Текст книги "Чему не бывать, тому не бывать"

Автор книги: Анне Хольт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Вибекке Хайнербак была «проектом» Кари Мундаль. Именно Кари раскрыла талант юной Вибекке, когда той было всего семнадцать. Потенциальные «наследные принцы» приходили в партию и уходили на протяжении последних пятнадцати лет. Никто из них не сдерживал своих обещаний. Двое открыто вонзили нож в спину старому «королю» Хёлю Мундалю. Вон! Остальные скатились к излишнему либерализму, который невозможно было сочетать с настойчивыми попытками партии стать организацией поистине народной, регулирующей самые существенные государственные интересы, иммиграцию, например. Вон, либералы!

Осталась Вибекке Хайнербак.

Ее нашла Кари Мундаль. Семнадцатилетняя девочка из города-сателлита Гроруд жевала жвачку, и у нее был дурацкий обесцвеченный конский хвост. Но взгляд синих глаз был осмысленный, и голова работала хорошо. Более того, когда Кари Мундаль сделала ей новую прическу и провела ревизию ее гардероба, Вибекке превратилась в красавицу.

И она всегда хорошо относилась к Хёлю. Всегда.

Вибекке неохотно пускала людей в свою жизнь. Хотя они годами виделись почти каждый день, Кари и Вибекке так никогда и не стали по-настоящему близки. Может быть, этому мешала разница в возрасте. Однако Вибекке Хайнербак вообще ни с кем не была откровенна, насколько Кари Мундаль могла судить. Даже с этим смешным красавчиком женихом, которого она себе завела. У него не было никаких талантов, считала фру Мундаль, но благоразумно молчала. Зато они хорошо смотрелись вместе. Все хорошо не бывает.

В политическом отношении дела обстояли иначе. Свое политическое будущее, по ее собственным словам, Вибекке Хайнербак представляла только вместе с Хёлем и Кари Мундаль. Эта троица давно разработала долгосрочную стратегию партии. Промежуточной цели они достигли, когда Вибекке Хайнербак стала преемницей Хёля Мундаля на посту лидера партии. После парламентских выборов 2005 года партия должна была впервые занять выигрышную позицию, и Старик совершил бы политический comeback. [16]16
  Возвращение (англ.).


[Закрыть] В 2009 году премьер-министром Норвегии стала бы все еще молодая Вибекке.

А вот Рудольф Фьорд превращался в... проблему.

Они поняли это уже прошлым летом. Он был популярен в провинции. Много ездил, и региональная политика была его коньком. Легко обещать миллиарды на социальные пособия, пока ты в оппозиции, а Рудольф был мастером в этом деле. Некоторое время казалось, что конкуренция между двумя кандидатами в лидеры будет сложнее, чем хотелось бы чете Мундаль. Но Кари знала свое дело. Она шепнула несколько тщательно обдуманных фраз об отношении Рудольфа к женщинам в выбранные уши – и дело было сделано. Он, казалось, не в состоянии испытывать привязанность. Было что-то подозрительное в том, что каждый раз он появлялся на публике, на премьерах или праздниках, с новой женщиной под мышкой. Это выглядело просто неприлично для мужчины его возраста.

Вибекке считала, что партии не обойтись без Рудольфа, и казалась, несмотря ни на что, довольной тем, что он стал ее заместителем. Кари Мундаль, с ее острым нюхом, которая на протяжении всей жизни была главным советчиком своего мужа, все-таки казалось, что Вибекке что-то скрывала. Каждый раз, когда Рудольф оказывался рядом, Вибекке была начеку. В ее взгляде появлялась какая-то настороженность, которую Кари так и не смогла себе объяснить и которую Вибекке не хотела объяснять, хотя Кари ее об этом несколько раз спрашивала.

– Он должен радоваться тому, что всем так нравится новое здание и никто не лезет в подробности, – сказала Вибекке, когда они говорили с ней в самый последний раз. – Рудольф хорошо потрудился как глава строительного комитета, но ему нужно быть очень, очень осторожным.

Она была в ярости, когда говорила это. Рудольф Фьорд участвовал в теледебатах, где он, очевидно, сделал что-то не так. Они договорились временно придерживаться положительного курса по отношению к правительству, потому что скоро должны были состояться переговоры по бюджету. У них был план. Договор. Он нарушил его, и у нее темнели глаза, когда она повторяла:

– Этот человек должен быть очень осторожен. Я могу его раздавить. У него земля горит под ногами.

Ей нужно было спешить на встречу, и Кари так и не узнала, что она имела в виду. Через две недели, в течение которых они не виделись, она погибла. Когда Кари во время вечера памяти в их доме в Снарёя рассказала Рудольфу про эту вспышку ярости Вибекке, он заверил ее, что понятия не имеет, о чем шла речь. Но на щеках у него выступили лихорадочные красные пятна, и ему было заметно не по себе, когда они столкнулись с полицейским в холле.

Только три дня назад, когда она заходила к Рудольфу Фьорду домой на Фрогнер, чтобы отдать бумаги, которые передал ему Хёль, она наконец-то нашла возможное объяснение такому поведению Вибекке перед самой смертью. Рудольфа очень нервировало то, что она пришла, он старался отделаться от нее как можно быстрее. Она попросила разрешения зайти в туалет. Он зло посмотрел на часы, но не смог отказать. И именно там, держа тощие, жилистые намыленные руки под краном, она поняла, где нужно искать.

Бухгалтерия располагалась прямо над кабинетом Рудольфа. Название было слишком громким для аккуратной узкой комнаты с кремовыми обоями и шкафом для бумаг из вишневого дерева. Свет сюда проникал через большое, выходившее во внутренний двор окно над письменным столом, за которым Хёге Хансен работала на полставки, ведя учетные книги и для партии, и для фирмы ООО «Дом в Квадратурен».

«У него земля горит под ногами», – сказала тогда Вибекке.

Было поздно, и здание почти совсем опустело. Кари Мундаль выпила уже целый термос чаю. Она не привыкла к цифрам и подсчетам, она даже ни разу не заполняла сама налоговую декларацию – такими вещами всегда занимался Хёль. Любопытство заставило ее все-таки пересмотреть счета за колоссальную реставрацию, от папки к папке, начиная с главных расходов и до самых незначительных. Время от времени она останавливалась, поправляла очки, которые съезжали на кончик острого носа, смотрела, прищурившись, несколько секунд на какой-то из счетов, потом легко качала головой и листала дальше.

Вдруг она замерла.

Раз. сантехработы PStark фарфор Арм. и др. Раб. Се ок 03 Итого 342 293 НДС 82 150,32 К вып. 424 443,32

Из всех безнадежных и ровным счетом ничего не говорящих чеков, которые она просмотрела за последние пять часов, этот был самым непонятным. Только слова «фарфор» и «сантехработы» ей что-то говорили, но через некоторое время она поняла, что «арм.» значит «арматура» и что между «ок» и «03» – большой пробел. Кто-то проверял работу и решил, что все о'кей в 2003 году? Что такое «PStark»? Постскриптум тарк? И почему PS стоит почти в самой верхней строчке чека?

Налоги были учтены и заплачены.

Счет был одобрен.

«Се ок 03».

«Се ок», размышляла Кари Мундаль.

Сентябрь—октябрь 2003, может? Какие странные сокращения.

Она вспомнила прошлую осень, когда казалось, что все работы в доме придется заморозить. Подвалы, крыша и фасад вызвали самые большие проблемы. Они выбрали неправильную краску. Стены не могли дышать, и все нужно было переделывать. К тому же что-то случилось с водостоком, после сильного ливня подвал был затоплен. Пол на первом этаже нужно было переложить заново, он был поврежден из-за влажности – дорогая и требующая длительного времени операция, которая чуть не сорвала планы на широкомасштабное рождественское открытие здания.

Туалеты были готовы уже в июне.

«PStark» – «Philippe Stark».

Когда они сами делали ремонт в своем большом доме в Снарёя, младшая дочь засыпала ее журналами по интерьерам. «Не будь такой консервативной, мама!» – говорила она, указывая на ванну, которая не нравилась Кари, или унитаз, похожий на яйцо. Она осадила дочь, сказав, что у нее нет ни малейшего желания чувствовать себя курицей каждый раз, когда она идет в туалет.

Большой дом в Квадратурен реставрировали осторожно и почтительно. Туалеты были старомодными, с подвесными бачками и фарфоровыми ручками на позолоченных цепочках.

Зато ремонт в ванной комнате Рудольфа Фьорда был сделан в духе времени. Фирма «Philippe Stark». Она была там, она это видела, и от осознания того, что она только что узнала, у нее вспотели ладони. Она решительно допила остывший чай.

Потом она вытащила счет из папки и вышла, чтобы найти ключ от комнаты с копировальной техникой. В коридоре стеной стояла тишина. Она помолчала, прислушиваясь. Кажется, она одна.

Мог ли Рудольф убить Вибекке?

Не за мошенничество же со счетом на 424 443,32 кроны. Он не мог этого сделать. Или мог?

Знал ли он, что ей было об этом известно? Угрожала ли она ему? Поэтому ли перед самыми выборами все пошло так легко, и Рудольф неожиданно снял свою кандидатуру и призвал всех своих сторонников голосовать за Вибекке?

Рудольф Фьорд не мог убить Вибекке. Или мог?

Кари Мундаль сунула копию чека в маленькую коричневую сумку, поставила все папки на место и тихо заперла за собой дверь величественного здания в Квадратурен.

Женщина, которая провела зиму на Ривьере, возвращалась в Норвегию. В каком-то смысле она этому радовалась. Поначалу она никак не могла узнать это чувство. Оно напоминало что-то забытое, смутное, из детства, она не была уверена даже, что находила его приятным. Она чувствовала себя неуютно, беспокойно, как будто время шло слишком медленно. Только когда самолет круто взмыл в небо и она проследила, как широко раскинувшийся залив исчезает за стальными облаками, она улыбнулась и поняла, что это чувство – ожидание.

Была пятница, двадцать седьмое февраля, самолет был заполнен только наполовину. Она сидела одна в своем ряду и согласилась выпить вина, которое предложила стюардесса. Оно было слишком холодным. Она обхватила бокал ладонями и откинулась назад на сиденье. Закрыла глаза.

Дороги назад нет.

Сейчас все станет напряженнее и ярче. Опаснее и лучше.

Ульрик Гёмселюнд сходил с ума от страха. Тот сумасшедший здоровяк, который задержал его вот уже почти неделю назад, сам заехал за ним в тюрьму. Ульрик пробовал протестовать. Лучше он будет сидеть в камере, пока не сгниет, чем отправится куда-то с этим громадным, совершенно лысым мужиком, который плевал на все и всех. Особенно на Ульрика Гёмселюнда и те права, которые он, несмотря ни на что, имел в правовом государстве.

И что теперь? – думал он, когда его загнали в стерильную комнату для допросов в полиции Осло. Да, у меня было немного кокаина и проклятый косяк. Но держать неделю! Целую неделю! Когда они собираются меня отпустить? Почему мой адвокат ничего не делает? Она обещала, что меня выпустят перед выходными. Мне нужен новый адвокат. Кто-то из больших шишек. Я хочу отсюда выйти. Сейчас.

– Ты, конечно, удивлен, что мы держим тебя здесь так долго, – обескураживающе мягко сказал полицейский, указывая на стул. – Это я хорошо понимаю. Но ты же знаешь, когда нам чем-нибудь не нравятся хулиганы, которые тут сидят, мы много о чем можем договориться с дежурным судьей. Я однажды работал с одним маленьким говнюком. – Он громко рассмеялся, закрыл за собой дверь и уселся на стул, который едва выдерживал его вес. – Ничем не лучше тебя. Задержал его с тремя граммами гашиша в кармане. Тремя граммами, заметь. Он сидел здесь четырнадцать дней. На заднем дворе. Мы не могли найти ему места в обычной тюрьме. Он сидел четырнадцать дней. За три грамма! Просто потому, что он не понимал... – Он внезапно наклонился вперед и улыбнулся. Зубы были ровные и удивительно белые. – ...Что на самом деле я отличный парень.

Ульрик сглотнул.

– Просто отличный, – повторил полицейский. – Сейчас я твой лучший в мире друг. Поэтому я расстраиваюсь, когда ты не хочешь со мной говорить. – Он провел рукой по макушке с печальным выражением лица. – Не хочешь отвечать на мои вопросы и так далее.

Ульрик нащупал на рукаве свитера вытянутую нитку, намотал ее на палец и пытался затолкать обратно между двумя спущенными петлями.

– Твой адвокат наверняка наобещал тебе златые горы, – продолжал полицейский. – Они все такие, сам знаешь. Для нее ты только один из многих. Маленький кусок дерьма. У нее есть другие проблемы, кроме...

– Я хочу нового адвоката, – громко сказал Ульрик и отодвинулся от полицейского подальше к стене. – Я хочу Тора Эдвина Стаффа.

Полицейский снова засмеялся.

– Тор Эрлинг Стафф, – исправил он и широко улыбнулся. – Я боюсь, что у него есть дела поинтереснее. Но послушай, чего я скажу... – Он наклонился еще больше, он почти лежал на столе. Ульрик чувствовал его дыхание: чеснок и лежалый табак. Он прижал голову к стене и вцепился в крышку стола. – Ты, конечно, хочешь узнать, почему я тебя здесь держу. – Полицейский казался таким дружелюбным. – И я это прекрасно понимаю. Ты никого не убил. Но я должен тебе кое-что рассказать. Дело в том, что я называю... мелкой экологией преступности.

Полицейский выпрямился. Он казался удивленным, как будто сам толком не понимал, что только что сказал. Ульрик опустил передние ножки стула на пол и снова решился вдохнуть.

– Хорошее выражение, – сказал позабавленный полицейский. – Мелкая экология преступности. Это я только что придумал. Ну, знаешь, все со всем связано. В природе, я имею в виду. – Он неопределенно махнул своим огромным кулаком в сторону стены, как будто дикая природа начиналась там, за гипсокартонной перегородкой. – Если мошек много, у птиц будет достаточно еды. Если у птиц достаточно еды, они откладывают яйца. Яйца едят змеи и хорьки. Если хорьков много, это хорошо для мехового бизнеса. Если в меховом бизнесе все хорошо... ой, они же сами разводят этих самых хорьков? Или это норки?

Он задержал на Ульрике задумчивый взгляд. Голубой глаз был почти закрыт, карий немного косил. Потом он пожал плечами и покачал головой.

– Ну, ты понял мысль, – заключил он. – Все со всем связано. В криминальном мире то же самое. Самый ничтожный маленький говнюк-торчок связан с худшим грабителем банка, с самым жестоким убийцей. Или, лучше сказать... Действия связаны между собой. Это сеть, понимаешь? – Он скрючился, приподнял локти и растопырил пальцы в воздухе так, как будто играл в привидение с маленьким ребенком. – Невероятно мелкая сеть... чертовщины, – прошептал он. – Ты покупаешь наркотики. Кто-то должен их сюда привозить. Этот кто-то становится богатым. Жадным. Крадет. Убивает, если нужно. Продает наркотики. Молодые становятся зависимыми. Грабят старушек на улицах. – Он по-прежнему играл в большого краба. Пальцы шевелились у Ульрика перед глазами. Ногти были обкусаны до крови.

Он совершенно сумасшедший, подумал Ульрик. Знает ли кто-нибудь, что я здесь? Он закрыл дверь!

– И вот мы и подошли, – сказал полицейский нормальным голосом, – к причинам того, почему я давно не выпустил такую маленькую вошь, как ты, обратно в мир, после того как получил твои личные данные в прошлую субботу. Понимаешь теперь?

Ульрик не собирался отвечать. Это было очевидной тратой времени.

– Потому что как только всплыло имя Тронда Арнесена, твое дело о хранении наркотиков плавно перешло в дело об убийстве, – продолжил полицейский. – Потому что всё... – Он замолчал и сделал вращательное движение правой рукой.

– ...со всем связано, – пробормотал Ульрик.

– Именно! Молодец! Ну что, теперь мы немного продвинулись вперед, мальчик мой! А теперь я тебе покажу кое-что, что нашел у тебя дома на днях. Мне, видишь ли, пришлось сходить туда еще раз. В твою прекрасную дорогую квартиру.

Он похлопал себя по заднему карману брюк, потом вспомнил что-то и вытащил блокнот из нагрудного кармана.

– Вот он, – весело сказал он. – Я так понимаю, это твоя маленькая личная бухгалтерия.

Ульрик открыл рот, собираясь протестовать.

– Закрой пасть! – рявкнул полицейский. – Я сажал таких, как ты, еще до того, как у тебя выросли волосы на причинном месте. Это твой блокнот и твои клиенты. – Толстый указательный палец тыкал в инициалы на полях какой-то случайно открытой страницы. – Здесь телефонные номера, так что многих я уже идентифицировал. Странно, казалось бы, приличные люди. Впрочем, меня уже ничем не удивишь.

Он щелкнул языком и покачал головой. Казалось, он целиком погрузился в чтение записей в блокноте.

– Но не всех, – внезапно сказал он. – У меня осталось три имени. Я хочу знать, кто такой АК, АПЛ и РФ. И вот еще что, Ульрик... – Он медленно поднялся. Погладил усы и выпрямился. Подергал себя за мочку уха. Улыбнулся и тут же опять стал серьезным. Ударил обеими ладонями о стол так, что Ульрик подпрыгнул на стуле. – Не надо меня злить. Даже не пытайся. Это твои клиенты, и я хочу знать, кто они. Хорошо? Мы, конечно, можем сидеть тут, пока рак на горе свистнет, но это будет чертовски неприятно. Для нас обоих. Главным образом для тебя. Так что давай, не стесняйся. Рассказывай. – Его ладонь горячо прикоснулась к шее Ульрика. Он сжал ее рукой. Не слишком сильно. Хватка ослабла, но огромная и очень горячая ладонь продолжала лежать на его шее. – Перестань тратить наше время.

– Арне Кристиансен и Арне Петер Ларсен, – задыхаясь, сказал Ульрик.

– А РФ? – спросил полицейский. – Кто такой РФ?

– Рудольф Фьорд, – прошептал Ульрик. – Но я давно его не видел. Несколько лет уже. Как минимум.

Рука горячо погладила его по затылку и расслабилась.

– Хороший мальчик! – похвалил полицейский. – Повтори, что я говорил?

Ульрик безмолвно таращился на него, он вспотел, кровь грохотала в барабанных перепонках.

– Что я тебе рассказывал? – приветливо повторил полицейский. – Ну, не будь таким тупым.

– Все со всем связано, – быстро прошептал Ульрик.

– Во-о-т, – кивнул полицейский. – Запомни это. До следующего раза.

– Да он мать Терезу заставит признаться в тройном убийстве, – скептически сказал Зигмунд Берли, постукивая пальцем по рапорту, написанному полицейским после допроса Ульрика Гёмселюнда. – Или Нельсона Манделу – в геноциде. Или Иисуса в...

– Я понял, Зигмунд, спасибо. Уже на первом примере, – перебил его Ингвар Стюбё.

Они вышли на улицу. Ингвар настоял на том, чтобы они прошли сначала через парк Фрогнер. Зигмунд продолжал протестовать всю дорогу. У них мало времени. На улице слякоть. Холод собачий. На Зигмунде неподходящие для такой погоды ботинки, и его жена ужасно злилась из-за его переработок. Он не понимал, зачем им тратить двадцать минут на парк с уродливыми статуями и спущенными с поводка собаками.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – сказал Ингвар. – И подумать, ясно? И это чертовски сложно, когда ты несешь всякую чушь, как пятилетний. Замолчи, наконец. Наслаждайся прогулкой. Нам обоим это нужно.

Ингер Йоханне ошибается, думал он, прибавляя скорость. Он чувствовал незнакомую раньше боль в груди. Он никогда не сомневался в ее способностях. Он восхищался ими. Нуждался в них. Он нуждался в ней, а она исчезала. Ее инстинкты ошибались. Ее ум подточили бессонные ночи и плачущий младенец. Теории не получается. Если бы убийце нужна была шумиха, если бы он хотел суматохи и внимания, он не выбрал бы Вегарда Крога. Вибекке Хайнербак – да. Ее все знали. Но Вегарда Крога? Поддельного писателя, квазиинтеллектуального дурака? Которого знали немногие? Ингер Йоханне ошибается, и мы топчемся на месте. Мы не знаем, где мы и куда нам нужно идти.

– Почему мы не могли просто вызвать его к себе? – жалобно ныл Зигмунд. У него были короткие ноги, и он почти бежал рядом с Ингваром. – Почему мы постоянно должны ходить к кому-то домой? Черт тебя побери, Ингвар, мы все время тратим деньги налогоплательщиков на какую-то ненужную ерунду!

– Эти деньги тратятся и на куда более бесполезные вещи, чем попытка найти выход из того трудного положения, в котором мы оказались, – сказал Ингвар. – Успокойся, мы уже почти пришли.

– Я ни на секунду не верю этому Гёмселюнду. Рудольф Фьорд никакой не гей. Он не выглядит как гей. Зачем ему платить за это мужчине? Такой красавец мужик, который так нравится женщинам! Моя жена читает такие журналы, ну, ты знаешь, с фотографиями с премьер и вечеринок, и никакой он не гей.

Ингвар остановился и глубоко вдохнул. В горле холодно закололо.

– Зигмунд, – спокойно сказал он. – Время от времени у меня появляется впечатление, что ты очень глупый. И так как я знаю, что это неправда, я ограничусь тем, что попрошу тебя... – Он потер себе уши, согревая, снова глубоко вдохнул и внезапно проорал: – Заткнись!

Они молча прошли сквозь богато украшенные ворота на Хёркевай. Ингвар поправил шарф. Два туристических автобуса были припаркованы у самого забора, группа африканцев в широких цветастых национальных костюмах как раз садилась в один из них.

Сложно понять, подумал Ингвар, зачем туристы приезжают в Норвегию в феврале, когда холод, ветер со всех сторон и грязь до колен – непостижимо.

– Признай хотя бы, что одеты они по-дурацки, – пробормотал он.

– Ты сам тоже не очень хорошо выглядишь с кожаной заплаткой на заднице, в ярко-красном болеро и туфлях с серебряными пряжками, – сказал Ингвар. – Но тебе, как я заметил, это не мешает надевать национальный костюм. Это наверняка какие-то официальные костюмы. Который час?

– Скоро шесть, – жалобным голосом ответил Зигмунд. – Я замерзну насмерть. И никакое это не боль... болеро. Это шерстяной пиджак.

Через одиннадцать минут Ингвар провел указательным пальцем по списку фамилий на стальной табличке у серой двери.

– Рудольф Фьорд, – сказал он себе под нос, нажимая на кнопку.

Никто не отвечал. Зигмунд ударял одной ногой о другую и что-то бормотал себе под нос. Молодая девушка с сумкой через плечо подошла к двери, выудила связку ключей и ослепительно улыбнулась Ингвару.

– Привет! – сказала она, как будто они были знакомы.

– Привет, – ответил Ингвар.

– Хотите зайти?

Она придержала дверь. У нее были рыжие волосы, за ней остался запах свежего воздуха и легких духов, когда она побежала по ступенькам, посвистывая, как маленькая девочка.

– Хороших выходных! – крикнула она сверху, и они услышали, как наверху открылась и закрылась дверь.

– Наконец-то пришли. – Зигмунд задрал голову, глядя вверх, сквозь этажи.

– Четвертый, – сказал Ингвар, направляясь к старому лифту с металлической сеткой. – Я не уверен, что он нас выдержит.

– Максимум – двести пятьдесят килограммов, – прочитал Зигмунд на эмалевой табличке. – Ну, мы попытаемся? Давай!

Лифт поднимался еле-еле. Он ныл, стонал и остановился на расстоянии половины ступеньки от четвертого этажа. Ингвару пришлось с силой открывать дверь. Сетка застряла в полу.

– Вниз я пойду пешком, – простонал Ингвар, с трудом выбираясь из лифта.

Несмотря на возраст лифта, дом был очень красивый, с широкими, укрытыми коврами лестничными пролетами. Витражные окна, выходившие во двор, бросали на стены цветные пятна. На четвертом этаже было две двери, между ними висела картина в раме под стеклом, желто-коричневый южноевропейский пейзаж.

Ингвар не успел даже позвонить в квартиру Рудольфа Фьорда, когда дверь напротив приоткрылась.

– Здравствуйте, – сказала женщина лет семидесяти.

Она, конечно, не из бедных, подумал Зигмунд. Маленькая и худая. Ухоженные волосы. Юбка, блузка, пара красивых кожаных тапочек. Она стояла, не зная, куда деть руки, ей было заметно не по себе.

– Я ни в коем случае не хочу вмешиваться, – сказала она. Ингвар только сейчас заметил, что, несмотря на ее скромность и старомодность, глаза у нее быстрые. Она будто измерила и взвесила их обоих. – Вы друзья Фьорда? Или, может, коллеги? – Улыбка была искренней, и взволнованная морщинка между бровями казалась откровенной. – Я должна признаться, что прислушивалась, не идет ли кто, – продолжила она, прежде чем они успели ответить. – Впервые в жизни я обрадовалась этому шуму. – Худой палец с хорошо ухоженным ногтем указал на лифт.

– Понимаете, Рудольф – большая находка для нашего дома, – продолжила она. – Он следит за всем. Помогает. Когда я сломала ногу перед Рождеством, он каждый день приносил мне продукты. – Она приподняла левую ногу, стройную и невредимую. – Мы с Рудольфом хорошие соседи. Но теперь я... извините.

Она сняла цепочку и сделала несколько шагов по направлению к мужчинам.

– Хальдис Хеллеланд, – представилась она.

Мужчины пробормотали каждый свою фамилию.

– Я так беспокоюсь, – сказала женщина. – Вчера Рудольф вернулся около девяти. Я пришла примерно тогда же: была в театре с подругой. Мы с Рудольфом всегда сплетничаем немного, когда встречаемся. Иногда он заходит выпить чашечку кофе. Или бокальчик Он всегда такой...

Она похожа на ласку, подумал Ингвар. Быструю любопытную ласку с проворными лапками и бегающим туда-сюда взглядом. Она все замечает.

Она поправила прическу и легко откашлялась.

– ...любезный, – закончила она.

– Но не вчера? – вопросительно сказал Ингвар.

– Вот именно! Он едва отвечал мне. Показался мне бледным. Я спросила, не болен ли он, он сказал, что нет. – Улыбка отняла у Хальдис Хеллеланд десять лет, на щеках появились глубокие ямочки. – Я понимаю, он мужчина в расцвете сил, а я старая вдова. Ему не всегда приятно тратить на меня время. Но... – Она помедлила.

– Он себя необычно вел? – помог ей Ингвар. – Он был совсем не таким, как обычно?

– Именно, – благодарно сказала фру Хеллеланд. – И с тех пор я стараюсь прислушиваться. – Она посмотрела Ингвару прямо в глаза. – Не очень красиво, конечно, но здесь правда довольно шумно, и мне кажется, что мы все должны... брать на себя ответственность друг за друга.

– Я совершенно согласен, – кивнул Ингвар. – И что вы услышали?

– Ничего! – возбужденно ответила она. – В том-то и дело! Я обычно слышу оттуда шаги. Музыку. Иногда звуки работающего телевизора. Единственное, что... – Морщина вернулась на лоб. – Телефон звонил, – сказала она уверенно. – Четыре раза. Все звонил и звонил.

– Может, он снова ушел, – предположил Зигмунд.

Хальдис Хеллеланд посмотрела на него с упреком, как будто он обвинял ее в том, что она заснула на посту. Она указала на две газеты на коврике у двери.

– Утренний и вечерний выпуск, – многозначительно сказала она. – А он большой любитель газет. Если только он не выскользнул из квартиры ночью, когда я спала, он дома. И он даже не забрал газеты!

– Ну, может, он так и сделал все-таки, – успокоил ее Ингвар. – Может, он ушел ночью.

– Я позвоню в полицию, – решительно заверила женщина. – Если вы не в состоянии понять, что я достаточно хорошо знаю Рудольфа Фьорда, чтобы понимать, что тут что-то не так, мне придется позвонить в полицию. – Она пожала плечами и засеменила к своей двери.

– Подождите, – остановил ее Ингвар. – Фру Хеллеланд, мы из полиции.

Она резко обернулась:

– Что? – Она провела худыми ладонями по волосам, потом облегченно улыбнулась и добавила: – Конечно. Эта ужасная история с Вибекке Хайнербак. Жестоко. На Рудольфа это произвело ужасное впечатление. Вы, конечно, тут для того, чтобы взять показания. Но тогда... – Она покачала головой – теперь она действительно была похожа на ласку с острым носом и узкими настороженными глазами. – Тогда мы зайдем в квартиру, – решила она. – Я могу попросить вас показать удостоверения? Минуточку, я возьму ключ.

Прежде чем полицейские успели открыть рот, она исчезла.

– Мне это не нравится, – сказал Ингвар.

– Что? – спросил Зигмунд. – У нее есть ключ! И ты можешь говорить что хочешь, но в том, что она рассказывает, много разумного.

– Мне не нравится думать о том, что мы там найдем, – сказал Ингвар.

Хальдис Хеллеланд вернулась. Она взглянула на протянутые ей удостоверения и кивнула.

– Рудольф делал ремонт в ванной комнате в прошлом году, – объясняла она, вставляя ключ в замок. – Теперь там такая красота. Но пока все эти рабочие сновали взад-вперед, хорошо было, чтобы у меня был ключ. Никогда не знаешь, кому можно доверять. А потом он так у меня и остался. Ну вот!

Дверь была открыта. Ингвар вошел в квартиру.

В коридоре было темно. Все двери в комнаты были закрыты. Ингвар пошарил в поисках выключателя и нашел его.

– Гостиная там, – показала фру Хеллеланд, теперь оробевшая.

Она прошмыгнула под рукой Ингвара, направилась в другой конец коридора и остановилась там перед двойной дверью.

– Лучше, наверное, будет, если... – начала она и кивнула Ингвару.

Он открыл дверь.

На обеденном столе лежала люстра. Цепочки были спутаны. Одинокая стекляшка свисала со стола. На торчащем из потолка крюке, на котором, очевидно, до недавнего времени висела люстра, в центре круглой гипсовой лепнины, на веревке висел Рудольф Фьорд. Большой и синий язык, открытые глаза. Труп висел без всякого движения.

– Возвращайтесь в свою квартиру и ждите там, – приказал Ингвар Хальдис Хеллеланд, которая так и не осмелилась зайти в гостиную.

Она повиновалась, не задавая никаких вопросов и не пытаясь заглянуть в комнату. Входную дверь она оставила открытой. Они услышали, как она пересекает лестничную площадку и как за ней захлопнулась дверь.

– Черт! – выругался Зигмунд Берли, подходя к трупу.

Он приподнял штанину Рудольфа Фьорда и потрогал ногу.

– Совершенно холодный.

– Ты не видишь письма? – Ингвар не шевелился. Он продолжал стоять и наблюдать за тем легким движением, которое Зигмунд придал трупу, так что тот начал теперь очень медленно поворачиваться вокруг собственной оси.

Перевернутый стул валялся на полу.

Ингер Йоханне в одном-то уж точно права, подумал Ингвар. Она права в том, что это дело дорого стоит. Слишком дорого. Мы блуждаем в потемках, тыкаемся в разных направлениях. Приподнимаем уголок человеческой жизни здесь, тянем за нитку там. Все распадается. Мы не находим того, что ищем. Но находим то, что ломает людям жизнь. Рудольф Фьорд с этим не справился. Кто ему разболтал? Ульрик? Это Ульрик позвонил ему, чтобы предупредить старого клиента, сказать, что тайна раскрыта? Что уже не имеет никакого смысла притворяться перед женщинами и корчить из себя светского льва?

– Здесь, похоже, никакого письма нет, – сообщил Зигмунд.

– Поищи получше, – посоветовал Ингвар.

– Но я уже...

– Ищи еще. И позвони в полицию.

Рудольф Фьорд не убивал Вибекке Хайнербак, думал Ингвар. Во время убийства он ужинал в Бэруме с коллегами по партии. Алиби подтвердилось. Его никогда ни в чем не подозревали. И все равно мы не могли оставить его в покое. Мы никогда не оставляем никого в покое.

– Здесь нет письма, – раздраженно отчитался Зигмунд Берли. – Он повесился, потому что не хотел, чтобы его застали со спущенными штанами. Вряд ли он мечтал, чтобы все на свете об этом узнали.

– И вот именно то, – сказал Ингвар и подошел наконец к телу, которое перестало вращаться, – что Рудольф Фьорд, возможно, платил за секс любовнику Тронда Арнесена, мы оставим в тайне. Должны быть какие-то пределы разрушению человеческих жизней и... – Он посмотрел на лицо Рудольфа Фьорда. Широкий мужественный подбородок казался теперь больше, глаза налились кровью. Он был похож на выброшенную на берег глубоководную рыбу. – ...И памяти о них, – закончил Ингвар. – Мы оставим свои знания при себе. Хорошо?