я хотела, чтобы он сказал мне, что это отличная идея, или предостерег меня от большой ошибки. Будто я испорчу себе жизнь на долгие годы.
Я справлялась со своими страхами, когда дело касалось моей матери, ее болезни, того, что могло стать моей болезнью. Во-первых, потому что мне было очень больно из-за потери Джея, и в какой-то момент я правда начала желать этого безумия. Затем, Джей вернулся в мою жизнь, проглотив все страхи. По крайней мере, на какое-то время.
Теперь мы вернулись к нормальной жизни. Или нашей новой норме. Мои обычные страхи возвращались, и даже со всей магией Джея он не мог отнять их у меня. Только я могла это сделать.
— Если хочешь, чтобы я принял решение за тебя, Стелла, я этого делать не буду, — заявил Джей. — Это зависит от тебя. Какой бы выбор ты ни сделала, я его поддержу.
Я вздохнула.
— Куда делся мой альфа-самец-доминант? — я застонала.
Внезапно я больше не была на груди Джея. Я лежала на животе, руки над головой.
— Держись за спинку кровати, Стелла, — прошептал он мне на ухо.
Несмотря на вечернее веселье, он был твердый, упирался в расщелину моей задницы.
— Чувствуешь это? — спросил он, уткнувшись мне в затылок. — Это я, тот самый альфа-самец-доминант. Если хочешь, я отшлепаю тебя по заднице, а потом трахну в нее.
Я затаила дыхание, не в силах говорить, мое тело дрожало от желания. Я не думала, что стану женщиной, которая будет трахаться в задницу. Оказалось, что стала. В большом, бл*дь, смысле.
— Да, — прошипел он. Он надавил еще сильнее, достаточно сильно, чтобы я впилась зубами в свою губу, затем он отстранился.
Я глубоко вздохнула… От облегчения? Разочарования?
— Я готов контролировать многое в твоей жизни, Стелла, — пробормотал он. — Особенно некоторые области тебя, — он разминал мою задницу. — Другие – нет. Другими частями ты будешь сражаться со мной зубами и ногтями. Это меня очень бесит в тебе, но в то же время просто восхищает, — он погладил меня по лицу. — Но это единственное, что я не буду контролировать, не отниму у тебя. Это твое решение, которое ты должна принять. Я верю, что ты примешь правильное решение.
Я поджала губы и сделала все возможное, чтобы не дать пролиться слезам. Хотя это казалось невозможным, я с каждым днем влюблялась в этого человека все больше и больше.
========== Глава 8 ==========
Две недели спустя
— Привет, мам, — сказала я, слабо улыбаясь, мой голос был тихим и незнакомым.
Желудок скрутило узлом, сегодня я не смогла ничего съесть. На борту частного самолета, на котором мы летели в Миссури, было много вкусной еды. Джей, очевидно, заказал его, чтобы отвезти меня сюда, когда я решилась. Я ни за что не смогла бы сделать это одна.
Он был в машине, за пределами нового учреждения, в котором находилась мама. Я хотела, чтобы он пошел со мной, был сильным, утешающим и непреклонным присутствием рядом со мной. Он бы сделал это, если бы я попросила, в одно мгновение. Но мне нужно сделать все самой.
Я прошла через двери. Охранную систему. Потом еще через несколько дверей, на которых были замки, а снаружи стоял дородный охранник, кивая мне, когда я проходила мимо, выглядя скучающим и полусонным.
За запирающимися дверями местечко казалось милым. У черта на куличках, всего в часе езды от Сент-Луиса. Папа хотел, чтобы мама была в том же штате, но в лучшем учреждении, которое только можно было предложить. И это место было довольно хорошим. Снаружи фонтаны. Успокаивающие оттенки белого, со вкусом подобранные произведения искусства, удобные кресла. Но я не могла выбросить из головы охранника, запирающиеся двери и запах затхлого воздуха, который не могли замаскировать даже дорогие масляные диффузоры.
Когда я приехала, люди толпились в общей зоне. Большинство сидели, читали, смотрели в окно, играли в настольные игры и карты. Не знаю, почему я ожидала, что люди будут разговаривать сами с собой в углу или качать воображаемых младенцев, но я была зла на себя за это. Я готовилась к худшему.
Мое тело было так напряжено, пока я шла до маминой комнаты, думала, что могу сорваться.
Комната была большой. Из окон открывался чудесный вид на тщательно ухоженный сад, на голубой, безоблачный день. Ее комната была украшена различными узорами, цветами и текстурами. Много фиолетового. Мама любила фиолетовый. На стенах у нее были мои фотографии, когда я была подростком, с выпускного, очень мало фотографий меня и ее, потому что мы не так часто были рядом на протяжении многих лет. Ведь большую часть времени мама была убеждена, что чудища пытаются украсть ее душу.
— Медвежонок? — спросила мама, моргая на меня.
На ней был фиолетовый велюровый спортивный костюм, волосы убраны с лица. Она выглядела юной и уязвимой.
Я натянуто улыбнулась, изо всех сил стараясь проглотить нервы. Я не совсем понимала, что с собой делать, где стоять, как быть. В последний раз я видела свою мать в позапрошлый день благодарения, до встречи с Джеем. Она была тихой, угрюмой, принимала лекарства, из-за которых становилась рассеянной, и это ее злило. Она ненавидела быть не в себе. Ненавидела то, что лекарства забирали у нее контроль над собой. Вот почему у нее было так много казусов за эти годы, и почему ей не стало лучше или, по крайней мере, качество ее жизни не улучшилось, как у подавляющего большинства людей с такими заболеваниями. Слабоумие сделало все еще хуже.
Она выглядела на десять лет старше, чем в последний раз, а ее глаза были такими пустыми, какими я их никогда не видела, даже когда она принимала самые сильные лекарства.
— Да, мам, это я, — сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
Я неуверенно пересекла расстояние между нами и притянула ее в объятия. От нее, как всегда, пахло жасмином, она казалась такой хрупкой и маленькой. Я беспокоилась, что слишком крепкие объятия могут сломать ей несколько костей.
Когда я отпустила ее, она обхватила мое лицо руками, ее глаза загорелись.
— Дорогая, ты прекрасна, — сказала она шепотом. Ее глаза изучали мое лицо. — И ты влюблена.
Я моргнула, глядя на нее.
— Откуда ты знаешь?
— Мама всегда знает.
Она отпустила мое лицо и улыбнулась мне, открытая, любящая – такая улыбка, от которой мое сердце начало тосковать по такой матери, какой она могла бы быть. Я знала, какой бы она была, если бы болезнь не забрала ее. От нас. Потому что она была красива, даже с годами, даже с легкой серой бледностью на лице. Даже несмотря на все это. В ней было нечто особенное. Именно поэтому мой отец влюбился в нее.
— Садись, — попросила она, указывая на плюшевое фиолетовое кресло в центре комнаты. — Я приготовлю чай.
Я осторожно села, положив сумочку на боковой столик, на котором стояла фотография в рамке, где она с отцом в день их свадьбы. Они целовались, мой отец крепко прижимал ее к себе, белая тафта взрывалась вокруг него. Мое сердце сжалось при мысли о счастье, которое они, наверное, испытывали в тот день. Любовь. Та, что должна была длиться вечно.
Я знала, что папа не переставал любить эту версию мамы. И я была уверена, что мама отвечала ему взаимностью. Любовь не имела ничего общего с тем, что их разделяло. Несмотря на то что популярная культура любила изображать, было много вещей сильнее любви. Мне стало плохо от ощущения, что у нас с Джеем может случиться в один прекрасный день, – останутся фотографии, на которых наша любовь увековечится такой, какой она была до того, как жизнь разорвала ее на части.
— Как его зовут? — спросила мама, наливая чай в цветастую чашку с блюдцем в тон.
В ее маленькой комнате не было ни чайника, ни мини-кухни, наверное, она велела принести его до моего приезда. Приготовила две чашки. Должно быть, она взволнована. Не думаю, что у нее много посетителей, даже папа все еще работает целыми днями. Чувство вины кольнуло меня в живот, когда я осознала, как редко навещаю ее.
— Джей, — ответила я ей, наблюдая, как она пересекает небольшое пространство. Я хотела встать, помочь ей. Казалось, отнести две чашки слишком тяжело для маленькой женщины.
— Джей, — повторила она, протягивая мне чашку с блюдцем.
Я взяла, благодарная за то, что мне есть чем занять руки.
Глаза матери остановились на бриллианте на моей левой руке, затем они расширились.
— О боже мой, — прошептала она. — Ты выходишь замуж.
Я кивнула, неуверенно улыбаясь.
— Да.
Свет в ее глазах затуманился, а брови нахмурились.
— Что папа сказал по этому поводу?
— Он счастлив, мам, — ответила я, жалея, что не приняла предложение отца поехать сюда со мной. Я снова почувствовала себя маленькой девочкой, в меня закрадывались старые страхи, я вспоминала, как мама расхаживает передо мной с ножом в руке.
Тогда она была больна, напомнила я себе. Я была слишком мала, чтобы понять это. Она не собиралась причинять мне боль.
— Он счастлив? — повторила она, расхаживая взад и вперед. На ней были тапочки с кроликами. — Нет, он не может быть счастлив. Ты слишком молодая. Ты не закончила среднюю школу, — она остановилась, указывая на меня. — Давай подождем, пока он не вернется домой. Мы еще поговорим об этом.
Я встала, направляясь к маме, хотя старые страхи говорили мне не делать этого, они говорили бежать. Это же моя мать.
— Мама, — прошептала я, схватив ее за руку. — Мы не дома, помнишь? Я окончила среднюю школу. Мне почти тридцать.
Она уставилась на меня, ее глаза были пустыми и тусклыми. Пугающими. Затем они изменились, засветились от осознания и смущения.
