Текст книги "Мой муж - маньяк?"

Автор книги: Анна Малышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Она подумала об Игоре. «Где он теперь? В камере предварительного заключения? Надо было спросить… Надо было чем-то его поддержать… Ужасно. Ужасно. Ключи у него были, тут нечего отрицать. Я сама должна понимать, насколько он подозрителен. Но я не понимаю… Нет, он не мог убить. Он мог запутаться, мог бояться Ирки, мог что угодно, но не это… Только не это…»

Она подошла к зданию метро и сильно толкнула тяжелую тугую дверь.

…В это время барменша, стоявшая за стойкой Музея Революции, подняла голову и окинула взглядом зал. Снова опустила глаза, несколько раз нажала на широкую кнопку калькулятора – подсчитывала чеки. Потом что-то заставило ее снова поднять голову. И она поняла – что. Сунув калькулятор под стойку, заперев кассу поворотом ключа, она бесшумно скрылась в заднем помещении и накрутила на телефоне номер, который нашла в записной книжке. Когда ей ответили, она лихорадочно прошептала: «Он здесь! Тот самый, который сидел в тот день…» Ее ни о чем не расспрашивали и сказали, что через две минуты будут. Она торопливо вернулась в зал. Мужчина был на месте. Она сразу узнала его, хотя и одет он был по-другому, и газеты не читал. Но она была уверена – это он. Она взяла чистый стакан, дунула в него, посмотрела на свет, дунула еще раз… Поставила стакан на место, ее лихорадило, и она с удовольствием бы выпила, но боялась даже отвести взгляд от посетителя. Кроме него, в кафе были еще посетители, но она сейчас видела только его.

Ее не обманули – двое парней с автоматами быстро вошли в зал, она метнулась за стойкой и показала глазами на угловой столик. Они встали по бокам сидящего мужчины. Тот удивленно поднял голову. Барменша закрыла глаза. Ей было очень страшно. Она почему-то ожидала, что вот-вот начнут стрелять. Но ничего подобного не случилось, – открыв через несколько секунд глаза, она увидела, что мужчина покорно и недоуменно поднимается и идет между парнями к выходу. Он казался совершенно растерянным, но шел смирно. Когда он скрылся за дверью, барменша охнула и быстро налила себе коньяку. Выпила, пригнувшись к стойке, чтобы в зале на нее не глазели. Сцена эта произвела большое впечатление на клиентов – многие переглядывались, обменивались удивленными взглядами и репликами. Мало-помалу все успокаивались, и барменша сказала себе, что ей повезло, очень повезло, что все обошлось так тихо, и именно в ее смену… И она выпила еще.

Катя не опоздала, хотя это и казалось почти невозможным – было уже половина четвертого, когда она подходила к дому, где жила Лика, а перед подъездом еще толпился народ. Она поняла, что Лику еще не выносили. Остановившись среди наблюдателей – все женщины пожилого возраста, она сказала себе, что ее место здесь, что лучше не идти туда, в квартиру, где находится Тимур… «Я лучше постою тут… Посмотрю на Лику и уеду… И на работу больше не поеду… Поеду домой… Домой, а не к Диме! Все равно Игоря там нет… Боже мой, как я устала от всех них! Почему я могу остаться одна только тогда, когда все вообще рушится, когда муж арестован, когда Дима бесится, когда следователь грубит… Ну и пусть, останусь одна – на день или на всю жизнь… Ничего не хочу!»

Рядом с ней разговаривали две женщины. Судя по их виду, они только что вышли из подъезда – в халатах, в мягких тряпочных тапочках, непричесанные… У одной даже были мокрые руки, – видимо, стирала или мыла посуду, а тут случились похороны… Другая держалась более чопорно: то и дело поджимала узкие губы, строго глядела на двери подъезда. Она-то и говорила, а соседка слушала.

– Сука, – уверенно и твердо говорила женщина. – Натуральная сука! Такую только поискать… Жена едва умерла, а она уже с ним живет…

– Да ты что?! – в ужасе переспрашивала ее подруга. – Алинка?!

– Алинка… Шлюха она, а не Алинка… А мать ее от позора вообще боится показываться.

– Если бы моя такое сделала, я бы ее убила, – убежденно говорила женщина с мокрыми руками. – Убила бы на месте!

– Твоя-то еще молодая… Еще рано об этом думать. А вот Алинка – сиськи отрастила на пол-улицы, здоровая кобыла, а мозгов нет… Поселилась там.

– Прописалась?!

– Кто ее знает… Вроде квартира была их пополам, Лики с Тимуром, а что теперь будет…

– А сына он выгонит?

– От такого подлеца всего можно ждать. Выгонит, не пропишет у себя… К матери отправит, к Ликиной. Он его не усыновлял.

– Я говорила Лике, чтобы она добилась усыновления, а она не слушала… – вздыхала женщина с мокрыми руками. – Молодая, понятно, думала, что век будет жить… На себя надеялась…

– Надо было на себя надеяться и умнее себя вести, – отвечала ей подруга. – Сама профукала квартиру.

– Ей теперь квартира не нужна.

– А сын?!

Тут их разговор, чрезвычайно интересный для Кати, прервался – двери подъезда широко распахнулись, их закрепили, и в проеме показался гроб. Все зашептались и заохали. Катя увидела Тимура. Он нес передний край гроба вместе с Петраковым, Катя его тоже сразу узнала.

Гроб был закрыт, и Катя подумала, что со дня смерти Лики прошла уже неделя. Ей стало дурно. Она едва держалась на ногах. Почему-то подумала, что гроб должны открыть, чтобы с Ликой попрощались, но тут же поняла – гроб стоял открытым в квартире и все, кто хотел попрощаться, попрощались уже там. Ей представился светлый восковой лоб Лики, ее закрытые глаза – наверное, без грима, ее узкие бледные губы…

Гроб вдвинули в микроавтобус, Тимур впрыгнул следом, Петраков сел в кабину. Автобус тронулся, за ним – несколько машин. На асфальте остались лежать веточки ельника. Катя повернулась и пошла.

Она шла к железной дороге, шла как заведенная, не глядя по сторонам. Солнце припекало, ей было жарко, хотелось пить, хотелось плакать, хотелось скорей остаться одной. Она ни о чем больше не думала, знала только, что на работу не вернется, а поедет в квартиру Игоря. «Квартира Игоря» – так она теперь называла свой бывший дом. Больше у нее не было ничего своего.

И через час, когда она отперла дверь, вошла и увидела на полу в прихожей свои розовые тапочки с помпонами – они ждали ее так приветливо и невинно, словно знать ничего не знали о том, что их хозяйка больше здесь не живет, – она заплакала. Плакала она, открывая бутылку джина, наливая себе воды, проглатывая по очереди – сперва джин, потом воду, потом снова джин… Плакала, глядя на разгром в комнате Игоря, – там явно был обыск. Нашла на полу скомканные листки глянцевитой бумаги. Она сразу поняла, что листок был вырван из журнала, валявшегося рядом. Она прочла несколько слов: «В убийстве Иры… Не верь… Виноват…» Внизу скомканного листка красовалась черно-белая реклама – флакон новых духов, французская надпись…

Катя положила листочки на столик и прошла к себе. У нее обыска не было. В комнате был порядок, окно было открыто, занавеска развевалась на теплом, совершенно летнем ветру… Катя села на постель и обхватила голову руками. Потом легла и закрыла глаза.

Мужчина, задержанный в кафе Музея Революции, оказался преподавателем расположенного рядом гуманитарного института. Он долго не понимал, о чем его спрашивали. Потом понял и страшно рассердился. Он кричал:

– Восьмого мая?! Восьмого мая?! Проверяйте!!! Я был на ученом совете! В институте! Проверяйте! Канцелярия открыта! Проверяйте! Меня видели все!

Ему сказали, чтобы он не беспокоился – все будет проверено. Пока названивали в канцелярию и разговаривали с методисткой, преподаватель бродил по комнате и злобно смотрел на решетку в окне. Следователь вздыхал и тоже смотрел на решетку. В руке он вертел карандаш со сломанным грифелем.

– Ну, что?

– Проверили. Все в порядке, – услышал следователь. – Пятнадцать свидетелей могут подтвердить, что он там был.

Это было сказано негромко, но преподаватель – его звали Виталий Семенович – все услышал и снова раскричался:

– Вот видите! Что вам еще нужно?! Забрать меня из кафе, на глазах у всех!! Меня там знают!

– Спокойней, – попросил его следователь. Он морщился от его криков, как от зубной боли. – И все же вы были в кафе.

– Да, я потом сразу пошел на ученый совет! Проверьте по времени – до института три минуты ходьбы, пусть даже две – и я не опоздал!

Все было верно, все сходилось. Следователь бросил карандаш и поднялся:

– Мы приносим вам свои извинения. Ваше задержание было проведено только для проверки. Вас приняли за другого. Я лично извиняюсь.

– Так что же?! Я могу идти?!

– Конечно, идите… Вот вам пропуск…

Когда за разъяренным преподавателем закрылась дверь, следователь все еще морщился. Его помощник стоял рядом и морщился тоже – он бессознательно повторял мимику своего начальства. Следователь закурил, помощник закурил тоже. В это время зазвонил телефон.

Катя сама не заметила, как уснула. Она бы ни за что не подумала, что в таком состоянии может проспать хоть минуту, но проспала несколько часов. Когда она открыла глаза, в комнате было уже сумрачно. Занавеска больше не металась над открытым окном. Окно было закрыто. Катя с минуту смотрела на него, потом до нее дошло – кто-то закрыл окно, не могло же оно закрыться само… Она прислушалась – на кухне что-то звякнуло. Она порывисто села на постели. Волосы у нее были спутаны, костюм совершенно измят, но ей даже в голову не пришло приводить себя в порядок. Она торопливо пошла на кухню.

Там был Игорь. Катя замерла у двери, не решаясь ступить дальше. Игорь тоже замер со стаканом в руке. В стакане колыхался какой-то ярко-зеленый газированный напиток. Катя видела, как лопались на стенках пузырьки, как шел дымок от поверхности влаги. Наконец Игорь поставил стакан на стол. Она перевела дух и спросила:

– Как, ты здесь?

Больше ей ничего не пришло в голову, но Игорь, казалось, остался вполне удовлетворен таким приветствием.

Он кивнул:

– Да, как видишь… Да и ты здесь.

– И я здесь… – обреченно прошептала Катя, вошла в кухню и присела за стол. – Но послушай… Как же так?

– Да так. Меня отпустили.

– Нашли свидетелей?! – выпалила Катя. – Нашли?! Я была права – они нашлись!

Но ее встретил тяжелый взгляд Игоря. Она никогда бы не подумала, что эти знакомые зеленые глаза могут смотреть так тяжело. И замолчала. Зато заговорил он.

– Свидетели?! – переспросил он. В его голосе звучала то ли ярость, то ли презрение – презрение к ней, к Кате. – Нет, свидетели тут ни при чем.

– А… Что? – спросила она севшим голосом. «Он знает, – поняла она. – Я же сказала следователю, что видела его в автобусе. Он теперь знает, что я за ним следила».

– Что? Нет, ничего. Просто я не виноват.

Он выпил то, что было у него в стакане, поставил на плиту чайник, открыл холодильник и принялся доставать оттуда колбасу, сыр, холодное жаркое, банку шпрот, яблоки… Весь стол был уже уставлен едой, а он все доставал и доставал оттуда очередные банки и кастрюльки. Катя следила за ним молча.

– Меня просто отпустили… – Теперь он намазывал себе бутерброд. На хлеб ложились шпротины, кусочки сыра, помидоров, огурцов и прочие несочетаемые вещи. Он откусил от своего произведения и принялся жадно жевать. Потом откусил еще раз, проглотил целиком и запил кофе. Кофе стоял рядом – видимо, еще со вчерашнего дня. Он выпил его с удовольствием и наконец взглянул на Катю. – Меня отпустили, несмотря на то, что ты рассказала им про автобус.

– Да, я рассказала… Ты рассержен?

– Прекрасный вопрос. Нет, я не рассержен. Мне уже все равно. Если ты хотела окончательно втоптать меня в грязь – что ж, тебе это удалось…

– Не надо так, – попросила его Катя. – Дай мне что-нибудь выпить, пожалуйста…

– Выпей джина. Своего джина. – Он подчеркнул слово «своего».

Катя послушно налила себе джина и пригубила его. Она теперь совершенно не знала, как вести себя с мужем. В нем появилось что-то новое – видимо, результат ареста, смутно подумалось ей. Говорил он спокойно, и в его голосе уже не слышалось ни злобы, ни презрения. Одно спокойствие – почти без эмоций и интонаций.

– Ты за мной следила, я это понял. Только вот не понимаю – кто тебя надоумил?

Катя промолчала, и он сам себе ответил, глядя в потолок:

– Да что тут спрашивать – известно, кто надоумил. Ему это было выгодно – чтобы ты узнала сама… Ты меня видела? – Катя молчала. – Видела меня, – продолжал он. – Я понимаю, что ты как-то умудрилась изменить свою внешность, чтобы я тебя не узнал. Слежка по всем правилам, верно? Облегчить работу милиции, верно?

– Да нет же!

– Послушай… – Он криво усмехнулся. – Теперь не стоит врать. Я знаю, что ты хотела подставить меня. И тебе это удалось бы… Если бы они меня не отпустили.

– Так почему тебя все-таки отпустили? – Катя не поднимала на него глаз. Его упреки она решила пропустить мимо ушей – все равно ничего не докажешь.

Игорь снова усмехнулся:

– Не знаю. Просто извинились и отпустили. Мне ничего не сказали.

– Ладно. Теперь ты свободен. Чем думаешь заняться?

– Поесть, – сообщил Игорь. – А потом принять ванну и выспаться. И еще… Я хотел бы знать – почему ты здесь? Что, нелады с Димой?

– Все нормально. Просто приехала за вещами. – Кате хотелось плакать. – Я скоро уйду, не переживай… Я за тебя беспокоилась.

– Не надо было беспокоиться, все равно я был невиновен. Меня должны были отпустить рано или поздно. Никаких улик против меня.

– Мне следователь сказал иначе…

– Когда?

– Еще сегодня утром. И мне непонятно – что вдруг изменилось?! Еще сегодня утром я думала…

– Что я убил твоих подруг?

– Да. Он почти убедил меня в этом. А я, между прочим, защищала тебя, как могла… Но ты можешь мне не верить.

– Мне все равно – верить тебе или не верить. Теперь это не имеет никакого значения… Все в прошлом. Ты, может быть, и защищала меня… Я тебе благодарен. Что еще? Я должен упасть на колени и просить прощения?! Как я делал всю жизнь – даже когда и не был перед тобой ни в чем виноват?!

– Ты что-то выдумываешь. – Катя снова смотрела на него. – По твоим словам получается, что я тебя терроризировала…

– Да, так все и было.

– Объясни… Почему ты так считаешь? Мне кажется, я никогда не стесняла твоей свободы… Ты делал что хотел, ходил куда хотел, и я никогда тебя не обыскивала, как делают другие жены, не слушала твоих телефонных разговоров, не запрещала тебе встретиться с другом, если ты этого хотел… Ты просто не представляешь себе, какие бывают отношения в семьях… Иначе ты бы так не говорил…

Но ее слова не нашли должного отклика – Игорь спокойно жевал, как будто не слушая ее. Катя снова умолкла. Ей казалось, что она говорит с пустотой. Но он откликнулся:

– Милая ты моя! До чего ты проста и наивна! Не обыскивала меня. Спасибо тебе! Не слушала мои разговоры?! Не запрещала мне ничего?! Спасибо тебе, спасибо на веки вечные! И ты считаешь, что это делает тебя безупречной женой? Что это – предельная добродетель, которая только может быть у женщины?

– Я во всяком случае… – начала оскорбленная Катя, но он не дал ей договорить:

– Ты всего-навсего перечислила то, чего ты не делала. Что ж, это прекрасно. Но что ты делала?

– По-моему, все, что полагалось… Готовила, стирала, перепечатывала для тебя что-нибудь, если тебе это было нужно… В конце концов, зарабатывала деньги…

– А, деньги! Ты меня думала купить своими деньгами, своими продуктами, своей мебелью и шмотками?!

– Что ты говоришь?!

– То, что есть, то, что было! Ты считала, раз уж зарабатываешь – я не могу ни слова сказать на твои гулянки? Я должен терпеть, когда ты врешь, когда не ночуешь дома, когда он приезжает за тобой по утрам?!

– Мои гулянки… – Катя едва могла говорить от возмущения. – Да ты бы себя послушал со стороны! Да как ты можешь?! Разве ты не знаешь, с чего все началось? Сегодня я все узнала про тебя – все!

– Ах, как пышно ты это произносишь! Что – все?

– Про твоего ребенка, про Ирину и про тебя. Боже мой, разве этого мало?! Ведь Мишке три года! Я умею считать! Значит, по крайней мере четыре года ты гулял с Ирой! И ты мне рассказываешь про мои гулянки! Да это просто было ответом на твои собственные похождения! Тебе это никогда не приходило в голову?!

– А ты разве знала, что у меня кто-то есть? – ответил он, ничуть не смутившись. – Разве ты знала? Ты просто думала, что я болен, поэтому и завела себе любовника… И теперь рассказываешь мне про добродетель!

– Прошу тебя, помолчи. – Катя прижала руку к щеке. Щека была горячая, и она приказала себе успокоиться. – Мне все ясно. Ты не был болен. Ты притворялся. Тем хуже для меня. Значит, я изменила тебе, хотя спокойно могла не делать этого. Значит, я была обманута. Что же еще? Что еще ты можешь мне приписать? Мою развратность? Все эти годы ты только и делал, что деликатно обходил этот вопрос… Хотя мог бы и просветить меня прямо: я тебя больше не хочу, не люблю, я люблю другую женщину, мне нужно развестись с тобой, у меня есть сын… Разве я хоть на минуту удерживала бы тебя?! Разве я не отпустила бы тебя к ребенку?! Но ты предпочитал оставаться чистым, обманутым мужем, несчастным человеком – добрым и порядочным! И постоянно упрекать меня в моей непорядочности, в моей развратности… Тебе это доставляло удовольствие? Тогда ты неплохо позабавился… И как я умудрилась ничего не понимать?! Почему я такая?! Пока меня не ткнешь носом в самое дерьмо, я не почувствую запаха…

– Да ты никогда в жизни не призналась бы, что перед тобой – дерьмо и ты сама по уши в дерьме, – холодно ответил он. – Не из таких ты дамочек…

– Прекрасно. Под занавес – хамство. Но теперь, по крайней мере, меня не будет мучить совесть. Так что давай успокоимся и поговорим нормально.

– О чем говорить? Развод.

– Да, развод… – повторила она. – Но почему ты… Зачем было доводить до этого? Чтобы мне обо всем сказал не ты, а следователь.

Он долго молчал, и когда она встретила его взгляд, то в нем что-то изменилось. Она не могла понять – что, да и не хотела ничего понимать. На сердце было тяжело, и она чувствовала такой холод и одиночество, какого не испытывала никогда в жизни. Он тихо сказал:

– Конечно, Катя, я виноват. Я не могу этого отрицать. Все случилось как-то само собой… Я имею в виду Иру. Я даже не понял, что случилось… Потом было уже поздно. Она наступила мне на горло… Да, я тебя боялся. Почему? Сейчас не понимаю… Мне так тебя жаль… Но и себя мне жаль… Во что превратилась наша жизнь?.. Куда что делось? Конечно, виноват больше я, чем ты. Ты только вела себя, как вела бы обычная женщина… Но послушай, Катя… Я всю жизнь считал тебя женщиной необычной. Это была моя ошибка. Когда я связался с Ирой – не говорю, что это была любовь, ничего подобного… Когда это произошло, когда я понял, что отвязаться от нее будет очень трудно, что будет большой и грязный скандал, тогда я почему-то надеялся – вот ты сама все поймешь, сама мне скажешь: «Не беда, все уладится». Почему-то я думал, что ты меня поймешь и не будешь осуждать… И не скажешь: «Я с тобой развожусь, мне такой подлец не нужен…» Вот ты сидишь и смотришь на меня. Такая красивая, такая милая. И я думаю: почему я сделал все это? Но, Катя, есть еще нечто… Мне не стыдно перед тобой, не буду врать… Я тебя обвиняю в том, что мне понадобилась другая женщина. Ты была для меня слишком хороша – может, в этом все дело?

– А может, в том, что ты выдумал для себя слишком хорошую жену? – вставила Катя. Она слушала его внимательно, ее высокие, выгнутые брови поднялись еще выше, лицо приняло задумчивое, какое-то детское выражение.

Он посмотрел на нее пристальней и вздохнул:

– Может быть, я тебя идеализировал… Говорят, такие браки плохо кончаются… Наступает разочарование… Но и сейчас ты для меня все та же – красивая, умная, тихая, добрая… Может, я сумасшедший… Да, что касается сумасшествия… Ты меня выследила. Не знаю, что мне делать, как я буду себя вести. Может, буду по-прежнему ездить по автобусам, не знаю. Мне казалось – это какой-то отдых от женщин и от проблем, какая-то разрядка… Честно говоря, я сам думал, что я ненормальный. Но это тоже из-за тебя, хотя, и из-за Ирины тоже… В общем, полная тьма впереди. И нам надо скорей расставаться… Пока ты здесь, ты все путаешь, для меня ничего не прояснится… Ты меня запутала, я сам в тебе запутался. Наверное, ты просто не была создана для меня… Но и не для Димы.

Катя улыбнулась. Его тихий голос словно что-то прояснил для нее, если Игорь находился во тьме, по его словам, то она – на открытом пространстве, залитом ярким светом.

– Конечно, мы разведемся. – Она все еще смотрела на него. – Больше нам ничего не остается. Но давай больше не скандалить. Ты прав. Если не во всем, то во многом. Дима – не моя судьба. Но пока я буду вынуждена… Впрочем, о чем тут говорить. Это будут мои проблемы. Теперь я буду все решать сама, без оглядки на тебя. Посмотрим, как я разделаюсь со своей совестью. – Она улыбнулась. – Она всегда была больная, может быть, теперь выздоровеет?

– Желаю тебе успеха.

– Одно я хочу знать. – Она поднялась из-за стола. – Как быть с Мишкой?

– Не спрашивай меня, – раздался его голос. Он стоял, отвернувшись к окну. – Если бы я знал.

Она посмотрела на него, повернулась и, ни слова не сказав, ушла в свою комнату. Открыла шкаф, достала из ящика сложенные дорожные сумки и стала укладывать в них вещи. Вещей было много, и кое-что, наверное, не пригодилось бы ей прямо сейчас, в начале лета, но она все равно укладывала их: оранжевый шарф от Пако Раббана, теплый костюм от Эскада, кожаные перчатки, белье, купальник, шерстяную клетчатую юбку… Руки ее двигались быстро, а мысли – медленно. Собственно, она ни о чем уже не думала – слишком много ей пришлось думать в этот долгий день. Долгий и жаркий.

Катя посмотрела на окно. Сумерки были летние, тягучие, розово-дымчатые, какие бывают только в Москве, в дни жаркого мая. Она подумала, что поедет к Диме. Подумала, что сейчас напрасно рассуждать, для кого она предназначена, раз выбора нет… Был только Дима. Игорь исчез – она даже забыла, что он все еще находится рядом с ней, стоит, наверное, на кухне, смотрит в окно, так же как и она. Еще она подумала, что завтра поедет на похороны к Лене. И положила в сумку черное платье.

Через час она вышла в коридор с двумя набитыми под завязку сумками. Сняла тапочки, запихала их поглубже под тумбочку, подумала, что вряд ли их еще наденет. За остальными вещами надо было заезжать на машине – Катя и не думала, что у нее так много имущества. Игорь выглянул из кухни:

– Уходишь?

– Да. – Она взялась за дверную ручку. – Ты не падай духом.

– Постараюсь… Давай я помогу тебе.

Он подхватил обе сумки и пошел впереди нее. Вместе они спустились по лестнице, вместе ловили машину на трассе, а потом Игорь помог запихать сумки в багажник и сделал какое-то странное движение рукой – то ли помахал Кате, то ли поманил ее к себе. Она улыбнулась ему на прощанье и захлопнула дверцу.